скачать книгу бесплатно
– А, бадья? Сейчас принесём, – и они вдвоём
притащили бадейку.
Я, недолго думая, пристроилась на ней, подняв рубашонку. После они утащили её в угол.
– Девочки, а сколько мальчиков было со мной? Что они говорили, когда мы в поход уходили? Мы что, всё держали в тайне, собираясь бежать? – стала я осторожно выуживать информацию.
– Все боятся и молчат. Их за это не похвалят. Из вашей ватаги ушли все. Все десять мальчиков, – зашептались девочки, округлив глаза.
– Из моей? Я что, командовала взрослыми парнями? Они слушали меня? – это меня сильно потрясло.
Ужасу моему не было предела. Вот начудила, так начудила! А почему я? Это Селина–Викинг шалила. Да, а отвечать мне! Если сразу не пришибли, значит, поживу ещё. Но ведь и не лечили, думали, сама помру. Я и здесь поперёк всех пошла. Вылезла, выкарабкалась. Но я ведь не Селина! А как она появится? Тогда меня в рабство продадут. Полный пипец! Я снова заревела, и девки, перепугавшись, убежали, закрыв дверь.
Утром пришла кормилица и принесла полную тарелку всяких ягод. Здесь было немного малины, ежевики, тёрна, смородины и лесной клубники. Сверху лежал кусок хлеба. Недоставало сахара. Но это – больная тема здешних обитателей. По–моему, этого никто не видит.
– Матка, курка, яйко, млеко, давай–давай! Цукор, бутер, брот, давай–давай! – стала я вспоминать советские фильмы про войну.
Я бормотала это с полным ртом, глядя в тарелку. И вдруг услышала полный горечи, скорбно звучащий ответ:
– Найн цукор, найн брот, ништ аллес. Битте аллес эссен.
Я была в шоке. Она услышала моё бормотание и ответила. Я в школе учила английский – и везде ни бум–бум. Будет говорить, а я её не пойму. Следить надо за языком! Фильтровать базар!
Кормилица вскоре ушла, вновь пришли девки.
– Ваша кормилица утром в лес ходила, ягоды собирала для вас. Она вас любит, как свою дочь. Вы только родились, а она за неделю до вас родила сына, Юргеном назвала. Вот вас ей и отдали, освободив от остальных работ. Её из похода Конунг уже беремчатую привёз. Наши отцы привозят нам из походов рабов, они на нас даже глаза не могут поднять. А мы любого можем отлупить, оттаскать за волосы. Ваша тоже не подарок. Мы лупим её сына, а она закрывает его собой и шепчет: «Бейте, бейте». Так смешно, – смеясь, рассказывали они.
– Не «бейте, бейте», а «пожалуйста, не бейте», – зашипела я.
– Да какая нам разница, что там шепчет рабыня? – смеялись они, не замечая, как у меня портится настроение.
– А я тоже смотрела и смеялась? – спросила я, зверея.
– Нет, потом вы нас били, пока Конунг вас домой
не забрал, – перестали они смеяться.
– Идите отсюда, пока я вас снова не отлупила, – прошипела я.
Девки с грохотом убрались. А я снова легла. Зашла кормилица, и я спросила её, где мои вещи. Она пожала плечами.
– Где мне взять другие вещи? Не буду же я голая ходить? – возмутилась я.
Она ушла в угол комнаты и открыла огромный сундук. Я соскочила с топчана и чуть не лишилась дара речи. Чего тут только не было! Я вытаскивала и бросала на пол связки шкурок рыжих и чёрно–бурых лисиц, нутрий, белок, норок разных оттенков, шкуры рысей, медведя и волков. На дне лежали большими кусками отрезы парчи, бархата, шёлка очень тонкого белого, сорочечного материала. Посреди этого великолепия – шуба из рыжей лисы.
Я не ханжа, но всегда хотела иметь шубу из лисы. Но всегда либо не то блюдечко, либо не та каёмочка. Я села на всё это и заревела. Погладив меня по голове, она ушла к себе.
