скачать книгу бесплатно
Мы ободряюще улыбнулись друг другу, а потом я сказал:
– Скажите пожалуйста, на плакате за вашей спиной изображен человек, сразу под надписью об иммунной системе и о том, что ее ослабление не всегда очевидно. Вы его не знаете?
Терапевт обернулась на плакат и посмотрела в левый нижний угол, на фотографию человека средних лет, изо рта которого комиксовым облаком вылезали и клубились над головой слова предупреждения. Лицо человека выражало уверенность в своих словах, смешанную с заботой о каждом, кто смотрит в его глаза и, одновременно, обеспокоенность иммунными системами каждого, кто поддастся на его заботу.
– Это же обычный рекламный плакат, – ответила она, – не уверена, что этот человек вообще имеет отношение к медицине.
– В тот момент, когда я его знал, этот человек носил бороду и был православным священником. Еще четыре года назад. Рассказывал мне, что от таких как я нужно ждать одних бед.
Девушка терапевт бросила еще один взгляд на отца Петра.
– Надо же, – протянула она, – но разве одно другому мешает? Ну разве что бороду сбрил…
– А священникам разве можно сниматься в рекламе?
– Понятия не имею. В рекламе лекарств, видимо, можно, – она постучала ручкой по столу, – Священник говорите? Заинтриговали. Просто тайна какая-то.
– И не говорите, самая настоящая тайна.
Я вернулся в общежитие с заключением, где рекомендовалось выспаться и через неделю показаться врачу снова, если вдруг переутомление не спадет. К заключению прилагалось имя лечащего врача и номер мобильного телефона, написанные на отдельной зеленой бумажке для заметок, прикрепленной скрепкой к основному заключению.
– Ну ты даешь, – сказал Скрипач, – полторы недели прошло, а ты уже медичек клеишь?
– Исключительно в целях собственного здоровья. Я же привилегированный клиент клиники, как-никак.
– Ага, – недоверчиво буркнул Скрипач, – гад ты бездушный. Поделись способом?
Я только отмахнулся. Три недели назад он в очередной раз влюбился в даму, в этот раз старше его на десять лет и несколько дней подряд рассказывал мне, что самый лучший союз возможен лишь с женщиной, которая уже все перепробовала и ищет от жизни спокойствия и уюта. Потом его «самый лучший союз» завершился также стремительно, как и все предыдущие и Скрипач вместе со мной предавался унынию. Будучи оба брошенными, мы, в некотором, роде были связаны общей бедой, что давало Скрипачу моральное право на разговоры о справедливости и черствости отдельных женщин. Увидев этот телефон, фамилию врача и найдя его в интернете, следующие несколько дней Скрипач рассуждал уже о моей черствости.
Я слушал его пока терпения хватало.
– Послушай, – сказав в итоге, – чего ты от меня хочешь? Чтобы я наладил тебе личную жизнь? Пошли, я попробую тебя с кем-нибудь познакомить, только знай, уверен, что ты об этом пожалеешь.
– Да не требуется мне твоя помощь, придумал тоже, – с чувством раненой гордости сказал Скрипач и замолчал.
На следующий день выяснилось, что моя бывшая девушка как-то узнала, что я познакомился со своим терапевтом и, при личной встрече, в стенах учебного корпуса, когда мы столкнулись в коридоре, сказала своей подружке, как бы невзначай:
– Я поняла, что стоит остерегаться мужчин, которым хватает ответственности ровно для того, чтобы поменять неудобный вариант, на удобный.
– Ты сейчас не обо мне, случайно? – спросил я.
В ответ девушка зашлась заливистым кашлем, будто включила сигнализацию, а ее подруга, взяв ее за плечо, смотрела на меня, как на врага всего женского рода.
Скрипач после отрицал свою причастность, говоря, что лишь один раз упомянул об этом на кухне общежития. Но это было уже неважно, слухи по консерватории разносились быстрее звука и вот уже я, ни разу не позвонивший по этому злосчастному номеру, превратился Казанову, доводившего влюбленных девушек до припадков, а после бросавших их ради других. А слухи быстро обрастали чудовищными подробностями.
