Девять жизней кота по имени Шева

– Вот, похоже, что ваш. – И протягивает меня Оле. Та с радостью выхватывает меня, чему я безумно рад при всей моей нелюбви к объятиям. Они у неё всегда чересчур крепкие и долгие. Но в этот момент мой внутренний независимый мужчина сделал десяток сальто при соприкосновении такой родной двуногой.

– Вот чего тебя понесло туда, а? – вопрошает она, прервав моё сиюминутное наслаждение. Я, естественно, распахиваю глаза, но ничего не говорю. Будто она поймёт. Не смешите мой хвост!

Выгуливать после такого инцидента меня не перестали, просто всё сводилось к настроению, которое возникало не так часто, чтобы избаловать меня свежим воздухом. Меня если и выводили пожевать траву, то с глаз не спускали. Можно подумать, что такой умный кот, как я, наступит на те же грабли дважды? Но ничего не говорил, зарываясь носом в ароматную зелень. Жаль, что очень редко это случалось. Происходили погодные перемены, которые мне так не нравились. Становилось холодно, серо, падали листья, увядала трава, и наконец-то вслед за этим – зима. Меня пытались выводить в бесснежное время, но глядя на моё недовольное выражение морды и трясущееся тело, нашли эту затею безнадёжной. Ура. Только сумасшедший станет рваться на мороз и снег повсюду.

Жизнь номер четыре. Три года, когда случился первый кризис

В три года я вступил с палёными усами. Каждый раз, когда меня видели, спрашивали, почему они короткие и завитые? Что? Теперь и вам интересно?

Хорошо, рассказываю. Было это чуть раньше. Кажется тогда на улице не было жарко, как в день моего рождения. Я, как истый охотник и всё такое, скучаю дома. Нельзя же постоянно спать и есть. Совершенно неинтересные занятия, когда ты сыт ими по горло. Стоял вечер, а из открытого балкона дул приятный прохладный ветер. Оля опять сидит возле своей коробки. Смотрит на эти движущие картинки, нередко с ужасным звуком. Ладно, развлеку себя сам. Но сначала надо подкрепиться, а то я чувствую себя несколько изголодавшимся. Мой путь пролегает прямиком на кухню. Ничего в радиусе моего зрения и нюха не попадается. Я открыл бы холодильник, как раньше, но сколько раз убеждался, что там ничего не лежит в готовом виде. А мне слишком лень и хлопотно залезать, доставать, а если ещё и выуживать из каких-то шелестящих пакетов. Нет, оно того не стоит, и по попе получу за попытку, окончившуюся провалом. Я запрыгиваю на столешницу, которая совмещала в себе и умывальник. Рядом  с ней стояла плита. Хозяйка зачем-то включила её. Вид включённой комфорки не пробудил во мне всемогущий инстинкт самосохранения. Наоборот, что-то меня влезло. Кажется, пахнет чем-то вкусным. Я приблизился, вытянув голову вперёд. Тут же запахло палёным. Я, недолго думая, отпрянул и соскочил на пол. Мои шикарные усищи, выращенные на отборной колбасе со сардиной в масле, укоротились и жалко скрутились кольцами на концах. От прежней длины осталась половина. Вы только вздумайте: половина! Потеря великолепных усов выбила меня из колеи, и я ушёл из кухни, забыв зачем вообще сюда направился. Мои лапы несут меня на балкон. Ох, свежий воздух должен мне помочь во восстановлении былого духа. Оля по-прежнему ничего не замечает. И ладно. Стыдно мне, котяре, попадаться на глаза кому-либо с новой приобретённой по глупости «красотой». В носу стоит неприятный назойливый запах гари. Черт бы меня побрал! Видела бы меня мамочка. Да она бы постыдилась, что её сыночек вырос в глупого увальня, который едва не сжёг себя самого.

Кстати, в тот вечер Оля так и не заметила перемены в моём облике. Прошло несколько дней, прежде чем она наконец-то присмотрелась внимательно к усам.

