Тихие омуты

Несмотря на усталость, оставшуюся после тяжелой ночи, а также на навалившуюся уже с раннего утра жару, работа у меня спорилась. Проклиная про себя милиционера Трофимова, вздумавшего учить меня жизни, а заодно и семью Матвеевых, которые не только зачем-то дали ложные показания, но и выставили меня круглым дураком и пьяницей, я быстро измерил практически все личные приусадебные участки, а заодно и колхозное поле. Оставалось последнее, то, из-за чего, собственно, я и оказался в Темном Логе – измерение участка Михаила Горбылева.

Я решил немного отдохнуть, тем более, что чувствовал сильный голод. Пообедать, а скорее уже поужинать, я отправился к старосте, потому что по-прежнему злился на Матвеевых. Проходя мимо сгоревшего сарая, я заметил рядом с пожарищем Илью, оживленно разговаривающего с участковым. Прислушавшись, понял, что мужчины говорят об охоте. Не глядя на них, я прошел дальше к избе старосты.

Дома были только Василий Степанович и его полноватая сноха. Старосте по-прежнему не здоровилось, а Мария Петровна, видимо, за всю семью исполняла обязанности по хозяйству. Мне быстро собрали на стол, пока ели обсуждали ночное происшествие. Староста сказал, что тоже приходил посмотреть, как тушат пожар, но из-за слабости помочь ничем не мог. Я не стал вдаваться в подробности насчет странной рогатой фигуры в тени, по комплекции так похожей на Василия Степановича. Поблагодарив старосту и его сноху, я отправился заканчивать работу. На следующий день утром за мной должна была прийти машина.

Идти к Михаилу Горбылеву мне не хотелось. Хотя я и не верил в небылицы, которые рассказывали про него в деревне, симпатии этот явно агрессивный и склочный тип тоже не вызывал. Я подозревал, что просто так провести измерения своего участка он мне не даст, и не ошибся. Едва только я разместил теодолит возле одного из углов новенького забора, передо мной как из под земли появился высоченный сутулый мужик с длинными мускулистыми руками и удивительно длинными и тонкими пальцами.

– Ты что здесь делаешь? – без всякого приветствия, очень зло спросил он.

– Вы, видимо, гражданин Горбылев? – спросил я, решив во что бы то ни стало сохранять спокойствие.

– Допустим, а тебе что надо около моего дома?

– Меня зовут Сергей Анатольевич Моргунов, землемер, прибыл из Прибайкальска по поручению Районного совета для проведения в деревне измерительных работ, – отчеканил я.

Я не сомневался, что Горбылев уже давно знает, кто я такой, как меня зовут и зачем я приехал в Темный Лог, поэтому устроенная им комедия раздражала. Однако вопреки ожиданиям, обострять конфликт Горбылев не стал.

– Начальство, значит? – улыбнулся он, показав красивые белые и крепкие зубы.

– Землемер, – уточнил я.

– Ну что ж, измеряй тогда, землемер, а то этот старый пес, староста, никак мне не хочет землю дать, что по закону причитается.

У меня не было желания вступать в спор с этим человеком, а тем более объяснять ему, что согласно новым инструкциям, его надежды на расширение приусадебного участка противоречат политике Партии. Я лишь неопределенно хмыкнул и продолжил работу. Но Горбылеву явно хотелось с кем-нибудь пообщаться.

– Давно в наших краях?

– Второй день, – коротко ответил я.

– У кого поселился?

– У Ваших соседей, Матвеевых.

– Ааа… – лицо Михаила расплылось в недоброй усмешке. – Я слышал, у них пожар вчера был.

– Сарай сгорел.

– А я вот спал, не слышал ничего.

Мне захотелось съездить Горбылю по улыбающейся физиономии. Надо же так нагло врать, я прекрасно видел, как он глядел на борьбу с огнем, и даже пальцем не пошевелил, чтобы помочь.

– Ну и поделом ему! – зло закончил Горбылев, – Будет знать, как честных людей оскорблять.

Я снова сдержался, хотя такая явная радость по отношению к чужой беде все сильнее раздражала меня.

– Сволочи они все, – все с той же злостью в голосе сказал Горбылев. – Вся деревня. Сумасшедшие и фанатики. Знал бы ты, что тут на самом деле творится, эх…

Он махнул рукой и зашагал в сторону избы, но на полпути остановился.

