скачать книгу бесплатно
– И аз, недостойный иерей, – продолжал старец, – властию Его мне данною, прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, аминь.
Епитрахиль скользнула с макушки Иннокентия. На секунду или две его ослепило солнце, а потом он увидел над собой руку – она тянулась сверху, из золотого сияния.
Иннокентий прижался лбом и губами к этой руке, чувствуя её бугры и морщины. Затем она собралась в щепоть, перекрестила его и помогла подняться с колен.
Иннокентий размял затёкшие ноги, проморгался.
Солнце ушло куда-то в сторону, и он вновь оказался в привычном храме колонии. Горела свеча на престоле, молились мужики, успевшие подать заявления «на храм» – все в чёрной арестантской форме, как и Иннокентий, все в окружении прапоров с автоматами и овчаркой.
Раньше подобные службы случались редко. На Пасху или Рождество иногда наезжал «крестный ход» с позолоченным попом, который раздавал благословения и кропил через зарешёченные форточки, но в остальное время все просьбы заключённых о богослужении встречали отказ.
Раньше, да. Теперь был храм, который Иннокентий сам помогал строить, который сам чистил, мыл, украшал перед службами. Иннокентий знал, что в пять вечера солнце озаряло Архангела Михаила, и его лик будто светился сам по себе. В семь утра, вместе с рассветом, сюда просачивались «красные» и обыскивали алтарь, престол, требник – каждый угол, будто там было, что прятать. Даже сейчас в дверях нетерпеливо подглядывал на часы помощник дневального, типичный «козел», толстый и рыхлый, которому требовалось следить за богослужением. За «козлом» солнце заливало светом траву, зелёный забор с колючей проволокой и зелёную вышку с автоматчиком. Чуть дальше блестела голубая лента реки, а за ней уступами к свободе и лесу поднималась бетонка.
Воздух и небо. Их всегда не хватало, как не хватало и пресловутой свободы, даже не в смысле той, забытой уже, нормальной жизни, а в смысле свободы прогулки, свободы времени, свободы от безграмотных, душных сержантов и прапоров, вечно небритых, прокуренных, лузгающих семечки. Свободы от кепки с белой полосой и робы с такими же паскудно-белыми полосками, от ботинок с картонными стельками, от подлых, лживых и завистливых дневальных, продавшихся администрации за пачку сигарет. Свободы…
– Сирота! – крикнул помощник дневального, заметив взгляд Иннокентия. – На выход собираемся? Или ещё годик на нарах полежим?
Иннокентий с силой провёл ладонью по своей лысине и посмотрел на старца. Без солнечного нимба монах превратился в старичка из советских сказок, забавного и какого-то родного. Глаза у него были ясные и живые, пронзительно-голубые. Глаза человека очень молодого душой.
– Не нравится мне это, – прошептал Иннокентий. Старец почесал крючковатый нос и поинтересовался:
– Мне припомнить фразеологизм – из тех, что всуе не упоминаются?
– Да уже наслушался твоих фразеологизмов. Ну скажи: кто меня там ждёт? Одиссея уже через десять лет никто не ждал. А он царем был.
– Они не ждут, а ты им – радуйся. Каждому взгляду их и слову. Радуйся и помни, что их обидой тебя Господь испытывает.
– Галактионов, хватит сопли разводить! – крикнул помощник дневального.
Иннокентию захотелось стукнуть его пару раз об алтарь, и он перекрестился со словами: «Господи, дай мне смирения». Несмотря на эти потуги, в душе не прибавилось ни смирения, ни уверенности, что условно-досрочное принесёт хоть каплю радости.
– А если никогда они не простят? – обратился он снова к старцу. – А я как дурак?..
– Галактионов, на выход! – заорал уже где-то над ухом помощник дневального.
Иннокентий прикрыл глаза и в блаженной темноте под веками услышал напевный голос старца:
– Значит, это испытание твоё. Жить с ними рядом, любить их, но самому не быть ими любимым.
