Οβίδιος. Тайна золотого времени

Гребень был сделан из перламутра, и девушка с удовольствием приняла его. Из другого кармана Фокс вытащил небольшое зеркало, инкрустированное мелким жемчугом.

– Скажите, ведь это сделали вы?

Фокс смущенно кивнул и пропал…

Через час в дверь снова постучались. И это снова был Фокс, но теперь у него в руках был сверток гораздо весомее.

– Что это?

– Откройте, это должно вам понравиться. Надеюсь, потом мы совершим вместе прогулку?!

Лусия с интересом развернула подарок старшего помощника. Это было шелковое платье бирюзового цвета. Платье у груди схватывалось белой атласной лентой, и, несмотря на то, что такие платья уже давно вышли из моды, девушка с радостью поспешила примерить его…

Во время прогулки Фокс был таким милым! Рассказывал ей анекдоты и забавные истории. Лусия была благодарна ему за подарки и внимание. С ним было так легко! Она даже задавала вопросы ему, в том числе и о нем самом.

– Я родился в Республике[18], в пригороде Харлема, – ответил он. – Мой отец был цветоводом … О, вы, вероятно, слышали о нашей болезненной тяге ко всяким цветочкам, тюльпанчикам, гиацинчикам?!.. Ну, мне эта жизнь представлялась скучной. Какой из меня цветовод?! Я мечтал о другом: о странствиях, о морских приключениях… И вот, само провидение помогло мне попасть на рыбацкое судно. Потом, когда я уже повзрослел, меня взял к себе один судовладелец из Амстердама. Оттуда постоянно шли корабли с товаром в Испанию и на Восток… Мне пришлось много трудиться, прежде чем сколотить себе небольшое состояньице… А амстердамские судовладельцы, одним словом, тузоблюды (простите меня за такое выражение), не хотели платить жалование, и каждый раз мне приходилось пускать в ход кулаки… После чего я должен был снова искать работу… И вот в одном из рейдов я оказался в Сале. Там впервые я познакомился с Дэвидом. Тогда Дэвид набирал людей для похода в Республику. Узнав, что я оттуда родом и кое-что смыслю в мореходстве, он взял меня к себе. Во время первого нашего похода мы подружились, а потом… Дэвид мне брат по крови и духу. Теперь я совершенно не представляю, как можно жить без него и «Овидия». И потом… Вы и сами с глазами… Кстати, мое настоящее имя – Хендрик Диркс. Фоксом меня прозвали после того, как я одурачил пристава… А собственно почему я должен платить по кредитам, которые навесили на меня амстердамские тузоблюды?!

Действительно, жизнь Фокса была похожа на жизнь многих молодых людей того времени. Земледелие уже несколько сотен лет не приносило доход, а разведение цветов, продажа луковиц тюльпанов, как показала история, для многих обернулась катастрофой. Непомерные налоги, ложившиеся на плечи крестьян, заставляли искать новые пути к счастью и безбедной жизни. Навигация – морское дело – манило многих, кто остался без земли, без дома, без каких-либо средств к существованию. Одни нанимались к рыботорговцам и совершали долгие рейды в море, в надежде когда-нибудь изловить столько тайменя и сайды, чтобы хватило на покупку дома и втайне мечтали о встрече с морским ангелом, который, по преданию, приносит счастье. Другие становились пиратами, и это «разбойничье ремесло» приносило куда больший доход, нежели рыбный промысел, торговля цветами или обработка наемной земли. Моряки получали скудное жалованье, но Фокс не мог жаловаться: он пользовался огромным авторитетом, да и капитан, видимо, не обижал его в выручке.

– А капитан…

– Что капитан?

– Правда, что он – испанец? – спросила Лусия и невольно покраснела.

Фокс пожал плечами.

– Испанец с английским именем?! Не думаю. Он уже рассказал вам свою историю, не так ли?

Лусия кивнула.

