Сломать судьбу

На лице мужчины заиграла странная улыбка.

– Кто таки эти они? – каждое слово дается все труднее и труднее. Крепко он меня приложил.

– Они это они, – рассудительно заметил мужчина и, кряхтя поднялся на ноги. – Колени болят, – пояснил он. – Особенно по ночам. Все ломят и ломят, спать не дают.

– Что такое дом? – спрашиваю, стараясь удерживать тяжелые веки.

– Слово из трех букв, – пожал он плечами.

– А кроме этого? – я вложил в это слово всю иронию, на какую способен.

– Ах, ты про все это, – он улыбнулся. – Они кого-то ищут. Долго и настойчиво ищут. Уйму народу извели своими играми.

– Они играли с нами?

– Они играют со всеми, до тех пор… В общем, какая теперь тебе уже разница. Чего ради мне перед тобой распинаться. Ты уже прошлое. Бывай.

Мужчина широким шагом подошел к окну и повернул ручку. Черный ветер ударил в стекло, распахивая окно. Через образовавшуюся в стене брешь лениво потекла чернота, наполняя коридор.

С ужасом слежу за ее приближением. Рука тянется за револьвером. У меня есть два патрона, а это значит, что есть шанс. Кончики пальцев уже чувствуют рукоять, но чужая воля сковывает меня. Она настолько сильна, что мигом становится полновластным хозяином моего тела. Никогда мне не было так страшно. Жить и чувствовать, что каждой клеткой твоего тела управляет кто-то другой, совершенно чужой не только мне, но и моему миру. Чужой, для которого я всего лишь опостылевшая игрушка. Пришло время выбросить ее в мусорный контейнер и сходить в магазин за новой. Нет, зачем в магазин, просто выйти на улицу и взять.

Чернота уже рядом. Ее холодное дыхание щекочет лицо, ерошит слипшиеся от крови волосы. Бесплотная ладонь скользит по щеке. В касании нет злобы или ненависти. Нет ничего кроме сожаления, что игра была такой короткой.

– Ты прав, – бесплотно шепчет голос во мне, – нам действительно жаль. С тобой было интересно.

Лицо в жиже не соврало. Путь окончен.

Глава 2.

– Что за книга такая?! – сердито говорю жене, хлопнув книгой по журнальному столику.

– Не интересная? – звучит ее голос из спальни.

– В том-то и дело, что интересная.

– А чем же ты тогда недоволен? – заглянула она в комнату.

– Понимаешь Галчонок, я прочитал всего лишь одну главу. Главный персонаж уже мертв, а впереди еще десятки листов. О чем спрашивается можно писать дальше, если герой уже умер? – говорю, обласкав взглядом стройную фигуру жены. Наш брак молод – всего два года совместной жизни, и мы еще не успели приесться друг другу. Со временем, конечно, все измениться. То, что сейчас кажется интересным и романтичным станет обыденным и бесцветным. Мы начнем замечать недостатки друг друга, ссориться по мелочам. Но это все еще впереди. Сейчас же мы действительно счастливая пара. Я не могу представить жены лучше чем мой Галчонок.

– Ну, мало ли. Существует много литературных уверток. Герой может неожиданно воскреснуть или повествование переместится в загробный мир. Многие авторы любят написать кусочек в реальном времени, а потом откатить в прошлое и рассказывать о том, что было до вышеописанного события. А вообще, не в обиду тебе будет сказано, эту книгу вообще не стоило приносить домой.

– Почему это?

Можно было и не спрашивать. Жена еще вчера обосновала свое "фе" по поводу книги. Даже скорее не книги, а ее предыдущего владельца. Ее как женщину вполне можно понять. Мы спокойно прогуливались по погружающемуся в летний вечер парку. На игровой площадке щебетала стайка детишек. Глядя на обсевшую скрипучие качели детвору, Галчонок завела привычную песню на тему увеличения семьи. Я как всегда соглашался, с умным видом кивал и бил себя кулаками в грудь: мол, за мной дело не станет. Когда поток ее убеждений поутих, я, как и в предыдущие сто с хвостиком раз за последние два года, сказал, что разумнее будет не спешить и немного подождать. Напомнил о ее предстоящем повышении на работе, способном стать началом серьезной карьеры. Галчонок естественно приуныла и согласилась со мной. На самом деле, единственная причина моих отговорок и кажущихся неоспоримыми доводов – страх перед детьми. Я даже представить не могу, что в нашей тесной двухкомнатной квартирке появится маленькое орущее существо. Оно будет постоянно требовать моего внимания, заботы. К тому же ребенок – это якорь, намертво застрявший в каменистом дне и не дающий уйти кораблю в свободное плавание. Заводя детей, я тем самым навешиваю на себя дополнительную ответственность. Я пока не готов к столь радикальным переменам в жизни. Меня устраивает то, что есть.

