скачать книгу бесплатно
– Тебе известно, что у нас с Катей был серьезный разговор? – спросил Андрей.
– Я видел, в каком ты был состоянии на свадьбе, и сделал определенный вывод, что ты о Катиной проблеме ничего не знал. Естественно, что после этого у вас с Катей должен был состояться серьезный разговор. Я буду очень рад, если ты мне скажешь, что у вас закончилось все мирно и любовно.
– Да, Славик, разговор у нас с Катей был. Все выяснили. Сейчас никаких проблем. Собрались в загс. Пришел за тобой.
– Я вас ждал и очень переживал за вас. Но был уверен, что вы преодолеете этот, по сути, мелкий штрих, относящийся к ее здоровью. Мне очень понравился смелый, можно сказать, даже дерзкий и в то же время нежный поступок Кати – общение с медведем. Для женщины это подвиг. В этих местах медведи не новинка, но и люди, и медведи стараются напрямую не сталкиваться, потому что никто не знает, как он себя может повести. Если медведь уляжется под дверью, то его отгоняют выстрелом. Конечно, в медведя здесь стрелять никто не будет, за исключением случаев нападения. Но я такой случай помню только один. И то там был виновен человек – он медведя спровоцировал. А ты знаешь, Андрей, почему медведь так нежно отнесся к Кате?
– Нет, конечно, – сказал Андрей.
– Потому что от Кати распространялся приятный, нежный запах французских духов. Кажется, «Черная магия». Вот косолапый долго и принюхивался. Хотел разобраться, съедобное это существо или нет. Медведей интересуют только два объекта – съедобный и несъедобный. На съедобный объект они нападают и съедают, а несъедобный его не интересует, даже если он пахнет французскими духами. В данном случае медведь пришел к выводу, что Катя, хотя и сильно пахучая, но несъедобная. Не исключено, что он в Катю даже влюбился. А тут еще и два ствола с форточки – медведь решил Кате повиноваться. За свое медвежье благородство косолапый получил вознаграждение от тебя – шоколад. Когда Катя рвалась к медведю, я внимательно наблюдал за вами. Если бы ты с Катей к медведю не вышел, то я бы вышел обязательно.
– Я вышел с Катей потому, – говорит Андрей, – что, во-первых, Катя моя жена, и я обязан ее защитить; во-вторых, я видел в медведе достойного противника. Для меня было делом чести вступить с ним в поединок, конечно, в случае агрессии с его стороны. За Катю этой животине я бы голову открутил!
– Не сомневаюсь! – сказал Славик. – Я, конечно, медведю не противник, но пока бы медведь со мной возился, Катя могла бы спастись. Катя для меня значит многое – она мне как дочь.
– Значит, мы с тобой родственники, Славик. Идем быстрее, Катя уже заждалась.
Катя, одетая, уже топталась возле окна, поджидая Андрея и Славика. Она была счастлива. Она сумела обуздать этого норовистого хищника. Ее план подходил к концу. «После загса, – думает Катя, – закажем билеты. Отдохнем. Устроим небольшой вечер проводов. Сразу дам маме телеграмму, что приезжаем вместе. Пусть мама порадуется за меня». Катя посмотрела в окно. Андрей и Славик уже подходили к дому. Она вышла навстречу, поздоровалась и обнялась со Славиком, поцеловалась с Андреем, и они направились в сторону загса.
Церемония прошла очень быстро: заявление, поздравление, по штампу в паспорта, по фужеру шампанского и домой. Оказывается, Славик был уверен, что у Кати и Андрея все получится, и в клубе с самого утра кипела работа по подготовке к проводам. Славик заказал билеты на рейс Воркута – Москва. Пир начался в шесть-семь часов по московскому времени. Пришли все, кто был вчера. Пили, гуляли, пели песни, танцевали, поздравляли молодоженов. Были вопросы: почему сначала гулянье, а потом регистрация брака? Как-то наоборот. Славик объяснил, что у народа майя был такой обычай – если за время гуляния невесту не украдут, то можно поздравить и благословить. Конечно, пример приведен хотя и невпопад, но все остались довольны. Номер «Амазонка» был пропущен. Катин «клиент» спрятался на два-три месяца.