– Где мой беленький унитазик? Где моя мягонькая двуспальная кроватка? Где моя электрическая швейная машинка? – шептала я, захлёбываясь слезами.
Хотела шубу, зубки вставить, подбородок подтянуть? Всё есть, а одной ни к чему, похвастать не перед кем! Скромнее надо быть в желаниях, не сидела бы сейчас на краю планеты в одиночестве.
И я ещё громче заревела. А проревевшись, уснула.
– Так и ревёт? – спросила мать, а кормилица, соглашаясь, кивнула.
– Она у меня утром просила по–немецки хлеб, масло, курицу, яйца, – пожаловалась нянька.
– Что? По–немецки? Кто её учит пакостям? Кто учит её непослушанию? – возмутилась мать.
– Она говорила: «Давай, давай!» – шёпотом говорила нянька.
– Ужас! – мать в недоумении посмотрела на меня спящую.
Утром, как всегда, пришла кормилица и принесла еду – мясо с хлебом.
– Кто мне всё сошьёт? Кто красиво может на меня сшить? – спросила я, показывая на сундук.
– Вы есть, – и достала со дна сундука коробочку с нитками и иголку, которой раньше паруса шили в кино.
А ножницы меня добили. У нас и овец такими не стригут. Я достала сапоги и ботинки, они были очень велики. Кормилица оторвала два куска ткани и намотала на манер портянок. Что сама–то не додумалась? Они ещё болтались немного, но ходить можно. Всю неделю я кроила под руководством кормилицы. Следующие две недели шила. Последний раз я вручную шила в школе на уроках труда. Когда я спала, нянька ходила к матери показывать мои «самошитки». Первым делом я нашила панталон, здесь трусы ещё не носят. Нашила рубашек с рукавами и без. Шуба была безумно велика, и мне пришлось обрезать рукава и подол. Сделала шикарную безрукавку, из рукавов – меховые носки в ботинки, и из подола – шапку с ушками. Из бархата сшила наволочку, а сверху белую. Надоело носом солому ровнять. Мать только головой качала. Сшила два платья из бархата и две юбки вниз. Было относительно прилично. Теперь выйти было не стыдно. Обшила лисью безрукавку парчой, оставив капюшон. Из синего бархата сшила пару брючек. Я хоть и девочка, а от образа Викинга отрываться было нельзя. Мать на это ничего не говорила. Видимо, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не ревело. Нашив себе обновок, напялила их и села пореветь. Реветь тоже расхотелось.
– Домечталась, дура старая, теперь носи – не хочу, – шипела я себе под нос и пыталась пореветь.
Зашла мать и, увидев меня опять зарёванную, сказала:
– Завтра можешь выйти на улицу. Где ты слышала о яйцах, курах, сахаре, соли, масле? Кто тебе об этом говорит? Кормилица? Ты этого не должна знать. Это не говорится в нашем поселении, этого просто нет. Многое ты даже не пробовала, – подняла она мою голову за подбородок, заглядывая мне в глаза.
– Это точно, не кормилица. А кто сказал, не помню. Я сейчас многое не помню. Брат сказал, меня специально могли камнем по голове стукнуть, – увела я разговор в сторону от опасной темы.
– Такого не может быть, ты дочь Конунга, хозяина большого Рода Рыси. Отец просто убьёт каждого поднявшего на тебя руку или на галеры викингам продаст. А это хуже всего. Лучше сразу умереть. У тебя точно ничего не болит? Нянька говорит, ты часто плачешь. Что–то ещё хочешь? – спросила меня мать.
– Рыбки хочу всякой, а лучше солёной, – высказала я свою просьбу почти шёпотом.
– Ты никогда рыбу не ела. Рыбачила, рыбу носила, но никогда не ела, – недоумевала мать.
– Взрослею, наверно. Вкусы меняются, – пожала я плечами.
– Намучились мы с тобой. Думали, навсегда останешься Селиной–Викингом, – сказала мать, уходя.
