Даль

– Бред какой-то. Написано, что я насильник.

Его смешливый тон никто не поддержал.

– Да вы что? Это же просто листок, – он скомкал его в ладони и выкинул на крыльцо. – Смотрите: ничего нет.

Молчание.

– Да бросьте.

Он стоял около входной двери и переводил глаза с одного на другого.

– Жалкая бумажка. Кто меня вообще за язык тянул, – пауза. – Поем еще.

Гай скрылся в кухне, но оставшиеся не сразу отвели глаза от проема, точно наблюдая за тенью.

Он снова повернулся к пламени.

На его месте мог быть я. Ага. Хорошо, что я не на его месте. Почему я не сказал, что куртки поменялись?

Красно-желтые языки извивались в такт природной мелодии, то вздымаясь, то низвергаясь. Губительное потрескивание аккомпанировало танцу. Горка дров таяла. Из обугленного нагромождения вырвалась оранжевая искорка и плавно опустилась на ковер.

Наверно, я трус.

Скрежет металла. Противный и лязгающий.

Хах, мстит жестянке. Потому что не может мстить нам. Что я несу.

Снова лязгание. Люди молчали, позабыв друг о друге. Все увлечены своими мыслями. Наверно, только сейчас каждому полностью пришло осознание: я не знаю, кто я такой.

Хирург? Какой же я хирург? В жизни не терпел медицину. Кажется. Шутка, наверно. Либо я совсем себя не знаю. Тоже мне. Вряд ли я лечил людей. Я крови боюсь.

Огонь припекал. На лбу выступил пот. Он вытер его и смахнул в огонь. Потом вышел из дома и присел на крыльце, там же, где и в первый день.

Снаружи теперь так же душно, как и в доме. Где же свежий воздух? Чертов туман не пропускает. И ветра нет. Хоть для приличия бы подул. Невозможно дышать.

Погода была странной. Он не знал, менялось ли что-то в природе: когда лег спать, светило стояло посреди неба, когда проснулся – там же. Не уходил туман, не дул ветерок. Деревья стояли неприкаянные, точно прикидывались неживыми. Или играли в прятки.

Он поднял со ступеньки мелкий камушек и бросил в сторону.

Это я.

Поднял еще один и бросил в другую.

Это тоже я.

Третий полетел в высохшую грязь.

И это я. Кто из них настоящий?

Больше камней не было.

Все мертво.

Лысое пятно грязи выползало из-за дома.

Странно, его раньше не было.

Он поднялся и подошел к нему. За домом не было травы, лишь голая земля, изрезанная бороздками. Он глядел на это место и не мог вспомнить, что было под ногами, когда они втроем возвращались с дровами. Отчего-то ему казалось, что ступать было мягко. Взор следовал вдоль границы пятна и наткнулся на горку. От нее в стороны расползались борозды. Глаза замерли, мозг соображал. Да, именно там он закопал осколки. Окровавленные осколки.

Я отравил землю? Неужто ее так воротит от крови? В этом мы вроде похожи.

Он шаркнул землю и затер несколько бороздок. Невысоко поднялась пыль и тут же медленно опустилась на ботинки. Он засунул руки в карманы хлопковых брюк.

Привыкай к крови. Вдруг придется вкусить еще.

Он перевел взгляд на дом. Низшая часть стены обрамлена плиткой песчаного цвета, выцветшей даже под слабым воздействием затуманенного светила. Неизвестно, сколько времени оно палит это сооружение. Здание могло стоять уже сотню лет. Кое-где плитка отвалилась – в тех местах зияли бетонные проплешины.

Раз. Два. Три. Четыре. Нет четырех плиток – за половину дома. Наверно, с той стороны тоже четыре. Итого – около восемь.

Внезапно в ноздри ударил сладковатый запах, даже приторный. Будто знакомый, но никак не ассоциирующийся с чем-то конкретным.

Сзади послышался шорох.

– Можно я с тобой?

Девушка с порезанной рукой.

– Что со мной?

Она замялась.

– Ну… прогуляюсь.

– Хм, – он замычал в раздумье. – Можно и прогуляться.

А куда идти?

Развернулся и пошел в противоположную сторону. Девушка пошагала следом.

Они шли вдоль окраины рощи. Темно-зеленые кусты трусливо выглядывали из-за мрачных стволов, выставляя вперед самые тощие ветки. Деревья однообразно косились вбок, будто долгие годы медленно заваливались спать. Кора их на ощупь была шершавая, с многочисленными впадинами и неровностями. Если бы возраст деревьев определяли по таким неровностям, то эти, должно быть, стояли тут веками.