– Да не слушай ты их, – сказала мне преподавательница сольфеджио, поймав меня в классе, когда все разошлись. Видимо, разговоры дошли и до кафедр, – у нас периодически о ком-нибудь да ходят слухи. Одно время говорили, будто бы за мной ходит бывший муж с бутылкой кислоты. И ничего, видишь, жива до сих пор. От тебя отстанут через месяц-другой, вот увидишь. Найдут новую жертву и отстанут.
Преподавательница сольфеджио не вышла работать на следующий семестр, почему – не знаю до сих пор. А от меня отстали через полгода, но до этого момента с девушкой-терапевтом мы все-таки связались.
У меня не было возможности, как у других потенциальных пианистов, держать дома или в общежитии свой инструмент. Стипендии, социального пособия и денег, что я зарабатывал то там, то здесь, будучи дворником или продавцом книг и журналов в крошечном киоске в одном из подземных переходов мне едва хватало на жизнь. Такие излишества как пианино, не входили в программу госпомощи сиротам, а консерватория хоть и предполагала своими правилами обеспечение каждого студента инструментом, на деле могла предложить только старое пианино в фойе, по причине крайне преклонного возраста, переехавшего из учебных классов в общежитие. Пианино было раздолбанным настолько, что Джульетта пригрозила лишить своей милости любого, кто будет насиловать ей уши игрой на нем. А слово Джульетты считалось очень весомым.
Уходить в рощи и парки, как Скрипач, и играть там я, понятное дело, тоже не мог, поэтому пропадал в аудиториях часами до тех пор, пока двери корпусов не закрывались на ночь. Можно даже сказать, что дурная репутация среди студентов пошла на пользу моему учебному процессу – я не желал ни с кем общаться и, вместо того, чтобы бестолково пить пиво с однокурсниками или ходить на поэтические вечера и интеллигентно пьянствовать там, сидел в аудиториях и тренировался.
В один из первых дней, когда я решил задержаться за инструментом и примерно через неделю после посещения клиники она и позвонила.
– Добрый день, – судя по голосу девушка-терапевт волновалась, – звоню вам сразу по двум причинам. Удобно говорить?
Если бы я сказал, что в тот момент пытался не сломать пальцы о Скрябина, то она бы больше никогда не перезвонила, поэтому ответил, что мне конечно же удобно.
– Во-первых, как вы себя чувствуете?
– Стараюсь больше спать, а в остальное время пью кофе, – соврал я, – но пока рано говорить о том, что побеждает. Вы зря переживаете, сломанные отношения далеко не всегда повод вогнать в себя в могилу с недосыпа. К тому же, она мне больше не звонит.
После того, как ту, кто мне звонит сейчас, включили в новый виток круговорота сплетен.
– Ага, хорошо. По правде говоря, я тоже так считаю. Просто, нужен какой-нибудь легальный повод для того, чтобы перейти ко второй причине. А то вы подумаете что-нибудь странное.
– А есть что-то странное?
– Помните вы рассказывали о мужчине с плаката? Вы еще сказали, что он – священник. Так вот, я кое-что узнала. В двух словах это сложно объяснить, но если вам еще интересно – то могу попробовать.
– Ого… – только и сказал я, – как вам это удалось?
– Позвонила в компанию, что производит лекарства и которая выпустила этот плакат, и спросила о вашем священнике. Они связали меня с маркетинговым отделом. Им я сказала, что хочу провести семинар для пациентов в больнице и решила пригласить человека с плаката, ведь он скорее всего живет в этом же городе. Маркетологи сказали, что материал лекции желательно бы согласовать с ними, а я ответила, что для начала должна узнать все исходные данные, а потом уже согласовывать… еще сказала, что этот человек с плаката наверняка сможет лучше подать материал… я вам еще не надоела?
– Вы… удивили, но уж точно не надоели, – я не знал, как на это реагировать и добавил единственное уместное здесь слово, – спасибо.
– Вам интересно, что было дальше?
– Конечно!
– Я узнала его телефон, а потом, через знакомого, узнала адрес и имя.
– Его зовут Петр?
