скачать книгу бесплатно
– Чего разнюнился раньше времени! Сегодня он пойдет туда, куда нам надо и хватит об этом. Пойдем-ка сейчас ко мне. Ольга ужин сготовила. Уговорим ее для профилактики простуды выделить нам по маленькой…
Пока ужинали, сумерки постепенно затянули окна ровным глубоким ультрамарином, в густой выси которого робко задрожали первые звезды. Виктор, вернувшись со двора, окликнул Николая, засмотревшегося на тонкую полоску заката: «Пора». Николай поднялся. Не зная почему, ему захотелось еще просто посидеть. Не то оттянуть время, не то не дать поймать себя на мысли, что работа предстоит трудная и потому хоть на мгновение отдалить ее начало. Виктор с удивлением глянул на свояка и усмехнулся, по-своему истолковав его медлительность:
– Что, на печку захотелось? Некогда сейчас. Кабан и его кабанихам ждать не будут. Как проголодаются, так и к нам пожалуют. Тогда только держись! Этот боров, – мужик серьезный. А потому к делу надо отнестись очень даже обстоятельно.
– Слушай, Вить, – спросил Николай, будто не слышал слов свояка, – прогоняли стадо как следует по плетям и у поля? Обидно будет, если все сорвётся из-за мелочи. Иначе этот хитрый черт учует запах, – тогда пиши пропало. Коров надо же не просто погонять, а так чтобы навоза наклали больше.
– Все нормально, не бери в голову, – хмыкнул Виктор, уловив в голосе Николая совсем уж панические нотки. – Сам проверил. Буренки всё так уделали, – запах – что твой скотный двор! Мужики все тоже по навозу сапогами пошастали. Не учует! Вопросов больше нет? Тогда пошли. На закусь скажу, – я раздобыл пару ракетниц на случай, если кто-нибудь из стада дернется в сторону. Ракетой перед мордой – сам черт остановится! В общем – кабан будет в яме, стадо в загоне, это я тебе гарантирую…
Вепрь обошел стадо, подтолкнул плечом строптивого, не в меру заигравшегося однолетка, и высоким звуком подал короткий сигнал в путь. Вскоре лес стал редеть. Через небольшой прореженный подлесок впереди завиднелось отделенное от леса темной полосой бугристой земли картофельное поле. Быстро сгущавшиеся сумерки не давали возможности оглядеться. Вожак сильно втянул ноздрями бодрящий ночной воздух. С поля, куда им предстояло идти, тянуло свежим, коровьим пометом. Это не очень беспокоило вожака. Коровы могли оказаться где угодно. Таков был порядок в том, непредсказуемо-суетном мире людей.
Он бесшумно двинулся вперед, безошибочно выбирая во тьме единственно правильный путь. Вскоре вепрь различил небольшие кучи ботвы. Они показались расположенными не так, как в прошлую ночь. Вожак на мгновение приостановился. Замерло как по команде позади него и все стадо. Он прислушался, чутко вынюхивая воздух, но ветерок доносил до него только тяжелые, спертые миазмы коровьего пота и навоза. Вепрь успокоился. Пора было кормиться. Стадо, почуяв, что опасности нет, быстро растеклось по границе еще не выкопанного картофеля.
Все произошло внезапно и быстро. Как из-под земли выросли длинные черные стены в нескольких метрах от стада. Вожак, не успевший ничего осознать, коротко рыкнув, собрал всех вокруг себя. Не раздумывая, стремительно наращивая скорость, бросился назад по своим следам. Инстинкт подсказал ему извечную истину – где прошел раз, там нет ловушки. Вожак видел, как неотвратимо сближаются ему навстречу черные высокие стены. Внезапно перед ними полыхнула огромная волна света, целые снопы белого, жуткого пламени. Нестройный рев неизвестно откуда взявшейся толпы людей, выбивая последние остатки разумных действий, вверг кабанов в панический ужас. Оно шарахнулось врассыпную и, сбивая с ног поросят, ринулось назад, в спасительную темноту.
Вепрь, на какое-то мгновение потерявший контроль над собой, невероятным усилием воли бросился наперерез потерявшим голову соплеменникам. Своим телом он свалил двух молодых самцов. Сзади все горело сполохами адского пламени, а он, собрав около себя всех, устремился вперед, к проему, светлеющему среди черных застав. Стены сходились все ближе и спасительный выход был уже совсем рядом, когда вепрь всем своим существом почувствовал неладное. Скорее он предугадал, что им уготовано там, за стенами, коварством людей.
