Ангелофилия

У нас же сейчас укоренился корпоративный уклад. Сейчас то немного спохватились, а вот тогда, к семнадцатому году, предположу, что зазорчик достиг таких размеров! А еще кто то сильным плечом раздвинул щелку пошире, так что все вдруг из рабов захотели стать господами и отрастить вслед за Ницше и Горьким эти чертовы усы, как у гребаной лисы.

Смердам захотелось в калашный ряд. Померещилось, что бары. А щель при помощи данных идей увеличилась до та-а-аки-и-и-их размеров, что стала дырищей, через которую и хлынуло все помойное за тысячу лет.

Устремились нечистоты, селевым потоком, сметая, в том числе и переходящих в брод, с криками: «Ан, нечего здесь хитрить! Ишь ты, на каждую хитрую ж-пу есть болт с резьбой».

А если б они прислушались к себе еще чуть раньше, хотя бы весной перед Пасхой, то услышали б, что птицы начали скрипичные концерты, скворцы черные с фиолетовым отливом, уже во дворах и  вокруг пахнет влажной землей, и нужно сеять. Рядом живые красивые люди, а не манекены, и им очень больно и страшно, когда их угощают  штыком в живот. Да и сейчас не приглядывают, тащат, рвут, толкают, срывают, потому что главное результат, улучшение качества своей жизни за счет других.

Никто тогда еще не представлял про золотой миллиард, потому что еще много чего не было, и в том числе нужного количества лампочек, еще не было антибиотиков, приемников, передатчиков. ГОЭЛРО на подходе. Но есть враги революции и их много, и много красной материи.

Этого не спрячешь. А врагов все больше и больше и они скрываются. Если представить, что полстраны неграмотные, урожай не уродился, зарплату не выдали, жить не на что, войну проигрываем, в войсках бардак, попам не верим и поэтому Бога нет – вот тогда и посмотрим, насколько мы неспокойные и неполиткорректные . А некоторые, те, что под кайфом, уже и не люди вовсе и даже не матросики, а по Федор Михалычу, просто бесы.

В таком состоянии и человек не человек, а так, мясо, которое можно  жечь, травить, морить голодом, штыками колоть, расстреливать, кромсать, как подручный материал. Мясо! Судя по историческим фактам, можно смеясь кожу снимать, подобно ассирийцам, сердца вырывать, подобно викингам, майя, сорматам и другим дикарям прошлого. Легко. Люди-зомби в наркотическом и массовом психозе, опьяненные кровью, не остановимы.

Раскаленные они вошли в раж. Ледяной водой для них могла стать решительность царя. Но он отрекся!

Экстаз ненависти, визги, крики, проклятия, молчаливое вожделение палачей. Как будто приговаривая: «А что же вы нас так долго за людей не считали, в крепостничестве гноили, выкупаться не давали, Юрьев день и тот отменили, дворяне и помещики вы наши зажравшиеся. Вот сейчас и посмотрим, чем вы набиты. Может быть, золотом. Чем вы отличаетесь от нас? А попы  поддакивали, почти как сейчас. Тела поотъедали будь здоров, рояль провисает. На фоне Афонских старцев, столпников и преподобного Серафима Саровского контрастирует».

Вот и получили! И нечего роптать. Где же ваш пост? Когда худеть начнете? Под рясами жуть какая пингвинья жировая мощь! Может, поэтому народ с таким удовольствием купола посшибал, потому что лжи много и несправедливости накопилось, в ваших проповедях. Друг друга не слышали и не видели, оглохли и ослепли. Ложь вместо правды.

А тем временем разврат достиг критической отметки, оттого что часть трудового народа, так называемого пролетариата, от голода, злости и потерянной веры оказались легкой добычей манипуляторов.

Распутин в спальне царицы! Охма! Конец! Дыма без огня. Под кайфом вседозволенности, напридумывав  черт знает чего, в них и воспряла вековая жуть, естественно, под граммотным руководством искристо-правдивых большевиков. Пиши не пиши, а все равно всей жути не прочувствуешь, пока не увидишь тысячи острых вил и горящих дворянских гнезд.