Мы медленно прогуливались по аллее, когда из кустов неожиданно появился жуткий оборванец. Пожилой мужчина выглядел как старый обтрепанный веник. Припадая на одну ногу, он чуть ли не подбежал к нам. Я ожидал, что этот нищий будет попрошайничать и сразу приготовился отшить его. Но вместо этого он протянул мне покрытую свежими ожогами руку, в которой была зажата завернутая в рваную газетенку книга. Второй рукой он придерживал разъезжающиеся полы рубашки, прикрывающие искромсанную грудь. Такое впечатление, что на нем точило когти стадо диких кошек. Безумные глаза, испещренные кровавыми жилками, просяще уставились на меня. Когда он начал умолять меня, чтобы я взял у него эту книгу, я несказанно удивился. Даже переспросил хочет ли он что-нибудь за эту книгу взамен. Он отрицательно замотал головой и сказал, что если я заберу у него книгу, то для него это будет наивысшей платой. Галчонок вежливо отказалась и попросила оборванца отстать. Я тоже готов был последовать ее примеру и в значительно менее культурной форме объяснить куда ему пойти и что сделать с этой макулатурой, но неожиданно передумал. Виной тому были его глаза. Глаза полные страха и мольбы. Они словно вызывали к моему милосердию. Сам не зная почему я все же принял в руку тяжелый томик в твердом переплете. С плеч бродяги словно гора свалилась. Из глаз исчез страх. Он облегченно вздохнул, расправил плечи. Пожелав мне удачи и храбрости преобразившийся бродяга неторопливо пошел к троллейбусной остановке. "О чем хоть книга?" – крикнул я вслед. "У каждого читателя свой сюжет. Индивидуальный. У меня было про лес, ведь я биолог" – ответил он и вздрогнул, словно вспомнив о чем-то неприятном. Жена стала настоятельно требовать, чтобы я выбросил эту гадость и не вздумал тащить ее в дом, мол, кто его знает, сколько всяческой заразы прилипло к бумаге. Мы излегка поспорили, и как результат книга оказалась дома.

– Мне не нравится эта книга. Не нравится тот тип из парка. Он словно из камеры пыток сбежал. Ты заметил, у него на руках были следы как от наручников. – Она уже успела надеть деловой костюм и теперь быстро красится стоя у зеркала.

– Нет, не заметил. Тогда скорее уж не камера пыток, а обычное КПЗ, – говорю я, не выпуская книгу из рук.

– Может и КПЗ, – согласно кивнула жена. – Удивительно, что он ничего не попросил взамен.

– А вдруг он так поступил от доброты душевной?

Жена насмешливо хмыкнула и нанесла последний штрих помадой на безукоризненные губы:

– Как я выгляжу?

Откладываю книгу на журнальный столик и выбираюсь из глубокого кресла. Короткий разгон и я подхватываю жену на руки. Она восторженно пищит и оставляет оттиск помады на моей щеке.

– Ты как всегда выглядишь потрясающе!

В моих словах ни капли лести. Галя, или как я больше люблю ее называть – Галчонок, действительно красива. Изящно склоненная набок голова с огромными серыми глазами. Глядя в них, я обо всем забываю. Тонкий нос с еле заметной горбинкой, наследство от бабушки-гречанки, пышные локоны черных волос, водопадом стекающие на хрупкие плечи. Изящная фигура, выгодно подчеркнутая строгим брючным костюмом. Два с половиной года назад, когда мы еще только познакомились, мне и в голову не могло придти, что эта недоступная королева обратит внимание на такую серую посредственность как я. Но, что-то в моей серости ее заинтриговало, и уже через пол года мы расписались под гром аккордов зависти моих друзей и недоумения подруг Галчонка.

– Подлиза, – прошептала мне на ухо жена. Глянув на часы, она нервно задергалась. – Ой, Олежик, пусти. Пусти. Опаздываю. Не дай бог. Сегодня же генеральный из столицы приезжает. Он жуть как не любит нарушения рабочего графика. И не забывай за меня держать кулаки. Если все пройдет нормально, то вечером мы отпразднуем с шампанским мое повышение. Начальник отдела маркетинга это тебе на хухры-мухры.