Где-то к полуночи на проводы пришел косолапый. То ли ему понравилась невеста, то ли запах «Черной магии», то ли шоколад Андрея. По окончании веселья Катя изъявила желание попрощаться с мишкой. Вышли вместе с Андреем. Славик на всякий случай взял мишку на прицел в форточку. Когда Катя и Андрей вышли, косолапый встал. Катя и Андрей подошли к нему. Катя взяла косолапого за морду двумя руками и стала его гладить. Потом прижалась к его морде своим лицом.
– Что, косолапенький, тоже пришел провожать? Спасибо за внимание и за то, что ты меня не съел. Можешь нюхать меня, сколько хочешь, только меня не ешь, и мы с тобой расстанемся друзьями. Может быть, когда-нибудь приеду. А сейчас я оставлю о себе память. Она будет с тобой долгие годы. Ты будешь нюхать и вспоминать меня.
Катя вытащила из кармана флакончик духов – Черной магии, и аккуратно подушила медведя.
– Прощай, дорогой. Мы уезжаем.
Катя на прощание потрепала медведя за ухо, потом за нос. Андрей всунул в пасть медведя одну за другой две плитки шоколада, погладил по огромной бычьей голове, и вместе с Катей зашел в дом. Остатками духов Катя подушила всех женщин. Андрей оставил мужчинам оставшийся у него французский коньяк. К дому провожали все. Когда гости вышли из клуба, мишка отошел в сторону метров на двадцать и смотрел вслед уходящим, пока те не скрылись из вида.
Утром Катя, Андрей, Славик и десяток новых друзей отправились на вокзал. Мороз давил под двадцать. Дул сильный ветер. Снег несло лавиной. Но по арктическим меркам – это теплынь. На улице полная темень – обычная арктическая погода. Провожать пришли все, кто был свободен от работы. Отправились на вокзал. Вокзал представлял собой железнодорожный вагон с автономным угольным отоплением. Зашли в вокзал-вагон – тепло, уютно. Пассажиров было человек пять. Андрей предложил на посошок. Здесь Катя впервые напомнила, кто старший в доме:
– Андрейка, не слишком ли часто!
Андрей одной рукой обнял Катю за плечо, прижал к себе:
– Как скажешь, дорогая.
Пока подошел поезд, успели налить по три раза. Всех провожающих уже знали по именам. Расставались, как старые друзья. Поезд состоял из одного пассажирского вагона и нескольких вагонов с углем. Посадка завершилась очень быстро. Славик попрощался с Андреем. Долго прощался с Катей, давал наставления, передавал низкий поклон папе и маме, дяде Петру Ильичу и остался с провожающими. В вагоне было тепло и уютно. Поезд тронулся. Провожающие что-то кричали, махали руками. Катя долго смотрела в окно, надеясь увидеть своего белого косолапого друга. Он был для Кати не простой медведь. Он был полноправным участником ее шоу. Когда Катя оказалась в тупиковой ситуации, и ее план мог рухнуть, не начавшись, мишка ее сильно выручил. Номер с мишкой дал толчок всему шоу и благополучный исход всему плану. После чего все пошло как по маслу. За такую услугу мишке было положено по крайней мере мешок шоколада. Кате даже стало стыдно за такое неуважительное отношение к медведю. Для такого гиганта две шоколадки «Красная Москва» – оскорбительно.
Еще совсем недавно Катя ехала в Хальмер-Ю полная тревог и с мизерной надеждой на успех. Ей тогда было страшно подумать, что совсем скоро Андрей может поехать обратно в Москву один. А она останется здесь, в Хальмер-Ю, в глубоких снегах, на берегу Карского моря, презренная, незаслуженно обиженная, отвергнутая. Катя хорошо помнит, как в Оренбурге на вокзале мама шепнула на ухо. «Включи мозг, обаяние, пожертвуй телом, но без Андрея не приезжай».