Иннокентий поднял взгляд на старца. Тот печально улыбнулся, словно знал, какие именно испытания уготовлены Иннокентию, и кивнул головой, мол, все, пора.
Уже не прощаясь, не обращая внимания на начотряда, Иннокентий пошёл прочь – из храма, из колонии, через КПП. На свободу. В первый раз за пятнадцать лет.
#4. СТАНИСЛАВ
Коридор больницы пах лекарствами и хлоркой. До середины стен его выкрасили небесно-голубым, от середины – оставили белым. Под ногами скрипела растрескавшаяся голубая плитка, но в окнах блестели новые стеклопакеты и бугрилась строительная пена.
Станислав на ощупь искал рукав халата, высматривал номер палаты и вполуха слушал Галактионову:
– …живет с матерью в Херсонесе, а Саша – с отцом, в Виноградном. Мать сказала, что Женя ни слова не говорила о поездке к сестре. Отец подтвердил. Сестры, по словам родителей, вообще не особо общались.
– То есть Женя приехала к сестре, подхватила её… 202-ая. – Станислав показал на голубую дверь впереди.
– И они с вещами куда-то побежали по шоссе.
Станислав посмотрел на Галактионову. Она пожала плечами, стянула волосы в хвост и направилась внутрь.
Палата была на двоих, такая же бело-голубая, как и коридор, с рассохшимися тумбочками и сетчатыми койками, от взгляда на которые у Станислава заныла поясница.
Женщина справа ругалась с медсестрой, лёжа, сонно, повторяя снова и снова: «Капельница… капельница… капельница…» Капельница и в самом деле стояла рядом с пациенткой, но, видно, как-то не так.
Вторая жительница палаты – светловолосая девушка в белой футболке, шортах и с ссадинами на лице – замерла у окна и настороженно разглядывала улицу.
Александра?
Ночью Станислав толком не рассмотрел её, но теперь она показалась ему миловидной. Волосы распущены волной, нос – клювиком, ушки – мартышкой. А ещё было в ее движениях что-то осторожное, даже опасливое, будто у зверька, за которым следил хищник.
Когда дверь скрипнула, девушка резко обернулась, к удивлению Станислава, напряжённая, если не злая. Мгновение – и она уже улыбалась. Перемена случилась так быстро, что Станислав насторожился.
– Мм, какой красавчик, – выдала она. Станислав переглянулся с Галактионовой, но та лишь округлила карие глаза и ничего не сказала.
– От окна отойдите, – отчеканил Станислав. – Александра Ивановна!
Девушка встала на подоконник, едва не свалив бутылку воды, расправила руки в стороны.
«Акробат хренов», – подумал Станислав, а она перепрыгнула на кровать, поклонилась, упала навзничь. Медсестра и женщина с капельницей замолчали.
– А ты в этой паре, – Александра улыбнулась Галактионовой, – наверное, чудовище?
По палате густой ватой ползла тишина. Галактионова нахмурилась, Александра развела руками.
– Да шутка! Ну смешно же… «Красавец и чудовище».
Тишина наливалась свинцом.
– Не красавица, а красавец, – попыталась объяснить шутку Александра. – И… и чудовище.
– Да уж покрасивее некоторых, – вставил Станислав неожиданно для самого себя. Он имел в виду Галактионову, но та, видимо, не поняла или не поверила и посмотрела на него с подозрением.
– Александра Ивановна, вы понимаете, кто мы? – снова взялся за дело Станислав.
– Можно просто «Алекс».
– Александра Ивановна, какой сегодня день?
Она задумалась, села по-турецки и стала заплетать волосы в косички. Медсестра ушла, женщина с капельницей прикрылась рукой от света.
– Понедельник? Нет, вторник. – Александра повернулась к Галактионовой. – У тебя нет зеркальца? Мой телефон забрали ваши питекантропы.