– Это точно, – говорю я и бережно опускаю ее на пол. – До хухры-мухры тебе еще расти и расти.

– Ну, все, я побежала, – послала жена из прихожей воздушный поцелуй. – Смотри с этой книгой не забудь, что тебе на работу.

– Не забуду. Еще чуть-чуть и буду собираться.

– Все. Пока. Завтрак в сковородке.

– Пока, – уныло говорю захлопнувшейся двери.

Тяжело быть мужем умной и красивой женщины. Хоть и говорят, что таких не бывает, но в любом правиле есть исключения. Вот сегодня она станет начальником отдела маркетинга, крупной парфюмерной компании. Я ни на йоту не сомневаюсь в этом. Все, за что берется Галчонок, обязательно получается. Генеральный директор, старый козел с шелушащейся лысиной и скользким взглядом давно приглядывается к молодой, талантливой сотруднице. Слишком уж пристально приглядывается. Мне вроде положено радоваться, что жена такая умница, но… Вся беда в том, что я чувствую себя по сравнению с ней пустым местом. У меня нет ни внешности ни таланта. В тот момент, когда раздавали достоинства, я где-то отсутствовал. Не смотря на возраст в тридцать лет, я все еще рядовой инженер-архитектор в захудалой строительной фирме. Перспектив впереди никаких. Начальство относится ко мне как к слепому мулу, наматывающему круг за кругом. Единственное, что я умею это просто старательно выполнять свою работу. Наверное, это единственное за что меня держат. Большинство людей воспринимает меня как серую посредственность. Даже внешность этому способствует. Среднестатистический рост, далеко не атлетическое телосложение и совершенно незаметное лицо. Мне только шпионом работать. Никто и никогда не запомнит. На вопрос "Как он выглядел?" все будут отвечать совершенно идентично "Обычный мужчина". Подруги Галчонка до сих пор клюют ее за то, что выбрала мужа-неудачника. Но, как ни странно, она меня любит. Любит по настоящему. Поначалу я воспринимал ее чувства как притворство, попытку сыграть со мной злую шутку, но со временем понял, что это все всерьез.

Шаркая тапочками по линолеуму, плетусь в кухню. На пороге бросаю тоскливый взгляд на лежащий на журнальном столике томик. Эх, жаль не могу одновременно читать и есть. Воспитание не позволяет.

В сковородке традиционная утренняя яичница. Призывно свистнул закипевший чайник.

Быстро пережевывая завтрак, с сожалением думаю, что из-за того, что надо спешить на работу не удастся дочитать книгу. Не смотря на бесхитростный сюжет, она меня заинтриговала. Возможно дело даже не в сюжете, а в ее появлении. До сих пор никто и никогда не дарил мне книг столь необычным способом. Обжигаясь горячим кофе, вспоминаю вчерашнего оборванца. Где же он умудрился заработать такие раны? Ну не сам же себе грудь раздирал? А ожоги? Следы наручников, которые углядела жена? Может, он сбежал из психушки? Это более-менее подходящая версия. Оборванец и вел себя как душевно больной человек. Чего только стоит резкая перемена настроения, после того, как книга оказалась у меня в руках. Да, скорее всего так и есть. Ну и ладно, пусть будет кем угодно. Книгу еще немного почитаю и если не понравится – выброшу. Вот Галчонок обрадуется. Вчера вечером, после возвращения домой и неудавшейся попытки уговорить меня избавится от подарка, мне пришлось хорошо вытереть книгу мокрой тряпкой, а в придачу и обрызгать каким-то дезинфицирующим аэрозолем, чтобы избежать ненужных споров. Только после химобработки жена немного успокоилась и перестала доставать меня.

– Ого! – спохватился я, глянув на настенные часы. – Опаздываем.

Обязательно нарвусь на шефа и получу утреннюю вздрючку. Любит он по утрам на сотрудниках отрываться. Особенно на мне.

Дожевывая яичницу быстро одеваюсь. Светлые джинсы, клетчатая рубаха навыпуск и неизменные кроссовки. Сколько мне начальство не объясняло, что на работу нужно ходить в костюме и галстуке, все бесполезно. Ну не могу я эти средневековые латы на себя натягивать. Не могу! А удавка на шее чего стоит? Из-за какой-то дурацкой традиции человеку нервы мотать.

