скачать книгу бесплатно
– Да от такого никогда не застрахуешься.
– Я понимаю, да только добыча не оправдалась, понимать? – сказал Федор развязно и непрестанно покачивая головой; но в то же время уже очень серьезно – таким тоном говорят о бизнесе, – я знаешь, как перестремался тоже? Раму уже открыл, и тут какой-то шум.
– Тебе реально показалось, что тебя схватили? – спросил Митек.
– Я о раму ударился башкой, ну, она упала, придавила меня… я конечно подумал, что это кто-то меня уже атакует.
– Ха, ха-ха. Знаешь чё? – Митек повернулся к Перфильеву; это был один из тех редких случаев, когда он обратился к нему напрямую, – он чуть в корыто не свалился от страха, – Митек заржал.
– Да пошел ты, а? Там и не было корыта!
– Ты сам сказал, было!
– Врешь! Не говорил я!..
– Ладно, ладно… – общаясь с этими ребятами, Перфильев часто испытывал ощущение, будто теряет время, но все же не научился еще пресекать их пустую болтовню, когда бы ни потребовалось, – только если уже просто другого выхода не оставалось, – я все понял – вы перестремались. Ближе к делу. У меня обход через час, мне надо вернуться в поселок. На сей раз все будет тип-топ. В этом доме, ну… в нем есть, что взять. Я был там.
– Был? Правда? А чё за дом-то?
Сторож припомнил, что происходило сегодня после того, как объявилась Любовь Алексеевна, – словно бы еще раз взвешивал, стоит все-таки наводить на лукаевский дом или нет.
Завидев его, она не принялась узнавать, побывал ли он уже в сером доме: она знала, что побывал, – «я как раз в это время выпалывала и все видела – как и в тот раз, когда эти ребята мимо проходили».
– То есть они в этот дом все-таки зашли? – говорил Лукаев.
– Да… то есть нет – этого я не видела. Не знаю… но я же и не уверена, что это были те самые ребята, понимаете?
– Какие – те самые? – вдруг вкрадчиво осведомился Перфильев; в свою очередь.
– Ну… которые воруют. Или наводчики – все равно. Какая разница? Я так и сказала председателю, что не уверена. Минут пятнадцать она еще все заново пересказывала, как это было; потом – как у нее зародились «нехорошие подозрения», и она «все мучалась, идти к председателю или нет». Муж ее отговаривал.
– Но это же бездействие, так нельзя. Вон когда в прошлом году у кого-то на третьем проезде сигнализация сработала (мне татарин это рассказал, печник, знаете?) – столько народу было поблизости; и только головы подняли от удивления, посмотрели и все, на том дело и кончилось; никто не пошел даже проверить на участок, случилось что-то или она случайно сработала. Но об этих ребятах недавних – вы же их не нашли, но это тоже не значит, что они никогда в этом доме не сидели и что они не наводчики.
Лукаев предложил ей еще чаю; английского.
– Нет, я же всего на минуту заглянула, мне нужно к Генке сейчас.
– Зачем тебе к Генке?
Оказалось, что на прошлой неделе ее ненаглядный внук Сережа залез в трубу, которая лежит на пестряковском участке, в канаве, – «точнее не залез, а даже принялся по ней лазить, представляете? И всю рубаху себе перепачкал ржавчиной, на спине. Но что рубаха? Рубаха-то черт с ней! Он застрять мог! Вот я и хочу, чтобы Генка пришел да заварил эту чертову трубу».
Перфильев встал.
– Мне надо идти.
– A-а! Тогда и я, я тоже пойду, нам по пути.
– Ну как хотите.
Каждый раз, когда Родионова выходила на проездную дорогу, ее тело принимало одно и то же положение: плечи подавались назад, живот, напротив, выпячивался, а руки упирались в бока; икры, пониже закатанных синих штанов, сильно напрягались; взор устремлялся вдаль, стараясь выловить что-нибудь примечательное. Этим «что-нибудь» на сей раз оказалось следующее: Геннадий частенько варил на окраине своего участка, чуть ли не на дорогу выкладывая всякие разные штыри и железяки, – так что маску, надетую на присевшего человека, или искры, летевшие от сварочного аппарата, всегда можно было увидеть с любого конца проезда.