Едва вожак смог осознать это, как инерция многопудового тела вынесла его в проход в стене. И тут же, потеряв опору под ногами, падая сквозь настил из хвороста, прикрытого ботвой, он уже не слышал крики людей: «Отсекай! Заводи плети справа! Давай, давай, справа смотри!».
До утра решено было ничего не предпринимать. Загонщики укрепили стены и, оставив сторожей отпугивать выстрелами в воздух особо ретивых кабанов, довольные пошли домой. Николай, уходивший последи ним, не смог побороть в себе желания заглянуть еще раз в ловушку. Он подошел к краю большой ямы и осветил ее факелом. Фонарик, заблаговременно положенный в карман ватника, выронил где-то в суматохе. На дне, среди переплетения сучьев, картофельной ботвы и сетей, было тихо. Даже раненый кабанчик, следуя врожденному чувству опасности, которое в такие моменты пересиливает самую сильную боль, затаился, едва неровный отблеск факела упал на край ямы.
Николай долго вглядывался в черно-угольный провал, и ему почему-то вдруг стало не по себе. Его передернула и холодным ознобом, прокатившись между лопаток, ткнула в сердце волна неприятного ощущения. Он более поспешно, чем следовало, отошел от края ямы. Крикнув остававшимся сторожам, чтобы хорошенько посматривали, присоединился к Виктору, тоже уходившему среди последних. Тот был доволен и, не скрывая этого, потащил Николая к себе домой, чтобы отметить это событие. Николай, которому не очень хотелось идти в свой домишко в такую темень без фонарика, да к тому же в такую даль, с облегчением согласился. Они не торопясь поужинали, с удовольствием обсуждая подробности дела. Когда Николай, разморенный усталостью, улегся в постель, то заснул мгновенно, без сновидений. Это была его первая ночь за последние две-три недели, когда его не мучили во снах страшные кабаньи рыла. Он удирал от них неизвестно куда, а настигаемый ими, вскакивал в холодном поту. Но среди этих кошмаров особенно донимал орущий председатель, грозившийся осмолить его самого, если не поймает кабанов и вдруг превращающегося в жуткого, огромного хряка…
Словом, Николай выспался за ночь настолько, насколько может выспаться человек, избавленный от висевшего над ним дамоклова меча. Как оказалось, отдых пришелся кстати. Потому что утром он, возжелавший немедленно влепить в опухшее от выпитой водки и самогона, пристыженное лицо первого из попавшихся под руку сторожей свой каменный кулак, смог вовремя сдержаться, чего не случилось бы, не отдохни его нервы как следует. Даже Виктор, несмотря на свое непробиваемое добродушие, не смог удержать в себе пару крепких словечек. Ибо горе-сторожа, завернувшись после обильного возлияния в свои необъятные тулупы, проспали стадо. Оно, подрывшись под плети, ушло в лес.
Глава 3
К полудню, вдоволь намучившись на осклизлых дорогах, Николай подогнал к яме автокран. В яме было по-прежнему тихо. Оба кабанчика, зажатые огромным телом вожака, не могли сделать ни одного движения. Они тревожно похрюкивали. Вепрь изредка отвечал им односложным звуком. Копошившиеся наверху люди пока не вызывали у него беспокойства.
Вскоре он услышал голоса и звук мотора. Сети, на которых он стоял, задергались и отошли от стен. Вепрь пытался отвернуться от врезавшихся и потому причинявшей сильную боль в ноздрях и губе капроновых жил, но ничего сделать не мог. Сети, натянувшись под тяжестью тел, дрогнув, стали подниматься вверх, сжав их в единый ком страдающей плоти. Когда их подняли над ямой, вепрь увидел под собой краем глаза кучи земли, следы машин и людей, пустой загон и далекую полоску родного леса. По сердитым, раздраженным голосам людей, их крикам, которыми они обменивались друг с другом, он почувствовал неладное в их делах. Что-то подсказало ему, что все стадо на свободе. Вепрь так ясно это понял, что, не в силах сдержать свою радость, заворочался в сети. Стрела крана заходила ходуном, и люди обеспокоено засуетились. Через мгновение он услыхал шум взревевшего мотора. Земля плавно поплыла под ним. Оказавшись над прицепом, вепрь увидел, как туда залезли два человека и замахали руками. Сеть стала медленно опускаться и зависла в нескольких сантиметрах от днища. Вожак вдруг почувствовал, как руки людей зашарили по его бокам и животу. На мгновение он оцепенел, но затем, яростно взревев, рванулся изо всех сил. Люди отскочили, что-то крича, а на прицеп полезли еще двое. И пока кран медленно опускал стрелу, они старались палками удержать ходившую ходуном сеть, в которой бились вместе с вожаком оба кабанчика.