– Илюшке привет передавай, скажи, что я до него еще доберусь. И Светке его тоже привет. Хотя я ее сам сегодня ночью увижу, – хохотнул Михаил и зашел в дом.

У меня в груди как будто что-то оборвалось. Последние слова этого неприятного человека явно были не просто ложью, сказанной для того, чтобы оскорбить старого врага. В них чувствовалось неприкрытое торжество, радость от унижения соперника.

Неужели Светлана действительно по ночам бегает к своему соседу и с ним изменяет мужу? В это было трудно поверить, но такое развитие событий могло бы объяснить и почти иррациональную ненависть, которую соседи испытывали друг к другу, и, как ни странно, происшествия вчерашней ночи, когда Светлана отлучалась из избы, но затем, при участковом и муже, отказалась это подтвердить. Мне вспомнились озорные взгляды, которые женщина бросала на меня самого, и все окончательно встало на свои места.

Мне вдруг захотелось как можно быстрее закончить дела в этом месте и вернуться в Прибайкальск, к своим друзьям и коллегам. Затерянная в тайге деревушка представлялась мне теперь старым мертвым деревом. Оно еще сопротивляется напору непогоды, демонстрируя крепость и единство, но изнутри уже давно прогнило, оказалось источено червями и паразитами. Такое дерево со дня на день может окончательно погибнуть, не сумев выстоять под ударом сильного ветра. Казавшаяся дружной и крепко спаянной закалившими ее тяжелыми условиями деревенская община, на деле была изнутри разложена раздиравшими ее мелкими бытовыми дрязгами, завистью и враждой.

Мне совершенно расхотелось разбираться в тайнах и мерзких делишках обитателей Темного Лога. Меня мало заботило падение нравственности, порочащее, как сказал бы участковый Трофимов, честь советского человека. Копаться в чужой грязи, выслушивать сплетни и взаимные наговоры – не для меня. Для того, чтоб разобраться с падением нравственных устоев в деревне есть староста, чтобы разобраться с возможным преступлением, есть участковый. Заезжий геодезист совершенно не подходит на роль судьи в запутанных местных взаимоотношениях.

Долгий летний день скатывался к очередной душной ночи. Я закончил измерения, сложил оборудование, выкурил подряд две сигареты и отправился в избу к Матвеевым. К счастью дома был только Павел. Я проскользнул в свою каморку и буквально на коленке при свете заходящего солнца набросал несколько необходимых чертежей.

Вернулись Илья и Светлана, быстро сели ужинать. Хотя мы не вспоминали ни о вчерашнем происшествии, ни о разговоре с участковым, над столом висело гнетущее молчание. Смотреть на супругов Матвеевых, особенно на Светлану, мне не хотелось. Я пытался убедить себя в том, что она, возможно, верная жена, а все наговоры на нее – вымысел Горбылева, желающего посильнее уязвить соседа, однако получалось это плохо. Я был рад, что завтра утром я навсегда покину Темный Лог.

Поскольку предыдущая ночь выдалась тревожной, а день – тяжелым, спать разошлись рано. Перед сном я вышел на крыльцо покурить. Гадкое чувство на душе немного притупилось. Солнце уже скрылось в тайге, но ожидаемая прохлада не наступала. В тяжелом, горячем воздухе звенела мошкара. Запах гари настолько усилился, что мешал дышать, от него саднило горло и хотелось кашлять. В вечернем воздухе висела туманная дымка, глухо кричала какая-то лесная птица, на другом краю деревни лениво лаяли собаки.

Не докурив сигарету, я затушил ее в банке с водой, и уже собирался было вернуться в избу, когда вечернее небо прорезал низкий протяжный рев. Он родился в лесных дебрях за оврагом, пронесся по вмиг притихшей тайге, заставил замолчать собак в Темном Логе и постепенно растаял вдали. Воцарилась напряженная, зловещая тишина. Я так и застыл, держась за дверную ручку. Никогда в жизни не приходилось мне слышать столь страшного и неестественного звука. В нем чувствовалась чудовищная боль, страдания какого-то существа, но вместе с тем в нем была и сила, первобытное могущество, несопоставимое ни с одним из известных мне животных. В прибайкальских деревушках, в период осеннего гона, можно было слышать громкие трубные звуки – призывный рев самцов марала в окрестных лесах. Услышанный мной звук был другим, почти потусторонним, но в то же время пугающе близким. Собаки в деревне больше не лаяли, в лесу не кричали птицы, как будто все живое попряталось, услышав рев неведомого чудовища.