– Вот! Он здесь! Видали сварку? Слава, что не уехал. Я правда, конечно, видела его сегодня утром, но он же знаете какой! Может в мгновение ока отчалить – и Бог знает, сколько дней его потом ждать. На работу если особенно. Он же поблизости живет, километров двадцать, так знаете, какой шустрый – может обратно вернуться в тот же день, а может так, что и неделю не будет вовсе – правда, на моей памяти это всего один раз было. И жену тоже здесь не оставил тогда, представляете? Но в общем, если отчалит, то, конечно, все равно скоро вернется, но я ведь его уже два раза просила трубу заварить, а он хоть бы «хны» – не потому что безответственный человек – я не это хочу сказать, вы только не подумайте, – просто ему нужно обо всем напоминать, что его собственного хозяйства не касается. Понимаете, да? Он же и не обязан эту трубу заваривать. Не на его же она участке лежит, на пестряковском, – Родионова ткнула пальцем на дом, который стоял против дома Макса Кириллова, большой, белокирпичный и с многочисленными узорами, однако сразу видно нежилой – в отверстия для окон были вставлены ржавые железные листы; между прочим, Макса Кириллова, Сержа, Пашку и всех прочих чаще всего наказывали за одну и ту же провинность – если они переиграли уже во все, что только можно было, то, что называется «на закуску», устраивали весьма шумное развлечение – начинали кидать камнями по окнам пестряковского дома; звон поднимался такой, что продолжалось это всегда очень недолго – кто-нибудь из взрослых непременно выбегал с соседних участков, чтобы, отругав своего отпрыска, загнать его домой. Труба лежала тут же, в канаве, возле дома; средняя по толщине – в такую лезть и правда опасно, можно застрять как пить дать, но «детское лазутчество» всегда убивает любую опасность наповал.
– Но Пестряков-то вообще здесь раз в год появляется! Ему все до фени – у него, я слышала, какая-то другая дача есть… А вы, кстати, ничего об этом не знаете?.. Ну ладно… Генка мог бы даже деньги с меня потребовать, но я об этом помалкиваю. Главное, не давить на человека. И все ж таки кому могла прийти в голову такая идея – по трубе лазить! А впрочем, я догадываюсь, это все этот фантазер, сочинитель. Ну вы знаете, о ком я, о Мишке Левине. До чего же противный парень! Чего ему только в голову ни придет! Я говорила, что не уверена, видела ли наводчиков или еще кого, – и председателю сказала, и вам тоже сегодня. Но когда я их только-только увидела – в самое первое мгновение, я хочу сказать, – то даже не была уверена, что это и чужие, – это муж сразу уразумел, что чужие, а я нет, не разглядела. Только когда он мне сказал, я и поняла, а так знаете, я подумала, кто это? Мишка со своим двоюродным братом. Максимом Кирилловым. Ей-богу, так мне показалось. (Они ведь туда и ходят часто, к лесу. А теперь что-то там и строят). И я вам честно скажу, я бы не удивилась, если этот Мишка был бы к ограблениям причастен, слышали?
Как только она это произнесла, из-за желтых «Жигулей», стоявших возле ее дома, высунулся седой мужичок с красным лицом и напряженными серыми глазами; над капотом показался краешек его фиолетовых спортивных штанов.
– Да замолчи ты, наконец, а! – мужичок сказал это сдавлено, в крайней и очень нервной досаде; стало ясно, что он слышал каждое слово этой тирады, все сдерживался, но сейчас его терпению наступил конец.
Родионова мгновенно перестроилась:
– Ладно, пошлите уже, – и пихнула Перфильева локтем.