Катю тешила тогда лишь одна перспектива, что рядом с нею будет красивый, известный и всеми уважаемый человек – Славик, в которого она влюблена с детства. Но кем он ей будет – папой или мужем? В этом она еще не разобралась. Да, ей тогда было все равно. Главное, что Славик знал все о ее маме и о ней самой и воспринимал это все вполне нормально, не смешивая болезнь с моралью. А сейчас Катя счастлива. Она выиграла сражение в неравном бою. Она переломила этого красавчика-гиганта, перетащила на свою сторону. И она вместе с ним едет домой, в Москву. Дома она, несомненно, расскажет родителям о своих походах, о своем шоу, о белом косолапом друге и о том, как он ей помог. В каком состоянии был Андрей, когда увидел ее в обнаженном виде среди незнакомых людей. Как Андрей понял ее и ради нее отказался от генеральских погон и даже попросил прощения. Конечно, Катя знает, что там будет все: и смех, и слезы – от счастья и восторга, от ее смелости и триумфальной победы. А сейчас она едет домой в счастье и радости. У нее выросли крылья, она летит.
«Прощай, Хальмер-Ю, – про себя проговорила Катя. – Ты принес мне счастье и красивого мужа. Все тревоги и сомнения позади. Он меня любит. Теперь он мой навсегда. Прощай, мой дорогой Славик, я люблю тебя! Ты сделал меня счастливой! Если бы я не влюбилась в Андрея, я бы навсегда осталась с тобой в этом суровом райском уголке».
На глазах у Кати появились слезы.
– Ты, что, Катенька, плачешь? – с волнением спросил Андрей.
– Да, я плачу от счастья.
– А я, Катя, от счастья не плачу, а лечу. Любовь к тебе дала мне крылья!
– Значит, мы с тобой с крыльями, и оба летим. Любовь окрыляет человека, – ответила Катя.
За окном было темно. Сильный ветер со снегом, вперемешку с паровозным дымом залепливал окна. Расстояние от Хальмер-Ю до Воркуты чуть больше семидесяти километров, но ехать пришлось очень долго. Железнодорожные пути занесло метровыми сугробами снега. Поезд шел медленно. На некоторых участках приходилось сдавать назад, набирать скорость, пробиваться сквозь сугробы. Андрей сел рядом с Катей, прижал ее к себе и в раздумьях о скорой встрече с родными оба уснули.
Андрей проснулся от похлопывания по плечу. Раскрыл глаза. Возле него стоит мужчина:
– Просыпайтесь, ребята! Приехали – Воркута!
Андрей разбудил Катю. Ребята собрали вещи, вышли из вагона. На улице ветер, метель. После теплого вагона и после сна на улице показалось неуютно. К вокзалу изредка подъезжали такси с отъезжающими и провожающими. На улице никто не задерживался, старались быстрее спрятаться в здании вокзала. Ребята тоже быстро зашли в помещение. Вокзал небольшой, уставлен резными фанерными диванами с высокими спинками. В углу стояла «контрамарка», от которой несло жаром. Людей на вокзале было мало. Все старались приезжать так, чтобы сразу идти на посадку. С вокзала Катя дала родителям телеграмму: «Приезжаем с Андреем. Встречайте». До отправки поезда оставалось около шести часов. Ребята выпили горячий кофе, тонус сразу поднялся. Потянуло на разговоры.
Юля, получив телеграмму, захлопала в ладоши, слезы полились ручьем:
– Я знала, я знала, что у Кати все получится. Она красавица! Она умница! Ей нет равных во всей Москве, да что – в Москве! Во всем мире! – с телеграммой над головой Юля подбежала к мужу.
– Я же тебе сколько раз говорил, дорогая, что Андрей человек исключительной чести. У него благородное сердце. Он знает, что такое нужда, страдание и одиночество. И потом, мы Катю отдаем не в нагрузку – она красавица, она интеллектуал. По известным причинам она отказала десятку лучшим поклонникам Москвы. Тем не менее я, Юля, очень счастлив, что Катя встретилась и сошлась с Андреем. Андрей лучше всех – он солдат, он командир, умный, сильный, смелый, красивый. Я перед ним в большом долгу и люблю его как сына.
– Да-да, дорогой, я сама влюбилась в него с первого взгляда. Не будь у нас дочки… Перед ним не устоит ни одна женщина. «Конечно, – сказал Толя, – сердцу не прикажешь».