– Ты что усы спалил? Поди опять лазил где, не следует?

Вот такая поддержка, от которой я едва не выл волком. Моя гордость долго отрастала, но верно.

***

И длилось лето со своими длинными днями и короткими ночами. Пришла сестра двуногой с каким-то пакетом. Но я был довольно натаскан, чтобы знать, что у неё не может быть для меня вкусненького. Так что я не залезал туда носом с целью повынюхивать. Лучше дождусь Гали; уж она часто приносит эдакое. И уж точно она не станет меня гонять, как муху.

Она вывалила на столешницу из этого пакета то, что мне было незнакомо. Их много, и все шевелятся. Одного из них она положила напротив меня на пол.

– Ох и чудные существа. – Думал я, глядя на нечто с клешнями и множеством лап или как их там. Оно шло навстречу мне, щёлкая клешнями, а я смотрю и увиливаю в сторону. Сбежать бы из кухни, но я продолжаю зачем-то пялиться на это, не двигаясь особо с места. Сестра Оли хватает его сзади и оттягивает назад. Но это неведомое существо продолжает ко мне топать. Я начинаю готовиться к бою. Меня так просто не возьмёшь, нетушки!

Сама же Оля достаёт свою красную штуку и смеётся, наводя её на меня и существо. Смешно ей! Когда это снова приблизилось ко мне, я выставил вперёд лапу. Что мной двигало? Наверное, рассчитывал, что таким образом напугаю и отгоню его прочь от себя. И действительно, он застыл, раскрывая жуткие клешни. Наверное, он так предавался тяжким размышлениям. Сестра Оли тоже взяла какую-то штуку, которую затем навела на нас двоих. Да черт с ними вообще? Нет, чтобы избавить меня от «приятного общения» с чудовищем, они забавляются. Помахав своими штуками, они быстро прекратили. Сестра убрала создание с клешнями и бросила его в кастрюлю, а Оля просто вышла в комнату. Вот так: пять секунд назад ты едва живой от испуга, а теперь слово ничего не было. Будто это дурной сон или игры моего бурного воображения.

Если вы думаете, что больше никто этими штуками перед моей мордой не махали, то спешу уверить в обратном. Оле ничего не стоило включить громко орущую штуку, чтобы следить за моей реакцией. Вот так лежишь себе на подоконнике, упираясь в рамы, дышишь вечерним воздухом, слушаешь птичек. Иногда поглядываю в сторону домашних, вечно орущих. И тут какая-то дрянь на непонятном языке оглушает вашего верного слугу. То играла песня на радио. И перед моей мордой эта красная дрянь. Я зеваю при виде неё и откидываю голову назад, рискуя выпасть вниз прямиком в палисадник, как когда-то с балкона. Как же я недоумеваю. Что это вообще? Попытка подразнить меня? Не знаю, но вы-то уясните, нам, котам такое не под силу понять. Хуже всего, когда тебя ослепляют дурацкой вспышкой, но до того оставалось ещё два года.

***

Благодаря моим проделкам под названием «Туалет в неожиданном месте» один из диванов отправляется на мусорку. Его разбирали долго и нудно, а я тем временем наблюдал издалека и думал о своём. Не  помню точно, о чём именно, но диван было очень жалко. Его заменили раскладным креслом, но оно оказалось слишком дурацким на мой вкус. Узкое, чересчур длинное и вообще жестковатое. Да, знал бы я на чём мне придётся видеть сны… Да кого я обманываю! Я подозреваю, что со мной не всё в порядке. Но об этом позже.

***

Четвёртый год наблюдаю за одним интересным соседом. Он такой же серый, как и я, ваш верный слуга, но менее привлекательный. Я его вижу почти каждый день, если задираю голову наверх. Там на балконе тоже на меня глядела морда. На ней было написано желание кинуть мне вызов. Меня это хорошенько раззадоривало, ведь никто не смеет так смотреть в мою сторону! Что он себе позволяет?! Я с улыбкой вспоминаю, как победил одного. Уж я закалён на боях!

