скачать книгу бесплатно
Убийство в Невском переулке
Игорь Владимирович Москвин
Клуб классического детективаСледствие ведет Иван Путилин
Новую серию классических детективов открывает роман об Иване Дмитриевиче Путилине – одном из величайших сыщиков Российской империи. Как писал А. Ф Кони: «В Петербурге в первой половине 70-х годов XIX века не было ни одного большого и сложного уголовного дела, в розыск по которому Путилин не вложил бы своего труда».
Игорь Москвин
Убийство в Невском переулке
© И. Москвин, 2019
© ИД «Флюид ФриФлай», 2019
* * *
Пролог
– НЕТУ ОТ ВАС никакого покою Ивану Митричу, – ворчала Глаша, на все руки мастерица, и домашняя хозяйка, и повариха, и экономка в одном лице. – На улице мороз, не приведи господь, а тут происшествия, происшествия… – передразнила она присланного за начальником сыскной полиции Путилиным посыльного. – Да ноги отряхни, – процедила сквозь зубы, – снега по коридору нанесешь, а мне потом от воды избавляйся. Жди, – и дальше порога не пустила, сама же тихими, почти неслышными шагами прошелестела к двери в спальню хозяина, занесла руку, чтобы постучать.
Иван Дмитриевич не спал, проснулся с час тому и никак глаз сомкнуть не мог, все мысли тяготили, то одно на ум придет, то другое. Ворочался, как детская юла, но сон не шел. Путилин слышал, как раздалось дребезжание колокольчика, как Глаша, вполголоса выражая свое недовольство, пошла отворять дверь. Потом жалобно звякнула цепочка, послышался невнятный бубнеж.
Начальник сыска не стал ждать, когда Глаша начнет с тихого стука, а потом и загрохочет кулаком, поднялся, натянул халат, только с третьего раза попав в рукав, и направился к двери, отворил.
Домашняя хозяйка застыла с поднятой рукой.
– Ну, кто там? – устало спросил Путилин.
– Посыльный.
– Я понимаю, что посыльный. Из наших? – Иван Дмитриевич имел в виду – из сыскного, домоправительница поняла.
– Первый раз вижу.
– Пусть пройдет в кабинет.
– Так натопчет, – возмутилась Глаша, но, увидев в свете колеблющиеся свете свечи лицо хозяина, быстро ретировалась.
Через минуту в кабинет, теребя шапку в руках, вошел приземистый мужчина с седыми полосками в бороде и густыми бровями, остановился у входа и, переминаясь с ноги на ногу, произнес:
– Меня это… – Голос, хоть и басовитый, но звучал как-то натянуто, видимо человек оробел, встретив настороженный взгляд начальника сыска.
– Что стряслось? Кто прислал? Давай по порядку и безо всяких околичностей. Понятно?
– Так точно, ваше превосходительство, – званый гость вытянулся, словно на параде. – Понятно, – но так и остался стоять с открытым ртом, то ли не зная, с чего начать, то ли робость, однако, не проходила.
Иван Дмитриевич зажег еще один светильник на три свечи.
– Я слушаю.
– Ваше превосходительство, – набрался смелости мужчина, – близ Черной речки нашли убиенного.
– Не замерзшего?
– Никак нет, убиенного, голова вот тут проломлена, – и он рукой тронул затылок.
– Сам видел?
– Сам, – всем видом говоря: а как же, я лишку никогда не болтаю. – От этого за вами и пристав меня снарядил, сани выделил.
– Господин Евграфов?
– Так точно, Федор Осипыч.
Указанная территория относилась ко 2-му участку Выборгской части, в которой приставом служил штабс-капитан Евграфов, молодой человек, с которым Ивана Дмитриевича не один раз сводила судьба. Не оставляют преступники без надзора ни один участок столицы, вот и приходится знать чуть ли не каждого околоточного в городе, не то что приставов.
– Погрейся, пока оденусь, – добавил Путилин уже в дверях, – зябко на улице, небось мороз кусает?
– Ишо как, – признался мужчина, – в этом годе зима лютая, ой какая лютая.
У ПАРАДНОЙ СТОЯЛИ сани. Иван Дмитриевич поежился, выйдя из дома, и даже поднял меховой воротник пальто, но, сев на скамью саней, удивился, что не так уж и холодно в столице.
Доехали быстро, всего-то несколько улиц. Посыльный сидел на облучке с извозчиком и ни разу не повернулся, видимо, все-таки робость перед самим Путилиным брала верх.