Катя села поближе к Андрею, прижалась к нему, положив голову ему на грудь. Андрей закрыл ее правое плечо своей огромной ладонью, периодически прижимая Катю сильнее к себе или потихоньку похлопывая по плечу, как бы говоря ей: я тебя люблю, чувствую и охраняю. И действительно, Андрей был счастлив, что сумел правильно оценить ситуацию и не пошел на разрыв с Катей. Он не представлял себе, как бы сейчас сидел здесь один без Кати, а его сердце рвалось к ней. Он был доволен собой, что не сделал эту роковую ошибку. Достаточно было сказать Кате: нет! Это и был бы момент невозврата. Даже если бы через пять минут Андрей передумал, Катя бы его не приняла. Тогда пришлось бы ее уговаривать, просить прощения. Но такое поведение у Кати вызвало бы отвращение. Вместо сильного боевого и любимого мужчины она бы увидела огромную кучу ничтожества, которое в пять-десять минут может менять свои решения, свои чувства и предать в любой момент. С ничтожеством Катя жить не будет.
Катю занимали те же мысли. Она была счастлива, что Андрей ее понял и не пошел на разрыв. Что все обошлось разговором. Это говорит о том, что Андрей ее любит и ради нее готов на все. Катя все крепче прижималась к Андрею, и в мыслях было только одно: «Теперь он мой навсегда, на всю жизнь. Теперь никто и ничто нас не разлучит».
– Я правильно думаю, Андрей?
– Конечно, правильно, – ответил Андрей.
Даже если бы Андрей не знал, о чем думает Катя, он все равно сказал бы: «правильно», потому что Андрей знал, что Катя может думать только о хорошем, а раз о хорошем, значит – правильно.
– А ты о чем думаешь, Андрей?
– Я думаю о том же, что и ты. Если бы я думал о чем-нибудь другом, то я не смог бы угадать, о чем думаешь ты. Мне кажется, что мы оба думаем о том, что так хорошо получилось, что я тебя правильно понял. И теперь мы навсегда останемся вместе. И что ты нашла достаточно аргументов и помогла мне все правильно понять. В итоге сейчас мы вместе, и оба счастливы. А могли бы быть врозь, и оба страдать, притом долгие годы.
– Я чувствую, что у тебя есть ко мне вопросы по поводу некоторых обстоятельств, – сказала Катя.
– Конечно, есть, – ответил Андрей, – но эти вопросы в данное время уже не имеют жизненно важного значения. Например, внезапный выезд из Москвы, поездка в Оренбург, а потом в Заполярье. Визит таинственного человека с пакетом в Инте. Все это было непонятно и наводило на разные мысли и даже пугало. Но после твоего «шоу» стало все понятно и сейчас не имеет значения. Но вот есть два вопроса, которые представляют исключительно чистый интерес. Первый: твои родители – папа и мама знали о том, что мы с тобой договорились вместе уезжать в Оренбург, но не проводили тебя даже на вокзал. Даже не вышли с тобой на улицу! Ты стояла у подъезда одна с вещами, как сирота, – ни друзей, ни подруг. Сослалась на болезнь папы.
Второе. Судя по всему, вы со Славиком встретились впервые в жизни либо расстались в далеком детстве. Но относитесь друг к другу так, как будто вы школьные товарищи. Хотя по этикету ты должна называть Славика на «Вы». Конечно, Катя, если не хочешь или нельзя, то можешь не отвечать.
– Но почему же! На первый вопрос: почему меня родители не провожали – я тебе ответить не могу. Так как я сама не знаю. Я сама долго думала над этим вопросом, но ответа не нашла. Мне кажется, что здесь что-то глубоко личное папы. Но я думаю, что по приезду домой это личное будет раскрыто.
На второй вопрос, что касается Славика, я отвечу сейчас. Но это будет не ответ, а целый рассказ, в котором нужно раскрыть целую историческую эпоху и судьбы многих людей. До отправки поезда еще очень долго, если есть желание и хватит терпения – могу рассказать.
– Рассказывай, Катя. Я буду слушать очень внимательно.
– Так вот, слушай, Андрей. Папа и мама Славика были Коми, или, как их называют – зыряне. Жили в тундре. Занимались оленеводством.