А ещё как-то его хозяйка пришла вместе с ним к нам. Не угадаете зачем! Чтобы попросить взаймы шлейку! Мои двуногие не стали возражать, хотя они разве меня не должны были спросить? Ведь это моя вещь или как? Ну, короче. Моя розовая шлейка на него не налезала, как его хозяйка не пыталась при помощи Оли. Он смотрел на всех исподлобья, особенно на меня. Он наверняка чувствовал моё неоспоримое превосходство. Я на радостях, поняв, что моя шлейка ему не пригодится, с королевским достоинством развернулся прочь из коридора. И не таких видали.

И вот стояла опять дурацкая жара. Галя плохо переносила её и всячески старалась помочь себе. И вот одним из её методов борьбы с духотой было то, что она открывала входную дверь. Не полностью, конечно же, но осталась приличная такая щёлочка, сквозь которую дул небольшой сквозной ветерок. Я не был бы собой, если бы не решил исследовать мир за пределами квартиры. Оля не любила выгуливать меня, считая, что стоять и наблюдать за моим жеванием травы – нет скучнее занятия. А мне может и дома не совсем весело. Как бы там не было, но я не стал подавлять в себе порывы. Не делал этого раньше и не стану делать этого сейчас, так и впредь не буду.

Как и следовало предполагать: снаружи квартиры ничего не было столь интересного для моего ума. Одни двери, старая плитка на полу, лестницы… Хм, и это всё? Хотел было развернуться обратно, но мой нюх почуял дух соседский. Я тут же его узнал! Мои лапы уже несли меня по ступенькам вверх, пока никто не схватился. И вот, вижу его через открытую дверь. Его двуногий раб куда-то отошёл, и я уже вовсю смело направляюсь внутрь. Кот сидел возле комнаты, будто поджидал меня на огонёк, распалённый объявленной им враждой. Я принял его: я смело вступил на порог квартиры и стремительно побежал внутрь. Визг, удар лапой по морде, летающие комки шерсти. Этот парень хоть и казался мне слабаком, но мастерски лупил меня. Его двуногий раб увидел эту потасовку, и стал разминать, рискуя своими руками. Моё сердце едва не выскакивало из груди; причина тому не страх, а желание показать, кто здесь самый крутой. Мой противник шипел и визжал в мой адрес, и я отвечал ему тем же, пятясь куда-то. Его двуногий оценив сложившуюся ситуацию, отпустил его. Тот мигом бросился ко мне, но я уже заскочил за кусок стекла, который стоял на балконе. Он словно успокоился, но моё шестое чувство подсказывало, что он по-прежнему готов меня снова поколотить. Я переводил дыхание. То, что я засел во внезапном укрытии, не делает из меня жалкого труса. Просто мне следовало немного отдохнуть и пораскинуть мозгами, чтобы броситься на беспощадную борьбу авторитетов с чёткой стратегией. Очередного проигрыша я не мог себе позволить. Не в мою пользу играл тот факт, что я раньше не был на этой территории. Но дальше ничего не произошло. Перед моими глазами появилась моя рабыня, чьё лицо исказилось от недоумения. Я, кстати, вынужден признаться, что пока сидел за стеклом, дрожал аки тварь. И вот в таком неприглядном виде побеждённого она застала меня. Мой противник где-то скрылся. Эти родные руки, которые давали мне пищу (хоть и не всегда вкусную), бережно вытащили меня на свет.