Выйдя из дома, где жила её дочь, присела на скамью. Невольно вспомнила своё детство и то, что рассказали женщины, жившие с ней всё её детство рядом. Матери она не помнила. Говорили, что отец купил её у охотников, уже порченую. После женских дней на белье взял её и сказал, что, если родит сына, будет жить с ним одним домом, и он объявит её женой. Мать родила её, Хильду, но, как говорят, очень любила свою доченьку, до последних своих дней, больше всех своих четверых сыновей. Как только родился второй ребёнок, девочку выкинули из люльки в общий детский угол. За её жизнь теперь никто не отвечал. И если бы не забота матери, Хильда не выжила бы. Примерно в десять лет девочка и вовсе осталась сиротой. Отца она не интересовала до тех пор, пока не проявилась красота её матери. А мать, как говорят, ушла с охотниками в лес и не вернулась. Сгинула. Помимо неё, у него было ещё пять жён, и все они были не признаны, хоть и рожали сыновей исправно, а девок прятали под рогожкой, не показывая отцу. Вот они и бегали все, сестрички, как волчата. Кто что урвёт, то того и собственность. Драться и ругаться не смел никто. Все были приветливы и улыбчивы. Но каждый знал, с кем можно было пошутить, а кого трогать было нельзя. С раннего детства пошло то, что за неё стал заступаться один из братьев. Повзрослев, она брала его вещи на починку и стирку. Она также вязала и шила для него. Вопрос о том, что они будут вместе на всю жизнь, никогда не стоял. Произошло всё спонтанно – и напугало их. Но прошла неделя, и закрутилось всё с новой силой. На них не обращал никто особого внимания, и они поддались зову плоти. Нужно было идти к отцу за разрешением жить вместе, и зная, что это не понравится отцу, оттягивали момент. Ребёнок уже шевелился, и дальше нельзя было медлить. Промедление стоило любимому жизни, а ей – бесконечного рабства плоти. Смахнув горькую слезу, Хильда оглянулась вокруг. Не увидел ли кто момент слабости жены Конунга? Горестно вздохнув, она поднялась с лавки, стряхнула с фартучка пыль воспоминаний и пошла отдавать распоряжения. Утром, выйдя во двор, чуть не упала от зловония, царившего в селении. Возле каждой лачуги копошились свиньи, куры, козы, дети. Любая хозяйка могла выйти и просто вылить во двор помои. Кто успел, тот и сыт. У меня засвербило в носу и захотелось чихнуть. Мать стояла ко мне спиной и ощипывала петуха. Ветер носил пух и перья по всему селению. Проткнув тушку птицы железным прутом, сунула его в огонь. Опалив и даже не обмыв, скинула в чан с едой на костре. Не вымыв рук, стала месить тесто на грязном столе. Лучше бы я оставалась в неведении. Ветер с залива выстудил неокрепшее тельце, и я поспешила за безрукавкой. В комнате суетились девки, примеряя мои «самошитки». Они открыли сундук и всё вытащили, рассматривая и качая головами.
– Что вы тут делаете, шкурки паршивые? Кто разрешил? – я, зайдя, закрыла дверь на засов и взяла в руки палку.
Лупила, пока не заревели. Только потом их пинками выгнала.
– Ты на улицу сегодня не вышла. Тебя то не загонишь, то не выгонишь, – сказала мать, входя ко мне с рыбой на деревяшке.
– Я выходила и видела, как ты еду готовишь. Почему ты выполняешь эту грязную работу сама? У вас столько рабов. Они могли бы готовить, – начала я мучивший меня разговор.
– Что ты, нельзя! Они перетравят нас, – с ужасом сказала она.
– Неправда, у них есть семьи и детей много. Им есть что терять. А я замёрзла и вернулась в комнату. Тут девки роются в моих вещах, меряют. Пока отлупила, выходить расхотелось.
– Кто разрешил? Кто надоумил? – закричала она, соскакивая в гневе с моего топчана.
– Мамочка, это мои вещи, почему они роются в
них? – вновь стала я оправдываться, со слезами и гневом в голосе.
– Я не о тебе. Кто им позволил входить в комнату дочери Конунга? – возмутилась она.
– Я думала, ты им сказала присматривать за мной, выспрашивать. Они каждый день во время моего заключения у меня отирались, – с огромным удовольствием я их сдала матери.