Я подождал еще несколько минут, но рев не повторился. Тайга постепенно возвращалась к своей обычной вечерней жизни. Я зашел в избу, Илья и Светлана уже спали или делали вид, что спали. Спотыкаясь в темноте, я добрел до своего чулана, разделся и поплотнее завернулся в одеяло, стараясь поскорее забыть и о сокровенных тайнах жителей Темного Лога, и о страшных звуках, которые издают неизвестные обитатели таежных дебрей. Сон сморил меня моментально – сказалась усталость и волнения прошедших суток.

Проснулся я от доносившихся с улицы женских криков и как подброшенный вскочил на ноги, ожидая увидеть в окнах сполохи нового пожара. Однако на улице было темно. Между тем крики повторились. Я прильнул к оконному стеклу и сквозь ночную мглу различил, как мимо дома бегут две фигуры в светлой одежде. По-видимому, это были женщины. Одна из них что-то безостановочно причитала, а другая на бегу время от времени громко и отчаянно вскрикивала.

«Снова где-то пожар!» – подумал я. Быстро одевшись, выскочил в избу. Никого из Матвеевых там не было. Я решил, что все местные пытаются остановить огонь в одном из домов, и выбежал на улицу. В нос ударил сильный запах гари, однако открытого огня видно не было. Только завернув за угол я заметил, что над оврагом, за домом Михаила Горбылева поднимается багряный отсвет. Именно в ту сторону бежали разбудившие меня женщины. Вполне возможно, что там начался лесной пожар или загорелось какое-нибудь хозяйственное строение. Я знал, к каким плачевным последствиям может привести не потушенный костер или небрежно брошенный в тайге окурок, а потому тоже бросился в том направлении.

Несмотря на багровые отблески над оврагом, между домами было темно, хоть глаз выколи. Безлунное неб затянули низкие тучи. Я бежал, не разбирая дороги, провалился ногой в какую-то яму около забора Горбылева, но быстро встал и побежал дальше. Видимо в темноте я заблудился и не нашел тропинки, которая вела на дно оврага, потому что по его склону я ломился сквозь непроходимые кусты и какой-то старый бурелом. В конце концов я решил, что если сейчас сверну шею, то оказать помощь в тушении пожара точно не смогу, тем более, что судя по стоявшей вокруг тишине, к моему появлению жители деревни и сами могли справиться с огнем.

Я замедлил бег и стал осторожно спускаться на дно оврага, держась за стволы росших на склоне деревьев и стараясь обходить завалы бурелома. Овраг оказался на удивление глубоким, но, наконец, спуск завершился. На дне деревьев было меньше, его устилали мох и прошлогодняя листва, кое-где торчали трухлявые пни. Здесь было еще темнее, чем наверху, и лишь багровые отблески пламени служили для меня надежным ориентиром.

То, что произошло затем, до сих пор не укладывается в моей голове, и я уверен, ночными кошмарами будет терзать меня всю оставшуюся жизнь. Я постараюсь объективно рассказать об увиденном, хотя и не уверен, что это получится. В тот момент, на дне оврага я меньше всего задумывался о том, что позже мне придется описывать происходившие там события, а потому мог не обратить внимания на какие-то важные детали, которые позволили бы объяснить все с рационалистической точки зрения. Для меня события следующих нескольких минут были наполнены потусторонним ужасом и означали крушение всей привычной картины мира.

Итак, двигаясь по дну оврага на свет, я скоро вышел к поляне, посередине которой рос старый развесистый кедр с грубой, изборожденной глубокими трещинами корой. Никаких построек на поляне не было, как не было никакого пожара – вся картина освещалась огнем большого костра, разожженного слева от меня. Какое-то внутреннее чувство, инстинкт самосохранения, подсказали мне не выходить в освещенный круг и остаться в тени деревьев. Я увидел совсем не то, что ожидал, когда сломя голову бежал сюда через бурелом.

Почти все население Темного Лога, за исключением, наверное, детей, было на этой поляне. Люди молча стояли полукругом, спиной ко мне. Некоторые держали в руках горящие факелы, трое или четверо – какие-то странные палки наподобие копий. К стволу кедра был привязан человек, я увидел его только в профиль, но сразу узнал Михаила Горбылева. Мужчина был сильно избит: из рассеченной брови по лицу текла кровь, прямой нос был сломан и посинел, губы тоже были разбиты. Он находился в полубессознательном состоянии и безвольно висел на связывающих его путах, лишь изредка поднимая голову и обводя поляну бессмысленным взглядом.