Почувствовав под ногами опору, кабанчики забились еще отчаяннее, пытаясь встать на ноги. Вожак медлил, давая им возможность освободить место. Едва он ощутил, что тугие сети ослабли, в одно мгновение, словно взрыв мощного заряда, он бросил свое тело вверх. Его рывок ждали. На нем, затягиваясь в удушающие петли с каждым новым его усилием, внезапно обнаружились крепкие веревки. Их успели продеть в тот момент, когда он беспомощно висел над прицепом.
Какой мерой унижения он мог измерить эти минуты? Его, поверженного и опрокинутого на спину, затянули в тугие узлы. Связанные вместе ноги торчали вверх как презренный пук жесткой осоки. Вепрь не мог принять эту жестокую данность! Бездна гнева и ужаса захлестнула его сознание! Никогда прежде в своей жизни не испытывал и десятой доли тех душевных страданий, что выпали ему сейчас. Его горькая участь усугублялась тем, что рядом находились два его молодых соплеменника. Как вожак стада, он погиб в их глазах навсегда. Но, как ни странно, как бы слабо не промелькнула эта мысль в его оцепенелом сознании, она помогла возвратить ему чувство реальности. Преодолевая себя, инстинкт и жажду борьбы, вепрь расслабил тело. Все время, пока их везли по тряской дороге, он заставлял свой мозг и мышцы полностью подчиниться своей воле. В нем трепетала каждая клеточка его могучего тела. Откуда-то поднималась боль от невероятного усилия удержать себя в пределах контроля. Вепрь напряг все силы чтобы не дать захлестнуть себя мутному чувству тупого инстинкта самосохранения…
По пути на свиноферму, где определили временное местопребывание пленникам, Николай сделал остановку у правления колхоза. Зайдя в контору, позвонил на свиноферму. Как всегда, там что-то не заладилось – на этот раз с помещением. Вконец измотанный, он со злостью бросил трубку, пригрозив перед этим привезти кабана на двор свинофермы и посадить на цепь. Стянув с головы шапку, Николай вышел на крыльцо и глубоко вдохнул чистый осенний воздух.
Его внимание привлек гул голосов, смех и выкрики, судя по их количеству, изрядной толпы. Они доносились из-за здания конторы, где стоял трактор с прицепом. Николай поспешно сбежал с крыльца, опасаясь, что суета и крики испугают кабанов. Завернув за угол, он увидел перед прицепом плотную толпу односельчан, среди которых вьюнами крутилась детвора. Посмелее из них залезали на борта прицепа и, восхищенные собственной смелостью, скатывались оттуда при малейшем движении вепря. Взрослые стояли у откинутого борта, откуда был виден весь как на ладони их разоритель. И бабы, и мужики не отказывали себе в удовольствии позубоскалить по этому поводу: «Смотри, Матрена, вишь, боров как отъелся на твоей картошке. Беги к председателю, требуй его к себе в хозяйство. Забьешь к празднику и угостишь!». «Куда ей с кабаном! Вона Панька на него зуб имеет, только свистни, загрызет живьем. Жалко, Пань, собачку?».
Панкрат, как мог, огрызался, но шутники не унимались: «Бери его себе вместо кобеля, глядишь, и кабанихи с приплодом за ним прибегут! Куда как выгоднее!». «Будет тебе производитель, по полтиннику с рыла!».
Подойдя к толпе, Николай растолкал стоявших перед прицепом сельчан и сказал:
– Тихо, не орите. Разозлите его – порвет сети, тогда пеняйте на себя!
– Так уж и порвал! Стращай кого других, а мы уж как-нибудь сами можем попугать? – весело откликнулись из толпы и, гогоча, посоветовали: – Ты лучше сам к нему не подходи. Не ровен час, голову откусит!
– Ладно, ладно, только отойдите подальше. Если мне не верите, спросите Пыжова. Он-то видел, как кабан рвет сеть.
– Во-во, пусть Панька поговорит с ним по-свойски. Вишь, как кабан глазом на него косит!
Панкрат чуть выдвинулся из толпы и, вглядываясь в лежащего перед ним вепря, опасливо сказал:
– И точно! И глаза у него желтые, чисто черт болотный! Ну, прямо Калибан, ей-богу, Калибан!
– Что за Калибан? – живо заинтересовались из толпы. – Что за фрукт такой?