– Ну, в таком случае, может быть и испанец…

Лусия еще что-то хотела спросить о капитане, но Фокс отбил у нее это желание, сказав:

– Кстати, будьте осторожны с нашим капитаном. Ни одна женщина не может устоять перед его обаянием.

Незаметно они дошли до края пристани, за которой открывались лесистые холмы и те самые гроты, которые видела Лусия из окна каюты.

– Что это там? – спросила девушка.

– А, это гроты Геркулеса. Хотите посмотреть?

Лусия кивнула, но скоро пожалела об этом. Взобраться туда оказалось не таким уж простым делом. Морские волны разбивались о гребни скал и мешали проникновению в грот. Но любопытство Лусии пересилило страх морской пучины.

В гроте было темно и прохладно. Красные сталактиты и геликтиты, их причудливые сплетения напоминали человеческие застывшие фигуры. Сыро, темно и жутко. Девушка поспешно выбралась на свет.

– Почему они называются гротами Геркулеса? – спросила она Фокса, любезно подавшего ей руку.

– О, это местное предание. Говорят, будто здесь отдыхал Геракл перед тем, как совершить один из 12 подвигов. Само название города тоже овеяно легендами. Говорят, Геракл задушил Антея, у которого была жена. Жену Антея звали Тинга, и она очень любила своего мужа. А потом, когда не стало Антея, безутешная вдова оплакивала его до конца дней своих. И там, где плакала Тинга, появлялись цветы удивительной красоты… С тех пор место это получило название «Тингис», или «Тангис» – город безутешной вдовы, оплакивающей своего Антея.

– Красивая легенда, – вздохнула Лусия, и на мгновение прикрыла глаза.

На фоне дикой природы, в шелковом платье она была особенно, ослепительно хороша. Легкий бриз играл с ее распущенными волосами, платьем, открывая безупречно стройные ноги и округлые, цвета розового жемчуга щиколотки.

– А вы могли бы как эта Тинга полюбить кого-то? – вдруг спросил старший помощник. Красные пятна выступили на его загоревшем, иссушенном ветрами лице.

Подобный вопрос застал Лусию врасплох.

– Может быть, – пробормотала она и заметно прибавила шаг в направлении к пристани.

Весь обратный путь Фокс рассказывал ей местные легенды, но гулять с ним Лусии расхотелось. «Какой-то он странный», – подумала девушка и решила, что больше с ним гулять не будет никогда.

Подходя к пристани, Фокс стал неожиданно серьезным и все чаще, искоса, поглядывал на Лусию, единственной мыслью которой было скорее остаться одной. Они отсутствовали на судне не более двух часов, а Лусии казалось, что прошла вечность. В конце концов она так прибавила шаг, что, поднимаясь по трапу на корабль, оступилась.

Внезапная острая боль сковала все ее движения. Фокс тут же подхватил ее на руки.

– Что с вами? – спросил он, и невольно на его лице отразилась гримаса скорби.

– Сама не знаю.

– Можете идти?

Лусия попыталась сделать несколько шагов, но не смогла. Острая боль словно парализовала ее. Уж точно, «Сто одно несчастье». Именно так кормилица Каталина называла Лусию, когда та в очередной раз возвращалась домой то с ссадиной, то с ушибом. И вот опять – это несчастье. Да еще капитан расхаживает по палубе. Это он во всем виноват! Вот ведь как смотрит!

Капитан смотрел на нее тем колючим, едким взглядом, что она могла не только оступиться, но и шею себе сломать.

– Давайте я помогу вам, – предложил Фокс.

Девушка кивнула. Старший помощник снова подхватил ее на руки и понес к каюте. От него пахло табаком, потом и свежей выпотрошенной рыбой.

– Отпустите, – произнесла, точнее, пропищала Лусия и еле-еле доковыляла до постели.

– Я позову капитана.

– Нет! – жалобно простонала девушка. – Не надо капитана.

Еще этого не хватало! Чтобы Дэвид Мирр над ней насмехался?! Она не сомневалась, что он будет злорадствовать.