Из чащи веяло будоражащей прохладой. Приятно было идти, вдыхая скопившуюся лесную сырость. Вдруг ощутилась сладость.

Опять этот запах. Что-то знакомое, но что? Вряд ли конфеты.

Он обернулся на девушку. Та остановилась чуть позади и глядела в ответ.

Почти уверен, что она ничего не замечает. Тяжело домашнему в диких условиях.

Он двинулся дальше.

Деревья стремительно редели, и вскоре путники увидели по ту сторону полянку – такую же, как и вокруг: с невысокой желтоватой травой и прогалинами грязи.

– Живописно.

Девушка тихо усмехнулась.

Они прошли сквозь чащу – два-три дерева – и увидели, что эта поляна в разы больше: настоящая равнина без видимых границ, но с тем же травянисто-грязным пейзажем. Оба интуитивно почувствовали беззащитность от того, что горизонт тонул в тумане. Там явно было что-то, это ощущалось. Скорее всего, даже сейчас оно наблюдало за ними из своей берлоги.

Путники молча пошагали в обратном направлении, с каждым шагом инстинктивно принюхиваясь. Машинально он озирался вбок, на бескрайний простор, покрытый дымкой; казалось, там она опускалась еще ниже.

Его спутница тихо и угрюмо плелась следом. Он совсем позабыл бы о ней, если бы не шарканье ботинок по земле.

Почти безжизненная тишина. Листья не шелестели по ветру. И туман гадливо наседал сверху. Отдавался только кровоток в ушах, да доносилось редкое шарканье позади.

Казалось, они прошли примерно столько же, сколько и от дома.

– Если повернуть в чащу, выйдем прямо к крыльцу.

Он остановился и заглянул в темноту: видно было только ближайшие три-четыре дерева. Но что-то потянуло туда. Руками он аккуратно раздвигал кусты, изредка попадавшиеся на пути. Он шел по воображаемой тропке, точно проторенной специально для него. А мрак окружал.

Будто пробираешься ночью по кладбищу, среди торчащих глыб, в блеклом свете луны. Но там кричат вороны. А здесь – безмолвие. Тупое шествие вперед, к чему-то и зачем-то.

Он двигался наугад. Тропка виляла, и он уже не был уверен, что идет верно. Перестало слышаться и шарканье.

Он обернулся. Девушка чуть не воткнулась в его спину.

– Что такое?

– Ничего.

Мрак сдавливал виски, залезал в голову. Казалось, что уже нет человека: он превратился в незначительную крупицу, ведомую непонятной силой.

Деревья уплотнялись и давили друг на друга. Глаза уже не могли привыкнуть к окружающей темноте. Стволы выскакивали, как вор из-за темного угла. Почва сырела. Под ногами – одна жижа. Даже в ноздрях теперь оставались сладковатые капельки влаги. Сзади слышалась возня ботинок. Они прошли еще с десяток шагов.

– Кажется, там водоем.

– Да?

Путники продирались сквозь стволы и кустарник, меся ботинками сыреющую грязь, как вдруг перед ними совершенно неожиданно оказался пролесок. Чуть более светлый, чем мрак. Сладковатый запах перемешался с чем-то вонюче-тухлым.

Он остановился – болото, мелкое, отчасти высохшее, но еще сохранившее зловоние.

Девушка схватилась за мужскую руку, и он бросил негодующий взгляд на ее по-детски напуганное лицо; рот и нос она прикрыла воротником куртки. Он хотел одернуть руку, но лишь двинулся дальше, аккуратно ступая по грязи. Запах становился невыносимым, и ему тоже пришлось приподнять воротник.

Шаг и шаг. Глубже и глубже. Шаг и шаг.

Кругом – покрытые лишаем стволы, один на другом. Ладони касались неприятной сырой коры.

Лучше так, чем упасть.

Почва совсем размокла, и ботинки елозили в лужах. Женская ладонь цепко сжимала руку. Он ступил на поваленный ствол и огляделся.

– Да, болото.

– Можем вернуться, – пробубнила девушка сквозь воротник куртки.

– Дальше пойдем, так ближе.

Он заметил, что на поверхности воды что-то плавает. Пригляделся.

– Постой здесь.

Высвободил руку и пошагал прямо по бревну. Местами оно проседало под грузным мужским телом. Шаг – и нога провалилась. Мерзкая жижа.

– Вот же гадость, – выругался он себе под нос.