Галактионова полезла карман пальто, пошебуршала там и достала чёрное зеркальце-расческу.
– Год? – спросил Станислав.
Александра взяла зеркальце, открыла. Посмотрелась. Надула губы бантиком.
– Ну прекратите, сударь. Я в своем уме.
– Год!
– Сумма цифр года – 21, – Александра поправила выпавший локон. – Корень квадратный… 44 с чем-то. Как ты думаешь, я симпатичная?
– Александра Ивановна…
– Алекс.
Станислав почувствовал, что теряет терпение и постарался говорить максимально четко и твёрдо:
– Александра Ивановна. Два ведомства разбираются с вашей вчерашней свистопляской. Вы это будете как-то объяснять?
Александра опустила зеркальце.
– Ты не ответил на вопрос.
В солнечном сплетении что-то вспыхнуло. Станислав шагнул вперёд, и в этот момент ему на плечо легла забинтованная рука Галактионовой. От бинтов неприятно пахло какой-то мазью, но этот простой жест успокаивал, заземлял.
– Алекс, ты симпатичная девушка, – сказала Галактионова.
Александра улыбнулась.
– Ты тоже. Насчёт чудовища я пошутила.
– Нам надо понять, что вчера случилось. Это какое-то недоразумение или?..
Александра чуть повернула зеркальце, и у Станислава мелькнуло в голове, что она не собой любуется – наблюдает за улицей.
За кем? Кого она ищет?
– Не помню. А ты не знаешь, где мои серьги? И одежда?
Станислав открыл рот, но Галактионова крепче сжала руку на его предплечье и спросила:
– Ты знаешь, что с твоей сестрой?
Александра защёлкнула зеркальце и протянула обратно.
– Догадываюсь ли я, что с ней все плохо? Догадываюсь. Говорили ли мне что-то о ней? Нет.
– Ее оперируют. Са… Алекс, мы должны понять, почему всё это произошло.
Александра застонала, бухнулась на постель и натянула одеяло на голову.
– Да что ты с ней?.. – Станислав рванул одеяло и швырнул на пол.
Александра, кажется, впервые за разговор растерялась и заметно покраснела.
– Больной?
– Здоровый! Дальше выкобениваться будем?
Женщина с капельницей поднялась, всполошилась, запричитала.
– Слав, децибелы, – попыталась успокоить Гагактионова. – Алекс, что вчера случилась?
Александра приблизила свое лицо к лицу Станислава и прошептала с вызовом:
– Не. Пом. Ню.
Он отшатнулся, будто на пружине; в сердцах махнул рукой.
Александра, сердитая, красная, демонстративно поправила причёску, глянула в окно.
– Так, пока закончим, – примирительным тоном сказала Галактионова. – Мы вернёмся позже. Идёт?
Она взяла Станислава за плечо и потянула к двери.
– А… а можно мне как-то на улицу? – донеслось сзади.
Когда Станислав оглянулся на Александру, она сидела с невиннейшим видом. Ангелочек, блин. Солнышко.
В этот раз Станислав сдержался – достал из портфеля два листа и шлёпнул на колени девушке.
– Ставь автограф и вали.
– Не думаю, что это… – начала Галактионова, но Станислав так посмотрел, что рот у неё закрылся.
Александра проглядела подписку. Перевернула. Перевернула снова.
– «…Не скрываться от предварительного следствия и суда, не заниматься преступной деятельностью… не покидать пределы следующих муниципальных образований…». Простите, конечно, но вы меня за кого принимаете?
– Нарушение правил движения в нашей стране считается административным преступлением. А причинение вреда здоровья – уголовным.
Александра насупилась и снова просмотрела бумагу.
– Ручка есть?
Станислав достал из портфеля одну из бесплатных синих ручек, которые выдавали раз в месяц и которые никогда, кажется, не писали, и кинул на простыню.
– Алекс, могу я задать тебе… ну, задачку? – спросила Галактионова.