Кто-то скажет, после Сталина, Гитлера, Пол Пота, чумы, инквизиции, революций, конкистадоров уже ничего не страшно. Все испробовано, а от разъяренной толпы убегать. Но это еще не конец. И то, что тогда готовы были за правое дело и убивали даже матерей и сестер, в голод детей поедали – это еще не конец триллера под названием «чело-век».

Думали,  зазорчик, на всякий пожарный, имеется и ничего. Надеялись видно, что чуток выпустят дури,  потом покаятся и Бог простит. А если нет, так и тем более. А что! Вот уже трехсотого расстрелял и до сих пор никакого наказания. Жизнь прожил нелюдем и ничего.

В почете! Душегуб –  звучит гордо, почти как сверхчеловек. Он убийца! Говорят затаив дыхание. Не каждый на такое способен! Ему все можно. У нас ими, восхищаются. А если так, да пошло бы все. А если что, то и покаяться никогда не поздно – зазорчик-то есть.

Никуда не денутся, отпустят грешки. Нас таких много. А человечка-то выдрессировали религиозными посулами, а он опять за свое – кусается, плюется, матерится, насилует. Есть родимый хочет.

А щель всепрощения. Ее еще никто не замазал, не залатал. Многие и сейчас ждут своего часа. Уже устали ждать наши смирняшечки. В их генах страшная память беснующей толпы. Они догадываются, что, как дедам и отцам, им тоже понравится.  Им хочется убивать, но они пока сдерживаются. А пока каждый на своем месте пьет кровь. Попивает. А попы все наяривают, обещают отпущение – только плати.  А графа Толстого к анафеме! За что, ироды? За что? На себя-то давно смотрели ?  И не думали!

15

Мелодия

День выдался ясным. На солнце подсыхало. Но в тени слякоть: вода, песок, подмерзшие собачьи экскременты. Ветер дунет и в глаза. Потом моешь промываешь, а в них все равно что то еще мельче, чем песок, кристаллы.

Около дома потоп. Соседка меняет деревянные окна на пластиковые.  Мусорка после праздников через край, повсюду  бутылки, «Тетрапаки». Снег сырой и смуглый. После долгой зимы люди наслаждаются теплом и как будто складывают про запас. На площади перед торговым центром «Рублик»  людно и весело. Весна.

Множество красивых улыбчивых лиц. Весна, молодость – это прекрасно! Иногда по большим праздникам проходят концерты. Люди сидят на лавках, разговаривают, некоторые улыбчиво молчат, ждут, краем глаза следят за детьми и взрослыми.  Вытирают вспотевшие лбы, щурясь от яркого света. Покупают в подворотнях с лотков дешевые темные очки, радуясь припеку,  расстегивая куртки, мнут шапки. Хочется тепла и света! И еще любви и счастья. И всего то!

Неспеша иду с детьми к ближайшему  кинотеатру. Расписания не знаем. Дети, что-то рассказывают и смеются. У некоторых разговор, наивно восторженный, у других по-взрослому поставленный ловкий. Уже с детства  постановки, с подходцем.  Знают, кого из взрослых  похвалить, чтоб затем что-то попросить, а кого из ровесников поругать и при этом каким тоном и в какой момент.

Вот и сейчас племяшка рассказала об однокласснике. «Он лезет не в свой-и де-ллла! Он всех обижа-а-а-ает и обзыва-а-а-ает». Затем  радостно поделилась, что папа  подарит ей сотовый за десять тысяч. На вопрос «Почему именно ей, а не старшему брату?», объяснила, что он плохо учится и к тому же кхыкает.

И сразу же показала, как именно он кхыкает, хотя все и так знали и видели это кхыканье, которое не так давно, около года назад, сменило подергивание глазом. Теперь глаз не дергался, и, признаюсь, я думал, что маленький хитрец тогда  делал   это, чтобы обратить на себя внимание.