Она двинулась вперед, и мужичок мгновенно исчез за машиной. Перфильев хоть и последовал за ней, но как-то неуверенно и держа ее на расстоянии метра впереди – чтобы у нее не возникло соблазна опять начать что-нибудь говорить.
Геннадий приваривал арматурные прутья – друг к другу; теплое шипение выплевывало на дорогу искры, которые тухли, не успев приземлиться.
Сидя возле самой канавы, Геннадий при приближении людей поднял маску и безо всякого приветствия сказал:
– Через два года. И еще два дня.
– Что?
– Приду и заварю – через два года и два дня. Устроит это тебя? Наверное, нет. Но раньше не получится – моя жена нагадала на картах, что у нас в поселке назревают какие-то перемены… они меня и задержат.
– Перемены? Что еще за перемены?..
Родионова стояла в нерешительности; Геннадий на ее вопрос не отвечал.
– Ну так пойди, завари трубу, пока не наступили.
Он покачал головой.
– Не могу. Придется тебе следить за своим внуком, чтобы не лазил по этой трубе. Жена нагадала, что через два года и два дня заварю – значит, так оно и должно быть. Если она заподозрит, что ее предсказания ни черта не сбываются, она может развестись со мной. Ты же знаешь ее! И эти ее… флюидные примочки.
Этим словосочетанием Геннадий объединял странности своей жены – все разом.
Делать было нечего. Родионова подошла ближе и поинтересовалась:
– Что же она там нагадала? Расскажи-ка поподробнее!
* * *
«Суеверия – черт с ними! Это ерунда все! Но Родионова… с ней не жди пощады от сюрпризов. А там ведь и не только она. Если Лукаев прав, и Мишка с Максом действительно кидали по его дому, – значит, они вылезают на улицу среди ночи. Да и играют с фонарями – он говорил. Выдумывает? Он способен на выдумку, но зачем ему это выдумывать?», – ей-богу, Перфильев на сей раз был готов отступить…
И все же этого не сделал – прежде всего, потому, что ему нечего было предложить взамен, никакой другой наводки. Он видел этих ребят, которые стояли теперь перед ним, и так над ним насмехались, – что же будет, если обнаружится, что он явился «с пустыми руками». Выставить себя дураком – на это Перфильеву было наплевать, «но они могут подумать, будто я что-то против них замышляю… Чертовы тупари!»
В следующие десять минут он во всех подробностях дал описание лукаевского участка – Перфильеву еще пришло в голову, что можно было бы беспристрастно описать ситуацию, соседей и пр. – «и потом уж пусть Федор и Митек сами решают, стоит идти на это или нет», но в результате не рассказал и этого – в самом начале, а предупредил их, только когда уже все по сути дела было решено и когда они не восприняли бы эту информацию, как реальную опасность. «А, была не была! Как-нибудь рассосется! Выкручусь, если что!»
– Этот лысый хрен ничего не заподозрил? – спросил Федор по окончании рассказа.
– В каком смысле? Что он мог заподозрить? – Перфильев посмотрел на него.
– Что ты вынюхивал у него дома?
– Нет, конечно. Он меня сам к себе позвал.
– А с какой стати ему тебя звать?
– Я наводчиков ловил. На проезде… не понимаешь, да? – Перфильев едва заметно ухмыльнулся, – я наводчиков ловил, которые вам помогают.
Митек выпятил голову; он опять улыбался, и глаза его просветлились.
– Чё-чё он там сказал?
– Он наводчиков ловил, – «пояснил» ему Федор.
Очередной взрыв хохота. Федор и Митек пребывали в таком экстазе, что едва ли не принялись улюлюкать.
– Ну ладно, ладно, заткнитесь уже!
– А ты нам рот не затыкай, слышь? – огрызнулся Федор, перестав смеяться.
– Шутки шутками, а я эту феньку про наводчиков стараюсь поддерживать. Для безопасности… для безопасности. Но вы думаете, кто ее изобрел? Родионова, естественно. Я это к тому говорю, что она все сечет из своего окна; вы будьте осторожны. Она такая… хитрая стерва. Чего увидит, домыслит с три короба. Хотя, по большому счету, мне это пока только помогало. Поможет ли вам?