Славик родился в чуме. До семи лет помогал родителям, осваивал сложную жизнь оленеводов. Потом интернат, школа. Когда Славику исполнилось семь лет, его отправили, уже как сына кочевников, учиться в Ухту. В Ухте он закончил десять классов. И вернулся в чум к своим родителям. Два года пас оленей и помогал старикам. Потом армия. Служить попал в специальные войска охраны особо важных объектов. Мой папа в то время работал главным конструктором реактивных истребителей. Там Славик случайно встретился с папой. По разговорам папа оценил Славика как способного молодого человека. Пригласил на собеседование, где выяснилось, что Славик не просто способен, он исключительно одаренный парень.
Папа предложил ему поступить учиться в авиационный институт. К этому времени Славик уже прослужил один год. Это давало ему юридическую возможность для поступления. Славик согласился. Папа и командир военной части написали ему хорошую рекомендацию. Славик успешно сдал экзамены. Институт закончил с красным дипломом. Папа тут же пригласил его к себе. Через два года Славик защитил кандидатскую. Стал помощником главного конструктора, то есть помощником папы. Папа ценил Славика очень высоко. Славик внес немалый вклад в усовершенствование реактивных самолетов. Может, работал бы до сих пор, если бы не одно обстоятельство.
– И что же это за обстоятельство? – спросил Андрей.
– Однажды, это было давно, еще до моего рождения, – продолжила Катя, – организовали небольшой вечер в связи с успешным завершением работы с истребителем нового поколения. На вечер были приглашены с женами все, кто принимал участие в разработке двигателя, и, конечно, мой папа с мамой. Получив пригласительную открытку, мама долго вертела ее в руках, долго разглядывала что-то, раздумывая, и наконец сказала:
– Знаешь, Толик, у меня к этому мероприятию какое-то отталкивающее чувство. Мое сердце чувствует, что там возникнет что-то нехорошее – какой-то скандал или, может, даже какое-то бедствие. Нам лучше воздержаться – сослаться на болезнь. Короче говоря – что-нибудь придумать. Но папа был непреклонен. У него были свои аргументы и довольно веские – он главный конструктор.
Папа сказал:
– Этот вечер без меня все равно что свадьба без жениха. Представь себе, Юля, со свадьбы жених удрал, невеста стоит одна, а толпа хлопает в ладони и кричит – горько! Кроме того, я числюсь среди награжденных и должен произносить речь. Даже, Юля, если я буду в реанимации, меня должны принести туда на носилках. Фактически, Юля, мы срываем торжество. Там будут как минимум замминистра обороны, командующий военно-воздушными войсками СССР. Будут вручать ордена, медали, почетные грамоты, премии, звания и прочее. Там произойти ничего не может. Все будет происходить на территории завода. Ты знаешь, что туда не пролетит даже муха. Посторонних людей там не будет. Просто, Юля, ты плохо себя чувствуешь.
Мама предложила папе идти одному, но папа категорически возразил.
– Идти одному, – сказал папа, – все равно что идти на костылях. И, потом, Юля, мы с тобой вдвоем трудились, вдвоем рано вставали и поздно ложились, сутками просиживали за схемами и чертежами, создавая боевую авиацию, чтобы защитить нашу страну от внешних врагов, чтобы не разрушали наши города и не убивали миллионы наших людей, как это было в прошлую войну. А как идти на торжества в честь нашего трудового подвига, ты посылаешь меня одного. Это, Юля, нечестно!
Мама с удивлением посмотрела на папу:
– Толик, ты это о чем? Я ни разу не была в твоем конструкторском.
– Ты была в моем сердце. Ты все время придавала мне физические и психические силы, вдохновляла меня на труд. Всё это я сделал с тобой, для тебя и ради тебя. Один без тебя ничего бы я не сделал.
– Значит, мне тоже вручат орден?
– Нет, Юля, орден дадут только Славику и мне, а я вручу его тебе. Кстати, Юля, ты не только меня вдохновляла на труд. Ты помнишь, как философским путем помогла мне решить сложную техническую проблему, которая легла в основу создания реактивного двигателя? И если бы ты оставила медицину, как я тогда тебе предлагал, и перешла к нам в авиацию, то твою грудь сам товарищ Сталин упаковал бы золотыми звездами.