В тот момент, когда мысленно восхищался племяшкой и ее способностью, как взрослые,  снова вспомнил приятную в кавычках мелодию.

Наверное, оттого, что скорее уже заколебался слышать ее в искорябаном виде. Но где слышал так и не вспомнил.

Мучился, представляя себя неким соседом своей же семьи, слушающим каждый день и не по одному разу приятную во всех смыслах мелодию, до неузнаваемости измененную неумелой детской игрой.

Мелодии доносились из, непроделанных стыков потолка. Слушал  музыку и заодно, как мальчика ругает мама, иногда называя недоделком, и то, что его отцу, как плохому танцору, что-то мешает заработать денег. Совсем нет , просто надоело. Да и неблагодарность не помогает в этом деле. Совсем руки опускаются.

16

Река с невидимым течением

Река с невидимым течением как стиральная доска лежала на ладони великана. Тот же невидимый великан полоскал свою лунную одежду, украшенную колыхающимися домами, церквями, мостами, деревьями, огнями иллюминации, потоками машин и многим другим, лежавшим и стоящим у берегов старого города. При дневном свете  обмелевшее русло краснело и белело жирными точками бакенов, светясь песчаной кожицей отмелей, и еще пропуская через себя плавно движущиеся, утопленные до ватерлинии, баржи. На ней уже давно не работали земснаряды углубляющие фарватер. Река мелела.

Слева краснела реставрированными углами Георгиевская башня Кремля 1508 года строения. Сзади, за спиной, на постаменте чернела чугунная фигура В.П.Чкалова. Из-под его ног в виде восьмерки уходила лестница. Она круто спускалась к реке, выходя  на площадку у реки к пестреющим свадебным кортежам. Там же на постаменте возвышался небольшой корабль.

Рядом чпокала пробка и, взлетев, ударялась о  В.П. и шампанское проливалось пеной на гранит. Счастливые молодожены фотографировались, не обращая внимания, что за рекой вовсю дымят торфяники. Они довольны уже тем, что в день их свадьбы нет дождя, словно забыв, что по примете свадьба в дождь – к счастью. «Я тоже когда-то женился, – с грустью вспомнил Валерий Палыч. – Тогда шумела февральская вьюга. Мы с Ольгой были счастливы, – глядя на себя чугунного, возвышающегося над откосом. – Сколько лет прошло, сколько воды утекло, можно было бы всех империалистов затопить. А прогресс то  скакнул. Эх, махнуть бы, как тогда, вокруг шарика!» И Валерий Палыч, со словами скорее обращенными к себе, чем к окружающим, заметил: «Помнят Вольку, Валерьяна, потомка Волжских бурлаков».

И незаметно спрыгнул с постамента. И быстрым военным шагом проследовал в сторону пешеходной улицы Б. Покровской (бывшая Свердловка). Там в книжном магазине  присмотрел книжку с названием «Наш Чкалов» автор Александр Игарев. Открыл, полистал заголовки: «Вскормила меня Волга-матушка» Так и есть, правда! И дальше все подробнейшим образом о детстве, юности, мечте и  небе. Да развеж все опишешь!? А вот мой девиз – «Если быть, то первым!» «Лет-то прошло! Уважают…, – отлегло у летчика. – Да, лихой я парень был. Но вижу, капиталистический сор пророс на моей Родине. Проникла заразушка. Сталина бы сюда. Внучка модельное агентство открыла. Не по мне все это, не мое».

Вспомнил баньку по черному. Как отец парил чах-чух, чах-чух. «Ай, больно, как будто кожа слезает». – «Так  сейчас веничком потру, и все пройдет». А как селитерных лещей гоняли, а они плыли, словно  стая касаток, рисуя горбами по заливу. Мелкая рябь и холодная вода. По народным поверьям олень рога помочил и Илья-пророк два часа уволок, а мы в воду.