– И все-таки я позову капитана. Пусть он осмотрит вашу ногу. Вдруг что-нибудь серьезное, – сказал Фокс уходя.

Глава 6

Лусия не хотела видеть капитана совершенно по другой причине, о которой читатель, наверное, уже догадался. Она старалась не думать о Дэвиде Мирре, но случайно (случайно ли?!) оброненная старшим помощником фраза во время прогулки еще больше распалила ее воображение. «Да кто он вообще такой? Что он себе позволяет? И ведь позволяет… Ненавижу его, нет, ненавижу себя за это… Я ведь должна остерегаться его…». Усилившаяся резкая боль в ноге заставила девушку смириться с появлением капитана…

Дэвид вошел в каюту внезапно, хотя, разумеется, Лусия ждала его. В его походке и устремленном на нее взгляде читался скрытый вызов.

– Позвольте, я осмотрю вас, – сказал он.

– Нет! – воскликнула Лусия и спряталась от него за балдахином.

– Почему вы так ведете себя? Я чем-то обидел вас?

– Нет… да…

– Конечно, я был не прав. Мне не надо было давать вам в тот день водки. Признаю свою ошибку. Вы простите меня?

– Уйдите. Я сама прекрасно справлюсь, – предательская дрожь в голосе выдала ее окончательно.

– Вы боитесь меня?! – наконец догадался Дэвид.

От его внимательного солнечного взгляда не ускользнуло и то, как девушка нервно сжимала край простыни. Она же старалась не смотреть ему в глаза, опасаясь, что он прочтет в них гораздо больше.

– Нет, я не боюсь вас. Это… это не так… Вы мне просто неприятны, – сказала Лусия, и от собственной лжи зарделась.

– Конечно, мой старший помощник куда приятнее, – съязвил он. – Но не забывайте, для чего я здесь… Как судовой врач я должен осмотреть вас.

С этими словами он присел на край кровати и, несмотря на ее слабые протесты, стал изучать характер боли. В первые минуты девушке показалось, что у него дрожали руки, когда он, приподняв подол платья, дотронулся до ее ноги. Но, возможно, это ее навязчивые идеи. Тем временем принесенным маслом он уже растирал опухшую нежную стопу и лодыжку цвета морской раковины.

– Я хотела спросить вас о том вечере…

– Вам нечего опасаться.

– Но я ничего не помню! После того, как вы…

– Странно, я никак не ожидал от вас такого поведения. Признаться, я думал о вас иначе…

– Вот как? Неужели вы полагали, что я буду слезно молить вас о прощении?

– Я полагал, что вы не должны вести себя так с мужчинами…

– На что вы намекаете?

– Я не намекаю, а говорю прямо… Все видели вас с моим старшим помощником…

– Это ничего не значит… В Алькасаре я общалась со многими сеньорами, и никто не смел обидеть меня… А вы… вы постоянно…

– Значит, я не достоин вашего прощения, – с грустной усмешкой сказал он. – Хотя, с другой стороны, вы могли бы хоть чуточку быть мне признательны… Скажите, неужели я действительно так неприятен вам?!

Лусия молчала. Как она могла сказать ему то, в чем самой себе было стыдно признаться?!

От его прикосновений ее бросило в жар, будто она снова проглотила это злосчастное «ракы». И чем больше у нее загорался огонь внутри, тем меньше она ощущала боль в лодыжке. И эта пытка продолжалась до тех пор, пока его руки гладили, бережно держали ее ногу.

– Я оставлю вам флакон с розовым маслом, – наконец сказал он, поднимаясь. – На ночь вы снова разотрете воспаленное место… К утру отек пройдет, обещаю.

Капитан направился к двери, но тут, видимо, вспомнил что-то.