Да, Петр Алексеев. Я поискала его в соцсетях, но не нашла. Ему сейчас пятьдесят восемь лет, поэтому, неудивительно, что интернетом он не интересуется. Кстати, это ведь, наверное, незаконно, узнавать личные данные человека?
– Не знаю, – честно признался я, – если это открытые данные, то, уверен, ничего незаконного в том нет.
– Ну, вообще-то не открытые, но уже неважно. После вашего ухода я долго думала об этом вашем отце Петре. Священник, который снимается в рекламе лекарств! В общем, мне стало интересно, а потом как-то само пошло. У меня так бывает.
– А вас не пугает, что незнакомый человек побудил вас искать информацию о другом незнакомом человеке? – врач-авантюристка.
– Я подумала, что раз мне стало интересно, то вам интересно и подавно. Раздобыла ваш номер в регистратуре… Надеюсь, я угадала?
– Интересно… – конечно, я не настолько интересовался жизнью отца Петра, чтобы следовать за ним по пятам, но девушка-терапевт проявила такой энтузиазм в его поисках, что невольно заражала им, – Вы до скольки сегодня работаете?
– До восьми.
– Я вас встречу у клиники и там пообщаемся на тему отца Петра поподробнее, если вы не против.
– А еще лучше найдем его дом! Я же и его адрес знаю.
Адрес??
– Хорошо?
– Хорошо!
Положив телефон на клавиатуру пианино, я некоторое время сидел в тишине, нарушаемой лишь тиканием метронома, который забыл остановить. В аудитории было сумрачно, за окном собирался дождь. Все предметы казались черными или серыми, сливаясь в одну гротескную гравюру.
Явиться к отцу Петру и сказать, что у меня все хорошо и до сих пор ни за что не стыдно?
Дурацкая мысль. И лихая. Дурацкая и, одновременно, лихая. И, как бы это странно ни было, это был хороший повод сходить на свидание. А то слухи…
Глава 6. О городе, здоровье и, немного, о дожде
– Твои амулеты не дадут соврать, – сказал я, – видишь, что произошло? Я опасен.
Утром дом Шаманки потерял свою мистичность в ту секунду, когда она, поднявшись, открыла шторы и впустила свинцово-серый свет в дом. В окна бился ветер – стекла в деревянных рамах дребезжали и, несмотря на то, что отсюда не было видно неба, казалось, что где-то там тучи несутся с угрожающей скоростью и вот-вот начнется сильный дождь.
Мне надо было ехать в офис. Через два часа придет худенькая девочка десяти лет, родители которой пытались вырастить из нее гения сразу на нескольких поприщах – от музыки до программирования. Ответственной за наблюдением за ее успехами на пианино была назначена бабушка, пившая чай с печеньем на офисной кухне, пока мы занимались. Крайне принципиальная в вопросах пунктуальности.
Я все еще чувствовал себя плохо. Не помог даже вкуснейший кофе, сваренный Шаманкой.
– Глупости, – ответила она и отвлеклась на телефонный звонок.
Кошка выскочила в форточку два часа назад, когда я еще валялся на ковре, но уже был готов соображать. Как Шаманка и говорила – поспала и убежала. Хозяйка дома обнаружила меня чуть позже. Я вспомнил, что Шаманка говорила, что просыпается от любого шороха, но сегодня, как и в прошлый раз, она спала очень крепко, а встав, помогла подняться и дойти до кровати и снова улеглась, спросив лишь, почему я валяюсь на ковре.
– Кажется, я просто потерял сознание, – признался я.
Не самый лучший способ произвести впечатление на девушку, как ни крути.
– Просто встал и вдруг потерял сознание?
Я рассказал о том, что все началось с фотографии.
Днем фотография выглядела самой обыкновенной. Обычная женщина в домашнем халате. Может быть какая-нибудь Шаманкина родственница, хотя, на первый взгляд, никакого сходства не заметно.
Шаманка тактично не стала комментировать, сказав только, что сварит мне кофе, от которого станет лучше.
Лучше не становилось, хотя кофе был, безусловно, невероятно хорош.