Так, ключи от машины в кармане, права присутствуют. Все, вроде ничего не забыл. Расческа пару раз пробегает по голове, усмиряя непокорные вихри. Из зеркала на меня смотрят черные глаза на помятом лице. Ну и рожа!

Выскакиваю из квартиры и, перескакивая через три ступеньки, мчусь вниз. Наконец три этажа позади и я вырываюсь на полыхающую ярким светом улицу. День обещает быть жарким. Еще только утро, а вон уже как припекает. А в проектном отделе кондиционер как на зло сломался, и начальник сказал пока заказ не сдадим, будем в жаре сидеть. Так сказать, в качестве стимула. Садист! У самого-то кондиционер в кабинете сутками пашет не выключаясь. Лето хоть и идет на убыль, но температурный фронт пока сдавать не собирается, а до сдачи заказа еще недели две-три гарантированно.

– Олег Иванович, доброе утро, – стройным хором пропищали бабули со скамейки. Живут они тут, что ли? Утром идешь на работу – уже сидят, – вечером с работы – еще сидят.

– Доброе утро, – киваю мимоходом.

В спину упираются взгляды дряхлых Пинкертонов. Вот же народ. Галчонок раньше меня с работы будет идти, обязательно наябедничают, что муженек опять на работу опаздывал и летел как угорелый.

Маршбросок через стройку к гаражам. Можно конечно, как цивилизованному человеку, по тротуару обойти, но как всегда некогда. Прыгая через траншеи и петляя между штабелями плит пробираюсь в нужном направлении. Поскальзываюсь на луже поплывшей от жары смолы, и чуть было не падаю в приветливо открытый канализационный люк.

– Вот мрази! Опять люк на металлолом уперли.

Новые кроссовки безвозвратно угроблены. Черная клякса покрыла левый кроссовок с наружной стороны. Вот Галчонок расстроится. Это ее подарок. И недели не прошло с момента покупки.

Высказываю вслух несколько слов, полностью отражающих мое отношение к этой смоле, этой стройке и миру вообще. Похмельная пара строителей, лениво волочащая пустые носилки заинтересованно глянула в мою сторону.

– Мужик, закурить не будет? – растягивая слова, поинтересовался один из строителей.

– Будет, – нервно отвечаю я.

Они медленно опускают носилки на кучу щебня. Вопрошавший тоскливо почесывает небритую физиономию и вразвалочку бредет ко мне. Я чуть ли не подпрыгиваю от нетерпения. И дернул же меня черт сказать "да". А так бы уже дальше бежал.

Сонной мухой строитель наконец-то подходит ко мне.

– Две.

– Что две? – глянул я на него.

– Сигареты две, – пахнуло на меня вчерашними испарениями. Что же они такое употребляют, что по утрам такой токсичный выхлоп? Газовая камера Освенцема цветочки по сравнению с этим.

– А может тебе на всю бригаду дать? – уклоняюсь в сторону, стараясь выйти из зоны поражения.

– Ага! – расплылась в улыбке небритая харя.

Торопясь, вытаскиваю из пачки две сигареты и протягиваю строителю.

– А на бригаду? – возмущается он.

– Я пошутил, – говорю и продолжаю бег с препятствиями.

Вслед несутся пожелания успешно провести день, съездить к такой-то матери и еще много теплых дружеских слов. Подгоняемый таким попутным ветерком быстро добираюсь до гаража. Старенькая восьмерка, в молодости имевшая красный цвет, заводится с первой попытки. Взгляд на часы. Ну что ж, дела не так уж и плохи. Если не застряну в пробке или снова не перегреется движок, то опоздаю не более чем на пятнадцать минут.

Глава 3.

– Явился? – растянулся в ехидной улыбке охранник за дверью.

– Аж пар из ушей валит, – отвечаю, пробегая мимо. Пятнадцать минут переросли в полтора часа.

– Петрович тебя уже спрашивал, – подсечкой бьет голос охранника.

– Спрашивал? Да? – Останавливаюсь и поворачиваюсь. Этот охранник сволочь редкостная. Соврать – что плюнуть, и любит глупые шутки.

– Спрашивал, спрашивал.

– И что же он спрашивал?

– Искал лодыря. Говорят, ему срання заказчик звонил, что-то уточнить хотел. Петрович сразу к тебе, а тебя нет. Он тут по офису бегал ругался словами нехорошими… – Охранник прямо пышет радостью.

– Ругался? – перебиваю его. Петрович исключительно культурный мужик, и если начал браниться, значит, дело труба.