– Так вот откуда грязь течёт! Вот кто против Конунга дочь настраивает. Вот кто у нас умный и смелый, – и мать, повернувшись, ушла.
2 глава
Утром меня разбудили крики и визги с площади, где вчера мать готовила пищу на костре. Одевшись, я хотела выйти и посмотреть, но не смогла. Я была закрыта. Тогда, поставив на топчан табурет, залезла посмотреть в окно, что происходит. Мне это не понравилось. Посреди площади были вкопаны два столба, к ним привязаны две молодые девки. Они были голые, и их пороли. Мать что–то говорила народу, столпившемуся вокруг девок. Бабы выли вместе с девками. У причала стояли две большие лодки, и как только девок перестали пороть, их тут же забрали мужики в звериных шкурах. Они перерезали верёвки на руках и, перекинув их на плечи, утащили в свои лодки. Тут же ушли.
– Мамочка куда девок забрали? Может, их ещё можно выкупить? – кинулась с вопросами к матери, как только меня открыли.
– Зачем их выкупать? Я их охотникам продала. Очень уж любопытные стали. Я им хотела языки отрезать и руки переломать, а тут и охотники подошли. Зачем товар портить? А выпороть надо было. Тем более товар надо было показать. Я видела, товар понравился, и их за мысом сразу же и покроют. Если девка, стреляют в воздух. Если порченая, бросят там же. Через три дня придёт. Тогда её викингам для баловства продадим. Но родные слышали два выстрела. Будем ждать две лодки убоины и две лодки рыбы по договору за обоих.
– Я не хочу замуж. Мне Легонта надо ждать, – прошептала я с ужасом.
– Забудь свою фантазию. Легонт скоро женится на младшей дочери Конунга Рода Барсука. Ждут её пятнадцатилетие. В лагуне у Барсуков строят флот для походов. Мы с ужасом ждём этого события и готовимся дать последний в нашей жизни бой. Думаем, начнут с нас. Мы девочек дочерей Конунгов ничему не учим. Войдут в другой Род, там всему научат, чтоб не переучивать. В каждом Роду – свои порядки. Всем заправляет жена Конунга. Главный Конунг. Её могут только обучать и подсказывать. А как уж она поведёт себя, ей и Конунг не перечит в домашних делах. Мне пришлось туго. Поэтому девочкам в доме матери прощают всё. Они ещё натерпятся в новой семье, – вздохнула она, вспомнив что–то своё.
Лицо матери при этих словах потемнело, и она спрятала глаза, опустив лицо. Это были, видимо, не очень приятные воспоминания. Уголком головного платка она вытерла выступившую слезу и скорбно утёрла губы. Она стояла несколько минут и смотрела в окно. Но, спохватившись, быстро глянула на меня и вышла. Мне это не понравилось, уж слишком скорбно она смотрела.
Я ходила ей помогать. На меня смотрело всё селение с удивлением. Мои руки ловко теребили птицу, чистили овощи, мыли и прибирали столы. Я перечистила все разделочные доски. Показала, как можно заточить затупившиеся ножи. Стала привлекать к работам на кухне рабынь.
– Мама, а откуда прибыла к нам моя няня? У неё такой странный выговор, – однажды спросила я мать.