Помолчали.
– А что, эта старушенция, она даже и ночью сечет? – осведомился Федор.
– Ну… я говорю, на сей раз нужно быть особенно осторожными. Особенно. Поняли или нет? И еще… там эта проездная компашка.
– Кто-кто?
– Пострелята. Местные.
– A-а… ну это фи-и-ить, – издал Федор характерный звук.
– Никаких… фить. Никаких фить, слышал? Если вы их только тронете, тогда…
– Ну ладно, ладно, я понял.
– Они обычно поздно угомоняются, так что лезть надо не раньше трех часов.
– Трех часов!
– Ну а что? И что тут такого? Ну и в три полезете. Чем позже, тем лучше – всего на час позже. Ну а что? – повторил опять Перфильев, – поздновато для вас, а? Вы уже спите в это время?
– Да ладно, ладно. Понял. Когда идти-то? Завтра что ли?
– Ишь ты… какой шустрый… Нет, не завтра, это совершенно точно, что не завтра. Возможно, и в выходные придется, но это только лучше: в выходные никто теперь не ждет, все думают, что в середине недели вскрывают, стабильно… Но это мы еще решим. Как получится. А вернее, как Лукаев уедет.
– Он завтра что ли уедет? Или послезавтра?
– Я же говорю: не-зна-ю. Встретимся через два дня, так или иначе. Я еще вам слепок принесу.
– Какой слепок?
– От замка на воротах. Я же сказал – это особый дом. В особом месте. Так что как можно меньше шума. Перелезать через забор не надо: он высокий, во-первых, во-вторых, железный – задребезжит, шуму понаделаете. Да и ногой там не зацепиться как следует.
– Что это он так залатался? Боится, что грабанут? – Федор подмигнул.
– Да не все дома у мужика, говоря коротко. Ну ладно, дальше… я принесу вам ключ, откроете ворота так. Но замок… замок когда снимите, надо его раздолбать, если время останется.
– А это еще зачем?
– Ну как же – будто вы его взламывали. Чтобы лишних вопросов не возникло. А если не останется времени, унесете с собой. В траву не надо бросать, оставлять. Понял?
– А как насчет самого дома?
– Что насчет дома?
– Ты от двери нам тоже слепок принесешь?
– Нет, в дом полезете как обычно. Через окно. Ставней там нет, так что стеклорезом… Понял?.. – Перфильев вдруг развернулся и пошел.
– Эй, ты куда? Слышь?
– Через два дня здесь же, – сказал Перфильев не оборачиваясь, – и в это же время.
– Куда ты?
– Я? Не скажу. А то и тебе захочется.
Митек выпятил голову.
– Чё он сказал?
– Он сказал: «не скажу, а то и тебе захочется».
Но на сей раз, обоюдного смеха не последовало.
Эпизод 4. «Полночная жара». В олькином домике. Примирение с велосипедом (Рассказывает Максим Кириллов)
I
Поначалу эта цивилизованная армия белых пиджаков была всего-навсего тремя тенями, которые, сидя на небольшом, со всех сторон прикрытом пальмовыми веерами мраморном балкончике, за отсутствием перспективы то и дело становились частью друг друга и образовывали самые фантастические фигуры; эти изменчивые, нарождающиеся движения чем-то походили на движения пламени, угнетаемого ветром. Один раз тени сложились в нечто, напоминавшее мельничные крылья; сильно наклоненные назад, к парапету, они, казалось, готовы были вспарить и, удлиняясь от ветра, начать перемалывать необъятную морскую пустыню; близость ее угадывалась отсюда изумрудными отражениями-зайчиками, которые, снуя между талыми облаками, превращали их в горячую пуншевую пену.
Три тени, совещавшиеся друг с другом вполголоса, – можно было уловить только обрывки фраз.
