скачать книгу бесплатно
Дым и гвалт шли со стороны телебашни.
– Какую умную вещь я сделала, – белыми губами прошептала Наталья, – что не пошла туда работать…
Подтверждая ее правоту, со звоном вылетели стекла. Пригнувшись, мы переползли в кабинеты.
– Интересно, попаду я завтра в бассейн или нет? – Я вдруг вспомнила про купальник.
Наталья и Миранда посмотрели на меня странными глазами и открыли рты для очередной душеспасительной тирады, как вдруг дверь с визгом распахнулась, грохнув ручкой о стенку. Посыпалась штукатурка.
На пороге стоял шеф.
– Кто сегодня был на площади? – гаркнул он.
Я поднялась с места.
– Репортаж начну уже сегодня, но…
– Это задание отменяется. О митинге буду писать я.
– Но вы же там не были, – смутные догадки зашевелились в моей голове.
– Молчать!! – Он гаркнул на порядок сильнее. – Вопросов не задавать! Никому ничего не рассказывать! Черт бы побрал эту работу!!
Мы потрясенно молчали, пока шеф не ушел. Когда шаги затихли в коридоре, Наталья поднялась, закрыла дверь и сказала шепотом:
– Жалко его, в самом деле.
На следующее утро купальник снова висел на оконных ручках.
За покупками вы выходите в том же, в чем бродили по дому: к чему формальности, если в этом городке шлепки и шорты – нормальная одежда.
Самолет
Интервью Лики с начальником аэропорта сложилось быстро и удачно: он оказался каким-то дальним знакомым дяди, быстро и четко надиктовал информацию для статьи, отнесся со всем уважением, угостил лимонадом и кофе и поинтересовался, где она училась.
– Хотела в аспирантуру, но здесь… нет для меня научного руководителя, – слегка приврала Лика.
– Не хочешь в Москву? У нас послезавтра хороший рейс, – предложил начальник. – Если хочешь, могу отправить. Потом с рейсами будет все хуже, народ ломится, видишь как. Все бегут куда подальше.
– Это было бы очень удачно, – вежливо согласилась Лика, стараясь, чтобы начальник не услышал бешеный стук ее сердца.
Уехать! Улететь! Начать новую жизнь! В большом городе, где ее никто не знает, и никому не быть обязанной.
Все уехали, а Лика осталась. Здесь нет ничего для нее: ни тепла, ни любви, ни дома. Она здесь только для спокойствия родителей.
А теперь – приоткрылась железная дверца, и оттуда потянуло вольным ветром.
Она взойдет по трапу и в последний раз обернется посмотреть на любимый город-предатель.
Будет лететь сквозь облака, грозы и дожди туда, где ее никто не ждет.
Там никто не будет беспокоиться, поздно ли она приходит ночевать.
Там никто не будет спрашивать, когда она выйдет замуж.
Там нет ее дома – там ей все чужое, и поэтому будет легко.
Она оторвется от этого замшелого городка, так болезненно любимого, равнодушного и любопытного, от его вязкого медленного времени, от бесконечных сонных дождей и покрытых плесенью стен, от бессовестных взглядов и убивающей жалости и улетит в просторное, продуваемое ветрами, огромное место, где ее никто не знает.
Конечно, там будет трудно на первых порах, но неужели труднее, чем здесь?
Не надо будет каждые выходные ездить в деревню и утешать маму, слушая ее причитания, что никто уже на Лике не женится.
Не надо будет работать просто затем, чтобы на вопрос «Ты работаешь?» отвечать – «Да».
Лика готова мыть лестницы, выгуливать собак и укладывать чужих детей спать – но только чтобы за это платили.
И она не хочет всю жизнь делать интервью с какими-то скучными обормотами, которые никто не читает, а заворачивают в них копченую скумбрию.
Мамочка и папочка, вы немного понервничаете и перестанете, потому что здесь я просто умру.
Полевой чемоданчик вместил в себя хаос и со скрипом закрылся.
Теперь надо было как-то незаметно его вынести. До назначенного времени оставалось меньше часа – как раз хватит на дорогу в аэропорт. Лику будет видно всем во дворе, но уже все равно: письмо написано и лежит в хлебнице.
Она выглянула во двор: надо как-то хитро выйти через черный вход, а то вон соседка Заира сидит на скамеечке с ребенком, задержит, как пить дать задержит.
Сердце опять забилось в горле, ладони заскользили.
– Спокойно, спокойно, – громко сказала она в пустоту. – Сейчас или никогда. Они прекрасно справятся и без меня. Сейчас или никогда.
Стараясь ступать как обычно – как будто идет снова по делам, подумаешь, с чемоданом – это вещи на переделку портнихе теть Шуре, она сказала сегодня принести, завтра новые заказы будут, – Лика вышла из квартиры и, подумав, пошла к лифту.
Кнопки все были продавленные и опаленные, пахло – ну чем пахнет в старых лифтах.
Как раз из лифта пойду через черный ход, а там поймаю такси – и стрелой до аэропорта.
