скачать книгу бесплатно
При таких условиях, горцы не всегда и даже очень редко имели возможность налагать на себя полный траур. Чаще всего это исполнялось в обществах, более удаленных от театра войны. Но постоянное отдание почестей умершим учреждено сыном Шамиля, Гази-Магометом, между мюридами, бывшими в его распоряжении по званию Мудира. По смерти кого-нибудь из них, он налагал, при первой возможности, траур на себя и на товарищей умершего. Продолжительность этого траура, если не зависела от военных обстоятельств, – ограничивалась теми же пятнадцатью днями.
27-го октября. В Колыванском пехотном полку, штаб-квартира которого расположена в Калуге, состоит на службе один горец, уроженец сел. Ашильты, прежде называвшийся Хасаном-Хаджио. Взятый в плен еще в детстве, Хасан-Хаджио принял впоследствии Св. Крещение, вступил в нашу службу и неоднократно отличался под Севастополем, за что, кроме нескольких Высочайших наград, удостоился еще быть представленным Государю Императору. Теперь он служит под именем шт.-кап. Парамонова.
Шт.-кап. Парамонов познакомился с Шамилем с самого приезда последнего в Калугу. Он пользуется большим расположением его и бывает у него довольно часто; но о перемене религии не говорит, и даже старается скрывать это весьма тщательно.
Из разговоров с ним оказалось, что Шамиль хорошо знает все его семейство, принадлежащее к числу лучших и богатых в покоренном крае, а родной брат Парамонова Магомет, оставшийся в последнее время старшим в роде, служил у Шамиля в звании юзбаши (сотника) и известен ему как храбрый и распорядительный человек, но при том, как тайный приверженец Русских и явный не исполнитель тех постановлений Шариата, которые касаются строгости в образе жизни. Магомет любил музыку, танцы и другие развлечения, положительно и строго запрещенные Шариатом и Шамилем. За все это Шамиль приказал его арестовать и предать смертной казни. Это было месяца за два до взятия Гуниба, но Магомет, предупрежденный заблаговременно родственниками, успел скрыться и передался к нам уже явным образом.
Третьего дня этот самый Магомет приехал в Калугу для свидания со своим братом, которого не видал уже более 20-ти лет. В билете, выданном начальником среднего Дагестана ген.-м. Лазаревым, он показан почетным жителем сел. Куцара Магометом Нуричаевым. Он старшина, или как себя называет, Пристав трех селений: Ашильты, Бетль и Карасу-Ахкент.
Невыгодное мнение, которое Шамиль получил о Магомете, бывши еще в Дагестане, отразилось при свидании с ним: оно было преисполнено холодности. Завязавшийся при этом разговор имел предметом теперешнее состояние покоренного края. Магомет рассказывал о мирных занятиях населения и о разных преобразованиях, которыми горцы, по его словам, вполне довольны, также точно как и положением своим вообще. Шамиль даже казался этим доволен, и по обыкновению не упустил случая выразить свою признательность за все, что сделано нашим Правительством лично для него и для недавно покоренного края, к блистательной будущности которого он высказал полное доверие. Кроме того, в его словах заключалась, по-видимому, искренняя похвала ген. Лазареву, так хорошо понявшему характер народа и действующему по указанию Правительства вполне сообразно с потребностями страны и ее населения. На другой день Шамиль показал Магомету весь свой дом, все свое хозяйство, книги и карету, на которую старался обратить особенное его внимание, как на предмет, недоступный понятиям Дагестана, и затем приказал ему сказать своим землякам, по возвращении домой, во-первых, чтобы они не верили глупым слухам о притеснениях и притязаниях которым подвергают его в России, а во-вторых, чтобы они вполне доверяли великодушию и доброжелательству Русского Правительства в отношении их края и их самих.
После того, Магомет тотчас же отправился вместе со своим братом в деревню за 30 верс. От Калуги, где расположена рота, которою тот командует.