– А это отец её где–то с корабля снял. Как она рассказывала, она очень знатного рода, была замужем, но у неё умер отец, которого оставил в нищете её муж, и она ехала хоронить его. Она говорила, что была дочерью одного богатого еврея–ростовщика, сколотившего большой капитал. К ней сватались многие богатые люди. Но ей никто не нравился. Она всем отказывала. Отец одевал и обувал её, как принцессу. Для неё заказывались за морем лучшие ткани, и две швеи трудились над её нарядами. Однажды, зайдя в лавку к отцу, увидела красивого мужчину. А он узнал, что она дочь ростовщика, и соблазнил её. Отец умолял её не выходить замуж за этого проходимца. Но она не послушалась и бежала из дома. Этот красавчик вскружил ей голову сладкими речами и обещаньями. Привычная получать от отца всё обещанное, она и не поняла, что её нагло обманывает соблазнитель. Они тайно обвенчались, и она узнала, что беременна. Муж поехал к её отцу и обманом заставил переписать документы на дом и лавку на него как на мужа дочери. После отъезда зятя старик узнал, что проныра всё продал и вернул друзьям долги. Отца выкинули из родного дома, а дочь верила словам мужа, что отец жив и здоров. Соседи написали ей о смерти старика от голода. Закатив скандал, она собралась в дорогу. Муж не дал ей ни копейки, заявив, что он и так её кормит из милости, она не нужна ему, и их связывает только нерожденный ребёнок. Она продала свои драгоценности, о которых не знал муж, и уговорила капитана взять её до родного города, заплатив за проезд. В пути на них напал отец, так она у нас и появилась. Она была чистенькой и приятной. Я уже была беременна тобой, на последних сроках. Она мне помогала. Я не обижала её. Вскоре она родила, а после я родила тебя. Дела по Роду не оставляли мне лишнего времени, и я взяла её для тебя кормилицей. Она была старательной. Ты и её сын были всегда чистыми и ухоженными. Она всегда отдавала тебе лучшие кусочки и ягоды. Ты для неё – как дочь. Она же шила тебе маленькие вещички, наряжая тебя, как куколку. – рассказала мать историю моей няньки,
3 глава
Впервые Конунг Рода Розовой цапли вышел на берег, где женой Конунга Рода Рыси жила его дочь Хильда. Единственная из множества его детей, эта девка добилась такого высокого места в жизни. А как начиналось? Пришлось убить сына, подававшего признаки большого воина и добытчика. Досада вновь заколотилась в его груди. Не сумев справиться с нахлынувшими эмоциями, он шагнул в дом, где ему определили место за праздничным столом.
Он и не смотрел по сторонам, когда шёл, а мог бы натолкнуться на два взгляда, с ненавистью смотревшие на него.
Взгляд хозяина Рода Рыси вскоре размылся, не видя перед собой угрозу в виде дряхлеющего старика, и стал скорее заинтересованным. Сев за столы, выставили угощения, и начались обыденные разговоры о детях, припасах, погоде, врагах. Старую Цаплю тоже волновал союз Медведя и Барсука. Это была большая угроза. Особенно то, что вступал в клан новый, молодой Конунг, и по слухам, он своей кровожадностью и жестокостью переплюнет своего родителя Медведя. Вскоре гости наелись, напились, наговорились, следовало обдумать предложение о взаимовыручке. Сидя в кресле Конунга Рода Рыси и глядя на свою снующую у столов жену, он невольно вспомнил её, ещё юную и безумно красивую девушку.
В то лето потерялись два струга, в которых ушли все мужчины на промысел. Берег Рода Рыси опустел и затих. Не вернулись они и к зиме. Кое–как перезимовав, оставшийся старшим в огромной семье Отим, он, которому по раскладу никогда не светила роль главы клана, а теперь свалилась на голову, решил идти искать. Так он прибыл с расспросами в Род Розовой Цапли, где и увидел её. Темноглазая красавица разворошила все его внутренности, теперь в думы об отце пятидесяти мужчин пропавшего Рода вклинивался образ этой девушки. На второй год, когда Род ещё ждал пропавших без вести, проплывающие рыбаки рассказали, что видели у дальних островов, куда никто не ходит из–за подводных камней, остов двух стругов. Собрав оставшихся юнцов, занявших места своих отцов в Роду, спустили лодки на воду. Они плыли туда, уже ожидая увидеть своих родственников. За два года стихия моря не пощадила никого. На камнях у берега застряли два струга. Ещё можно было узнать раскраску и вырезанный барельеф Рода Рыси. Да, это были остатки Рода Рыси. Море прибрало тела мужчин и снаряжение. Почтили память погибших и вернулись домой. Во главе Рода встал единственный потомок главы Рода. Пришедшая мать, как только окончился срок траура, назначила смотрины для девушки, которая должна стать женой Конунга. Он, собрав дружину, вернулся в Род Розовой цапли за обещанной в разговоре за столом девушкой. В то время, когда он искал струги и приезжал с поисками следов отца, сидя за столом, старик обещал молодому человеку самую красивую девушку Рода. Рысь указал старику на Хильду. Приехавшие гости увидели беременную молодую женщину и мужчину рядом, нежно обнимавшего её. Цапля в гневе убил своего племянника, который переступил запрет взаимностей внутри семьи. Рысь, униженный в своих чувствах, не смог отказаться от красавицы и, сжав зубы, велел завернуть потерявшую сознание от горя женщину в шкуру и отнести на струг. За такие дела убивают и женщин, не давая жить потомству. После родов её придушили бы по приказу отца. Так что он, как ни крути, спас её, неблагодарную. Любви в её теле и глазах он так и не увидел. Любил и ненавидел…
Прошёл месяц после карцера, и я вновь наказана.