– Я должен говорить с вами, сеньорита Лусия. Вы понимаете, что дольше на моем корабле оставаться вам невозможно… Невозможно по разным причинам… Но у вас есть выбор: либо дожидаться, когда вы получите разрешение на въезд в Испанию, иными словами, ждать придется месяца два-три, или пересесть на любое судно, которое доставит вас к вашему жениху, к лорду Готорну, если не ошибаюсь.

Слова капитана вывели ее из того полублаженного состояния, в котором она пребывала после его рук, совершивших поистине чудо. Лусия уже почти не чувствовала боли.

– Сэр Роберт Льюис Готорн, – произнесла она едва слышно. Девушка почти забыла, какова была цель их путешествия с отцом.

– В любом случае я ничем больше не могу помочь. Конечно, на первое время я оставлю вам тысяч… думаю, тысяч пять вполне будет достаточно. Через два дня «Οβίδιος» покинет Тангис, и вам все равно придется сойти на берег. Во втором случае, – продолжил капитан, не обращая внимания на возражения и знаки протеста, которые выказывала Лусия, – во втором случае, я обещаю, что лично позабочусь о вашем благополучном препровождении на другой корабль… «Порт-Рояль» … Вы могли видеть это судно, когда совершали прогулку в гротах с моим помощником… Через несколько дней «Порт-Рояль» уйдет в Дорчестер. Я уже предварительно переговорил со шкипером и, думаю, капитан не откажется принять на борт своего корабля столь милую, очаровательную особу.

В завершение всего Лусии показалось, что Дэвид Мирр злорадно усмехнулся. «Он издевается надо мной», – думала она, пытаясь угадать его мысли. – «Но почему и за что он так обращается со мной?».

Женщине не место на корабле, так все говорят, и она знала, что ей рано или поздно придется покинуть «Овидий», но тут ее задело другое – словно собачку, ее вышвыривали за борт и не кто-нибудь, а сам Дэвид Мирр…

– Так значит, вы уже все решили, капитан? – спросила Лусия с вызовом. – Позвольте и мне кое-что сказать вам. Во-первых, я не нуждаюсь в вашей опеке. Я сама в состоянии позаботиться о себе. А, во-вторых, вы не имеете права думать обо мне так… как… в общем, что вы думаете… Я не позволю вам… И в-третьих…

– Отдыхайте, приятных вам снов, – с улыбкой сказал Дэвид. Его невозмутимость больше всего раздражала Лусию.

– Вы относитесь ко мне, как несмышленной девочке!

– Лусия, вы уже давно перестали быть девочкой. Думаю, сэру Роберту Льюису нужна почтенная матрона, леди, по-вашему, и вам придется волей-неволей научиться разговаривать с людьми.

С этими словами он учтиво откланялся и закрыл дверь.

Лусия Вернадес была вся красная от возмущения, оттого, что кто-то так ловко проучил ее! Да еще оскорбил тем, что позволил себе думать бог знает что! И сравнил с «почтенной матроной»! Сначала она едва сдержалась, чтобы не бежать вслед за ним… Есть ли в этом смысл? То, что говорил он здесь, в каюте, никто не слышал, а там, на палубе, она только станет для всех посмещищем.

Так она сначала возмутилась, а потом, хорошенько подумав, впала в состояние дичайшего раздражения: этот человек всегда прав… во всем. Даже сейчас он был так учтив, попросил у нее прощения, предлагает разумные решения. Он…

Девушка посмотрела на флакончик розового масла, стоявший на самом краю стола. От масла исходил сильный, чарующий аромат… Дэвид Мирр… Мирр… Лусия взяла флакон в руки и почувствовала снова сильное головокружение.

Она закрыла глаза, вспоминая утреннюю прогулку, вспоминая разговор с Фоксом… Смогла бы она полюбить кого-то также сильно, как Тинга? «Да», – сказала она едва слышно. «Да, если бы это был кто-то, как мой дед и отец… Как он… Дэвид… кто-то, как он… с такими же руками, глазами, улыбкой, голосом. Кто еще так учтив и благороден, как он?!»