– А шут его знает! Только Калибан он, задави меня комар, если не Калибан! Инженер в прошлом годе, этот… что на постое у меня был, книжку оставил. Так там рожа на картинке была – страсть одна! Жуть, как похожа на него! И подписано – Калибан чегой-то там делает. Гляди, как смотрит, ну чем не Калибан!
Панкрат, довольный удачно найденным словцом и польщенный вниманием односельчан, еще раз на все лады просклонял имя новокрещенного. Спустя четверть часа люди, устав от бесплодного ожидания увидеть что-либо еще, потихоньку начали расходиться.
Когда вернулся отпросившийся пообедать тракторист, Николай уже решил не заводиться с заведующей фермой, а действительно оставить Калибана на дворе. Он поторопил тракториста:
– Серега, поехали, а то темнеет. Пока там управимся… – и по пути все размышлял, что делать с раненым подсвинком. «Придется забить, а второго поместить подальше от Калибана в какую-нибудь клуню». Николай усмехнулся, поймав себя на мысли, что называет кабана именем, которое дал ему Панька. Немного подумав, он понял, что, по сути, давно уже относился к кабану, как к кому-то, ну если не равному, то, по крайней мере, как к существу, которое требовало отличия от других и уважения. Стало быть, как всякое самостоятельное существо, его следовало выделить из остальных ничем иным, как именем, что, впрочем, и ведется у людей с незапамятных времен. Имена и отличия предметов, животных и самих людей определяют их положение в обществе, их вес, так сказать и чем больше вес, – тем больше уважения, тем больше титулов и званий: и почетный, и заслуженный, и лауреат чего-то там и имен целые хвосты за иными, что среди животных, что среди самих себя – все едино. А по сути, если разобраться, все это звук пустой. Только природа распределяет истинные отличия: ум, силу и здоровье, а там уж зависит от того, кто их получит, как он определится с ними в жизни, как распорядится, – во зло или в добро обратит.
«Это ты правильно понимаешь, – заметил ему Калибан. – Только такие взгляды на жизнь у меня давно испарились. Посуди сам – на что мне ум, сила и здоровье, если я сейчас у тебя в сетях».
Николай засмеялся: «Я сильнее тебя оказался и умнее!». Калибан довольно кивнул: «Вот то, что я сейчас хотел от тебя услышать. Но разве сила сама по себе бывает добродетельна?». «Сила есть сила», – ответил Николай с безапелляционностью, свойственной натурам самобытным, но неразвитым, привыкшим иметь всегда под рукой изрядный запас этих самых «гирь силы», определяя на весах жизни с их помощью любую ситуацию в свою пользу. «Хм! Сказано, как отрезано. Но все же, мне хотелось бы знать, почему ты так думаешь?». «Потому что ты мой пленник и в моей воле распорядиться тобой так, как я хочу». «Да-да, к чему остальные императивы, когда есть сила. Ум, – но он может принадлежать и бессовестному насильнику. Честь – это сейчас у вас не в почете. Но, кажется мне, тот мозг, где совместились бы эти понятия – ум, совесть и честь, – никогда не привели бы к таким отношениям, какие сложились у нас». «Постой-ка, – перебил его Николай, – где-то я слышал такое, что-то в этом роде… Ну да, точно, «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи». Ты говоришь, что не сложились бы? Так вот, к твоему сведению, эта самая партия такую ядреную комбинацию соорудила из трех пальцев и сунула под нос народу, что и в жутком сне не присниться. А мы эту фигу еще и облизывали, язви их в дробину! Сколько парней в Афгане погибло, знаешь ли ты это? А то, что у меня мать умерла, а меня не отпустили даже на похороны, блюдя там интересы страны? Какие-такие интересы, хотел бы я знать, язви их переязви?! Их интересы, о каких замполит нам мозги полоскал? Вот потому их сила там была, потому она и есть высшая справедливость!..».
– Коль, а Коль, проснись. Приехали.
Николай проснулся оттого, что его трясли за плечо:
– Ну и здоров же ты спать! Задрых, будто на ночь улегся, а езды на пять минут и то кругаля! Вставай!
Николай смотрел в проясняющееся перед ним улыбающееся лицо Сереги-тракториста и никак не мог сообразить, что к чему. Разговор с Калибаном, его мудреные слова, многие из которых он и не слыхал даже, но почему-то понимал, сходу не давали стряхнуть с себя остатки сна. Наконец, сообразив, где был сон, а где явь он встрепенулся:
– Что, где Калибан?
– Какой Калибан, ты что, с печки во сне упал?