В разговорах Магомет коснулся последних волнений в Ичкерии и Чечне. Руководителями этих движений он назвал трех бывших Наибов Шамиля: Байсунгура, Атабая и Умму. По его словам, Атабай замирится в самом скором времени, а Умма уж окончательно прекратил неприязненные действия, склонившись к тому вследствие убеждений бывшего при Шамиле в Калуге мюрида Хаджио, ныне состоящего на службе при ген. Лазареве.
Затем дело остановилось за Байсунгуром, который в настоящее время имеет в своем распоряжении уже более 300 чел. И находится с ними в окрестностях Беноя, переходя, сообразно движений наших войск, из лесов в самый аул, или из аула опять в ближайшие леса.
Рассказ свой Магомет заключил словами, сказанными однажды Шамилем и приведенными в одном из предыдущих дневников. Шамиль говорил, что хотя наступающая зима и даст возможность окончательно справиться с Байсунгуром, – но что, во всяком случае, уничтожение его шайки обойдется нам недешево потому, что Байсунгур не только сам не отдастся в руки живой, – но и сумеет передать энтузиазм своим людям, которые решились разделить его участь.
Слушая Магомета, сын Шамиля Гази-Магомет неоднократно прерывал его речь восклицаниями и жестами, когда упоминалось имя его друга Хаджио. Подвиги и успехи его возбуждали в бывшем Мудире непритворную радость и он, под влиянием этих ощущений, сказал как бы в ответ на последние слова Магомета, относительно трудности справиться с Байсунгуром: если бы я там был, – я бы справился с ним также легко, как Хаджио справился с Уммою.
Слова эти были сказаны полушутливым, полусерьезным тоном. Желая его поддержать, я спросил Шамиля, как он думает – справился ли бы его сын с Байсунгуром, или нет?
Подумав немного, Шамиль отвечал:
– Таш-адам Байсунгур! (камень человек Байсунгур!) что заберет себе в голову – ничем не выбьешь оттуда. Он правду говорил посланным полк. Черткова, что мертвые скорее услышат их, нежели он… А впрочем, Гази-Магомет его знает: он дело с ним имел.
В этом месте речь Шамиля была прервана каким-то посторонним вопросом и уже больше в этом вечере не возобновлялась. Сегодня, разговаривая с Гази-Магометом о Кавказе, я воспользовался первым удобным случаем, чтобы спросить его, какое дело имел он с Байсунгуром.
Гази-Магомет отвечал, что незадолго до взятия нашими войсками Веденя, Шамиль получил известия, возбудившие в нем сомнение насчет верности Беноевцев; вследствие чего послал его с сильною партиею к Беною удостовериться в справедливости этих слухов, и, во всяком случае, взять аманатом самого важного, самого нужного для Беноевцев человека. Этим важным человеком оказался Байсунгур, отличавшийся знатностью рода и вместе с тем необыкновенным безобразием: рябой, одноглазый, с одной ногой, с одной рукой, искривленной в дугу – Байсунгур, по словам Гази-Магомета и самого Шамиля чрезвычайно похож на шайтана. Указывая на свои глаза, на руки и ноги, Байсунгур говорил Гази-Магомету:
– Все эти раны и увечья я получил, сражаясь против Русских, и теперь я уже больше никуда не гожусь. Подумай: не будет ли тебе стыдно, что ты возьмешь в аманаты этакую дрянь? Возьми-ка лучше кого-нибудь другого, от кого можно ожидать проку больше, чем от меня.
Ответ Гази-Магомета заключал в себе и уважение к заслугам Байсунгура и тонкую лесть, весьма искусно связавшую наружное его безобразие с внутренними достоинствами и с причинами, от которых безобразие произошло. Вообще же, из слов Гази-Магомета, Байсунгур должен был заключить, что его следует считать самым красивым молодцом во всем Дагестане.