Лусия вспомнила всех мужчин, которых когда-либо видела в своей жизни и не нашла ни одного, кто хотя бы чуточку напомнил ей Дэвида. Разве что, совсем немножко… Нет. Даже ее прадед показался не таким уж могущественным и красивым. Портрет Гонсало Кордобы, висевший в их гостиной в Севилье, был только слабым напоминанием о прошлом величии их рода. Нет… «Нельзя быть таким… таким невыносимым!» – наконец воскликнула она, вспыхнула и – погасла. Разве приемный сын марокканского султана, мусульманин, может стать ее мужем?!

Лусия решила, что попросит прощения у капитана и завтра же покинет корабль. Роберт Льюис ждет невесту и было бы крайне неразумно не ответить на его чувства. К тому же… Предсказание Франчески должно сбыться наконец!..

* * *

На следующее утро Лусия встала, совершенно не чувствуя боли в ступне и лодыжке. Отек спал, но остался едва уловимый запах розового масла. И во всем теле была странная, непривычная легкость.

Было еще раннее утро, и тени блуждали по стенам каюты.

Лусия подошла к окну. Гроты Геркулеса скрывал молочный туман. Небо было скучно-сизым, а в водах отражалось волнение стихии…

«Ко всему прочему дождя не хватало», – тихо сказала Лусия, и на душе сразу стало тоскливо…

Она вышла на палубу. Было как-то непривычно, безлюдно-тихо на корабле. «Где все?» – подумала она, стараясь уловить хоть какие-то признаки жизни. Но никого не было или почти никого.

– Доброе утро, сеньорита, – услышала она, словно литое серебро, знакомый голос.

В двух шагах от нее стоял Дэвид Мирр. Серые воды океана отражались в его глазах. Спал ли он? Он был одет в бархатный жакет темно-синего цвета и белую шелковую рубашку; такого же цвета, что и жакет, были штаны. Черные, натертые до блеска сапоги, доходившие до середины колена, – такие были уже не в моде, – отметила про себя Лусия.

– Вы сегодня рано проснулись.

– Довольно прохладно, вам так не кажется? – сказала девушка, ежась от сырой погоды.

– Может быть… Я договорился со шкипером «Порт-Рояля». Капитана зовут Уильям Харрисон. Он с удовольствием примет вас на борт. Уже через день они выйдут в море, – сказал Дэвид, снимая и накидывая ей на плечи жакет. – Я дам вам все необходимое, чтобы во время пути вы ни в чем не нуждались.

Лусия ничего не ответила. Она вдыхала запах бархата, смолисто-сладковатый, густой, с глубокими нотками дыма, его запах, и наслаждалась тем теплом, которое исходило от его вещей.

– Странное сизое утро, не правда ли? – спросил он. – Но мы за всё должны благодарить Бога.

بِسْمِ اللّهِ الرَّحْمنِ الرَّحِيمِوَالضُّحَىوَاللَّيْلِ إِذَا سَجَىمَا وَدَّعَكَ رَبُّكَ وَمَا قَلَىوَلَلْآخِرَةُ خَيْرٌ لَّكَ مِنَ الْأُولَىوَلَسَوْفَ يُعْطِيكَ رَبُّكَ فَتَرْضَىأَلَمْ يَجِدْكَ يَتِيمًا فَآوَىوَوَجَدَكَ ضَالًّا فَهَدَىوَوَجَدَكَ عَائِلًا فَأَغْنَىفَأَمَّا الْيَتِيمَ فَلَا تَقْهَرْوَأَمَّا السَّائِلَ فَلَا تَنْهَرْوَأَمَّا بِنِعْمَةِ رَبِّكَ فَحَدِّث[19]ْ

Поскольку Дэвид читал стихи на арабском, то девушка ничего не поняла. Но слушала внимательно. Ее всегда поражала мелодичность арабской речи. Она слушала тембр, звук, голос и, несмотря на то, что не знала языка Корана, медленно какое-то упоительное блаженство и благодать стали наполнять всё ее маленькое женское существо.