По пути Иван Дмитриевич ни о чем конкретном не помышлял, мысли бегали, как муравьи: вроде бы голова занята, но непонятно чем. Все какие-то обрывки то о службе, которой в этом году четвертьвековой юбилей, и пора бы на покой, все-таки действительный статский советник… то о злодеях, не ценящих человеческую жизнь, словно она не дана свыше Божьим проведением, а так, пустяк, который можно походя забрать, то снова о том, кто в способности заменить его, Ивана Путилина, на таком ответственном посту.
Здесь мало лизоблюдства и преданного взгляда в глаза вышестоящему начальству, здесь порой надо и под нож с пулями лезть; потом мысли перескочили на зиму…
Так и домчали до места преступления.
ШТАБС-КАПИТАН ЕВГРАФОВ, тридцати с небольшим лет, высокий блондин с короткими волосами и небесно-голубыми глазами, выхаживал по пустырю в ожидании начальника сыскной полиции. В «Справочной книге Санкт-Петербургского градоначальника» Федору Осиповичу было уделено несколько строк:
Православный, женат, воспитывался в частном учебном заведении, на службе с 24 января 1864 года, в должности с 12 апреля 1874 года, в чине с 16 марта 1873 года…
Но эти скупые строки не могли вместить того, что с первого дня Евграфов взялся за околоточных, а потом и за городовых, начал наводить порядок, какой только возможно. Больше не стало со стороны полицейских чинов самоуправства. Капитан был скор на расправу, увольнял за большие нарушения безо всякой жалости и к тому же с волчьим билетом. Подчиненные Федора Осиповича побаивались, но уважали за справедливость, иной раз своих в обиду не давал, когда возводили напраслину.
– ДОБРОЙ НОЧИ ИЛИ утра, Иван Дмитрич, – протянул руку Путилину капитан.
– Главное не утро или ночь, а то, чтобы они были добрыми, – улыбнулся начальник сыскной полиции, пожимая руку Евграфова.
– И то верно, но добрым назвать не могу.
– Рассказывайте, Федор Осипович, что стряслось в ваших краях?
– Так рассказывать нечего, от Чернореченского моста, – пристав указал рукою, – до Флюгова переулка, – кивнул в другую сторону, – возвращался из трактира Степан Тимофеев, заметил в стороне на пустыре темное пятно, подошел, ну а далее – в участок, благо он недалеко.
– Значит, Степан Тимофеев.
– Знакомая фамилия?
– Нет-нет, это я так, а дальше?
– А дальше дежурный пошел с Тимофеевым, вызвали меня. Вот и все.
– Вы осматривали место преступления?
– Нет, Иван Дмитрич, я более склонен доверять вашему чутью, поэтому более никто к трупу не подходил, кроме Тимофеева и дежурного.
– Хорошо.
Убитый лежал на спине, широко раскинув руки в стороны. На нем было надето только нижнее белье. Расстегнутый ворот нижней рубахи открывал покрытую седыми волосами грудь, поверх лежал на толстой нитке нательный медный крест.
Иван Дмитриевич сперва остановился подле убитого, обозревая место преступления. Повернулся то в одну сторону, то в другую. Склонился над трупом, повертел в руках нательный крестик, потом выпрямился, и лоб Путилина прочертила морщинка.
– Н-да, – протянул он и пожал плечами. – Становится понятным…
Пристав стоял в нескольких шагах и наблюдал за действиями сыскного начальника, хотел было что-то спросить. Уже открыл рот, но воздержался от любопытства, что же все-таки усмотрел здесь Иван Дмитриевич.
– Ну что, Федор Осипович, картина мне ясна, только вот следствие зайдет в тупик, ежели мы с вами фамилию сего человека, – он указал на убиенного, – не узнаем.
– Попробуем, хотя, – засомневался пристав, – вы что-то узнали?
– Немного. – Путилин помассировал пальцами подбородок. – Они приехали…
– Они? Простите, Иван Дмитриевич, – стушевался капитан.
– Судя по следам, их было трое. Ладно, Федор Осипович, не буду напускать туману. Убитый, видимо, чухонец, это видно по белью и крестику на шее, сегодня же двенадцатое февраля, а значит, Сырная неделя, и, скорее всего, он, наш убиенный, прибыл в столицу для извозного промысла. Это я говорю так, что у чухонцев сани приметный на снегу след оставляют, видите, – Путилин опустился на корточки и провел рукою по колее, – обратите внимание, как подкована лошадь, это тоже говорит, что убитый – чухонец.
– Может, чухонец – убийца, вот сюда труп и привез?