Дед – отец моей матери – приезжал. Его посадили рядом со мной за стол. А он стал вонючие ветры пускать. Я назвала его «Козёл Вонючий». Меня из–за стола мать вывела. Я же ещё и виновата…
– Мы решили: тебе незачем с челядью знаться. Ты и одна знаешь, чем тебе заняться, – сказала мать, ведя меня за руку в мою комнату.
– Мамочка, зачем девок так рано замуж отдали? Они же ещё маленькие девочки. Какие из них жёны и матери? Они и забеременеть не смогут. Им двенадцать–тринадцать лет. И вообще, они могут погибнуть, – пожалела я девок.
– У нас рано отдают замуж девок–простолюдинок, мужикам в семьи. Хороший мужик на островах может прокормить до пяти жён. Поколачивает их от полноты чувств. Он хозяин и господин. Хочет – залюбит до смерти. Хочет – продаст за вещи или еду, если хватать не будет. Беременных не трогает. Это его Род. Если за год не забеременеет, будет на ночь ставить возле постели, чтоб училась, когда других будет покрывать. Если не понесёт за год, может отдать морякам, чтоб расшевелили. Если девка справная, оставит в роду, для гостей. А может и обменяться. Это его право. Он её купил. Это его товар, – тихо говорила она, помогая мне раздеться для сна.
– А со мной как будет? Меня тоже продадите? – спросила я, уже лёжа в постели.
– Ты у нас родовитая. Но наш Род не очень богат. Для тебя не нашлось пары. В то время всё девок рожали. Год–два ещё в запасе есть. Да и покрывать родовитую можно в пятнадцать лет. Кто ослушается, того могут покалечить, отрубив руку. А если родовитую, не дай Всевышний, ссильничают в любом возрасте, и она заявит, то всю семью в рабы продают. Самого насильника оскопят и метку на лоб ставят, что он доступен любому для соития, – сказала она, присев на топчан и гладя меня по волосам.
– Мамочка, так у меня есть запас времени, и я ещё поживу с вами! – закричала я, прижимаясь к матери.
– Не обольщайся! Любой родовитый, если заявит желание взять тебя в жёны, станет твоим мужем. Будет принят как лучший гость, и ты уйдёшь с ним. В его дом и Род. Даже старик, – погрозила она мне пальцем, хмурясь.
– Но тогда ему придётся кормить меня до пятнадцати, – предположила я, успокаиваясь.
– На теле женщины ещё два отверстия, и там нет запретов. Там нет девственности. Все наши законы можно обойти, – сказала она, вставая, чтобы уйти.
– Тогда что называется изнасилованием? – удивилась я.
– Все то, что не понравится, и ты сможешь это доказать, – махнула на меня рукой мать.
– А как доказать–то? – ещё больше возмутилась я, в недоумении садясь в постели.
– Рассказать об особенностях строения мужского достоинства, – сказала она, уже стоя в дверях.
– Ну да, есть тут время, когда разглядывать, они ведь тоже не дураки всё показывать и рассказывать, – забубнила я.
– Изловчись, оторви кусок одежды или оцарапай. Укуси сильно, укус долго не проходит. Если хочешь наказать – выкрутишься, – сказала мать, улыбнувшись, хоть это было не смешно.