– Когда ты подойдешь? Ну… а можешь подождать еще полчаса? Холодно? Ну понятно… – услышал я из другой комнаты.
Интересно, кошке там не холодно? На вид ее шкура не казалась слишком теплой, даже для такой, не слишком суровой майской непогоды.
Во дворе детского дома у нас жила небольшая кошачья колония, занимавшаяся, в основном, поиском еды, сном и драками с соседскими кошками за территорию, когда наступало время брачных игр. Тогда мы еще не особо разбирались в брачных играх, зато придумали целую теорию, согласно которой у местных кошек здесь есть свое особое место, куда стремятся все остальные и наши животные его защищают. Как крепость. А чуть позже, когда букинистическая лавка прислала нам, в рамках какой-то благотворительной программы, книжку с ирландскими легендами, мы даже устроили несколько вылазок, чтобы найти вход в кошачьи холмы. Но никто ничего так и не обнаружил, лишь один мальчик проткнул себе щеку насквозь, когда, споткнувшись, упал на торчащий тонкий штырь арматуры из какой-то наполовину вкопанной бетонной плиты.
После этого, плиту выкопали и увезли, а кошки куда-то пропали. Мы же верили, что плита была печатью, ведущей в королевство кошек и после того как ее открыли, те просто вернулись в свои земли.
Позже, лет в четырнадцать, когда мы начали больше думать больше о брачных играх, нежели о кошках, все немного забылось, а сейчас как-то само выплыло из глубин памяти.
Я одним глотком допил кофе. На дне остался осадок и веточка гвоздики.
– Мне пора идти, – сказал на опережение, когда Шаманка вернулась на кухню. – Спасибо за кофе и рад был тебя увидеть.
– Ты сейчас куда?
– На работу. Скоро приедет первый ученик.
– Может быть тебе сделать бутербродов?
– Спасибо, но у меня целый холодильник с продуктами. Когда не хочется ехать домой, я ночую на работе. Там уже давно есть все необходимое, даже зубная щетка.
Шаманка оперлась плечом о косяк двери.
– Твой офис такой же пустой, как и дом?
– А еще оттуда открывается вид на целое море крыш и уже только это стоит того, чтобы этот офис снимать. Надо будет тебе как-нибудь его показать.
Пять минут ушли на последние сборы – умыться, отыскать телефон, поковыряться пальцем с намазанной на нем белой пастой в зубах, поцеловать Шаманку. Когда я обувался, она сказала:
– Погоди, – и, пропав в комнате на минуту, вернулась, держа в руке шнурок, с болтающейся на нем крошечной керамической каплей с отверстием в центре, – держи. Это тебе.
Я взял вещицу в руки. Обычный кусочек застывший глины, похожий на сглаженный осколок с какой-нибудь чашки, с аккуратно просверленной дырочкой. С одной стороны, он был выкрашен белой эмалью, с другой – остался естественного кирпичного цвета.
– Этот амулет тебе точно не навредит, – пояснила Шаманка, – но поможет найти то, что нужно. Серьезно, – она посмотрела мне в глаза, – с моей стороны – это очень серьезный шаг. Поверь, пожалуйста.
Серьезный… ну хорошо. Я надел амулет на шею и еще раз поцеловал ее.
– Ну что, до связи? – спросил и она кивнула.
Я открыл входную дверь на секунду раньше, чем мужчина по ту сторону успел постучать. Он так и остался стоять с поднятой рукой, сжатой в кулак, словно собрался что-то скандировать, но его перебили.
– Привет, – с несколько озадаченным видом сказал он.
– Привет, – сказал я.
– Привет, – сказала Шаманка.
Возникла неловкая пауза. Мужчина опустил руку. Мы разглядывали друг друга.
У него были длинные светлые волосы и модная сейчас борода. Одет в клетчатую рубашку и джинсы. Я был джинсах и белой рубашке, без бороды, но с двухдневной щетиной, которая, как мне казалось, придавала мужественности.
– Можно пройти? – он посторонился, пропуская меня.
В небе, над улицей и в самом деле быстро летели тучи, предвещая скорый дождь.