Поднялся и пошел дальше, не спуская взора с болота. Глаза уже различали круглую форму, черты, но мозг отказывался верить. Поверил только вблизи: это было начавшее разлагаться мужское лицо, темно-зеленое, застывшее на поверхности. Бездонный черный рот. Глаза жутко раскрыты. Но от них тяжело оторваться. Его тянуло туда, ближе и ближе. Дрожь пронеслась по телу. Мертвый взор пленил. Как будто с каждой секундой высасывая часть рассудка.

Он спасительно мотнул головой в сторону и ощутил легкий дурман.

Неподалеку – еще одно мерзостное лицо. Женское и изуродованное. Без носа. Искаженный словно от испуга рот. Ниже лица – худая порванная грудь. Распластанные руки. Всплывший голый живот, плоский.

– Что там?

Он не услышал.

– Что?

– Ничего.

Еще два лица, мужское и женское, с безобразными гримасами. Спина одного из них плавала неподалеку.

Невыносимая вонь резала ноздри. Слезились глаза. Он поморщился и опустил их. И тут же увидел рядом торчащие из болота ноги и тощую поясницу. Чуть поодаль – макушка, с длинными черными волосами.

Болотисто-трупный запах нагло лез в нос. Во рту ощущался сладковатый привкус. Рвота вмиг подошла к горлу и самовольно вышла наружу.

– Что такое?

Голос приблизился.

– Стой там! – рявкнул он.

И тут же согнулся снова.

– Стой, – уже тише пробормотал он, выставив руку.

Казалось, вышло все, что могло выйти, но он не мог разогнуться. Сплюнул. Боязно было глядеть на болото. Оно близко. Он медленно выпрямился, вытерся рукавом и направился к девушке. Схватил ее за руку и решительно пошагал в сторону дома, не оглядываясь.

– Чтоб я еще раз пошел туда, – бубнил он. – Хоть раз.

– Что там такое?

Вязкая жижа замедляла ход, ноги разъезжались. Пять изнурительных шагов. Десять. Пятнадцать. Легче. Почва твердела. Они снова оказались в глуби чащи. Он раздвигал руками кустарник, протаптывая никем не хоженую тропку. Девушка тяжело дышала позади, но старалась не отставать. Она напугалась. В эти мгновения, кажется, она совсем не способна была воспринимать действительность.

Деревья и кусты. Кусты и деревья. Холодные листья. Усердно стремящиеся ввысь стволы с испещренной корой. Мягкий мох под ногами.

Он не видел все это, но точно знал, что именно так оно и есть.

Впереди забрезжил тусклый свет – они близко. Серые стены дома спасительно выросли перед ними. Раз плитка. Два. Три. Четыре.

Впервые путники остановились и выдохнули. Он присел и закрыл глаза. Воздух казался свежим и чистым. Они жадно глотали его полной грудью.

– Кажется, я придумала себе имя.

Тяжело дышал женский голос.

– Какое?

Он приподнял голову. Девушка стояла рядом. Ее мертвенно-бледное лицо заметно выделялось на фоне подсохшей желтоватой травы.

– Солнце.

– Что?

– Солнце.

– Хм.

Девушка покраснела и опустила глаза.

– Нормальное имя.

– Наверно.

Они вышли неподалеку от крыльца, в стороне от пятна голой земли. Девушка первой направилась в дом и проскрипела ступенями. Когда подошел он, позади дома раздался звонкий треск. Он опешил и развернулся. На оголенной земле валялась груда пластика и стекла с проводами. Со второго этажа выглядывали парень с девушкой.

– Наверху есть экран, – сказала программистка после ухода хирурга и учительницы.

– Да, – подтвердила вторая.

– Работает?

– Не знаю.

– Надо попробовать включить.

Втроем они проследовали мимо сидевшего за столом Гая.

– Вы куда?

– Наверх, – буркнул страховой агент, рубивший с ним дрова.

По дому разнесся скрип ступеней.

В дальней спальне – отличной от других только окном в пол – на столике покоился молчаливый черный экран.

– Вот.

Агент оценивающе оглядел технику.

– Это моноблок.

– Что?

– Все питание в мониторе. Это компьютер.

– Да?

– Что ж, садись.

– Я?

– Не я же программист.

– Я без понятия, что с этим делать. Ты же определил, что это моноблок.

– Садись уже.

Девушка пожала плечами и села.

– Может, включится сам?

Никто не отреагировал.

Сухая женская ладонь собрала пыль со стекла. Экран был шире самого стола.

– Давно его не трогали.

