скачать книгу бесплатно
Делаю паузу. С шумом выдыхаю воздух. И готовлюсь к следующему этапу: как-никак, а предстоит повторить все тридцать пять имен и в том же порядке еще трижды. Так в стихотворении. Поэтому не имею права на ошибку.
Все заканчивается благополучно. Радуюсь: без запиночки! Сначала тишина, но вскоре же в классной комнате – буря аплодисментов. Мужики от восхищения громко топают ногами. Кто-то из них восклицает:
– Совсем малявка, а такое учудил!.. Это ж, надо, а! Тридцать пять имен упомнил… И так все складно!
Дед Мороз кладет на мои непокорные вихры мягкую и теплую ладонь.
– Ты чей, мальчик, будешь?
– Агронома сын. – Охотно и с достоинством отвечаю ему.
– А фамилия твоя?
– Мурзин.
– А имя есть?
Вот какой приставучий, думаю про себя, этот Дед Мороз. Однако вслух отвечаю:
– Геннадий, дедушка.
– Геннадий? – Переспрашивает Дед Мороз.
– Да. – Все также с достоинством отвечаю. – А пацаны в деревне меня, дедушка, Генашкой еще называют.
– Спасибо тебе, мальчик, за такое трудное, но прекрасное стихотворение.
Дед Мороз наклоняется и целует в щеку. Это, знаете ли, до того мне приятно! Никто-никто меня не целовал! Дед Мороз выпрямляется и, обращаясь ко всем присутствующим, развязывая свой мешок, говорит:
– Да, все мои маленькие артисты заслуживают подарка. Но я думаю, дети, что главный приз все же заслужил ученик первого класса…
Дед Мороз достает из своего волшебного мешка огромный-преогромный калач, и вручает мне под бурные аплодисменты присутствующих. Беру калач, прижимаю крепко-крепко к груди, мне хочется расплакаться, но изо всех сил держусь. Пытаюсь сказать что-то, но у меня ничего не получается. С трудом и очень тихо выдавливаю:
– Спасибочко, дедушка… родной мой… миленький…
Срываюсь с места и убегаю в коридор. В эту минуту хочу быть один. Потому что слезы – ручьём. Потому что не хочу, чтобы плаксу, которого впервые в его жизни ласково чмокнули, погладили по головке и прилюдно похвалили, таким-то слабаком кто-то видел. С чего слезы на лице пацанёнка? Полагаю, всем понятно.
Два слова о призе. Этот калач пекла сама учительница из ржаной муки, напополам с отрубями, выделенной по такому случаю колхозом. Это был необыкновенный калач! И имел запоминающийся вкус. Хотя бы тем, что испечен был из совершенно несоленого теста. Это потом узнаю, что такое соль в 1949-м. Ее, соли, не оказалось ни в колхозе, ни у самой Анны Ивановны. Соль была еще большим дефицитом, чем ржаная мука.
Съели призовой калач мы всем классом…
…Поезд, лязгнув буферами несколько раз, затормозил и остановился. В окно вижу, что от паровоза дым, смешанный с паром, клубами вьется по перрону какой-то большой станции. Слышу разговор, из которого узнаю, что поезд будет стоять больше часа. Велик соблазн спуститься вниз, выйти на перрон, прогуляться вместе с другими. Можно было бы и картошечки горяченькой немного купить, малость побаловаться. Все-таки больше суток еду, а еще совсем не потратился. Но – нет-нет, нельзя! Уж очень опасно попадаться на глаза тем, у которых фуражки с малиновым околышем.
Лежу и, прикрыв глаза, думаю, думаю, думаю.
И вовсе не «заяц»
…Лежу по-прежнему на своей багажной полке. Внизу – не продохнуть. Люди сидят плечом к плечу. Одна из молодых женщин, ехавшая с маленьким ребенком, собирается кушать. Она раскладывает на столике немудреную еду: огурцы (ах, какой запах!), несколько вареных яиц, краюшку ржаного хлеба, лук-перо, соль. Она обстоятельно начинает жевать, а у меня слюнки текут. Сглатываю, но, видимо, слишком шумно.
Женщина приподнимается со своего места и пытается заглянуть на мою полку.