– А ты не боишься, Толя, что товарищ Сталин в обмен на звезды на мою грудь попросил бы меня повесить кое-что на его плечи? Нужно не забывать, что товарищ Сталин прежде всего мужчина. К тому же, говорят, что товарищ Сталин профессиональный бабник.
– В древние времена, Юля, жены шли в постель короля всего лишь за рога на ворота ее дома, кстати, муж даже этим гордился, а соседи ему завидовали.
– Значит, ты допускаешь?!
– Юля, все это риторика. Нужно быстрее ехать. Мы и так уже опаздываем.
Наконец мама сдалась. Они оделись по-праздничному и уехали.
Папа и мама приехали с небольшим опозданием, но торжество еще не началось. В клубе уже все были в сборе. Люди с Минобороны и ЦК КПСС стояли в кучке и обсуждали проект. Славик был среди них и что-то оживленно рассказывал и показывал на чертежах. Когда папа и мама вошли, на них все обратили внимание, стали улыбаться и хлопать в ладоши. Не хлопал и не улыбался только один Славик. Он уставился своими глазами прямо в глаза маме и стал медленно подходить к ней. Конечно, все это видели и внимательно наблюдали. Мама тоже раньше не видела Славика. По мере того, как Славик приближался, мама стала прижиматься к папе, потому что ей становилось страшно. Когда Славик подошел почти вплотную, папа сделал шаг ему навстречу и спросил:
– Славик, что ты делаешь, что с тобой? Возьми себя в руки, ты же себя и нас позоришь перед людьми.
Но Славик не унимался. Мама вся от стыда покраснела, не зная, что делать. Ей казалось, что он может на нее напасть. Мама все плотнее прижималась к папе. Тогда папа подошел почти вплотную к Славику, взял его за руку, будто хотел поздороваться, и так сжал ему ладонь, что у того из пальцев чуть не брызнула кровь. Славик тут же очнулся. Сам сориентировался в происходящем, принял вполне нормальный вид, и они все втроем сделали вид, что все это заранее спланировано. Дальше поведение Славика не создавало конфликтов. После окончания торжества Славик подошел к маме и папе и сердечно попросил прощения, свое поведение объясняя тем, что настолько был заворожен красотой мамы, что не мог управлять своими поступками. Однако этот любовный приступ круто изменил всю его дальнейшую жизнь.
За самолет нового поколения всех наградили по достоинству: кому – благодарности, кому – почетные грамоты, денежные премии, кому – звезды на грудь, на погоны. Папе дали вторую Звезду Героя. Ученые звания у папы были уже в пике – он был генерал-полковником и академиком. У Славика военного звания не было, он был гражданским. Славику дали Звезду Героя труда.
После окончания торжественной части начальство из Генерального штаба и ЦК КПСС разъехалось. Папа торжественно снял со своей груди золотую Звезду Героя и так же торжественно, с произнесением длинной речи, повесил ее на мамину грудь. Все были в восторге. Работники организовали веселье и гуляли до десяти вечера: пели, танцевали и, конечно, больше всего говорили о двигателях, о самолетах, о политике. Работа папы была очень близка к политике, ведь он ковал средство доставки оружия возмездия. Еще были совсем свежи ужасы варварства американцев в Японии – атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки. Никто не сомневался, что следующий атомный удар примет СССР. Тем более разведка докладывала, что Черчилль гастролирует по Америке, подговаривает американцев нанести атомный удар по Советскому Союзу. Благо, Гарри Трумэн оказался умнее Черчилля и не пошел на его авантюру.
К концу вечера Славик окончательно пришел в норму, подходил к маме, разговаривал, танцевал с ней. Короче говоря, мама увидела в нем вполне нормального молодого человека, особенно после того, как его объявили Героем труда и повесили на грудь Золотую звезду. Мама простила его первоначальную выходку, простила и забыла. В дальнейшем они стали друзьями. Славик часто бывал у нас дома. А когда я родилась, Славик, можно сказать, не вылезал от нас, нянчился со мной, как нянька. Он буквально прикипел к маме, ко мне и вообще к нашей семье. В то же время мама прикипела к нему. Все свободное время они проводили вместе, были, как говорят в народе – не разлей вода. А когда мне исполнилось полтора года, он водил, а чаще всего носил меня по паркам, в кукольный театр, зоопарк, катал на катерах по Москва-реке, водил в лес, рассказывал сказки, читал стихи. Это я уже сама помню. Я Славика никогда не называла на «Вы». Он был мне другом. Я любила его, как папу.