Она стряхнула руку. Другой нащупала выпуклость – кнопка включения. Нажала. Ничего. Еще раз.

– Сзади надо глянуть.

– Я не программист.

Девушка повернула монитор задней панелью к себе и осмотрела. Подсоединены несколько проводов, разных по толщине и разъему. Она вынула один, подождала и всунула снова. Затем нажала кнопку включения. Что-то внутри зашипело.

Двое стоящих радостно выдохнули.

– Что ж, посмотрим.

Черный цвет экрана сменился белым. Монитор загудел.

В проходе кашлянул Гай. Все обернулись. Недовольное выражение сразило каждого. Но он тоже ждал, вместе с ними. Девушка встала перед монитором, скрестив руки.

Бесконечно тянулись минуты ожидания. Веки не моргали, боясь упустить миг торжества. В ушах болезненно стоял гул.

Минута, три, шесть. А белый экран не менял цвета.

– Черт, ну конечно.

Безжалостная шутка, будто из девятого круга ада. Хрупкая людская надежда растоптана вдребезги.

Одна из девушек всхлипнула, осознав поражение. Парень нервно усмехнулся.

– Что теперь делать?

Никто не знал ответа. Программистка выпрямилась.

– Может, раскрыть заднюю крышку.

Поверившая в свои способности, она принялась силой отрывать пластиковую панель. Остальные безмолвно наблюдали.

С хрустом панель сдалась. Внутри – хитросплетения проводов и кабелей. Голову сломаешь, прежде чем разберешься, какой и откуда идет. От питания тянулись разноцветные ниточки. Девушка водила глазами вдоль и поперек. Потрогала, повертела. Глянула на монитор. Распутала провода. В монитор. Провода. Монитор. Провода. Монитор. Но тот предательски оставался белым.

– Наверно, он вечно будет показывать белый. Такая машина, а существует ради одной нелепой функции.

Разочарование было общим, нераздельным, и каждый понимал друг друга без лишних слов.

– Надо выкинуть его в окно, – предложил Гай, – чтобы не мозолил глаза.

Он прошел комнату насквозь, раскрыл настежь раму, схватил мертвый монитор, вырвал с корнем все провода и со злобой запустил со второго этажа. Присутствующие наблюдали, внутренне одобряя его действия.

– Вот же чертовы свиньи! Бросили и наплевали! – и отошел вглубь комнаты.

Он горячился совсем не на монитор. Но ему стало немного легче от того, что он сокрушил машину.

– Что у вас такое? – спросили снизу.

– Монитор не работал, – ответили в окно.

Парень снизу исчез. Послышались шаги в гостиной.

Двое пришедших сразу направились в кухню. Их мучила жажда. На столешнице – стакан, потерявший цвет и протертый от частого использования. Он налил воды и протянул девушке. Та благодарно кивнула и выпила. Потом себе. Отпил половину, прополоскал рот и выплюнул. Надо было заглушить сладковатый аромат, перемешанный с остатками рвоты. Снова прополоскал. Налил целый стакан и выпил.

Спустились со второго этажа.

– Где были? – это была звезда кино.

– Ходили. Ничего интересного – по ту сторону леса равнина.

Он взглянул на Солнце, но та и не думала перечить.

– Так что выкинули из окна?

– Монитор, он не включался.

– У нас был компьютер?

– Да, но не работающий.

Вышло так, что все столпились на кухне. Гай стоял около лестницы, позади всех.

– Кто-нибудь, – он прокашлялся, потому что голос хрипел, – придумал себе имя?

Помолчали. То ли игнорировали, то ли боялись. Страшно казаться глупым.

– Мне одна нелепость пришла на ум, – вставила Солнце.

Она назвала свое имя и пожала плечами.

– Неплохо.

– А мне – Юнона. Кажется, красивое имя, да?

Гай кивнул.

– Пусть будет Флейта, – вставила программистка.

– Джин.

– Оригинально, – усмехнулся Гай, но сразу оправился.

– А ты?

– Пока нет.

– Ладно.

Они познакомились, но неловкость все еще сохранялась. Что делать всем вместе?

Юнона заразительно зевнула, за ней – Флейта, и появился предлог исчезнуть. Две зевнувшие двинулись наверх, и остальные побрели следом. Девушки вошли в дальнюю комнату, Гай – в среднюю. Он повернулся к подходившим.

– Полагаю, ты не захочешь спать на своем месте?

Он обращался к Солнцу, которая прошлой ночью спала с ним в средней спальне. Девушка молчала, потупив взгляд.

