скачать книгу бесплатно
Небо за окном слегка очистилось от темнеющих облаков, и выглянуло солнце, засверкало на волнах, на машинах, на стакане Рыжего, на вилках, ложках и ножах.
– Почему же он ей, по-твоему, отказал? – поинтересовалась Аня.
– Любой ребёнок поймёт.
– Ну?
Всё внутри завыло от его грубости. Аню всегда бесило, если Рыжий вёл себя так – бесило с детства, когда она ещё была пузаном с косичками, а Герасимов-младший – противным подростком. Сейчас ей хотелось послать его к чёрту и уйти, и больше никогда не здороваться.
– Другая женщина, – выдал Рыжий как само собой разумеющееся. – Что ещё могло так разозлить нашу знакомую, что она ошпарила молодого любовника? Скажи, легко найти ей будет ещё одного? В полтинник-то.
Аня попыталась отпить кофе, но на донышке было пусто. Она смутилась, поставила чашку на стол и нарочито улыбнулась.
– Окей, ты знаешь опыт Шредингера?
Рыжий посмотрел на нее со скептическим видом. Аня покачала ногой под столом и решила все же попытаться:
– Шредингер пихал кошку… не на самом деле, это мысленный эксперимент… пихал ее в чёрную, взглядонепроницаемую коробку. М-м-м, там яд и возможность отравления один к двум, потому что деление атома, запускающее яд, за час происходит именно с такой вероятностью. По законам физики получается, что состояние кошки представляет суперпозицию двух состояний: дохлого и живого.
Рыжий моргнул и запихнул в рот ещё немного салата.
– Это парадокс, – добавила Аня, когда поняла, что вся её тирада не возымела эффекта.
– Ну положим. Дальше-то что?
– Дальше представим, что наблюдатель может влиять на коробку.
Рыжий кивнул, но тут же спохватился:
– Галактионова, это ахинея.
– На волновом уровне. На уровне микромира, не знаю. Скажем, я желаю, чтобы твоя пожилая мегера оказалась милой девушкой.
Рыжий замахал вилкой, и мимо Ани пролетел кусочек моркови.
– Всё, уймись! Стыдно было бы рот открывать. Я тебе по логике объясняю, а ты мне… Волновой уровень! Господи, какая же ты… шляпа, сил нет. Только дельфинов мерить и…
– Ну и сиди один, – глухо сказала Аня и резко, не поспевая мыслями за своими же действиями, поднялась. – Д-даша, сколько с меня?
Рыжий опомнился, схватил её за наручники и потянул вниз.
– Стой.
– Отпусти! – она вырвала руки. – Даша?
– Галактионова!.. Сядь и прекрати меня бесить!
Рыжий посмотрел в глаза Ане, затем опустил взгляд: на её губы, её грудь, её бедра. Видно было, что он сделал это на автомате, но Аню пробрала дрожь, будто шершавый ледяной язык прошелся по ее загривку.
– Даш, – обратилась Аня не своим, высоким и звонким голосом к официантке, которая черепашкой тащилась к ним, – до нас здесь сидела МОЛОДАЯ пара?
Судя по лицу, Даше было все равно, кто, где и когда сидел.
– Ну да, МОЛОДАЯ.
Аня сверху посмотрела на Рыжего. Тот перекатил челюстями и опустил взгляд.
– Галактионова, сядь. Я сниму наручники.
– Сама разберусь, – глухо ответила Аня и направилась к выходу.
– Я достану дело твоей матери.
Она приостановилась, и Рыжий добавил:
– Я знаю, где батя его держит. И я куплю тебе ещё одно кофе, хотя ты столько его глушишь, что скоро начнёшь чесаться, как твой вшивый кот Шре… Шру… тьфу!
#10. ИННОКЕНТИЙ
Природа медленно и неотвратимо поглощала затон: сквозь бетон прорывались зелёные ещё сорняки, а из трещины в стене генераторной росла березка. Зелёные листья ее, едва поддёрнутые осенней желтизной, ворошил неумолкающий ветер. Воздух наполняла водяная взвесь и соль.