– Что это? – спросила она.

– Что?

– То, что вы сейчас читали.

– Ад-Духа.

– Что?

– Это Коран, мое дитя.

Лусия немного поморщилась. Собственное незнание было неприятно, тем более, она была почти уверена, что это стихи о любви. Арабы, она знала это, были искусны в создании любовной поэзии. А он снова назвал ее ребенком!

– Где все?

– На берегу. Морякам не часто приходится бывать на суше, и они при любой возможности бегут с корабля.

– А вы?

– Кто-то должен смотреть за судном.

Какое-то время они стояли молча.

– Простите меня. Я была не слишком хорошей и послушной гостьей… И мне бы хотелось поговорить с вами.

– Да, я слушаю.

Как будто два совершенно разных человека боролись в ней. Ее пугало и в то же время влекло все, что было связано с именем Дэвида Мирра. Она должна была как-то отблагодарить его…

– Нет, не здесь, в вашей каюте, – сказала Лусия, увидев, что моряки возвращаются на «Οβίδιος»…

Когда дверь каюты захлопнулась, Лусия на какое-то мгновение осталась в полумраке. Капитан поспешно раскрыл окна.

– Я знаю, что не увижу вас больше…

Нервный ком в горле помешал Лусии сказать то, что уже жило в ее сердце и готово было вот-вот сорваться с языка.

– А мне кажется, я почти уверен, что увижу вас снова. Например, завтра…

– Вы еще смеетесь?! Я рада, что хоть изредка вы умеете смеяться… А мне почему-то не смешно.

Потом, помолчав, она глубоко вздохнула и продолжила:

– Я не хочу, чтобы вы думали обо мне плохо. Я знаю, что только мешала вам все время. Простите за это… И большое спасибо за все, что вы сделали для меня… Я знаю, что, если бы не ваше прямое участие, я, наверное, нет, точно никогда бы не выбралась из этой чудовищной страны! Эти жуткие лица, эти бесчеловечные нравы… Простите, что говорю так… Я все время забываю, ведь вы тоже из Марокко… Но то, что случилось со мной и с моим отцом… Я даже не знаю, жив ли он… Может быть, он здесь, и я даже не знаю об этом…

– Здесь?!

– Да, здесь. Мне так хочется в это верить! Мы так близко от Испании… и в совершенейшей недосягаемости до нее… Увы, судьба часто преподносит нам уроки… Ведь если бы не эта проклятая лихорадка, вы бы доставили меня в Кадис, как и обещали. Не правда ли?

– Конечно… А что еще вы знаете?

– Я знаю, что вы – хороший человек, сэр Дэвид. Ведь если бы на вашем месте был кто-то другой, он сделал бы все возможное, чтобы я никогда не оказалась в Англии… Поверьте, я тоже кое-что знаю о жизни, слышала о ней… В лучшем случае меня сделали бы пленницей и держали бы до тех пор, пока мой дядя или кто-то еще не заплатил выкуп. И потом… у меня, к сожалению, в данный момент нет ничего, что могло бы… чем бы я могла отблагодарить вас за вашу доброту, заботу, внимание, но если бы я могла…

– Нет, мне не нужно от вас ничего, я говорил, – поспешно заверил ее капитан.

– И все же выслушайте меня, сэр Дэвид! Я знаю, что вы потратили много денег, времени и сил… А я не могу быть такой неблагодарной… Меня всегда учили ценить людей… Поверьте, если бы я была дома, я могла бы… могла… Как же мне поступить?.. Так сколько вы отдали за меня Саиду? Сто тысяч?!

– Вы действительно полагаете, что все измеряется деньгами?!

Но Лусия словно не слышала его.

– Позвольте мне взять бумагу и перо?

Капитан кивнул. Лусия подошла к столу и что-то быстро-быстро, круглым, красивым почерком стала писать.