– Я…

– Лучше пусть с нами.

Флейта вернулась и, взяв Солнце под руки, повела в дальнюю комнату.

– Вряд ли мы ее изнасилуем.

Вот стерва. Лишь бы что ляпнуть.

Гай помрачнел. Он схватился за дверь рукой, уставившись в пол. Горько усмехнулся и толкнул дверь вперед. Та звонко захлопнулась.

Джин прошел в ближнюю комнату и сел на кровать.

– Хреново ему.

– Ага.

– Я вроде не храплю.

– Не слышал.

– Ну давай.

И, разувшись, Джин отвернулся к другой стене.

– Доброй ночи.

Последний безымянный в этом доме прошел до окна. Его почему-то потянуло к нему, хотя смотреть было не на что. Их окно выходило на противоположную от крыльца сторону, на кромку леса, огибавшую широкую поляну.

Как же природа однообразна и мертва. Хотя каждая ее крупица уникальна.

Он постоял, водя глазами по окраине леса. Внезапно в голову пришло имя.

Сиам.

Он утвердительно кивнул сам себе.

Да, Сиам.

В порыве он обернулся, но поделиться было не с кем. Убогая комната, сопел Джин.

Сопишь все же, чертов волшебник.

Стоявший повернулся обратно. По верхушкам деревьев стлался бледный туман.

По крайней мере Сиам звучит лучше, чем Флейта и Солнце.

Он присел на кровать и только сейчас заметил, что ботинки покрыты слоем высохшей грязи.

– Помыть надо завтра.

Скинул их, не прикасаясь руками, и лег на живот.

Раз. Два. Три. Четыре.

Сиам медленно считал и расслаблялся, прислушиваясь к отголоскам бурлящей крови в ушах. Монотонный стук сердца. Все медленнее и медленнее. На веках рисовались образы и картинки, и понемногу сознание проваливалось в забытье. Время ускользало из рук, а тело уплывало в невесомость.

Тяжело было просыпаться. Глаза раскрылись, но тело ломило. Будто колотили дубинками. Казалось, ночью слышался невнятный грохот.

Муторный сон. Другие пока не снятся, да и вряд ли будут сниться.

В комнате было пусто. Сиам сел, протирая глаза. Снизу доносились шорохи и приглушенные голоса. Как он ни прислушивался, разобрать слов не мог. Выдохнул, поднялся и направился на шум.

Ступени под ногами проскрипели, голоса притихли. Только Сиам показался в проеме, они и вовсе умолкли. Он увидел двоих девушек – одна была Солнце. Она застыла около тела, распластавшегося на железном столе, а другая стояла, опершись на столешницу. Девушки уставились на вошедшего, а он на них. Потом на тело. Голова лежала на руке. Возле стояла открытая бутылка спирта. Полупустая.

– Он пил спирт.

– Как можно эту гадость пить?

– Выпил половину. Когда мы спустились, он махал руками и что-то бормотал. Потом упал на стол.

– Наверно, прожег себе весь желудок.

– Не знаю, но жижа еще выходит из него.

Сиам обошел тело и увидел лицо Гая. Мокрые волосы кучно прилипали к коже. Около рта образовалось желтое озерцо с остатками еды.

Закусывал хоть.

На полу у ступни действительно валялась жестянка. Рядом еще одна.

Девушки продолжили убираться. Солнце вытерла рвоту тряпкой. Сиам закрыл бутылку и закинул на верхние шкафчики, ближе к стенке.

– Для бытовых целей – она там. Ему не говорите.

В гостиной находились парень с девушкой. Он сидел в кресле, запрокинув голову назад. Она – у его ног, что-то перебирая пальцами. Девушка подняла глаза на вошедшего, но ничего не сказала.

– Вы видели, что произошло?

– Ну, он молча пил на кухне, пока мы ели. Потом кричать стал.

– И?

– Мы сюда ушли.

– А он?

– Там остался.

– Вы дали ему пить спирт?

– Мы не давали, сам взял.

Вот дура.

– Нельзя было забрать?

– Это его дело.

– Но его нельзя пить.

– Он ведь хотел, нам-то что. Одним насильником меньше.

Он смолчал. Возможно, ему было все равно. Возможно, в глубине души Сиам даже поддерживал ее мысль. Он вернулся на кухню. Девушки снова смущенно уставились на него.

– Пусть проспится.

Они молча вышли. Сиам склонился над бледным лицом.

– Не стоило, мужик, не стоило.

Похлопал по плечу и тоже вышел.