В домике охраны ни свежести, ни природы не было. Пахло спёртостью и гнильцой, свет едва пробивался сквозь грязные окна, но даже его хватало, чтобы очертить неуютное, неухоженное, давно нежилое помещение, похожее на изолятор. Или на «проходняк» между двумя шконарями, где обычно стояла покоцанная тумбочка и где зэки пили, громко отхлёбывая, крепкий, до опьянения, до одури, чай.
Иннокентий потянул на себя раму. Она заскрипела, затрещала и впустила в комнату узкую полосу света. Солнце озарило пылинки, танцующие в воздухе, и косой трапецией скользнуло на пол. Потянуло свежим воздухом затона.
Иннокентий сделал пару шагов и остановился у старой циновки, постелённой на полу. Он отодвинул её ногой, открывая огромное тёмное пятно, и мелкая дрожь пробежала по позвоночнику, винтом вошла в затылок.
– Ну здравствуй, Агата, – собственный голос прозвучал неуверенно и словно бы заглох в тенях.
Иннокентий с треском, с облаком пыли открыл второе окно, и в помещении заметно посветлело. Из дыр на месте отвалившейся штукатурки смотрели кирпичи из глины с соломой, усаженные на раствор и затянутые металлической сеткой.
Когда Иннокентий только поселился здесь, он лично сбивал старую штукатурку до основы и укреплял, и лицевал стены наново. Тогда саманные стены ему нравились. Дюбеля не проваливались в них, как в ракушечнике, и полочки держались крепко.
Теперь нутро из глиняных кирпичей выглядело мерзко, отталкивающе, будто Иннокентий вернулся доживать век в сырой земле.
В могиле.
Он тряхнул головой, отгоняя образ, направился в каморку с умывальником и заглянул внутрь. Воды не было.
И ванной не было, лишь стоял высокий, как трибуна, толчок. Иннокентий усмехнулся. Они всегда жили без ванной – перебивались чайниками, тазиками и летним душем. Аня не возражала, но Агата… Агата припоминала эту ванную при каждой ссоре.
Чего-чего, а припоминать она умела.
Иннокентий вытащил из-за толчка красное ведро и прогулялся до края причала, где зачерпнул морской воды и улыбнулся солнцу, тёплой осени, нахохленным чайкам.
Вместо тряпки он намочил свою старую футболку и взялся за пыль.
Тёмные влажные полосы прочертили подоконники и табуретки, гнилую клеенку на столе. Заблестел дисковый телефон, умылся старый телевизор.
На зоне телевизор был единственной ниточкой, что ещё соединяла с внешним миром; здесь телевизор казался чем-то чужеродным, словно бы та – тюремная – реальность заразила эту.
Словно бы болезнь и не кончалась.
Иннокентий сердито поотрывал куски лопнувших обоев и нехотя принялся за пятно Агаты.
Оно не смывалось.
Ему вспомнилась сказка о Синей Бороде. Мрачная, страшная сказка – Иннокентий никогда её не любил, но Аня в детстве просила читать снова и снова, а потом засыпала как ни в чём не бывало.
Он намылил воду, потёр сильнее, с остервенением, а когда и это не помогло, отправился в город, к магазину знакомого грека, которого помнил ещё по прошлой жизни.
Солнце вовсю припекало, несмотря на осень и густые чёрные облака; одежда прилипала к телу. Грека на месте не оказалось. Вместо него покупателей встречал супермаркет «Одиссей» – в зелёно-желтых оттенках, в буйстве красок и товаров. Битый час Иннокентий ходил туда-сюда, пытаясь найти чистящее средство и не понимая логики продавцов. Голова разболелась, шныри-кассиры поглядывали на него, будто он собирался что-то украсть.
Наконец, в одном из рядов Иннокентий с облегчением схватил бутылку Domestos, голубого, как тропическое море.
Честно отстояв в очереди, он узнал, что денег на тропическое море нет, и купил за полтинник соду, которую посоветовала кассирша.
Снова пошёл хоровод: пятно Агаты – сода – тряпка. Солнце раскаляло затон, нагревало дом охраны, и пот ручейками сбегал по спине. Иннокентий до остервенелости тёр паркет, в боку кололо, спина ныла, и хотелось напиться в рога холодным пивом.
Агата не уходила.
Казалось, она поселилась здесь навечно – впиталась, всосалась, клеймила собой, словно издеваясь, словно мстя за их неудачное замужество.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