Холодно! Ноги  задеревенели, и даже бег не помогает. Палка в руке и как по лещовым горбинам хвать. Гляди-ка, пять, шесть, да их целый косяк. Чпомс, чпомс, бумс – молотили только круги на круги, налетали. «Воля, Волька, давай, вот он справа всплыл кверху животом». Увлекательно. «А вон еще» – «Ладно, пошли, уж больно холодно» – «Сейчас, вот последних» – «Загоняй их, загоняй…» «Вот ни дать ни взять, доисторические люди, – заметил Валерий Палыч и сразу обратился: – Гамлет, ты тому Гамлету, случаем, не родня?» – «Нет!» – «А ты бы свою женщину прокормил – и не одну! – в доисторическое то время! Удар у тебя хлесткий, меткий, поставленный! Где занимался?» – «Самоучка! И спасибо, Валерий Палыч, за оценку скромных возможностей» –

«Да ничего, ничего, пожалуйста. Просто жаль тебя, что не стал ты из принца королем. Да и с Офелией как-то не по-человечьи получилось.» – «Говорю же, что тезки мы! Совпадение! Я, Валерий Палыч, в честь покойного папы назван. А в отношении вас так мы здесь, в Прекрасной стране, сразу знали, что Вас не Валерьяном, а Икаром зовут». –

«Икаром? Что ты, брат, эдакое выдумал?» – «Да, да, оказывается Икаром! Нет, Вы представьте, какая связь времен, реинкарнация и вера в перевоплощение. Все подтверждается! А Дедал где? Дедал – это, вроде как, Циолковский, Туполев, Королев того времени. Это отдельная тема. Лучше не отвлекаться. Вот висит Луна над долиной Нила, тростник шуршит, собаки лают, и Вы летите.» –

 «Хорошо, пусть будет так. Но все уж как-то, извините, натянуто за уши! Собственно, мне уже кажется, что я начал замерзать. Не пора ли нам, Гамлет, по чуть-чуть амброзии и в обратный путь в Прекрасную страну. А то как-то не по себе: солнце, вроде, яркое, а  прохладно, ветренно. А что Эдип?» – «Что Эдип? Он плавки пошел выжимать вон за тот куст. А пока его нет, скажу Вам, что в наших местах он звался по-другому, как и в вашем случае, Валерий Палыч» – «Как же?» – «Не переживайте, Валерий Палыч. Насчет вас все проверено-перепроверено. Если Вы были Икаром, так Эдип на самом деле был в прошлом веке Павликом Морозовым» – «Знаю такого! Слышал что-то. Это тот, что отца-кулака властям сдал? Правильно! Одобряю! Народ-то голодал, а они!» –

«Не спорю, измельчал с веками. Масштаб не тот. Уже и не царь, а так сплошное вырожденье, крестьянский мальчик. Но, надо заметить, поступку своему и року не изменил, остался верен. Не убоялся супостат и сдал отца властям, и тем, читай, убил, ревнуя к матери». – «К матери! А мать причем? Вот это новость!» – «А мать-то не простая. Там все гораздо проще и сложнее, чем у Софокла». – «Кого?» «Греческий писатель, Софокл» –

«Мать не из плоти! Мать – вроде, всплеск, глобальный катаклизм и свежая идея, овладевшая умами. Вот в чем загибон. Ее и звали на иноземный лад – Революцией! А дальше больше.» – «Что-то ты, брат Гамлет, не туда зашел! Зачем же революцию приплел!? На святое покусился!» – «Так надо, Валерий Палыч! Исторический фрагмент и правда. Без нее никак! – -Но Павлика же зарезали!? – – Да убили, вместе с братишкой, свой же дед! Он умер, его вроде как и нет больше. Но когда потом его прославили на всю страну, он вроде как и ожил!– – Ожил!?—Да ожил, чисто гипотетически в сердцах миллионов сочувствующих! Понимаете какая история!– – Да-а что то у меня в голове не укладывается Гамлет, твоя теория!– – А что непонятно, прославили и тем самым он как бы и не умер, а как Ленин, живее всех живых!– – Ну это ты загнул с вождем сравнить! Вождь нам свободу дал! Вот разве б смог я летчиком стать, не произойдя революции!? Никак не стал бы, уважаемый Гамлет! Так что ты говори да не заговаривайся!– – А историю дорассказать?– – Валяй, язык то без костей!– – Так вот Павлик Морозов умер героем, но из него сделали символ, так сказать пример подрастающему поколению, и поэтому он как бы не умер, а продолжал жить в душах и умах людей!-