– А как же папа? – спросил Андрей.
– Папа у меня умный, он умеет управлять собой. За недолгое время их совместной жизни папа привык к тому, что в маму влюблялись все мужчины, которым она попадалась на глаза. Но для ревности ему нужны очевидные конкретные факты или признание. А обычная симпатия или даже любовь мужчины, тем более нормальное человеческое общение, не является поводом для ревности и подозрений. Кроме того, у меня мама пуританка – для нее главное – соблюдать нравственные принципы. Папа гордился, что у него жена – красавица, что ему все завидуют.
Конечно, было понятно, что мама и Славик любят друг друга. При этом Славик – высоконравственный джентльмен и на подлости никогда не пойдет.
– Далее, – продолжает Катя, – когда мне было семь лет, Славик решил оставить работу и уехать. Этому предшествовало его неадекватное отношение к работе: иногда опаздывал на работу. За чертежами и схемами просиживал целыми днями, а сам летал неизвестно где. Короче говоря – Славик завис где-то в воздухе. Папа, конечно, видел это. Предлагал взять отпуск, поехать на море хорошенько отдохнуть, но Славик не соглашался. Папа решил, что у Славика наступил творческий кризис. Но папе жалко было расставаться с молодым грамотным ученым и высококвалифицированным конструктором. Однако Славик все чаще и чаще заявлял о желании уйти.
Однажды утром Славик подошел к папе и сказал:
– Анатолий Ильич, я хочу поблагодарить Вас за отеческое отношение ко мне, за то, что Вы вытащили меня на широкую дорогу науки. Всем этим я обязан только Вам. Но, Анатолий Ильич, меня стало тошнить от этого стола, от этих схем, чертежей, формул. Меня зовут снега, морозы, звезды, полярные ночи и северное сияние. Кроме того, у меня там старики. Я им сейчас очень нужен.
Папа не стал Славика отговаривать. Пожелал ему три фута под килем, найти свою судьбу, и в случае, если когда-нибудь надумает вернуться – дверь всегда перед ним открыта.
– Пиши письма, – сказал папа Славику. – Я, Юля и Катя будем о тебе помнить и сильно скучать. Славик, не теряй с нами связь. У тебя большие организаторские способности. Я помню, как ты оказывал нам с Юлей неоценимые услуги по организации стриптиз-вечера. А у нас растет дочка. Никто не знает, обойдет ее беда или нет.
Славик попрощался с папой, приехал к нам. Мы с мамой проводили Славика на поезд. Славик попрощался с мамой, попрощался со мной. Я просила его не уезжать, но он уехал. Я ревела еще три дня. Больше всего потому, что он уехал из-за мамы. Он ее очень сильно любил, но вида не подавал. Он не мог больше висеть между небом и землей и уехал искать свою судьбу. Первое письмо получили от него через полгода. Мы, конечно, сильно обрадовались. И обе с мамой заплакали. Он писал, что в Ухте купил оленей, погрузил свои вещи, подарки, все, что купил для чума, кочевой жизни, и приехал к родителям в чум на оленях, как на кабриолете. Родители, потерявшие надежду на его приезд, плакали от радости. Радости и веселья было много. Съехались родственники и друзья с соседних чумов. Праздновали три дня. Только огненной воды выпили десять бутылок, да еще пробовали коньяк, шампанское, пиво. Славик детвору угощал шоколадом, конфетами, пряниками; надарил разнообразных московских игрушек.