– Ругался, Ругался. А мне сказал, чтобы, как только ты появишься бегом к нему в кабинет.

– Так чего ж ты сразу не сказал, – завожусь я.

– Так вот и сказал, – скалит охранник желтые зубы. Это ж надо быть таким злопамятным. Я ему запретил и близко по ночам к моему компьютеру подходить и вдобавок паролем защитил. А он… Сам же виноват. Игрушки игрушками, но однажды невзначай мою недельную работу угробил. Ничего не соображая полез полюбопытствовать и натворил делов. Я с утра потом как увидел, чуть с кулаками на него не полез.

Спешу по гулкому коридору к кабинету начальника. Замерев перед дверью, расправляю рубаху и пристраиваю на положенное место бунтарские волосы.

– Можно? – заглядываю в кабинет после робкого стука.

– Можно.

– Доброе утро, Петр Петрович.

Бодро марширую через кабинет и застываю перед столом по стойке "смирно". Будем искупать вину кровью.

– Утро? – нахмурился начальник. – Ты это называешь утром?

Квадратная фигура угрожающе нависла над столом. Костяшки пальцев уперлись в полированную поверхность. Из-под кустистых нависающих бровей хмуро глянули орудиями главного калибра глаза.

– Петр Петрович, понимаете, жара на улице, – начал я оправдательную речь.

– Понимаю, – шевельнулся массивный гладко выбритый подбородок. Глядя на сверкающую синеву, вспоминаю, что забыл с утра побриться, а начальник неаккуратность не любит.

– В пробке на Мира застрял… Двигатель вскипел. Пришлось ждать, – голосом агнца блею я. Взыскания не избежать. Может даже плакала моя премия.

– Застрял?

– Да, застрял. Там же каждое утро такое твориться.

– Вот что, Олег Иванович, – начальник величественно опустился в кресло, – сейчас вам надлежит отправиться в отдел кадров.

– В отдел кадров? – удивляюсь я. – А чего я там забыл?

– Бумаги должны быть уже оформлены, – неторопливо говорит Петр Петрович. – Пройдете формальности потом в кассу за деньгами.

– Командировка? – догадался я. Странно, время не подходящее. Заказ горит. Хотя, начальству виднее.

– Да.

– Куда? – нетерпеливо переминаюсь с ноги на ногу.

– А куда захотите, – безразлично ответил Петр Петрович.

– Это как? – У меня появилось нехорошее подозрение.

– Олег Иванович, официально извещаю вас, что с сегодняшнего утра вы здесь больше не работаете, – грянул с безоблачного неба гром. – Характеристику я уже написал. Получите вместе с документами в отделе кадров.

– Уволен? – Я ищу хотя бы тень улыбки на лице начальника. Может он пошутил? Решил попугать за опоздание?

– Именно.

– Но…

– Вас ждут в отделе кадров, – не дал мне договорить Петр Петрович. – До свидания.

Потеряв интерес к моей персоне, он потянулся за дистанционным пультом кондиционера.

– Могу я хотя бы узнать… – все-таки не теряю я надежды.

– Нет, – глухо тюкнул о плаху топор палача.

Походкой осужденного покидаю кабинет.

Плетусь по коридору к отделу кадров, расположенному в другом крыле здания, не замечая мелькающих мимо сотрудников и не отвечая на приветствия.

Хорошо день начинается. У Галчонка сегодня повышение, а у меня увольнение. И так у нее зарплата почти вдвое больше моей была, болезненный удар по мужскому самолюбию, а теперь вообще нахлебником стану. С такой характеристикой, могу себе представить, что написал Петр Петрович, и увольнением за прогулы найти работу будет не так то просто. Но что на него сегодня нашло? Ведь не в первый раз опаздываю. И в то же время работу делаю неплохо. Как говориться наград не имею, но и выговоров тоже нет. Может под горячую руку попал? Так бывало и хуже. Ничего не понимаю. Бред какой-то. Петр Петрович никогда не принимает скоропалительных решений. У него мыслительный процесс подстать движениям – все медленно, величественно, с достоинством. Любой шаг предварительно обдумывается, взвешивается. А тут на тебе. Трах-бах и за каких-то полтора часа увольнение. Да каких там полтора. Меньше, ведь и характеристика уже написана, и отдел кадров все документы приготовить успел за это время. Как подменили человека.

– Что сегодня с нашим, то есть уже вашим, начальством твориться? – хмуро спрашиваю у благообразной крашеной старушки – завотдела кадров. – Вышиб меня без разговоров.