«Так вот, он в город переехал, там учился, рос, окреп и вот женился, как будто для прикрытия, оттого, что только мать он больше всех любил. Ее он духом пропитался. Подрос. И мать уж не могла по-новой замуж выйти. Тем более встречаться с кем?» Валерий Палыч, сморщился.

На всех наш Павлик, вернее его дух, поправился Гамлет, сразу же писал в НКВД и не гнушался: самолично расстреливал врагов народа, тем самым развлекал Лаврентий Палыча, а перед ним Ежова, а заодно и, убирая конкурентов, рвал, метал и черепа проламывал, но больше все ж стрелял и каторжным трудом одаривал, они же тоже все себя оправдывали, что за правое дело кровь льют.

И после, как пускал в расход, старательно их перечеркивал в энциклопедии крест на крест химическим карандашом мусляканным. Был близорук, но лица, имена – все аккуратненько, словно для кого-то, по линейке. Каменев, Зиновьев, Тухачевский, Рыков, Троцкий. Всех Павлик сдал, чтоб с матерью своею, Революцией, любиться, кровосмешением страну объяв, детьми своими наводнив, голодной саранчою расплодился, и слышался уж рык, и рев, и гвалт.

И сам он не угас, забыв детей своих на улицах и в городах. Остепенился, только на словах. Те не пропали дети и.  Знакомы лица! А нам расхлебывай их эллинские страсти. Инцест твою! И однополая любовь у них в забаве, что по нашим временам почти нормально, словно эллины пришли из глубины веков, в страну медведей и осели здесь средь елей. В прошлом ли ответ? Все люди одинаковы и тогда и счас у всех все одинаково. И так сильно в нем к матери стремленье, что и сейчас, вот думали уж все, и усмирился гад, раскаиваться стал, все говорил, не знал, что с матерью он спал, что пьяную от крови выпитой людской  он возымел, ее дурак, хмельной. Инцест, идри твою! И никуда не деться. Уж больно юн был и горяч, она же как невеста. Она же опытна и страшно как сладка, манила наглеца развратом власти, дри-ца-ца.

Революция! Звала под полог сильно, завлекала, глупого юнца. Черным-черна была ее душа. Манила изувера черная дыра! Тянула гравитация. Затем, как мавр, пока старухой Революция еще не стала, не выдержал и по навету, выдумав, что неверна, убил своими же руками, так испытав катарсис и оргазм одновременно. Затем палач очнулся и, кляня, хотел уж руки наложить и на себя, и  руки-то в крови по локоть или даже выше.

Впрочем, эти сплетни идут от недругов, потомков тех, кого он вслед отцу отправил к праотцам. Как им казалось, в ад или в расход, а оказалось, что на VIP курорт, где никогда и ничего не надоест, нет скуки, нет тоски, нет страха! Это ж надо! Боли нет и туалетов нет. Видимо нирвана!

 Такая каша из вчерашних палачей и жертв, которые на брудершафт братались, радостно как будто и, не узнавая, прохлаждались в тенистых рощах. Утром нет похмелья, ешь, пей – одна отрада. Мечта революционера, каторжника Кобы – мировая революция. Мстить и покорять народы больше, вроде как, не надо, а здесь он нараспев поет псалмы на радость маме вместе с Троцким и счастлив, что не помнит, кем он был. Иль только претворяется в нирване? Иль  снится ему сон за несколько часов до Великой победы! Он просыпается в поту, и на руках у мамы.