– Нет, Федор Осипович, именно чухонец убит, посмотрите на следы здесь и здесь, это два разных человека, один подволакивает ногу, от этого и след такой, словно кто волочит что-то, а второй, наверное, высокий и весу большого, видите, как промятость выделяется. Убитого снарядили, чтобы он в эти края ездоков довез, вот они доехали сюда. Я уж не знаю причину, по которой чухонца попросили остановиться, видите, лошадь гарцевала и натоптала здесь.
– Вижу.
– Так вот, они, видимо, переехали Чернореченский мост, и сюда. Здесь чухонец остановился, сошел с козел и уже на земле получил первый удар по голове, упал ничком, выпростав вперед руки, словно в последнюю минуту жизни пробовал отползти от злоумышленника. Вот видите, он доскреб до земли, и его еще два раза ударили. Потом сняли с него одежду и на санях уехали.
– Вот поэтому, Иван Дмитрич, я и не подходил к трупу, чтобы не затоптать следы. Я, ей-богу, не приметил того, что увидели вы.
– Не наговаривайте на себя, Федор Осипович, вы все бы заметили и без меня, ведь следы многое дают. Так что стоит искать пропавшего чухонца.
– Да, задачка, – провел рукой по шее капитан.
– Я вам предлагаю проверить постоялые дворы в округе. Думаю, в такой поздний час, как совершено было убийство, чухонец взял последних седоков, которые следовали в его сторону, не думаю, чтобы он промышлял ночью, в такое время люд в теплых постелях и не получишь много денег, а вот днем другое дело. Поэтому ищите в первую очередь чухонца, который заплатил за ночлег вперед за несколько дней, а сам не приехал.
– Но ведь сегодня первая ночь, когда он исчез.
– Федор Осипович, не мне вас учить, как искать пропавших. Не первого же вы разыскиваете. Тем более вы на своем участке даже иголку сможете найти.
– Это вы верно подметили, – улыбнулся пристав. – Хотя не перехваливайте.
– Отнюдь, – на лице Путилина тоже появилась улыбка, – не обессудьте, но я могу не только отпускать комплименты.
– Знаю.
– И надеюсь, мне не придется привлекать сыскных агентов к розыску ночлега чухонца.
– Не придется, – со всей серьезностью в голосе произнес штабс-капитан Евграфов.
Иван Дмитриевич долго не размышлял, ехать ли домой или в сыскное.
– На Большую Морскую, – Путилин стукнул по плечу тростью извозчика.
Дежурный чиновник не удивился раннему приходу начальника сыскной полиции, сдержанно поприветствовал, доложил о происшествиях, коих на утренний час не наблюдалось. Об убийстве пристав Евграфов не доложил, ему самому еще не доложились об этом происшествии…
ШТАБС-КАПИТАН ЕВГРАФОВ отправился в участок, домой идти после вечерней размолвки с женой не очень-то и хотелось. За завтраком видеть недовольное лицо любимой женщины было выше сил, особенно когда ее алые губки капризно надувались, а взгляд выражал такую обиду, что хотелось провалиться, лишь бы не ощущать на себе этот выразительный взор.
Окна участка выходили в сторону Бабуринского переулка – унылый пейзаж, в особенности весной и осенью, не радовал взгляд, а сейчас, в зимнее время, хотя бы белый цвет навевал не такие мрачные чувства.
«Первым делом, – размышлял пристав, – надо дать указания околоточным. Каждый из них знает свой участок как свои пять пальцев. Нужно искать лошадь и сани, но о них будет известно после выявления фамилии чухонца, ведь те, кто с ним ночевал, по всей видимости, видели и сани, а значит, могут описать какие-нибудь приметные детали, а далее… – Капитан сжал до боли губы. – Далее, далее… – вертелось в голове, но так ничего толкового и не приходило. – Далее ничего не остается, как идти на поклон к Ивану Дмитричу. А почему, собственно говоря, на поклон, служим одному государю и выполняем одно дело – следим за порядком в столице, пресекаем злодеяния, а если те и происходят, то учинившего преступление надобно, находить, и «тогда ему воздадут по делам его», – закончил он размышления словами из Святой книги…
К семи часам околоточные стояли в коридоре, опасаясь войти в кабинет пристава. Гадали, что могло стрястись, по какой такой надобности их собрали в участке в столь ранний час, ведь часом позже они все равно должны были явиться с докладами о состоянии дел в околотке. А сейчас, как в особом случае, капитан Евграфов отправил за ними посыльных с указаниями.
– Наверное, убийство случилось, – хмурился один.
– Точно, – говорил другой. – Не без этого.