– Ну кабан, – отмахнувшись от Сереги, обернулся назад Николай. В прицепе он увидел высившееся темным холмом тело Калибана. – Фу, черт, померещится же такое!
– Не знаю, что тебе померещилось, но дрыхнуть ты ну мастак! – протянул Серега.
– А-а-а, это у меня с Афгана. Там знаешь, как спать приходилось, по пять минут каждые два часа, надрессируешься быстро.
– Чего так?
– Да так, что в голову колонны поочередно становились, ну вот и привыкли спать как зайцы – с открытыми глазами.
– Как это, расскажи?
– Как-нибудь… Пошли выгружаться.
Найдя доски, они соорудили сходни и, разобрав веревки, сволокли на землю Калибана, и подсвинков. Тросы, которыми был опутан Калибан, они закрепили врастяжку между стенами соседних свинарников. Потом со всяческими предосторожностями, изрядно намучившись, освободили кабанчиков и поместили в одном из пустующих загонов. Калибан за все время, что с ним возились, вел себя спокойно, и это обстоятельство с благодарностью было отмечено Серегой, спервоначалу сильно сомневавшимся в успехе. Когда все было позади, Серега, утираясь кепкой, облегченно выдохнул:
– Уф! хорошо, что волочь его никуда не надо. С ним и вчетвером не справились бы, подвигай, поди-ка, такую тушу! С тебя, Коль, бутылка!
– Ладно, потом. Езжай давай, а я еще здесь побуду. – усмехнулся Николай.
– Как хочешь, а то я подбросил бы тебя до твоей избенки. Заодно бы пузырек оприходовали! Чего зажимать, сейчас самое время.
– Не-не, – раздраженно отмахнулся Николай, – я сегодня останусь в деревне.
– Ну, будь!
Серега одним махом вскочил в кабину и, лихо развернувшись, увел трактор в сторону гаража. Николай глядел ему вслед, устало разминая руки и плечи. Он хотел еще раз удостовериться, что все сделано на совесть и на этот раз Калибан останется здесь, по крайней мере, до утра. Николай обошел все места, где крепились тросы, проверил узлы. После подошел к вепрю. Калибан лежал, будто вмороженный ни разу не изменив позы с того самого времени, когда его стянули с прицепа. Но за Николаем из-под нависших, жестких ресниц неотрывно следили цепким взглядом желтые, немигающие глаза мудрого существа.
Калибан с терпением лесного жителя дождался ухода Николая. Он выжидал того часа, когда все живое замрет, затихнет и останутся лишь высокие мигающие звезды, густо высыпавшие на ясном пологе осенней ночи. Их было так много, что они напомнили Калибану один из дней его детства. Тогда они всем стадом наткнулись на дубраву. Мощные деревья далеко протирали над землей свои ветви. Желуди сплошным толстым ковром устилали под дубами землю так, что не было видно на ней ни опавшей листвы, ни травы, ничего, кроме темного золота бесчисленных шариков. Стадо кормилось там несколько дней, никуда не уходя. Это пиршество на всю жизнь запомнилось Калибану. Помня об этом, уже став вожаком, он хотел привести свое племя в такой же рай и накормить их. Но это желание осталось только мечтой. Те давние дубы вырубили, а других он не нашел.
Внутренний толчок побудил его отвлечься от своих воспоминаний. Пора было действовать. Калибан проверил, туго ли стянуты тросы, которыми он был опутан, и попытался встать. Некоторое время ему это не удавалось сделать. Перекатываясь с боку на бок, Калибан добился того, что тросы ослабли. Натужившись, он рванулся и встал на ноги. Не обращая внимания на боль от туго врезавшихся в его тело веревок, вепрь отдыхал, собираясь с силами. Теперь он почувствовал, что сможет освободиться, и потому не спешил.
Калибан сделал пробное движение, пытаясь понять, насколько прочно закреплены на нем и в стенах его путы. Попытка не дала ничего. Все оказалось прочнее, чем он ожидал. Пережидая резкую боль, Калибан застыл в раздумье. Теперь он не стал торопить себя. Обстоятельность, бывшая главной чертой его характера, умерила нетерпеливое желание повторить свой рывок. Он думал долго, прежде чем приступить к дальнейшим действиям. Задние ноги были связаны между собой, и от них трос тянулся к противоположной стене. Это не давало ему возможности разбежаться или хотя бы оттолкнуться от земли. И все-таки он чувствовал, что самая уязвимая часть пут здесь. Калибан снова лег на бок и одним непрерывным усилием, все время его наращивая, натянул трос, связывающий ноги. Стало нестерпимо больно, но одновременно он почувствовал, как с ног пополз стягивающий их узел. Тяжесть тела не давала натягиваться тросам на подмышках и шее, и потому Калибан тянул все сильнее и сильнее. От ломоты и боли в коленях, словно клещами сжало сердце. Калибан невольно издал звук боли, но в следующий момент трос, пройдя самый утолщенный участок ног, соскользнул на землю. Вепрь обессилено замер, не пытаясь даже встать.