17

Шоу трудного утра

В четыре утра Гамлета разбудил  резкий звук – гремели входными дверьми. Нехотя поднялся, подошел к окну, никого не увидел, залез на подоконник и крикнул в приоткрытую форточку: «Э-э-э-э, х-ли вы там!» Тот, кто там был, не реагировал и продолжал стучать. «Пойду, выйду», – тихо сказал Лене. «Может, не надо?» Но терпеть  стук не было сил. Пять утра. Вышел в коридор. Где-то на верхних этажах раздался надрывный стон: «Помогите!» Женский голос чередовался с мужским. И засомневался куда же  идти, но стук в дверь резал слух.

Подумал, может это стучит тот кто все объяснит. Отвлекся на дверь, хотя показалось, что наверху кто то неземной секретно рожает квадратноголового, цилиндрического инопланетянина, и оттого, просит помощи. За дверью оказался длинный костлявый наркоман. Хотел дать ему за наглость, но не захотел пачкаться.  Как  оказалось, это он  избил девушку. Бил, пока у нее внутри что-то не оборвалось. Затем дружки выправодили его на улицу и вот он ломился.

 Гамлет этого не знал, и запустил звереныша.

– Вызовите, пож-жалуйста, «скорую», – заикаясь, попросил тот. – Дру-гу плохо-о!

– А что вызывать, вот она  и приехала.

– Видимо, кто-то раньше вызвал. – заметил Гамлет, когда двое – мужчина и женщина – в белых халатах с серебристыми, как у космонавтов, чемоданами  проследовали вверх.

Наверху продолжались стоны:

– Пом-мо-ги-и-и-ите. Словно умирает-подумал я.

Наркоман попросил воды. Я как то расслабился и вместо того чтобы послать подальше, ответил, каким то чужим голосом.

– Сейчас – заодно вспомнив, что у наркоманов «сушняк». Стало жаль. Вообщем как всегда. Брови домиком. Прилив сочувствия. Налил пластиковую 0,33. Вынес. Пьет нехотя, словно прикидывается. Спрашиваю, что с ними?

– Да что-что? Колются всякой ерундой, а потом кипят. – вяло отвечал он.

– Наркоманы? – зачем-то спросил  очевидное. – Жахнулись не тем, –

– Да-а-а, нарко-о-о-о. – на ходу засыпает и сразу просыпается.

– Не хлопай дверями – дети в доме спят, и давайте-ка уже  на выход.

Отвечает, булькая:

– Хорошо-о-о.

Замызганный, грязный, липкий, бессильный. Оборотень. Наверху стихло. Врачи, как роботы,  прошли в обратном направлении.

Вот он – апокалипсис! Зашел домой. Смотрю в окно. Минут через пять вышли. Второй поменьше и в кепке. Пошушукались и  бежать в разные стороны. Движения заторможенные, бегут как в замедленной съемке. Через минуту после еще и бомж нарисовался. Все какие то, как шкурки от соленых помидор, красно -черные. Полный упадок. Ничего не скажешь, пестрая, вернее бледная бригада смерти. Дверь на распашку. «Что за народ?» – нервничал, еще не зная, что наверху  между этажами лежат, два мертвеца.

Вот тебе и День рождения!? Подарок что надо. В пяти шагах от растворенных в нарко кислоте жизней. Сострадание есть, но что толку. Только бессонный газ в черепной коробке и муть за роговицей, словно пьяный уснул с сигаретой в постели и матрас  тлеет. И обреченное понимание, что вообще то не нам судить, а тому, кто  издает шорохи в мозгах, нагнетая ужас и низменные желания, положить на все с прибором и хапнуть передоз.

«Полный подъезд квартирантов» – пояснила Ленка. «Тогда понятно». Поспать не получилось. Через полчаса подъехала милиция, затем труповозка, а уже далее и телекомпании подтянулись. Шоу трудного утра, затем трудного дня и, вдогонку, такого же вечера началось. У меня всего лишь День рождение, в непроходимых дебрях, человеческих судеб.