– Заявить может каждая женщина, придя на совет к старейшинам Рода или Конунгу. Но ещё и доказать надо, а это не легко. Думаю, тебе это не понадобится. Кто тебя тронет, я ему не позавидую, – уже открыто засмеялась мать своим словам.
Мне стало горько от её слов. Видимо, от матерей здесь не дождёшься помощи и сочувствия. Нужно самой как–то выкручиваться.
4 глава
В это время Род Медведей готовился к свадьбе. Сын Конунга Рода Медведей Легонт брал в жёны младшую дочь Конунга Рода Барсука Олию. Но случилось непредвиденное! Род Барсуков решил завоевать Род Медведя во время высадки со стругов. С ними должна была плыть и невеста, для соединения с Легонтом. Но для битвы невесту оставили в селе. До этого Род Медведя строил флот из пяти стругов, мечтая завоевать для молодых земли, припасы, скот, рабов. Это был поистине самый сильный союз. Род Рыси, где я жила, ждал последнего часа в этом мире. На стругах–новоделах работали рабы Рода Медведей. Они и кормили своих рабов сами, таская еду через лес. У Барсуков была удобная гавань для постройки и спуска судов. Здесь, в сараях, жили все мастера–корабельщики. У Барсуков не было ничего, кроме призрачной Девы. Легонту один раз показали маленькую и перепуганную девочку. Он только хмыкнул. Отцы Конунги не раз ходили вместе в набеги и знали друг друга не понаслышке. Вот и наступили день спуска стругов на воду и предстоящая свадебная церемония – отплытие невесты к Мужу.
– Я предлагаю рабам Рода Медведя избавление от рабского ошейника, если вы поможете нам завоевать ваш Род. Завтра мы дадим бой. Вы должны решиться и сказать мне, кто идёт со мной, а кто против меня. Остальных убью. Окружить всех, никого не выпускать. Даю время до утра, – сказал Конунг Барсуков.
Рабы Рода Медведя решили схитрить и условно согласиться, отправив в Род посыльных с плохими вестями. За ночь руками вырыли небольшой лаз и протолкнули самых маленьких кормильцев–едоносов. Они пробрались, пока мужики отвлекли стражу дракой. Путь в Род Медведей был знаком, и они быстро добежали. Им не поверили, но пороть не стали, закрыв сарай. На мыс, возле которого будут проплывать струги, отправились разведчики во главе с Легонтом. Затаившись, они отчётливо слышали, как вчерашние друзья и братья делили добро и женщин. Они плохо отзывались о семье Легонта, об отце и грязно смеялись, продумывая сюжеты нападения. Легонт еле сдержался, но прибавил красок в рассказе. Пятеро спутников подтвердили рассказ.
Решено было встречать струги по одному и уводить молодцев в сарай под свадебные песнопения. Там их будут встречать, вязать и укладывать штабелями, заткнув рот кляпом. Вскоре показались и струги. Рабы Рода Медведя тут же получали вольную, с них снимали рабские ошейники. Рабы Рода Барсука отводились в загон для скота. Всех морячков уже проводили в сарай, и ничего не происходило. Старый Барсук тяжело сошёл на берег. Вокруг него стояли особо приближённые. К нему навстречу шли, смеясь и дурачась, подталкивая друг друга, Отец Медведь и Легонт.
– Что же ты невесту не привёз? Мы бы её прямо тут и покрыли, прямо у тебя под ногами. Проходи, коль не боишься! – закричал Медведь, ухмыляясь.
– Чего ж мне друзей бояться? А невеста что–то прихворнула, переволновалась, наверно. Девка молодая, что с неё взять? Я сейчас за ней схожу, – хотел вернуться на струг сват-Барсук.
– Да ты, сват, не гоношись, Легонт сходит за ней и покроет не раз, а потом морячкам на забаву отдаст – как ты мечтал с моим Родом сотворить. Ан не вышло. Промахнулся ты, паря! – Медведь со всего размаха ударил Барсука в лицо.