Перед Горбылевым стояла группа из трех человек, облаченных в некое подобие маскарадных костюмов, не вызывавших, однако, ничего кроме ужаса и отвращения. С ног до головы они были одеты в звериные шкуры, на плечах – такие же темно-коричневые меховые плащи. Самыми странными были маски, скрывавшие их лица – они тоже были меховыми, с прорезями для рта и глаз. В районе прорези для рта торчали два огромных клыка, круто вздымавшихся вверх, выше головы.

Я понял, что вчера ночью, на пожаре, видел человека в такой маске, но в темноте ошибочно принял клыки на маске за рога. Не смотря на то, что меховая одежда и маски полностью скрывали тела и лица этих людей, мне показалось, что двоих из них я узнал. Стоявший посередине маленький человек явно был старостой, слева от него расположился Илья Матвеев. Своего недавнего хозяина и собутыльника я узнал по зычному голосу. Я уже догадался, что стал невольным свидетелем какого-то дикого и отвратительного ритуала, но услышанные мной слова все равно вызвали дрожь и оторопь.

– … долгие столетия, при отцах наших, дедах наших, прадедах наших хранил ты землю нашу от огня небесного, огня земного, – протяжным речитативом читал Илья, – огня злого и огня истребляющего, огня иссушающего и огня пожирающего. Стеной крепкой оградил дома наши, посевы наши, угодья наши, лабазы наши, промыслы наши от стихии огненной. И впредь, при детях наших и внуках наших, дай нам свою защиту и покров!

Илья умолк, несколько секунд стояла тишина, нарушаемая только треском костра, легким шорохом листвы и чьими-то тихими всхлипываниями. Сначала я решил, что плачет Горбылев, но залитое кровью лицо мужчины оставалось бесстрастным. Приглядевшись, я увидел, что в первом ряду стоят две плачущие женщины, одна средних лет, другая почти старуха. По одежде я понял, что это они бежали через деревню и разбудили меня своими криками. Несколько мужчин крепко держало их за руки, видимо боясь, что они могут убежать или попытаться освободить привязанного человека. Я догадался, что это были мать и сестра Горбылева.

Внезапно заговорил третий человек в маске. Я тут же узнал этот неприятный высокий голос – под маской с чудовищными клыками скрывался местный милиционер Иван Афанасьевич Трофимов. Участие представителя власти в подобном мерзком ритуале не укладывалось у меня в голове.

– Великий зверь, – начал Трофимов, обратившись к темной стене тайги, – долгие столетия, при отцах наших, дедах наших, прадедах наших хранил ты охотничьи угодья, множил дичь и птицу в тайге, настраивал ловушки наши, направлял стрелы и пули наши, не давал голодать охотникам нашим, не давал плутать по таежным тропам, не давал мерзнуть в зимовьях, но выводил к родному дому с богатой добычей. И впредь, при детях наших и внуках наших, дай нам свою помощь и покров!

Участковый замолчал и в наступившей тишине откуда-то издалека, с другого конца оврага, донесся отчетливый хруст валежника. Третий человек в костюме зверя, староста, вдруг начал издавать какие-то тихие нечленораздельные звуки. Они складывались в простой навязчивый мотив. Голос старика креп, бормотание становилось все громче. Как шаман во время камлания, Василий Степанович Крайнов начал раскачиваться из стороны в сторону и даже слегка приплясывать в такт своей заунывной мелодии. Завывания старика подхватили Трофимов и Матвеев, а следом за ними и все присутствующие. Несколько подростков, стоявших в задних рядах, и среди них Павел Матвеев, внимательно смотрели на взрослых, стараясь точно копировать их поведение. Я понял, что они, в отличие от всех остальных, впервые участвуют в этом безумном ритуале.