Хочется любых, даже перемороженных, цветов и крепко выпить. Потом разжечь костер в любом лесу, на поляне, да хоть даже на пустыре и погреться!  Факт, как хочется! И уже прекратить  помнить о том, что нас никто не спросит, хотим ли мы стать кузнечиком или человеком. Мы бл-ть подневольные твари! И тем более нас не спросят, хотим ли умереть сегодня или завтра и какой смертью. А чего мы тогда кипишуем. Еби–кая сила! Раз это происходит не по нашей воле!? Урылись и заглохли быстро!Тянем лямку дальше! Мерием давление и снимаем кардиограмму.

18

Осиновый кол

Приятные открытия настигают порой самым обычным образом. Из ниоткуда, из сомнительной честности и  серой, даже если пронизанной солнцем, будничности дней вдруг осознаешь, с какой скоростью растет твой славный и древний город. Твоя любимая отчизна! Если конкретизировать, то с катастрофически быстротой. Похожей, на половой акт кролика, чтоб стало понятно, с чем сравнивать. Возмутительно!? Радостно за кролика? Или за город? Да за всех, кому улыбнулась «госпожа удача» хотя в данном случае по отношении к себе, я бы назвал его или ее потаскухой.

В какой-то момент понимаешь, что уже давно не объезжал город. Не объезжал совсем, почти как скакуна, которого никогда не объезжал, но видел как. Почти полтора года, с тех самых пор, как продал машину и стал безлошадным горожанином, что, конечно же, нетипично для нашего времени и наверно не так критично, как крестьянином, да какой там денег еще меньше. И вот случайно проехал от конечной и до конечной, от одного угла  до другого.

И был удивлен, аж на долю секунды перехватило дыхание, да и зависть проскочила: «Это ж надо, так быстро и все поделили.» Новостройки повсюду. Даже под землей. И все мало. Мало!

И, казалось бы, радоваться  надо, но не получается. Говорят, в большинстве квартир никто не живет! Никто? Да, никто! По вечерам в окнах темно, хоть глаз выколи. Все продано, скуплено, откачено и ждет перепродажи! Поговаривают, преимущественно одними и теми же людьми – чиновниками, банкирами, нефтяниками, газовиками и их окружением, генералами и их подручными коммерсами. Это их инвестиции в свое светлое будущее. А нам пока что ночная темень и дорога в никуда, да, да та самая сума и тюрьма от которой велено не зарекаться.

И не то что я на что-то сильно претендовал, но амбиции, надо сказать, кое-какие имелись.  Все же у себя дома – не где-нибудь в Европе или Азии. Зависть шевельнулась, но я давил ее нещадно и старался заставить себя радоваться за новых хозяев жизни.  В глубине души, конечно же, желая им сдохнуть, адской смертью, ну, как минимум, будучи воткнутыми на осиновый кол для исправления осанки.

Ух, на рожон лезут! Что? Я на рожон лезу!? Мы все на рожон лезем!? Так у вас рожнов или, как их там, рожонов не хватит. Хватит!? А сколько таких, как я, по кухням и подъездам. А где надо говорить, молчим. Трусим!

Самосохраняемся! Не знаю точно, сколько нас, но знаю, что пока значительно больше, чем их, но толку от этого никакого. Мы – беспонтовое неорганизованное большинство и поэтому нас как будто нет. Мы нолики! Они просчитали нас на компьютере и поняли, что неопасно. Бузим, только пьяные, а у пьяных башка совсем не варит! Если что под пресс и точка.

Ах, как расстроился город! За какие-то 500 дней. Почти по Явлинскому. А говорили невозможно! Можем же, если захотим. Какая стать и мощь, но все равно осекся, сдержал себя, как и много сот раз ранее. Праведное негодование то отступало, а то брало верх: «Это какое-то цунами, шквал, наскок. Куча грязных откатных и нефтегазовых купюр хлынула на город, и проросла дорогими, явно не по карману 99% граждан и жителей, «Porshe Cayenne», «Bentley» с административными номерами и ломовыми ценами за квадратный метр элитными многоэтажками, безнадежно отбросив нас в почерневшие от времени и сырости нештукатуренные халупы.