Сердце бешено колотилось, но он уже чувствовал, как проходит боль. Через некоторое время осторожно пошевелил затекшими ногами. С ними было все в порядке.
Теперь оставались путы на шее, плечах и туловище. Калибану не составило труда освободиться от веревки, которой он был привязан к противоположной стене. Сделав короткое движение, он выдрал из стены вместе с веревкой кусок доски. Теперь на нем оставался только один трос, эфемерной, тонкой паутинкой запутавшийся где-то под мышками. Эта паутинка показалась Калибану сущим пустяком. Он, не медля ни минуты, повторил свой рывок и тут же был опрокинут на землю инерцией своего тела. Боли он не ощутил, как это случилось с ним в предыдущий раз, но сердцем он вдруг почувствовал тревожный укол. Пока ещё не понимая отчего, откуда-то исподволь тихой змеёй в его сердце вползла тревога. Калибан поднялся и отряхнул щетину от налипшей грязи. Подойдя к стене, он некоторое время рассматривал то место, где крепилась последняя препона, державшая его в плену. И хотя желание оборвать эту тонкую струну было нестерпимым, Калибан обратил внимания на то, что трос был привязан к мощному столбу. Он понял, – то, что удалось сделать дважды, сейчас будет бесполезно.
И все же почти час Калибан яростно бросал своё тело как многопудовый снаряд в пустоту. Но всякий раз был безжалостно брошен на землю неумолимой пособницей неволи. Устав, он лёг на землю, давая своему измученному телу отдых. Калибан знал, что должен уничтожить эту, обманчиво тонкую на вид плоскую ленту, одолевшую его силу. Ему, рвавшему корни толщиной со свою ногу также просто, как паучьи сети, даже не прикладывая и половину своей мощи, было непонятно, как такое может быть!
Лежа на взрытой мощными копытами земле, Калибан напряженно вдумывался в сложившуюся ситуацию. Напряжение мысленных усилий достигло своего предела. Голода и усталости он не чувствовал. Калибан вообще больше не чувствовал ничего. Он вышел из этого мира и полностью погрузился в мир своих предков, необъятный опыт которых, он надеялся, даст ему спасительную мысль. Транс, в который ушёл лесной великан, сделал его похожим на безличность его окружения, как земля, на которой он лежал, как темные небеса, окутавшие всё под собой, превратив в бесчувственную глыбу.
Где, в каких глубинах подсознания, блуждал он в это время? Оно стремительно истекало, и краешком своего подсознания Калибан чувствовал это. Но он упорно искал выход, – ждал подсказки высших сил, ту единственную мысль, которая принесёт свободу.
Озарение пришло, как награда! Едва осознав это, Калибан мгновенно оказался на ногах, будто взорвался пушечный снаряд. Челюсти! Вот что он сможет пустить в ход беспрепятственно! Они были его могучим инструментом! Его зубы, приводимые в движение стальными мускулами, не раз его выручали в свирепые, снежные зимы, когда он часами работал ими, перемалывая закаменевшие на морозе корни и ветви деревьев.
Но прежде, чем приступить к этому, Калибан сделал то, что он должен был сделать в первую очередь. Длина троса позволяла ему подойти к тому углу свинарника, в котором были заперты оба молодых кабанчика. Калибан коротко и резко ударил плечом в стену. Доски, треснув сразу, повисли на гвоздях. Он расширил проход и тут же увидел серую тень, метнувшуюся из спёртой темноты клуни.
Второй кабанчик, сильно припадая на переднюю ногу, показался следом. Калибан не дал ему времени принюхаться к воздуху воли. Коротко и властно рыкнув, он поторопил их и две маленькие серые тени исчезли в густом мраке ночи.
Калибан остался один…
Утром Николай проснулся рано. За окном серел мглистый рассвет, и осипший петух натужно выводил первые побудки. Потихоньку, чтобы не разбудить детей, спящих за перегородкой, Николай оделся и вышел на кухню. Пока закипал самовар, он вышел в сени. Остановившись на крыльце, закурил. Посреди неясных очертаний домов он видел, как одна за другой, проявляясь из молочной мглы, торопливо спешили мимо него женские фигуры.