– Ну, вот чего ты сюда пришел? – спрашивает она меня ласковым голосом, замечая, как меня трясёт. Я таращу глаза во все стороны, чтобы быть готовым к нападению. Она несёт меня на выход. По пути ничего не случилось, и я благополучно оказался в своих безопасных пенатах. Присев на знакомом полу, я с горечью думал о своём унижении. Противник вырвал у меня победу, и немало ему в этом помогли двуногие. Вот бы ещё чуть-чуть, и я бы отвоевал реванш. Моё настроение оказалось ниже плинтуса, возле которого я и развалился. Входная дверь теперь закрыта. Но я и так не вышел бы в подъезд во второй раз. Настолько я был подавлен своим ничтожным положением. После давней победы над Филей горечь от проигрыша ощущалась особенно ясно и долго.

***

И снова гадкая зима. Я стоял на балконе на куче холодного мокрого снега, вдобавок обдуваемый морозным ветром. Дрожь овладела мной полностью; даже кончики коротковатых усов вздрагивали. Никаких тебе листочков, приятного солнечного прикосновения, запаха зелени, птичьего пения… Только серое небо, чёрные голые тополя, противные чёрные птицы, жуткие сосульки на бельевых верёвках. Скука невозможная! Нет, на это я не подписывался! Моржей в моём роду ещё не водилось, чтобы находить удовольствие от такой поганой погоды, как эта. Я сорвался обратно в тёплую квартиру, где меня могло спасти замечательное изобретение двуногих за всё время своего существования – батарея под окном на кухне. Так вылезешь на неё, несмотря на её довольно ребристые выступы, которые причиняли неудобства, обнимаешь двумя передними лапами и лежишь. Остаётся только наслаждаться теплом, от которого то и дело глаза закрываются. Что бы я делал, не будь батареи?

Я рассказываю о той кратковременной прогулке на балконе, так как всего через три дня у меня случилось неприятное событие. Это ещё мягко сказано. Мне тогда казалось, что я готовый покойник. Вот история…

Утро началось как обычно. Я поел, хотя аппетита особого не было, выпил немного воды, поглядел на двуногих, которые, как всегда, олицетворяли собой вершину глупости, безумия и хаоса. И затем ощутил позыв от дарованного природой механизма. Ничто не могло не могло предвещать беды, внезапно посетивший мой дом. Точнее, позарившейся на моё здоровье. Я сел на миску и…

– О нет, что происходит? – жалобно кричу я, сидя на миске. Ещё вчера я мог ходить в туалет, хоть и с кровью. Но сегодня ничего не выходит! Совсем. Очень тяжело. Я прижал уши к голове и таращил глаза так, что ещё чуть-чуть и они повылезают раньше и легче, чем жидкость из моего организма.

Это попытка номер один. Покинув место боя, с треском проваленного мной, я направляюсь обратно на кухню. Падаю на жёсткий стул, чтобы немного отдохнуть и набраться сил. На меня снисходит дрема. Сон оказался очень коротким и тревожным. Невозможно видеть десятый сон, когда внутри сильно распирает. Открываю глаза и несколько минут смотрю в никуда. Слезаю со стула и иду к своим мискам, где лежали недоеденные мной блюда. Я не могу есть, потому что от их запаха меня моментально начинает тошнить. Я не могу пить, потому что добавлять в себя воду, которая пока не спешила покидать мой организм… Ну уж нет! Снова иду на лоток, и опять ничего. Вот бы сейчас Оля была дома… Может, она сумеет мне помочь.

Галя занимается своими делами, и не замечает моего непонятного состояния. Но во мне и так не было надежды на неё. Более того – лишнее внимание мне только в тягость. Прошло всего ничего, и я не могу найти себе места; даже спать не получается. Проще сказать, что вообще могу – это мыкаться по квартире из комнаты в туалет и обратно. Всё болит и давит. Я хожу и не понимаю, что, чёрт побери, происходит! Меня стошнило на полу в туалете. Галя ругается, но будто это что-то поменяет. Алло, я это… Мне, как коту, сложно признаваться в этом, так как считается, что нельзя даже думать о себе, что ты болен. Ну вот! Я таки произнёс это чудовищное по своей природе слово.