– Мальчик, а, мальчик, – это она ко мне обращается, – поесть, наверное, хочется? Спускайся.
Высовываю свою взлохмаченную голову из-за сумок.
– Спасибо, тетенька… Я… сытый…
– Сытый? – переспрашивает недоверчиво она. – С чего? Сколько едем, а ты ни разу не спустился. Не стесняйся, мальчик, давай сюда.
– Нет, тетенька. – Подавляя огромное желание, отвечаю ей. – Я, тетенька, сытый… правда-правда.
Женщина догадывается:
– А, понятно, боишься. Ты, что ли, «заяц»?
– Тетенька, почему «заяц»? Что такое «заяц»?
Она охотно поясняет:
– Так на железной дороге безбилетников называют.
Искренне обижен подобным обвинением.
– Безбилетник?! Я?! Что вы говорите, тетенька!
– Нет разве?
– Нет! – Гордо заявляю сверху, потом достаю из карманов штанов слегка помятый билет, показываю ей. – Вот!
Женщина качает головой, улыбается.
– А что тогда прячешься? Кого боишься?
– Прячусь? Я? Боюсь? Ну, что вы такое говорите! И ничего я не боюсь. Просто: мне здесь нравится; никто не толкается и вообще.
– Может, все же спустишься, поешь? А?
Отрицательно мотаю головой.
– Ну, как знаешь.
Женщина садится и продолжает есть.
И тут слышу в вагоне какое-то волнение. Потом улавливаю обрывки фраз, из которых узнаю: ревизор проверяет наличие у пассажиров билетов. Прячу голову и затаиваюсь.
Вот тот самый страшный человек-ревизор уже проверяет билеты у сидящих внизу, щелкая какой-то железякой. Стараюсь не дышать. Минута – и он проходит дальше. Уф-ф-ф, кажется, снова пронесло.
Успокаиваюсь, расслабляюсь. И снова одолевают воспоминания…
…Гляжу в окно, там – идет дождь. Наш поезд проскочил длинный тоннель. Появилась проводница. Она объявила, что поезд через два часа прибудет на станцию Свердловск.
Все стали увязывать узлы и чемоданы. Пассажиры засуетились. Спустился вниз. Увидев меня, проводница удивилась:
– А ты откуда? Безбилетник? «Заяц»? Как проник?
Молчал, понурив голову.
За меня заступились пассажиры и заставили меня показать билет. Проводница немного успокоилась, но все же продолжала кричать:
– Малолетка?[6 - Выглядел, в самом деле, десятилетним – не больше.] Один в поезде?! Надо сдать в милицию.
Кое-как ее успокоили пассажиры. Она отстала от меня. Да и некогда ей было со мной возиться: поезд прибывал в Свердловск, и надо было ей еще многое сделать.
До конца не верил, что проводница обо мне забыла. Поэтому по прибытии соскочил первым и затерялся на перроне в толпе. До отправления поезда Свердловск – Надеждинский завод оставалось восемь часов. Чтобы не мозолить глаза милиции, отправился в город. И появился на станции лишь перед самым отходом поезда.
Мое первое в жизни самостоятельное путешествие подходило к концу. Радовался, что все обошлось. А дальше? Как встретит сестра? Согласится ли принять? Или отправит назад? К родителям? Ни за что! Ни в жизнь!
Наталья Петровна Мурзина (Родионова) и ее внук Сергей Мурзин.
Глава 5. Воспитание трудом
Как снег на голову
Мое явление стало большой неожиданностью для сестры. И вряд ли ее слишком обрадовало. Клава жила в бараке, занимая одну комнату квадратов на пятнадцать. В бараке жило семей сорок, коридор общий.
Выслушав сбивчивое объяснение причин, по которым вынужден был приехать, сестра занялась устройством спального места. Все-таки уже пятнадцать, парень взрослый. Она, потеснившись, освободила один из углов, принесла с улицы кем-то выброшенную металлическую и проржавевшую кровать, поставила, достала старенький матрац, застелила старенькими, но чистенькими простынями. Нашла и подушку, байковое одеяло. Повесила занавески, чтобы мою «спальню» отделить.