– Ну, с Богом, – нажала Лика кнопку со стершейся цифрой «1».
Лифт подумал, сердито крякнул, нехотя закрыл двери, дернулся и пошел вниз.
Вот как раз сейчас он и накроется, истерически-весело подумала Лика – она уже летела, летела в самолете, и земля уходила все дальше и дальше вниз, пассажиры сидели в три ряда, и стояли, держась за поручни, как в троллейбусе, и двигатели гремели так страшно и оглушительно, потому что перевес, и живот свело, и вскоре покажется море, похожее сверху на тарелку остывающей виноградной каши, и надолго уйдет с глаз долой, его застят облака.
И все пойдет по-другому.
Будет другая жизнь.
И тут погас свет.
Лифт дернулся и замер между этажами.
Тьма подступила вплотную к глазам и гуще задышала тем, чем пахнет только в лифтах.
Лика постояла немного, не веря, что это происходит в самом деле.
Чемоданчик мешал открыть дверцы, но и без него они что-то не поддавались.
Может, это не авария, подумала она с тоской.
Может, дадут ток через пять минут, так бывает.
Время пошло с такой скоростью, что мысли отставали.
– Эй, кто-нибудь, – громко позвала Лика.
Плевать, что Заира увидит, главное – выйти, а там побегу, и пусть делают что хотят.
Никто не отзывался.
Лика забарабанила в дверцы. Стала громко звать – глухо.
А начальник там ждет, держит для меня место и думает, что меня волки съели.
Вот дура, а.
Пошла бы по лестнице.
Подумаешь, увидят, спросят – да пусть хоть сто раз спросят.
Дура.
Дура.
Пальцы болели от напряжения, но дверцы не поддавались, никак.
Времени прошло столько, что Лика успела поседеть и состариться, и все на свете времена года сменились по сто раз, и самолеты все улетели и прилетели снова, и родились дети, и прошли штормы, а она все стояла в темноте, пропахшей глупостью и обидой, и не хотела расставаться со своей последней надеждой на другую жизнь.
– Ээээээй! – внезапно отозвался кто-то.
– Лика! Ты где?! Зачем тебя туда занесло, Господи, секунду потерпи!
Торопливые шаги унеслись наверх по лестнице и затихли.
Сколько еще осталось, думала она, не успею, не успею, не будет он меня ждать, а может – успею.
Буду бежать и успею. Ну быстрее, вы, давайте уже шевелитесь.
Резко загорелся свет, лифт вздрогнул и пошел вниз. Буквально на метр – к этажу, до которого не доехал раньше.
Дверцы открылись.
– Ну как ты? – с круглыми глазами заглянула Заира. – Господи Боже ты мой, я ребенка укачала, он в коляске уснул во дворе. Не задохнулась? Ну когда это ты по лифтам каталась?! И чтоб так угораздило – именно сегодня Гурген проводку чинит, вырубил свет во всем доме.
– Сначала не надо посмотреть, есть кто-то в лифте или нет? – Выйдя наружу, Лика сощурилась от резкого солнца.
И тут высоко в небе зазвучал вязкий гул улетавшего самолета.
Он густел, заполняя пространство, дрожа внутри головы, подбрасывая сердце, обрушил небо на голову и медленно-медленно затих вдалеке.
– А ты куда шла-то? С сумкой. Ты же только пришла. А? – высматривая подозрительное в Ликином лице, спросила Заира.
– Никуда, – сказала Лика ровным голосом. – К портнихе. Завтра пойду.
Осталось только успеть достать письмо из хлебницы.
Живя в городе Б., вы умеете извлекать радость из всего, что дарит вам жизнь. И, даже если она вам ничего не дарит, вы думаете, что так все равно лучше.
Дневник.
Такое-то число такого-то месяца.
Сон про детство
Над деревней все лето гудели самолеты.
Они оставляли в небе четкий белый след, гул нарастал и перекатывался, приводя в ужас всю живность.
Я зажимала уши и запрокидывала голову, представляя маленького человечка в крошечном самолетике.
– А я тоже хочу полететь!
– Зачем они Бога беспокоят, – ворчала бабушка. – Ходили бы по земле, ироды. Им тут мало дел?!
Бабушка целыми днями сновала по нашему королевству, ругала меня за валяние с книжкой и давала распоряжения:
– Посуду помой!
Я послушно вставала к раковине.
Раковина под навесом, перед ним растут розовые кусты, бродит наседка с цыплятами и учит их разгребать лапками землю – красиво так, по-балетному, ножкой вперед, круговое движение, наклон головы, смотрит одним глазом и сердито клокочет, дети ее, бестолковые желтые пищалки, не хотят учиться, лезут к ней под ноги, чтобы спрятаться и согреться.
Так, посуда же.
Открываю кран, намыливаю кусок рыбацкой сетки хозяйственным мылом, беру тарелку.
Столбик воды из крана попал в ложку и развернулся веером.
Солнце немедленно запустило в него палец, водяной веер расцвел радугой.