Пришла Оля, когда прошла первая половина дня. Первым делом она бросается есть, так что она пока не заметила разительных перемен во мне. Сил моих нет. Пытался два раза сомкнуть глаз, чтобы забыться ненадолго, но всё оставалось таким же прежним. И даже выбор места ничего не менял: даже самый мягкий диван служил мне роль ложе с тупыми многочисленными шипами. Я снова сижу на миске и ничего не получается. Там всё болит. Я, будучи испуганным, кричу, будто пытаюсь этим себе помочь. Тщетно. И тут в голову, окутанную словно знаменитым смогом в Лондоне, приходит одна идея. Это было как внезапная вспышка от яркой лампочки в тёмном дочерна помещении. Удивительно, что в неё что-то ещё может прийти, кроме переполняющейся жидкости. Я с трудом прыгаю на ободок унитаза (если люди на него ходят, то значит не зря же?) и устраиваюсь как можно удобнее на нём. Хвост скользит вовнутрь, но меня то мало заботит. Сижу секунду, две, десять. Затем пошёл счёт на минуты. Оля проходит мимо и замечает меня в таком положении и зовёт всех остальных. Дома кроме неё и Гали была ещё сестра.

– Смотрите, Шева сидит на унитазе!

Нельзя сказать, что было проявлено жгучее желание поглазеть на меня, и поэтому, когда одна Галя соизволила подойти, я уже соскакивал вниз к своей родимой миске. Я понял, что в попытке помочиться на унитазе нет смысла. Мне очень плохо. В горле пересыхает, но я криком даю знать, что случилось совершенное невыносимое. Оля смотрит, как я пытаюсь сходить, и спрашивает о моих делах. Услышанное её огорчило, стерев с лица последние отпечатки веселья, спровоцированного моим просиживанием на унитазе.

Я прохожу мимо неё и прыгаю на диван. Сворачиваюсь клубочком. Внутри меня всё больше давит. Но я попробую уснуть. А вдруг по пробуждении мне полегчает? Оля с беспокойством смотрит на меня. Она пальцем касается моего носа.

– Да он у него сухой и горячий! – едва не со слезами говорит она Гале, которая тоже начинает переживать. Эх, отошли бы вы и помолчали, чтобы я мог немного поспать… Но, к сожалению, нас, котов, никто не понимает, даже если мы чётко выражаем свои мысли и желания. Говоришь двуногим: «Дай перекусить, а то кусочек курицы в моей миске подозрительно пахнет», а они вместо этого тискают со всей дурью. Но в этот раз меня оставили в покое, уйдя на кухню. Вот и славно; раз в год и палка стреляет.

Нет, и на этот раз сон оказался довольно беспокойным. Я открываю глаза, но, образно говоря, ничего не вижу. В голову давило, внизу болело и горело. Я судорожно глотаю раз за разом. По правую сторону от меня сидит хозяйка и не сдерживает своих слез. Но мне не до её чувств. Хотелось кричать: «Спасите меня, пожалуйста!». И я кричал, добираясь до сухого лотка. Снова пшик. День сурка, ей-богу. Мои страдания казались уже вечными, будто они появились раньше меня.

Проходит несколько часов, наполненных страхом, болью, невиданных мучений, хозяйских причитаний и бесполезных попыток, переваливших за целый десяток. За окном уже темнеет. Хоть где-то что-то меняется, не что у меня. Теперь и спать не представлялось возможным. До этого хоть вздремнуть можно было, теперь всё. Бодрствуй и страдай. Двуногие о чём-то бурно разговаривали, поглядывая на меня. Оля продолжала омывать свои хомячьи бледные щёки солёными слезами, щедро лившихся из её близоруких глаз. Наконец-то они замолкают. Меня бережно укладывают в картонную коробку, стараясь не касаться моего надутого живота, и накрывают плотной тёплой тряпкой. Я не против, ведь питаю слабость к коробкам. Хлебом не корми, но поставь передо мной ящик или положи пакет, и я буду счастлив их оккупировать. Но спокойно полежать мне не дали. Меня в той же коробке вынесли из дома. Ой, нет же у меня сил гулять, ну что за такие глупые существа? Но нет, меня никто не высаживает на траву, как я думал. Мои тихие возмущения остаются неуслышанными. Меня несут всё дальше и дальше от дома. Мимо проносится на всех парах трамвай. Проезжают машины, и иногда проходят люди. Сверху светят фонари, небо полностью покрытое чёрными тучами. Затем я перевожу взгляд и недоуменно смотрю на хозяйку. Затем кричу ей, чтобы она прекратила меня нести, но она не обращает на это должного внимания. Вдобавок на улице очень холодно. Мало мне того, что я едва дышу, так ещё и дрожать должен.