Через пару часов тело в кухне зашевелилось. Гай загремел стулом. Громкая отрыжка. Мнущийся пластик.

Воду пьет.

Вскоре тело появилось в проходе. Волосы на правом виске примяты и торчат вверх. Сам вид его был омерзителен. От него пахло. Лицо побледнело, опухло. Казалось, его сейчас снова вырвет.

– Только не на пол, – будто прочитала мысли сидящая у ног девушка. Флейта, кажется.

Гай постарался бросить на нее испепеляющий взгляд, но тщетно.

В гостиной были только Флейта с дремлющим Джином и Сиам. Остальные сидели на крыльце.

– Не надо пить эту дрянь, Гай.

– Разберусь.

Он вернулся на кухню и опять похрустел пластиком. Заскрипела лестница. На втором этаже захлопнулась дверь.

Сиам бессознательно ковырял кочергой серую золу. Она то подлетала, то оседала. Пару раз кочерга звонко стукнулась о камень.

– Тише, – рявкнула Флейта.

– Чего?

– Джин спит.

– Всему дому теперь на цыпочках ходить, потому что он спит?

– Это вежливость.

– Это эгоизм. Мог уйти наверх.

Девушка презрительно осмотрела его с головы до ног.

Остаток дня обитатели так и провели, бездумно слоняясь по дому и изредка выбираясь на крыльцо, где было так же душно. Спертый воздух преследовал. Деревья как будто и не стремились очистить его.

Гай не спускался. Девушки просидели на крыльце, едва слышно о чем-то переговариваясь. Джин нескоро поднялся, окинул присутствующих сонными глазами и скрылся в кухне. Заскрежетали жестянки, раздалось чавканье. Неотступный хвостик побрел следом.

Огонь не зажигали. Было не так холодно. Да и не для кого. Все разбрелись по разным частям дома.

Вернулись девушки, попросили открыть консервы. Сиам машинально расковырял три жестянки.

– Нечего тут делать, – бросил он, когда опустошил свою.

– Юнона еще не ходила гулять.

Точно, Юнона.

– Там тоже нечего делать.

Они помолчали.

– Что ж, значит, здесь собрались хирург, учитель и кинозвезда, – буркнул Сиам.

Юнона покраснела.

– Кажется, я вообще боюсь крови. Так что какой из меня хирург.

– Я не уверена, что…

– … это правда? Вполне возможно. Но вполне возможно и нет. Если бы по бумажке ты была учителем, вряд ли бы сопротивлялась.

Юнона бросила жестянку в раковину. Глаза ее покраснели.

– Я не помню, чтобы мне было стыдно за свою жизнь!

Он понял, что перегнул.

– Прости, я не хотел.

Девушка не ушла прочь, но склонила голову. Солнце злобно уставилась на виновника, и тот отвел глаза.

Черт, с чего я вывалил все это на нее? Идиот.

– Нам жить вместе, наверно, еще долгое время, так что не стоит обижать друг друга. Хватает одной парочки. Прости.

– Ничего.

Юнона подняла голову.

– Как-нибудь прогуляемся.

– Хорошо.

Последующие дни зеркально отражали все предыдущие. Флейта и Джин сторонились остальных, заговаривая исключительно по бытовым нуждам. Бродили парочкой. Иногда перешептывались. Флейта окончательно приняла на себя роль его хвостика. Хотя тот и не походил на пример для подражания. От него так и разило спесью.

Гай был тих и не привлекал внимания. Он боялся заглянуть в чужие глаза и увидеть там презрение, поэтому большую часть дня сидел на стуле в кухне, сверля взглядом стену напротив. Наверно, это помогало забыться. Его вроде бы не презирали, но и не заговаривали, и вскоре он как-то сам по себе отошел в тень. Гай стал неприкасаемым.

Сиам пару раз выходил за дровами, но особой нужды в этом не было. Психологически необходимо было создать иллюзию деятельности, чтобы не свихнуться.

И иллюзию жизни.

Через пару дней внезапно опустилась прохлада. Во время пробуждения было жарко, но с течением дня откуда-то приходил живительный холодок. Небольшое послабление для обитателей.

Седьмой день. Сиам перенял функцию ведения календаря у Гая. Седьмая зарубка.

Как много и как мало.

На восьмой день Гай сорвался опять.

Посреди сна Сиам подскочил от грохота. Джин поднял голову. Оба переглянулись и выскочили к лестнице. Открылась дверь у девушек, выглянуло заспанное лицо Юноны.

– Что такое?