Таким обращением, Гази-Магомет вызвал со стороны Байсунгура большое к себе расположение. Но оно обратилось в чувство более сильное, когда Шамиль объявил ему, что убеждаясь его словами, он не хочет лишить Беноевцев их храброго Наиба; но имея надобность взять от них аманата, он считает в этом звании Байсунгура, которого оставляет дома, вполне доверяя его чести.
Выразив в то время Гази-Магомету благодарность, Байсунгур постоянно старался и потом пользовался всяким случаем, чтобы заявить ему свою симпатию.
Этим закончил Гази-Магомет историю знакомства своего с Байсунгуром. Я спросил его: не на этой ли симпатии он основывает успех дела, о котором говорил накануне.
Гази-Магомет отвечал утвердительно, и при этом повторил вчерашние слова со следующим добавлением: что если бы он был так счастлив, что мог бы надеяться на доверенность к нему нашего Правительства, и если бы ему позволили съездить на Кавказ для усмирения Байсунгура, то он ручается за полный успех этого дела, основывая его на убеждении что для замирения необходимо одно лицо, ручательство которого было бы в глазах Байсунгура надежным в неприкосновенности его и в устройстве его оседлости в Беное, а не в другом месте, куда, если признается нужным, можно будет перевести его с большим удобством, нежели теперь, потому что единственное условие, которое может поколебать мрачную решительность Байсунгура, это обещание оставить его на жительстве там, где лежит прах его предков.
Что касается до ручательства, то оно тогда только будет иметь для него надлежащую цену, когда он получит его от самого Шамиля, или от кого-либо из членов его семейства. Не находя приличным продолжать этот разговор, я прекратил его, согласившись с мнением, высказанным Гази-Магометом. Со своей стороны, я считаю не лишним дополнить вышеизложенное следующими соображениями.
1) Предварительных совещаний между Шамилем и Гази-Магометом относительно «замирения» Байсунгура наверное не было: оно сделано последним экспромтом.
2) Желание представить каким бы то не было способом доказательства признательности и преданности Государю Императору развито у всех членов семейства Шамиля в высокой степени.
В самом Шамиле и в старшем его сыне оно развито, по очень понятным причинам, сильнее, чем в ком-нибудь другом.
3) Этим объясняется причина высказанного Гази-Магометом желания, зародившегося с той минуты, в которую излилась на них Монаршая милость; оно росло и укреплялось в продолжение всего времени их плена, представляющего собою непрерывный ряд попечений, щедрость и внимания. Но, по отношениям пленников к нашему Правительству, оно могло выражаться только фразами, конечно задушевными, но, тем не менее, бесплодными. Теперь же, слушая о том, как Хаджио пользуется возможностью заслужить оказанные ему милости, Гази-Магомет, преисполненный желанием сделаться достойным того, что для него сделано, – не мог удержать своего чувства, и высказал то, чем проникнуты все его мысли; и
4) Ручательством верности Гази-Магомета, кроме врожденной в нем правдивости, могут служить его серьезная разумная личность, глубокая признательность к нашему Правительству и, наконец, чувство привязанности к жене и к отцу: первую он любит как жизнь свою, к последнему питает род обожания.
29-го октября. Шамиль и все члены его семейства здоровы. Сам он по-прежнему усиленным образом занимается молитвами и чтением своих книг, разнообразя эти занятия постом; он постится постоянно три раза в неделю.
За ноябрь 1860 года. 7-го ноября. С последних чисел октября по 6-е ноября я был болен воспалением в легких. Во время вчерашнего своего посещения, Шамиль предложил мне испытать средство, употребляемое в горах против простудного кашля, соединенного с затруднительностью в дыхании, чем именно я и страдал в последний период болезни. Средство это не что иное, как кипяток из обыкновенной речной воды, разбавленный сахаром. Составленное таким способом лекарство, принимается в довольно больших размерах, от одного до трех стаканов в один прием, вместо утреннего и вечернего чая, преимущественно же на ночь. О действительности этого медикамента «написано в книгах». Пользу его, именно при означенных условиях, а тем вернее при меньшем развитии болезни, испытали на себе все члены семейства Шамиля. Сам же Шамиль до такой степени убежден в действительности своего лекарства, что почти насильно заставил меня выпить два стакана кипятку, один за другим, почти не переводя дыхания, что впрочем, при этом лечении составляет необходимое условие. Говоря вообще, средство это, несмотря на всю его невинность, весьма легко способствует облегчению страданий: оно возбуждает довольно сильную испарину, мягчит грудь, делает дыхание более свободным и все это производит в самое короткое время, так что больной чувствует облегчение в то время, когда пьет свое лекарство, которое даже и на вкус совсем не противно.