– Шева, мы идём тебя спасать. Ты очень больной. – Соизволила наконец-то сказать хозяйка, продолжая с болью и нежностью смотреть на мою мордочку. Ладно. Не знаю, как это будет выглядеть, но я сам и загораюсь желанием поскорее приблизить тот момент, когда это состояние прекратится. Усталость всё больше накрывала меня, и мои веки опустились. Уши улавливали суетливый шум улиц, а нос жадно вздыхал прохладный воздух.

Путь оказался не таким уж долгим, как я мог предположить. Я не успел вздремнуть, как мы наконец пришли. Какое-то неизвестное место, каким был домик, выкрашенный в жёлтый цвет. Вход – с улицы, куда и выходило и единственное окно. Моё сердце чует неладное ещё на пороге, который вёл в длинный коридор с небольшим рядом одинаковых чёрных стульев. Вот, вижу как один двуногий несёт собаку в переноске, на морде которой написано, что и ей пришлось несладко. Другой сидел на одном из стульев, но уже с котом. Но никто меня не волновал. Меня переполняли не самые положительные эмоции. Ой, как же мне невыносимо! Всё внутри распирает, даже в голове! Дышать очень трудно… В коридоре появляется мужчина в халате и вызывает. Теперь мы сидим одни: я на руках Оли, Галя и Костя рядом. Это старший брат Оли; именно его друг был моим прежним хозяином.

Казалось, сон снова стал мне подвластен, и я уже раскатал губу, как подошла моя очередь. Коробка, стоявшая на полу, снова в руках Оли. Моим глазам предстаёт небольшое помещение с запахом, способного напугать любого пациента. Несколько шкафчиков, стеллажи, умывальник и стол посередине. Металлический и блестящий, отражает всё, даже лампу на потолке. Моё бедное сердце бешено забилось. На какой-то миг я забыл, что весь день ужасно мучаюсь. Что-то подсказывало, что впереди будет только хуже.

Оля тут же отдаёт меня на руки какому-то бородатому двуногому в халате, выходившего ранее вызывать. От него несёт страданиями моих предшественников. Я начинаю шипеть, но он только улыбается.

– На что жалуетесь? – спрашивает он у моих не на шутку встревоженных двуногих. Они все как на духу выкладывают всё про мои несчастья за два дня. Оля придерживает меня и поглаживает по спине. Я же  гляжу вниз, не понимая чего ожидать.

Оле приказывают держать меня крепко, и мои глаза устремляются на её страдальческое лицо. Она кивает мне, и я снова перевожу взгляд вниз, но уже на стол, в отражении которого моя измученная морда с навострёнными ушами. И что этот ужасный двуногий начинает делать? Щупать меня, от чего у меня едва глаза не вылезли из орбит. Я кричу, чтобы прекратили! Но все вокруг словно оглохли, только хозяйка пускает сопли. Да, этим она типа помогает! В голове стало сильнее давить. Дышать пришлось не так глубоко, чтобы совсем не окочуриться. Дотошное ощупывание – это цветочки, как позднее я убедился. Ягоды оказались гораздо хлеще. Скользкий холодный стол, явно повидавший на своём веку многое, превратился в пыточное орудие. Мою холку оттягивают назад, и так держат. Я не могу пошевелиться, но вполне шиплю. Как же мне хотелось покоя.