Эти женщины шли на свиноферму. Николай, вспомнив о своем пленнике, заспешил. Самовар поспел вовремя. Торопясь и обжигаясь о край толстой, белой глазури, кружки, Николай выпил крепкого настоя сборной душицы. Наскоро сунув в карман свёрток, с вечера приготовленный Ольгой, он вышел в сени, осторожно прикрывая за собой дверь.
Но ещё из сеней, не успев выйти на улицу, он услышал далёкий, пронзительный женский крик или визг. Каким-то наитием, не секунды не сомневаясь, Николай понял, откуда он доносится. Выскочив на улицу, он со всех ног бросился к свиноферме. Она начиналась сразу же за околицей. До неё оставалось метров тридцать, как Николай внезапно увидел бегущую навстречу ему женщину, отчаянно размахивающую руками и вопящую во весь голос тонко и пронзительно.
– Стой, стой тебе говорят! Что там случилось!?
– Та-а-м, о-о-о… – голосила женщина. – Зве-е-рь там… у нас!.. Валентину изувечил-и-а…
– Тихо! Какую Валентину? Говори толком?
– На-пар-ницу! – навзрыд проговорила женщина. – Мы только подошли, а он как бросит-ит-ся-а!..
Николай тряхнул её за плечи и заорал:
– Всё, успокойся! Беги к Терёхину и скажи, чтобы срочно бежал на свиноферму. Скажи, чтоб захватил верёвок и какую-нибудь жердину! Давай скорее, а сама потом к фельдшеру, скажи, чтоб…
Он лихорадочно размышлял о том, как могло так случиться, что Калибан смог отвязаться. «Почему же он не ушёл?!», – неотвязно вертелся в голове вопрос. Ответ нашелся сам собой: «Ах да, подсвинки там заперты! Что делать?.. К себе он не подпустит! Чем-нибудь загородить? Сети!..».
Николай издали увидел приземистые строения свинофермы. Три фигуры сгрудились около одной, сидевшей на тачке.
– Ну, целы? Что случилось?! – с ходу крикнул им Николай.
– Это у тебя надо спросить, что случилось! Почему эта зверюга находится здесь и калечит людей?! Вон, смотри!
Николай увидел сидевшую Валентину. Она, раскачиваясь, тихо стонала. По вытянутой ноге, сквозь намотанные тряпки, сочилась кровь. Юбка её была разорвана до бедра и сама она, вся измазанная в грязи, сидела с закрытыми глазами, бледная от боли и испуга.
– Ты потерпи, сейчас фельдшер придет, а я пойду туда.
– Не ходи лучше! – испуганно закричали женщины. – Он там, прямо за углом сидит. Она-то ничего не знала, пошла за чем-то, ну а он прямо на неё! Мы на крик прибежали, а Валька ползет, и этот идолище стоит над ней и рычит, ну чисто тигр!
– Палка у вас есть какая-нибудь?
Он увидел сам лежащие на земле доски. Подняв одну из них, сказал:
– Стойте здесь! Нет, лучше закройтесь внутри и не высовывайтесь. И перенесите Валентину туда. Я пойду, посмотрю, что он делает.
Подбежав к стене свинарника, Николай боком двинулся к углу. Подкравшись, он осторожно выглянул из-за угла и сразу увидел огромное тело секача у другого конца прохода, лежащего к нему задом. Калибан лежал, уткнув голову в землю, и только мерно двигающиеся бугры на его шее говорили, что он чем-то занят. Присмотревшись, Николай никак не мог поначалу понять, что тот делает. Поначалу он решил, что вепрь роет землю. Лихорадочно соображая, что предпринять, Николай решил пока остаться здесь. Тем более что один он не в состоянии помешать Калибану уйти. Николай выглянул снова, чтобы уяснить, как, собственно, вепрь мог освободиться.
Сначала он увидел ту стену, из которой был выломан кусок доски. Посмотрев внимательнее, Николай не увидел троса, который был привязан к этому месту. Неужто он его вырвал?! Николай продвинулся дальше, так, чтобы вепрь был виден полностью. Он сразу заметил обмотанный вокруг вепря трос, к другому концу которого был прикреплён кусок выдранной доски.
Что-то в поведении Калибана казалось непонятным. Если он свободен, то почему лежит, как будто ничего не случилось? И что он делает в такой позе? Николаю бросилось в глаза необычное положение чуть повернутой и склонённой набок головы Калибана. Он начал присматриваться и постепенно понял, чем так упорно занят секач. «Он жует трос!», – чуть не воскликнул вслух радостно Николай. «Один трос его ещё держит, язви его в дробину! Надо действовать скорее, пока не поздно, не то уйдёт, черт лохматый!».