– Сама не знаю, Олег, – пожала она плечами и подвинула мне несколько листов. – Распишись здесь, здесь и вот здесь. Странный он какой-то сегодня. На себя не похож.

– Вот и я о том же, – ставлю росчерк возле галочки. – Охранник мне сказал, что звонил заказчик, Петр Петрович захотел меня что-то спросить по этому поводу и не найдя на рабочем месте поднял бучу.

Старушка подняла на меня подведенные синим глаза.

– Нет, Олег, дело не в этом.

– А в чем? Может хоть вы мне растолкуете.

– Приказ о твоем увольнении был готов задолго до того злополучного звонка. Петр Петрович положил мне его на стол в восемь пятнадцать.

– Это получается, что он пришел на работу и через пятнадцать минут накатал бумажку? – недоумеваю я. – Так выходит?

– Выходит так, – качнулись крашеные кудри, с предательски просвечивающей у корней сединой. – Заказчик позвонил не раньше чем через пол часа после этого. Мне секретарша Петра Петровича говорила.

– Ну и ну, – развожу руками и послушно ставлю еще одну роспись. – А что еще она говорила?

– Больше ничего такого. Что дальше будешь делать?

Неопределенно пожимаю плечами. Что я могу сказать?

– Успехов тебе, Олег, – завотделом протянула мне трудовую книжку и еще несколько листов бумаги. – В кассу зайди. Там тебе причитается.

– Спасибо на добром слове, – говорю, ныряя в тусклый свет неоновых ламп коридора.

После этого разговора сложившаяся ситуация выглядит еще более загадочно. Поступок начальника вообще ни в какие ворота не лезет. За что ж он на меня так взъелся? Поводов ведь никаких. С начальством я никогда не ссорился и не дерзил. Может вломиться к нему в кабинет, грюкнуть кулаком по столу и потребовать объяснений? А смысл? Укажет без разговоров на дверь вот и все объяснения.

Стоя у зарешеченного окошка кассы, грустно смотрю на жиденький веер купюр. Вот и все, что у меня есть после пяти лет работы. Не густо.

– Пересчитали? – недовольно поинтересовалось окошко.

– Что?

– Я спрашиваю, вы деньги пересчитали? – к недовольству добавилось раздражение.

– Ах, деньги. Да, конечно, пересчитал.

Я стою словно игрок с веером карт в руке, и понимаю, что проиграл лишь потому, что соперник жульничал. Душу переполняет обида и тоска. Меня словно обмочившего ковер щенка взяли за шкирку и пинком под зад выбросили на улицу. Щенку проще, он хоть знает в чем виноват. А тоска… Когда долгое время занимаешься чем-то одним, пусть даже особо и не любя свою работу, привыкаешь к определенному образу жизни: суматошные запарки перед сдачей проекта; чувство хорошо выполненной работы, довольное лицо заказчика и полагающаяся в таких случаях премия; пустой треп в курилке; выстаивание в обеденной очереди в кафе через улицу. Грустно, что ничего этого не будет. Я хоть и не обзавелся здесь друзьями, скорее просто хорошие знакомые, но все равно жаль их терять. Вряд ли я буду поддерживать с ним отношения в дальнейшем.

– Молодой человек, – легла мне на плечо тяжелая рука.

– Да, – оборачиваюсь. Довольно скалясь желтизной, передо мной в выжидательной позе застыл охранник. Он небрежно поигрывает связкой ключей. – Чего надо?

– Здесь можно находиться только сотрудникам фирмы, – заявил он во весь голос, так, чтобы слышно было в курилке. Приоткрылась дверь, и из табачного тумана высунулось несколько любопытных голов. – Будьте добры немедленно покинуть здание.

– Ты что ополоумел? – тихо говорю я. – Зачем концерт устраиваешь?

– В случае неподчинения буду вынужден применить силу. – На его лице маска торжества. Ну, естественно, получил замечательную возможность поквитаться.

– Да перестань ты, – отмахиваюсь я. – Хватит самодеятельностью заниматься.

Он неожиданно хватает меня за кисть и резким движением выворачивает руку так, что я оказываюсь в согнутом положении лицом к полу. Еле сдерживаюсь от вскрика. Кисть горит огнем. А еще больше горит самолюбие. Ведь эта скотина специально показуху устраивает. Вон сколько народа из курилки вывалило. Пялятся. Шушукаются. У некоторых на лицах таки нехорошие улыбочки.