– О боже, что это вонзается мне в задницу? Алло, мне и так больно! – мои страдальческие вопли раздаются эхом.

Оля то ли от усталости, то ли от секундного замешательства не удерживает меня, и я раздираю в клочья её руки. Но вскоре низ каким-то образом немеет, и это принесло иллюзию облегчения. Но на этом хорошее заканчивается. Оле дают чёрные большие рукавицы, уже порядком кем-то порванные. Она надевает их с виноватым видом. Затем она снова берёт меня за передние лапы. Доктор разворачивает меня и что-то делает с моим мочеиспускательным органом. Хоть я не мог толком что-то ощущать ниже пояса, но нос уловил запах, так знакомый мне. В моем теле стала появляться небольшая лёгкость. Однако сказать, что становилось прямо совсем легко – означало бы соврать. А я парень честный!

Затем доктор вытаскивает длинную штуку, которой выжимал мочу в судно. Содержимое эмалированного судна отправляется прямиком в умывальник, и снова оно появляется возле меня.  После чего доктор, его помощница и Оля ставят на задние лапы и вытягивают вашего покорного слугу в полный рост. Руки эскулапа начинают давить ниже рёбер! Несмотря на онемение во второй половине тела, я едва не сошёл с ума от боли! Моё горло выдаёт такие рулады, как никогда в жизни. Режущая боль пронзает меня до самых кончиков ушей. Моё шипение, крики, способные посоревноваться с шумом от реактивного самолёта, попытки вырваться из крепких объятий – только усиливало экзекуцию. Оля как-то под влиянием эмоций и усталости опять даёт секундную слабину, и я разрываю эти чертовы рукавицы. Она упускает меня, и я падаю. Задницу я совершенно не чувствовал, но я мог ясно выражать, что с меня хватит. Возле меня стояло судно, уже наполненное с большими камушками. Подо мной растеклась зловонная лужа из крови и мочи. И снова меня возвращают к прежней позе. Не знаю, сколько это длилось, но могу поклясться, что целую вечность!

– Пожалуй, на сегодня с него хватит. – Говорит мой мучитель, в очередной раз убирая судно подальше от глаз моих ошарашенных двуногих. С одной стороны, я обрадовался, что меня перестали терзать, но с другой – завтра опять сюда… Сложно сказать, что хуже: умирать дома от невозможности помочиться или становиться жертвой рвачей. Это как выбирать между гвоздями и иголками на обед насущный. Одного сорта чего-то там, как говорится.

Дома я заметно радуюсь, что наконец-то мне стало немного легче. Даже дававшая знать о себе ноющая боль не могла испортить момент радости. В голову не давит и даже клонит в сон – значит, уже отлично. Помимо боли мне мешали толстые трусы. Я вообще ненавижу, когда на меня напяливают что надо и не надо. Моё шаткое равновесие нарушается, и я начинаю казаться со стороны заядлым пьяницей в фазе активного запоя длиной в месяц. Пытаюсь идти в комнату, но мои задние лапы меня подводят; они будто мне не принадлежали. Падаю на сторону, стоя лишь на передних лапах. Только чудом не заваливаюсь полностью. В передних лапах вся моя оставшаяся энергия. Я не могу поверить, что мне пришлось испытать на своём маленьком тельце. Хуже только… Да нет ничего хуже! Мне всего ничего, но такое ощущение, что жизнь переехала меня вдоль и поперек  асфальтоукладчиком раз пять, что уж наверняка. Такое не пожелаешь и самому заядлому врагу.

Я подхожу к одному из кресел. Мой взор устремляется наверх. То, что до недавних пор не представляло для меня большую сложность – стало недостижимой высотой. Как же всё болит, и задние лапы волочатся половой тряпкой. Но зато ничего в голову не давит.