Вдруг что-то насторожило Калибана. Вскочив, он единым махом обернул почти три центнера своего веса вокруг оси с легкостью гимнаста. Николай не успел спрятаться и глаза его встретились с горящим желтым огнём яростным взглядом Калибана. В одно мгновение вепрь мощным броском преодолел расстояние, отделявшее его от угла, за которым прятался человек.
Николай почувствовал, как стремительно пронеслась мимо него многопудовая махина. Инстинктивно рванувшись в сторону, он успел вовремя это сделать. В следующее мгновение тяжкий удар потряс стену свинарника. Трос выдержал, но инерция тела Калибана, по дуге занесла его ровно туда, где только что стоял Николай. Теперь всё внимание Николая было поглощено только одним – что осталось в том месте троса, где Калибан прогрызал себе шанс на свободу. Судя по тому, что трос выдержал, до конца вепрю было ещё далеко. Но там, где он выгрызал в течение ночи прочнейшие нейлоновые жилы десантного троса от парашюта для сбрасывания тяжелой техники, Николай увидел разлохмаченный ком волокон. Сколько целых жил осталось, прежде чем трос поддастся клыкам Калибана, понять было невозможно!
Николай сообразил, что дать возможность продолжать разгрызать трос Калибану, было категорически нельзя! Надо было всё время ему мешать, отвлекать. Как это сделать, Николай догадался сразу. Он схватил брошенную доску и, выставив её перед собой, двинулся на вепря.
Глава 4
Калибан, по-прежнему стоявший у угла, угрожающе наклонил голову. Щетина, вставшая на мощном загривке, делала его монстроподобным. Что-то жуткое, порождённое сказочным обликом, выплескивалось темной энергией и вселяло невольный ужас. И потому, когда вепрь сделал несколько шагов вперед, Николай непроизвольно вздрогнул, будто сбросил с себя гипнотические путы. Выронив из рук доску, он инстинктивно отскочил назад. Заметив, что Калибан стоит на пределе длины натянутого троса, Николай, осторожно приблизившись к доске, потянул на себя. Вепрь не шелохнулся. Он всё так же стоял, наклонив голову и неотрывно глядя на Николая. Но вдруг, явно что-то решив, он попятился и побежал на своё место. Когда лесничий вновь выглянул из-за угла, то увидел вепря, лежащего мордой к нему и яростно грызущего трос.
Николай, несмотря на ситуацию, невольно удивился уму Калибана. Только там, где он сейчас находился, он мог беспрепятственно довершать своё дело. Никто не в состоянии теперь был приблизиться к нему. Калибан, видимо, хорошо это понимая, сосредоточенно углубился в работу. Николай с досады стукнул кулаком по дощатой обшивке свинарника. Его раздражало своё бессилие, невозможность обуздать эту дикую, слепую в своём бешенстве, силу вепря
Николай криво усмехнулся. В его голове промелькнули давние мысли о войне, на которой ему пришлось побывать. «Оккупант, захватчик», – так думали те крестьяне, которых он конвоировал как пленных, взятых после разгрома отряда «духов». «Узурпаторы, агрессоры», – читал он в глазах тех людей, через кишлаки которых проходила их колонна. «Мы жили века без вас, зачем вы здесь», – скандировали им в лицо рабочие-демонстранты одного из городов. «Нам не надо вашего хлеба, дайте нам жить свободно, как хотим мы сами!», – вот что волновало умы огромного числа людей той страны, а они, посланные сюда по приказу, словно цепные псы, рвали зубами живую плоть этого священного права каждой нации!
Он думал тогда: «Мы такие же для них, как те, кто вторгся в нашу страну в сорок первом», но боялся сказать это кому-либо, даже своему дружку, который искалеченный вернулся домой и потом как в воду канул. Ни одного письма… Но в то время слишком часто недовольные солдаты и офицеры пропадали бесследно, и последней вестью о них родным была лишь сухая отписка из части «Пропал без вести»…
– Коль, ну что тут произошло? – Виктор тронул за плечо задумавшегося родственника. Тот, не вдаваясь в подробности, рассказал суть, и оба решили обездвижить вепря, запутав его в сетях, а затем посадить на цепь.
– Фельдшер где?
– Пришёл. Там, у Валентины. Давай, готовь тут всё, а я за мужиками… – зевнул Виктор, – и пригоню пару тракторов, – перекроем тот выход. Сколько ему там грызть осталось, не заметил?