С хмурыми лицами они входили в кабинет, украдкой бросая взгляды на озабоченное лицо Федора Осиповича.
– Я вас вызвал по важному делу, – начал пристав, не поприветствовав собравшихся. Такое случалось не часто. Видимо, слишком озабочен был участковый начальник. – Слышали, что на пустыре Языкова переулка найден убитый? Исходя из того, что он раздет, это разбойное нападение с целью грабежа. Убит, по всей видимости, чухонец, приехавший в столицу подработать извозом, и, скорее всего, он остановился на постоялом дворе. Так как началась Сырная неделя, то, скорее всего, заплатил он за неделю вперед, но, может быть, остановился у знакомых, поэтому расспросить надо всех. А так как вы знаете участок хорошо, и вам знаком каждый житель и приезжий на доверенной вашему вниманию территории, и, ко всему прочему, вы в состоянии проверить подопечные вам околотки, через два часа жду вас со сведениями о чухонце, то есть фамилией убитого, приметами лошади или саней, на которых он приехал сюда. Вас более не держу, можете быть свободными.
Федор Осипович поначалу сам хотел проверить все постоялые дворы, но потом отказался от такой затеи. Участок хоть и невелик, но вдруг и правда чухонец остановился у знакомых, тогда надо проверить чуть ли не каждый дом на участке, а это, мягко говоря, задача для него непосильная, а околоточные каждого жителя знают, вот задача по ним.
ПУТИЛИН, УСЕВШИСЬ В кресло, откинулся на спинку и предался размышлениям. Стоит ли послать сыскных агентов на поиски ночлежного места чухонца, или довериться приставу? Штабс-капитан Евграфов толков, сметлив и служит по чести, по крайней мере о мздоимстве никто не упоминал, хотя здесь ничему верить нельзя. Вот действительный статский советник Мстиславский из Вологды ставился в пример как образец добродетели, одной рукой нуждающимся помогал, человеколюбивое общество организовал на собственные деньги, а второй – мошну набивал, не только деньгами купцов и деловых людей, но и в государственную казну другую руку запустил, да так глубоко, что до сих пор комиссия разбирается. Но если о каждом такие мысли держать, то и доверять никому нельзя будет. Иван Дмитриевич покачал головой и взялся за чтение «Иллюстрированной недели» за десятое февраля, чтобы отвлечься от мрачных мыслей.
На первой странице был рассказ Шкляревского «Через преграды», начало напечатали в прошлом номере, но когда Иван Дмитриевич начал чтение, ему показалось в повествовании все фальшивым: и описания, и диалоги. Путилин поморщился и перелистнул дальше. Очерк о самозванце не привлек темой. «Сколько их ныне развелось?» – ненавязчиво мелькнуло в голове и пропало.
В прошлом номере без указания имени автора под повестью с непритязательным названием «Золотое сердце» Путилина привлекла подпись «Из уголовной хроники», но после одной страницы непросветного бреда о графьях, подмененных детях, потайных комнатах и лживых размышлений Иван Дмитриевич вскинул брови кверху и с досады покачал головой: «Неужто кто-то это читает?»
Вот о чем говорилось на страницах «Внутреннего обозрения»:
Защита государства безусловно требует вполне надежной боеспособной армии. Вопрос о сроке службы новобранцев в войсках – вопрос для нее жизненный; и вся военная повинность была бы бесплодна, если бы при недостаточном сроке ограничивались лишь производством недоученных масс, которых, в строгом смысле, нельзя было бы назвать войском.
Статья была продолжением споров о сроке воинской повинности на действительной службе, который ранее сократился с двадцатипятилетнего срока до двенадцати, и этот срок был велик.
Крестьянин отрывался от земли, рабочий – от заводского или фабричного места, таким образом выпадал из жизни, вот и возник вопрос о преобразовании армии, но года шли, и даже Крымская кампания ничему никого не научила. Надо было двигаться вперед, иначе выйдет как в Европе. Пока считающаяся самой сильной французская армия почивала на лаврах, германские войска маршировали по улицам Парижа. Здесь давать слабину нельзя ни в оружии, ни в людях, которые обучаются владению порученным им оружием.
По мнению воинских начальников, наиболее ответственных в образовании солдат, при наших неблагоприятных условиях необходимо, по крайней мере, прохождение каждым солдатом не менее пяти периодов летних занятий, и должно ныне считаться лишь наименьшим сроком службы.
Еще в статье говорилось, что оптимальным сроком для службы остаются семь лет, тем более что империя тянется не на одну тысячу верст с востока на запад и учения необходимо проводить в разных условиях.