Разговор наш естественно обратился к медицине горцев. Я спросил Шамиля, есть ли в горах люди, которые пользуются хорошею врачебною репутациею, чем обыкновенно лечат они своих пациентов и руководствуются ли каким-нибудь подобием теории; или, по крайней мере, есть ли в их практике что-нибудь похожее на систему.
Ответ Шамиля заключался в следующем. Как против холеры генеральным средством считается в горах холодная вода, – так против всех остальных человеческих недугов, за исключением ревматизма, огнестрельных ран и всякого рода ушибов и порезов, употребляются только три средства: кровопускание, рвотный камень, да еще вышеназванный кипяток с сахаром, лекарство впрочем, аристократическое потому, что доступно не для всякого. Каждый горец по своему желанию выбирает из них любое, и, возложив на него свои надежды, придерживается его или до окончательного прекращения болезни, или, смотря по ходу ее, меняя одно лекарство на другое.
Люди менее самонадеянные призывают к своей постели так называемых «Хакимов» (докторов), которые пользуют их точно та же, как бы пользовались они сами. Поэтому разница между горцами врачами и не врачами заключается только в том, что первые принимаются за лечение больного с большею смелостью, нежели сделали бы это другие.
Совсем иное дело люди, врачующие раны и ушибы: их медикаменты несравненно разнообразнее; их познания гораздо основательнее и систематичнее, а результаты их лечения могли бы показаться невероятными, если бы не было в Дагестане еще множества людей, раны которых служат живым подтверждением сказанного. В числе их Шамиль, который всегда с особенным удовольствием открывает свою грудь и показывает сперва шрам на груди, обозначающий место, куда вошел штык, а потом другой шрам на спине, где штык вышел, пробив насквозь легкое. Одним словом, нет той раны огнестрельной, или от холодного оружия, которую Дагестанские медики не вылечили бы, за исключением ран смертельных, или того еще случая, когда при попадании первоначального пособия потеряно слишком много времени. Но и тут мы видим исключение в лице того же Шамиля, который, получив смертельную рану, все-таки был вылечен тестем своим Абдул-Азизом, не смотря на то, что в продолжение 25-ти дней до его прибытия, пользовался услугами лекаря совсем неискусного и даже неизвестного землякам своим.
Примеры подобного излечения так многочисленны и так очевидны, что известные в совокупности могут представлять собою некоторого рода систему и даже авторитет, но, во всяком случае, нет возможности оказать искусству горских знахарей предпочтения пред наукою, истины которой открыты и признаны таковыми вследствие оценки, продолжавшейся целые тысячелетия. Однако не подлежит сомнению и то, что раны, подобные вышеприведенной, наши доктора могут только лечить, но не вылечивать Преимущество практики горских врачей состоит в том, что после их лечения, тело пациента не подвергается никаким дурным последствиям, обыкновенно сопровождающим раны и в особенности огнестрельные. Блистательным подтверждением этого служит все тот же Шамиль, который, несмотря на штыковую рану и на свыше сорока других ран, важных и неважных, огнестрельных и от холодного оружия, – никогда не чувствовал ни малейшей ломоты и никакого другого неприятного ощущения, ни во время ненастной погоды, ни перед наступлением ее. Такого результата, конечно, не могут достигнуть ни наука, ни самые достойные представители ее; и в этом убедительным подтверждением служат десятки тысяч медицинских свидетельств, выданных нашим офицерам на получение за раны пенсиона: ни одно из них не обходится без описания страданий, которым непременно должны подвергнуться раненые, уже по окончательному залечении ран.