Напев становился все громче, он летел над оврагом, над темными деревенскими домами, над спящей тайгой и будил в сердце первобытный дикий ужас, который сотнями, если не тысячами лет спал, укрытый оказавшимся таким непрочным покровом цивилизации. В невнятном бормотании толпы людей, в странных конвульсивных подергиваниях и нелепых прыжках старосты чувствовался властный зов древней стихии, голос дремучих лесов, просторных полей, темных пещер, в которых рождались, жили и умирали наши далекие предки. Это был зов крови, зов стихии, зов самой природы. И самым страшным было то, что перекрывая эти дикие напевы, до моего слуха доносился все усиливающийся треск сучьев под ногами какого-то невидимого, но огромного существа. Оно продиралось сквозь тайгу к поющим людям, ломая на своем пути молодые деревья, круша трухлявые пни. Уже было видно, как шатаются верхушки задетых им больших деревьев. Я в который раз порадовался, что успел вовремя спрятаться и не попался на глаза сумасшедшим фанатикам, которые ждали появления из тайги какого-то чудовища.

Староста и двое его помощников повернулись в сторону приближающихся звуков. Крайнов перестал причитать и дергаться, неожиданно громким и твердым голосом он воскликнул:

– Великий земляной зверь! Приди к верным слугам твоим! Готова благодарственная жертва!

И вся толпа как один человек выдохнула: «Приди!»

И тогда темная стена тайги расступилась и страшная, черная, огромная как гора тварь вышла на освещенную поляну. Я не поверил своим глазам. То, что я сейчас видел перед собой, уже многие тысячи лет должно было покоиться под землей. Но зрение не подводило меня: из тайги на поляну, медленно переставляя напоминающие колонны ноги, вышел живой мамонт. Он был непомерно велик, его голова возвышалась метрах в пяти над собравшимися людьми, которые казались букашками рядом с этим древним чудовищем.

Но самое страшное и омерзительное заключалось в том, что мамонт был невероятно стар и, по-видимому, слеп. Его огромные глаза были затянуты мутной белой пленкой. Он мотал головой во все стороны и шумно втягивал воздух через толстый хобот. По сторонам от хобота находилось два бивня: один огромный, причудливо изогнутый, поднимался выше головы и имел в длину не меньше трех метров, а второй был обломан почти у самого основания и острый обрубок угрожающе торчал вперед. Задние ноги зверя были парализованы и безвольно тащились за телом. Все тело мамонта покрывала свалявшаяся черная шерсть, клочьями свисавшая с головы и боков. Поляна мгновенно наполнилась отвратительным запахом мокрой шерсти и разлагающегося мяса.

Почувствовав исходящее от костра тепло, мамонт остановился и начал принюхиваться. Каким-то чувством он заметил собравшихся на поляне людей. Неожиданно зверь поднял хобот в черное ночное небо и громко и протяжно затрубил. От этого жуткого звука кровь застыла у меня в жилах, это его я слышал вчера вечером на крыльце избы Матвеевых. Я боялся, что сейчас чудовище бросится на людей и растопчет их как муравьев.

Мамонт сделал еще несколько шагов к центру поляны. Михаил Горбылев, парализованный ужасом, безвольно смотрел как к нему приближается эта живая гора. Крайнов, Трофимов и Матвеев отошли к своим односельчанам и упали на колени перед мамонтом. Почти все последовали их примеру. Несколько человек, державших орудия, напоминающие пики, с двух сторон подбежали к зверю и как по команде вонзили свои копья ему в бока. Слепое чудовище рассвирепело. Оно бешено закрутило головой, снова издало трубный рев и приготовилось броситься вперед, на привязанного к дереву Михаила, чтобы растоптать, проткнуть бивнями или переломать хоботом.

Но тут произошло нечто неожиданное. Через поляну к мамонту бросилась человеческая фигура. Я узнал Светлану Матвееву, в руках она держала горящий факел.

– Отойди от него, тварь! – завизжала женщина и с силой ткнула факелом в переднюю ногу животного. Разозленный мамонт скорее всего не почувствовал боли, но огонь факела мгновенно перекинулся на густую шерсть. Чудовище продолжало наступать на Михаила, грозно размахивая хоботом, но через несколько секунд полыхала уже вся правая часть его тела.

Из толпы людей послышались удивленные возгласы. Мамонт наконец заметил, что горит, почувствовал новую нестерпимую боль и совсем обезумел. Он развернулся в сторону по-прежнему стоявших на коленях людей и бросился на них с быстротой, которую позволяли его парализованные задние ноги.