При постановке на партучет Славику предлагали различные должности, даже должность начальника ШУ-2 в Воркуте. Но он твердо решил остаться с родителями и заняться оленеводством. Развел огромные стада оленей – в несколько тысяч голов. И вот уже пятнадцать лет живет здесь. После шумной Москвы и сидячего образа жизни: чертежи, схемы, приборы… восемь-десять часов в сутки в постоянном напряжении и в подчинении – здесь он чувствует себя абсолютно свободным и счастливым. Здесь он в собственной колыбели: ночь, идеально белый снег, над головой бриллиантовые звезды, синее небо, северное сияние; олени, нарты, собаки; за спиной рюкзак, карабин, фляга с огненной водой – вот что нужно человеку, родившемуся в тундре. Здесь у него все. Здесь он просто живет, а в Москве он просто работал. Здесь он наладил цех по выделке оленьих шкур и пошив из них красивой женской и мужской обуви, головных уборов и верхней одежды. За большие показатели в развитии оленеводства недавно он получил вторую Звезду Героя социалистического труда. Мне кажется, Андрей, что, если бы он жил где-нибудь в колхозе, занимался выращиванием проса или, скажем, чечевицы, он бы все равно получил бы Звезду Героя. Так что Славик в этих местах, да и во всей стране, человек почетный и известный.
– Прости, Катя, а Славик что, не женат? – спросил Андрей.
Катя с ироничной улыбкой посмотрела на Андрея и ответила:
– Почему же – женат.
– Тогда почему же у нас на вечере он был один? – спросил Андрей.
– Он был не один. Он был с женой.
– Прости, Катя, но это какая-то мистика, – сказал Андрей.
– Да, действительно, Славик – это личность мистическая. Он женат на моей маме, и она постоянно живет с ним – в его сердце. При этом трагедии он не чувствует. Это вроде бы как Тургенев.
– Случай очень редкий. Не завидую, – сказал Андрей, – он, наверное, болен.
– Ты уже знаешь, что моя мама – профессор медицины и работает заведующей кардиологическим центром. Лечить сердца – это ее профессия. Так что сердце Славика под надежной защитой.
Параллельно с медикаментозным лечением мама применяет «метод личного участия». Этот метод благоприятно воздействовал на пациентов и помогал их быстрому выздоровлению. Особенно тех больных, которые заболели из-за социальных факторов. Иногда с одним больным мама проводит несколько часов, выходит с больными на прогулку. Гуляют по парку, сидят, беседуют на скамейках. Мама изучала причины возникновения заболевания. В прежние времена люди получали инфаркт не в связи с атеросклерозом, который возникает от чрезмерного потребления продуктов животного происхождения, как в большинстве случаев сейчас, а в связи с сильными душевными травмами, сильным нервным потрясением, вызванным войнами, бандитизмом, потерей близких людей.
Таких больных мама вылечивала часто не лекарствами, а своим присутствием, своей скромностью, чувствами, своим обаянием, своей красотой и энергией, которая исходила от нее. Когда мама предлагала больной и особенно больному, прогуляться с ней по скверу, то больного это исцеляло иногда лучше, чем инъекция гепарина. После таких прогулок и разговоров с мамой лежачий больной уже на второй день ходил по палате, по коридору, улыбался. Все это указывало на целебное воздействие душевного отношения.
Увлеченные разговорами, Катя и Андрей не заметили, как пролетело время. По радио объявили посадку. Пассажиры стали покидать зал ожидания и выходить на перрон.
На улице было темно, лишь по углам вокзала, на входе и выходе, под металлическими абажурами, покачиваясь на ветру, горели электрические лампочки. Снег прекратился час тому назад, но небо было серое, и снежные тучи висели прямо над головой. Мороз стоял под сорок градусов. Сухой снег хрустел под ногами. Рабочие фанерными лопатами с длинными черенками, сделанными из ящиков из-под «Беломора», уже заканчивали очистку перрона от снега. Поезд стоял возле вокзала. Осмотрщики-автоматчики ходили вдоль поезда, стучали молотками по колесам, доливали в буксы масло. Слесари просматривали и меняли тормозные колодки. Машинисты сидели на своих местах, высунувшись почти наполовину корпуса в окно, наблюдая за техническим обслуживанием поезда, и поджидали команду диспетчера. Кондукторы под звуки скрипучего снега под ногами прохаживались возле своих вагонов, поджидая пассажиров. К вагону-ресторану подвезли последнюю тележку с водкой и пивом. На перроне, возле стенки вокзала, в двух метрах от двери, завернутая в тулуп, в длинных катаных валенках, в шапке из оленьего меха, сидела старушка, раз за разом повторяя: «Мороженое, мороженое».
Опять объявили посадку.