Получилось просто здорово. Первая ночь на новом месте показалась царской. Впервые у меня был свой угол. Впервые у меня была своя постель. Впервые спал на белых простынях.
Сестра смотрела на меня, тяжело вздыхала и качала головой. Вечером ей сказал:
– Клава, ты не беспокойся… Буду работать и буду зарабатывать.
Сестра грустно улыбнулась.
– Ну, какой еще из тебя работник? От горшка два вершка.
Сильно обиделся.
– Почему ты так-то? Я могу! Я смогу! Обязательно! Вот увидишь.
– Тебе бы в седьмой класс. – Продолжила сестра. – Куда нынче без семилетки? Но, – она развела руками, – сам видишь, вон, Витюшка подрастает. А у меня зарплата… В общем, втроем не прожить. Прямо и не знаю, что будем делать. – Она поднялась с табуретки, на которой сидела, и стала куда-то собираться. – Схожу к знакомой, посоветуюсь.
С тревогой ждал возвращения сестры. А что, если возьмет и отправит назад?
Часа через полтора сестра вернулась. Увидев мой тревожный вопрошающий взгляд, сказала:
– Подруга обещает помочь.
Встрепенулся. Во мне проснулась надежда.
– Чем?!
– У нее муж работает прорабом в ОКСе. Возможно, возьмет к себе, на стройку, подсобным рабочим. Большой зарплаты не будет, но все же…
– А… на завод? – С надеждой спросил я.
– Нельзя тебе. Завод военный, а у тебя паспорта нет. Беспаспортного не возьмут. В ОКС-то возьмут без оформления, на честном слове.
– Клава, а что такое ОКС?
– Отдел капитального строительства завода. Дома строят и ремонтируют, конечно. Работа не по тебе, тяжелая, но что делать? Потом, когда паспорт получишь, могут определить учеником каменщика. Профессию получишь.
Не знал, кто такой «каменщик», но мне все равно. Лишь бы работать, а где и кем – не важно.
Так начал зарабатывать свои, трудовые. Деньги не ахти, а все-таки поддержка сестре.
Через месяц (на пороге – осень!) Клава купила мне лыжный костюм, клетчатую льняную рубашку, старенькие полуботинки, а чуть позднее – фуфайку и шапку. Так что прибарахлился. Понимал, что на мою зарплату всего этого купить было невозможно. Значит? Посягнул-таки на скудный сестринский бюджет.
Кажется, нет никаких причин для радости, однако… Геннадий здесь в первых обновках: в лыжном костюме и клетчатой рубашке, на ногах пока что тапочки Кроме него, на снимке сестры Галина Мурзина. Клавдия Мурзина с сыном Виктором. Не до жиру. За неимением лучшего и лыжный костюм идет на ура. Не баре. И ими никогда не были: ни в детскую пору, ни в старости. Хорошо это или плохо? А Геннадий Мурзин, право, не знает.
Не костюм, а чудо
Осень и зиму перекантовался. А весной появилась подружка. Сестра стала замечать, что стыжусь с ней гулять в том самом лыжном костюме. В одно из воскресений она разбудила меня рано-рано.
– Вставай, – сказала она, – поедем в Нижний Тагил, на барахолку.
Встал, быстренько собрался. Не знал, не мог даже предположить, зачем мы туда едем. Клава молчала, я не расспрашивал.
На барахолке обратил внимание, что сестра постоянно останавливается возле продавцов, предлагающих мужские костюмы. Постоит, посмотрит, помнет в ладони ткань, спросит о цене и идет дальше. Первую же появившуюся догадку отогнал прочь. Не мог, не хотел верить.
Но вот у старушки, держащей в руках костюм, задержались. Сестра изучила все – швы, подкладку, рукава, штанины.
– Перелицованный пиджак-то? – Спросила старушку сестра.
Та кивнула. Что такое «перелицованный», не знал. Сестра приложила ко мне пиджак.
– А вы примерьте. – Посоветовала старушка.
Побледнел.
– Мне? Такой костюм?!
Сестра грустно усмехнулась.
– Кому же еще. Витюшке – великоват пока.
– Но… я… не… Как?!