Те, кто стоял в первых рядах, в том числе староста и Илья Матвеев, оказались мгновенно растоптаны многотонной тушей. Закричали женщины. Люди из задних рядов, вскочили на ноги и бросились врассыпную. Милиционеру Трофимову удалось увернуться от животного. Он скинул маску и теперь в ужасе смотрел на окровавленные останки своих единоверцев. Вдруг хобот мамонта с удивительной скоростью и точностью метнулся вперед и подхватил участкового поперек туловища. Чудовище подняло его над головой так, что он оказался почти вровень с верхушками деревьев, и швырнуло на землю с восьмиметровой высоты. Трофимов бесформенной кровавой кучей рухнул к ногам Михаила Горбылева.

Люди разбегались с поляны, многие громко кричали. Почти вся туша мамонта уже была объята огнем. Он испытывал дикие мучения, ревел, метался по поляне, давя тех, кто не успевал увернуться. Вдруг он остановился. Его мутные, подернутые белой пленкой глаза как будто увидели меня, укрывшегося за толстым стволом дерева. Волоча за собой парализованные ноги, объятый огнем первобытный монстр ринулся в мою сторону. Зачарованный, этой страшной, невероятной картиной, я не мог пошевелиться. В ноздри ударил мерзкий запах паленой шерсти и соленой крови.

Только когда расстояние между нами сократилось до нескольких метров, я развернулся и бросился бежать. Видимо, в моем мозгу сработал некий предохранитель, потому что на бегу, продираясь сквозь кусты, росшие на дне проклятого оврага, слыша за спиной треск ломающихся деревьев и рев погибающего животного, я думал о каких-то отстраненных вещах: об оставленном в Темном Логе теодолите, об Иваныче, который явно что-то знал об этой деревне, но так мне и не рассказал, наконец, о свадьбе Алексея и Любы и о том, как было бы хорошо сейчас искупаться в чистой и холодной байкальской воде.

Я бежал, не разбирая дороги по ночной тайге, натыкался на пни и коряги, распарывал одежду и кожу о сучья, пару раз думал, что лишился глаза. Рев моего чудовищного преследователя постепенно затих вдали, но я даже не слышал этого из-за крови, стучавшей в ушах. Я бежал, наверное, несколько часов подряд, сначала по дну оврага, потом вверх по его склону, потом по сосновому лесу, казавшемуся бесконечным, но неожиданно оборвавшимся в новый глубокий овраг. В темноте я кубарем скатился в него, едва не переломав ноги, но поднялся и побежал снова. Когда я, вконец обессиливший, задыхаясь от бега, вывалился из тайги на дорогу, то не поверил своему счастью, потому что думал, что окончательно и бесповоротно заблудился в лесных дебрях. Хотя начало светать, я не заметил этого, перед глазами стояла красная пелена. Зацепившись за что-то ногой, я упал на обочину, и не нашел сил подняться. Сознание покинуло меня, милосердно позволив забыть о пережитых ужасах.

Первое, что я увидел, когда открыл глаза, был белый потрескавшийся потолок. Несколько секунд я смотрел в него, пытаясь понять, кто я такой и где нахожусь. Вскоре на помощь зрению пришел слух: я услышал приглушенный человеческий голос, чьи-то шаги и мерный, успокаивающий шум дождя. Повернув голову, я понял, что нахожусь в больничной палате. Медсестра тихо беседовала с другим пациентом рядом со мной. Напротив нас располагались еще двое больных. Обернувшись ко мне, медсестра удивленно вскинула бровь и улыбнулась: «А вот и товарищ Моргунов в себя пришел!».

Я быстро шел на поправку. Мой лечащий врач, пожилой и заслуженный медик по фамилии Каурин сказал, что причиной того, что такой молодой и крепкий парень как я, испытал столь продолжительный обморок, стала сильнейшая психическая травма вкупе с серьезным физическим перенапряжением. Ни своим соседям по палате, ни медицинскому персоналу я не рассказывал о том, что произошло в Темном Логе, и к моему удивлению они не пытались расспрашивать меня о том, что же именно привело меня на больничную койку.

Я решил, что врач запретил задавать мне вопросы, опасаясь ухудшения состояния. Но утром, на третий день моего пребывания в больнице, в палату вошли два человека: капитан милиции средних лет и молодой человек в штатском с военной выправкой. Вежливо поздоровавшись, они попросили меня выйти с ними в коридор для разговора. Мы расположились за столом дежурной сестры и после пары вопросов о моих биографических данных капитан попросил: