Кристиан Слейтер. Тайна Святой Агаты

– Значит, он и выплатит долг, – произнёс он, и в его голосе прозвучала неумолимая логика бухгалтера.

– Тут загвоздка, босс, – Сальваторе поспешил добавить, слегка нервничая под тяжестью этого взгляда. – Оказалось, что старик Вандербильт переписал всё своё имущество на какой-то фонд… «Святая Агата». Племянник не получит и цента.

Наступила тишина, столь густая, что слышалось лишь тиканье напольных часов в углу. Кортез медленно, с кошачьей грацией, поднялся из-за стола. Его тёмный костюм безупречно лег на его стройную фигуру. Он подошёл к огромному окну, за которым раскинулся будничный Чикаго в лёгкой туманной дымке.

Несколько секунд он стоял неподвижно, глядя на город, который считал своей шахматной доской. Его лицо оставалось невозмутимым, но в напряжённой спине и сцепленных за спиной руках читалось напряжённое раздумье.

– Свободны, – наконец произнёс он, не оборачиваясь.

Слово повисло в воздухе, холодное и окончательное. Лука и Сальваторе лишь молча кивнули в спину босса, развернулись и бесшумно, как тени, покинули кабинет, оставив Виктора Кортеза наедине с его мыслями и городом, который вдруг перестал казаться таким уж предсказуемым. Игра только начиналась, и одна из пешек внезапно сделала непредвиденный ход.

***

Полуденное солнце Чикаго, пробиваясь сквозь высокие окна, заливало светом роскошный кабинет адвоката Лайонела Кроу. Лучи играли на полированной поверхности массивного стола из красного дерева, подсвечивали строгие корешки юридических фолиантов в застеклённых шкафах и мягко ложились на персидский ковёр, заглушавший шаги. В воздухе витали сдержанные ароматы старой кожи, дорогого табака и воска для мебели – запахи уверенности, стабильности и непоколебимости закона.

За столом, в кожаном кресле, которое казалось троном, восседал сам хозяин кабинета. Лайонел Кроу был воплощением юридической непогрешимости. Его костюм-тройка из тёмно-серой шерсти сидел безупречно, галстук был завязан безукоризненным узлом, а на лице с жёстким, лишённым эмоций ртом и холодными, словно стальные шарики, глазами застыло выражение профессиональной отстранённости. Его руки с безупречно чистыми ногтями лежали на столе перед ним, сложенные в спокойную, но твёрдую пирамиду.

Напротив него, на краешке кресла, сидел Марк Вандербильт. Он выглядел бледным и взвинченным, его щёки пылали румянцем возмущения, а пальцы нервно теребили перстень на правой руке. Контраст между его потрёпанной тревогой внешностью и холодным великолепием окружения был разительным.

– Но это же абсурд! – голос Марка дрожал, срываясь на высокие ноты. – Мой дядя никогда не был филантропом! Он даже бродягам не подавал! Вы хотите сказать, что он внезапно, за три дня до смерти, решил отдать всё каким-то призракам из «Святой Агаты»? Может, его запугали? Вынудили? Есть же способы оспорить это!

Кроу медленно покачал головой, его движение было размеренным и неумолимым, как ход маятника.

– Мистер Вандербильт, – его голос звучал сухо, как шелест страниц в юридическом кодексе, – ваши эмоции понятны, но они не имеют юридической силы. Завещание составлено в полном соответствии с законом. Ваш дядя был в здравом уме и твёрдой памяти, что подтверждают свидетели. Никаких признаков давления или принуждения. Всё чисто.

– Но что это за фонд? Где он находится? Кто эти люди? – настаивал Марк, его глаза метались по кабинету в поисках хоть какой-то зацепки.

– «Святая Агата» – зарегистрированная благотворительная организация, – отчеканил Кроу, не моргнув глазом. – Всё остальное – конфиденциальная информация клиента. В ближайшее время все активы будут легально и в полном объёме переведены на её счета. Я не могу вам помочь. Закон есть закон.

Он произнёс это с такой ледяной окончательностью, что у Марка перехватило дыхание. Он видел перед собой не человека, а гладкую, отполированную стену, о которую разбивались все его надежды. Гнев, отчаяние и чувство полнейшей беспомощности подступили к горлу.

– Значит, так? – выдохнул он, вскакивая с кресла. Его лицо исказила гримаса обиды и ярости. – Просто возьмут и всё заберут?

Кроу лишь молча развёл руками, и в этом жесте была непроницаемость целой юридической системы.

Не сказав больше ни слова, Марк резко развернулся и буквально вылетел из кабинета, хлопнув тяжёлой дубовой дверью. Эхо от хлопка прокатилось по роскошному коридору, но не произвело ни малейшего впечатления на Лайонела Кроу. Он остался сидеть за своим идеальным столом, его бесстрастное лицо было обращено к окну, за которым кипела жизнь города, равнодушного к драмам отдельных людей. Для него это дело было уже закрыто. Ещё одна страница перевёрнута, ещё один клиент обслужен. По букве закона.

***

Дверь кабинета Виктора Кортеза отворилась бесшумно, пропуская внутрь тонкую, изящную фигуру. Войдя, она закрыла её с той же беззвучной грацией, с какой кошка ступает по бархату. Полуденный свет, льющийся из огромных окон, выхватил её из полумрака комнаты.

Это была Люсиль. Её появление казалось диссонансом в этой суровой, мужской атмосфере власти. На ней было платье простого, но безупречного покроя из чёрного шёлка, мягко облегающее стройный стан и подчёркивающее каждое движение. Вырез был скромным, рукава – до локтя, но сама ткань, её блеск и то, как она сидела на ней, кричали о недосягаемой элегантности. Её волосы, цвета спелой пшеницы, были убраны в гладкую, сложную причёску у затылка, открывая длинную, изящную шею. Лицо с тонкими, почти кукольными чертами, большими голубыми глазами и алыми, чувственными губами казалось невинным, если бы не взгляд – холодный, расчётливый и всевидящий, словно у хищной птицы.

Единственным ярким акцентом в её строгом наряде была брошь в виде розы алого цвета, приколотая к лацкану платья. Эта капля крови на угольном бархате была немым, но красноречивым знаком её принадлежности к клану Кортеза. Она двигалась по кабинету с такой лёгкостью, словно её ноги не касались персидского ковра, а лишь скользили над ним.

Не говоря ни слова, она подошла к массивному столу и с той же кошачьей непринуждённостью устроилась на его краю, изящно скрестив ноги в тонких чулках. Её глаза устремились на неподвижную фигуру босса у окна.

– Что я могу сделать для моего босса? – её голос прозвучал мягко, чарующе, словно шёпот шёлковых простынь. Но в этой мягкости сквозила стальная уверенность.

Люсиль была уникальным явлением в империи Кортеза – практически единственной женщиной, допущенной в самое сердце его операций и удостоенной его уважения. Она была его козырной картой, тайным оружием, способным действовать там, где грубая сила была бесполезна. Она опутывала жертв паутиной обаяния, вытягивала секреты с помощью ласки и намёков, использовала свои связи и дар наблюдения. Но под этой внешностью хрупкой фарфоровой куклы скрывалась душа без принципов, холодная, жестокая и беспощадная. Она была абсолютно предана Кортезу, и их связь не ограничивалась делами – они делили постель, что делало её положение ещё более прочным и опасным.

Кортез медленно повернулся от окна. Его тёмные глаза без тени удивления скользнули по ней, оценивая, как всегда, её безупречный вид и ту скрытую мощь, что таилась под этим покровом.

– Есть для тебя задание, моя куколка, – произнёс он, его голос приобрёл лёгкий, почти интимный оттенок, но в нём по-прежнему звучала команда.

Он сделал шаг вперёд, и пространство между ними наполнилось напряжением —стратегическим, словно два шахматиста, готовящихся к решающему ходу. Полуденный свет продолжал заливать комнату, но теперь в его лучах танцевали не только пылинки, но и невысказанные приказы и готовность их исполнить. Люсиль лишь чуть склонила голову набок, ожидая, её алые губы тронула едва уловимая улыбка. Она была готова. Всегда готова.