– Если у вас появится когда-нибудь такая возможность, если вы будете в Испании, в Севилье когда-нибудь… Это письмо передайте моей кормилице Каталине. Она прочтет и сразу все поймет. Там я написала обо всем, и она скажет управляющему, и тот выдаст сумму, которую вы скажите… Но если вдруг я окажусь дома, если вдруг мое письмо вернется ко мне…

Голос Лусии заметно дрожал. Капитан стоял сзади, и она не видела, какими глазами он смотрел на нее. От его холодного взгляда не осталось и следа. Он накрыл ладонью ее маленькую, как у ребенка, руку. Лусия вздрогнула и затихла… Ее холодные пальцы какое-то время счастливо покоились под его большой горячей ладонью.

– Мне ничего от вас не нужно, – сказал он. – Но, возможно, если я когда-нибудь буду в Севилье, я непременно навещу вас. И знайте, это будет совсем по другой причине.

И он быстро и молча отошел к окну.

– Помните, – проговорила она, нарушая молчание, – Вы говорили, что похожи на одного из героев Овидия. Как его звали?

– Пигмалион.

– Пожалуйста, расскажите мне о нем.

– Зачем?

– Расскажите, прошу вас. Исполните мою просьбу на прощанье.

– Хм… Вы просите так, будто вас осудили… Ну хорошо, раз вы просите, то пусть будет по-вашему… Я говорил тогда о Пигмалионе. Он был талантливым художником и ваятелем с Крита. Οβίδιος описал его историю… историю жизни. Пигмалион жил уединенно на своем острове и избегал общения с женщинами.

– Почему?

– Просто он разочаровался в них… Но вот однажды Пигмалион вылепил статую девушки, статую столь прекрасную, что красота Афродиты меркла перед ней. И он влюбился не в живую женщину, а в свое творение… Эта статуя была тем совершенством, о котором можно сказать Materiam superabat opus[20], или Matre pulchra filia pulchrior[21]. В сравнении с живой Афродитой, которая безответно любила Пигмалиона и была ему почти что жена… Единственный изъян был у статуи. У творения Пигмалиона не было сердца, и она не могла ответить ему взаимностью. А он долго дарил ей украшения и целовал ее ноги.

– И что же потом? Неужели боги не дали ей сердца?!

– Нет. В жизни все по-другому. Боги не слышат людей, и статуя остается глухой, слепой и немой.

– А что же дальше было с Пигмалионом?

– Он умер бы от печали, если бы…

– Что? Если бы что?

– Если бы не море.

– Господи, какая печальная история! Но я все равно не понимаю, причем тут вы? – искренне удивилась девушка. – Неужели вы тоже когда-то любили статую?! На кого она была похожа?

– Однако вам пора собираться, – сказал Дэвид, выпрямляясь. – Вам еще нужно уложить вещи и – в путь.

– Я обещаю, что не забуду вас и не забуду того, что вы сделали для меня! – неожиданно воскликнула она.

– Сеньорита Лусия, не надо ничего обещать… Вы еще слишком молоды и стремительно даете обещания… Вы не знаете, что может с вами случиться, – голос капитана звучал громко и немного раздраженно. – И если все же вы когда-нибудь вспомните меня добрым словом… Хм… Доброе слово… Вот и вся моя награда… Наверное, достаточно…

Резкость и холодность его слов были совершенно противоположны его взгляду. В его ясных голубых глазах читалась грусть и глубокая нежность, но Лусия была слишком взволнована, растеряна, подавлена, чтобы понять, что это значит…

В дверях она столкнулась со старшим помощником.

– О, вы заняты, капитан? – спросил Фокс многозначительно, переводя взгляд с Лусии на капитана.

– Нет. Сеньорита Лусия Вернадес де Сааведра пришла попрощаться, – сухо ответил Дэвид. – Можете и вы сказать ей «до свидания».

Фокс выглядел несколько обескуражено.

– Что ж, прекрасная сеньорита, надеюсь, вы будете счастливы, – сказал старший помощник, почесывая затылок.