Из числа средств, употребляемых горскими врачами при лечении ран и ушибов, Шамиль назвал одно, которым пользовал его Абдул-Азиз: спуск, составленный из воска, коровьего масла и древесной смолы. О прочих медикаментах он отозвался таким образом, что в состав их входят разного рода растения, известные одним только врачам.
К числу этих медикаментов следует отнести и те, которыми горцы пользуют ревматизм. По словам Шамиля, их делается несколько, но он помнит только один настой из трав, который делается вовнутрь и делает большую пользу. Сын Шамиля, Магомет-Шеффи, с великим энтузиазмом говорит о какой-то чудотворной мази, излечивающей ревматизм скоро и радикально. Шамиль отозвался, что не слышал о ней. Во всяком случае, если существует действительное средство против этой ужасной болезни, то оно, конечно, составляет величайшее благодеяние для страны, где так легко можно приобрести ревматизм, а, тем более, что горцы, по совершенной небрежности относительно предохранительных против простуды мер и вследствие самих условий их быта, весьма способны к восприятию этой болезни.
Что касается хирургии, в пособии которой чаще всего нуждаются горцы, как народ по преимуществу воинственный, то нет на свете хирургов столь искусных как в Дагестане. Можно сказать, что горцы родятся хирургами. Живым подтверждением служат в этом случае население Анди и Гедатля, где есть так много людей, которым за воровство отрублены руки и которые, несмотря на то, пользуются завидным здоровьем. Хотя между ампутациею члена уже поврежденного и ампутациею члена здорового, существует большая разница, но и в этом последнем случае нужна не малая ловкость руки и верность глаза для того, чтобы при операции не произвести кровотечения, которого не остановит и искусство Абдул-Азиза. Тем не менее, Дагестан почти не представляет примеров, чтобы ампутированный субъект умер под ножом хирурга, как это нередко случается у нас.
Все операции, как бы сложны и затруднительны не были, если дагестанский хаким за них взялся, кончаются наверное благополучно. Изумление, которое обстоятельство это способно возбудить в европейском хирурге, конечно, увеличится в большей степени, когда он узнает, что дагестанскому его собрату неизвестны ни корпусный, ни даже батальонный наборы, а что все вои операции и ампутации он совершает тем же кинжалом, которым режет барана, а подчас рубит и дрова. Поруч. Кавказского линейного №10-го батальона Сухомлинову, попавшемуся, в 1854 году, в плен к Чеченцам, кинжалом приподнят был череп, чтобы достать пулю, пробившую ему лоб и засевшую внутри головы. Пулю достали, поручика вылечили, и он теперь еще жив и служит в том же батальоне.
Из всех горских хирургов, которых Шамиль знал в своей жизни, или только слышал о них, самою лучшею врачебною репутациею пользуются трое: Кунтлада-Магома (Магома из Кунтлады в Багуляле), Хусейн-Магома из Эрпели и Кудали-Магома из аула Кудали, между Чохом и Цудахаром. Этот последний столь же хорошо лечит и ревматизм. Все эти люди живы, и по всей вероятности, находятся каждый на своей родине.
В заключение своих слов Шамиль выразил убеждение относительно пользы, которую могли бы принести названые люди в фербантных отделениях наших госпиталей. По его словам, все трое с большою охотою согласятся на это за хорошую плату, которую он обозначил цифрою от 20—40 р.с. в месяц каждому.
10-го ноября. В 7-м номере журнала «Военный Сборник» за настоящий год помещена статья, под заглавием, «Несколько слов о нашей будущей деятельности на Кавказе». Об этом предмете, в названном сочинении изложено несколько весьма дельных предположений, и кроме того, перечислены некоторые меры, уже введенные в новое управление туземцами.
