Битый снег

– Не зря, конечно, – ответила Виктория. – Все ведь получилось. Только вот… Альберт это почти не увидел. Так что…

– Все равно считаю, что это было зря, – сказал Лем. Помолчали. – Впрочем, если бы вы знали, что случится дальше – вы бы все обставили иначе, верно? А будущее – никто видеть не может. Вот даже сейчас: что там, за дверью? Будет ли коронация успешной и беспроблемной? Или нас разорвет озверевшая толпа? А после коронации? Что дальше? Править мы будем долго и счастливо, или нас убьют? Что если завтра вспыхнет бунт? Что, если…

– Вот сейчас и узнаем, – прервала его Виктория.

Двери зала раскрылись и церемония коронации началась.

Так Лем, парень из семьи инженера и кухарки, возведенный в разряд «человека благородной крови», сам того не желая, стал императором Человечества.

Шанс – один на миллион.

…С самого начала все пошло не по плану – мать императрицы, София, не пришла на церемонию. Собственно, Лем ее в последнее время не видел вообще.

И у некоторых окружавших его людей во взглядах читалась какая-то напряженность. Все выжидали и присматривались к новой правящей чете. Вроде бы их принимали и жаловали – все-таки герой войны и сестра императора! Но что-то было…

Хотя, в целом, все шло гладко: народ, застывший в напряжении, в первые месяцы настороженно присматривался и прислушивался – а ну как новому императору взбредет в голову что-то сумасшедшее? Публичные казни без повода, или запрет на ношение теплой одежды зимой? Но все шло, на удивление, тихо и гладко. Виктория, через Лема, уверенной рукой продвигала политическую линию своего брата и вела Империю Людей к светлому будущему, а Лем, чтобы не путаться под ногами, все больше выполнял декоративную функцию – посещал приемы и балы, общался с людьми и участвовал в совещаниях.

Кое-кто начинал пошучивать, что император-де подкаблучник.

Впрочем, те, у кого были мозги в голове, находили поведение Лема разумным: он, в отличие от Виктории и Альберта не учился с детства править страной. Он учился инженерному делу, что довольно далеко от политики. Поэтому люди находили его поведение разумным: жена знала, что делать и к чему это может привести, а Лем просто ее поддерживал, а не лез с глупыми идеями, типа «снизим все налоги на 90%! А потом будем удивляться, чего это в казне денег нет!».

Люди начинали привыкать.

На первый взгляд.

А летом все пошло совсем уж плохо: на востоке империи начались беспорядки.

Нет, пауки там были стопроцентно ни при чем. Не были виноваты и разбойники. Не было и волнений в массе рабочих или угнетенных крестьян.

Просто произошло именно то, чего опасались социологи: человечество, потерявшее основной объединяющий фактор в виде общего врага, и не нашедшее на его место кого-либо другого, обрела объект для ненависти в себе.

Империя Людей начала трещать по швам.

На востоке Империи находились рудные кряжи – горные массивы, в которых добывали и перерабатывали большую часть всех металлов. Там же, на неприступных горных пиках, построили авиабазы и летные школы.

Именно обитатели авиабаз и начали мутить воду: они почувствовали свою безнаказанность. Во время последнего боя с пауками, была уничтожена последняя реальная угроза – стеклянная стрекоза. Наземные установки противовоздушной обороны были хороши для медлительных стрекоз и практически бесполезны против шустрых истребителей и высоколетающих бомбардировщиков.

Почувствовав в своих руках реальную силу, «летуны» начали вести пропагандистскую работу в близлежащих землях и с удивлением обнаружили, что семена их мыслей упали в благодатную почву! Люди, жившие близ гор, принимали императора, но все же считали, что короновать человека, фактически безродного, фиктивного князя – не очень-то правильно. И что, что он – герой войны? Он ведь не благородных кровей!

Люди были закоренелыми монархистами. Ими всегда правил император и это всех устраивало. Император всегда знал, что делать и всегда вел войско в бой. Императоров люди любили и считали, что голубая кровь – это не просто так! Это ого-го!

Все равно что быть причастным к богу.

Безусловно, в истории империи бывали ситуации, когда титулы дарились кому-то. Собственно, половина «древних княжеских родов» – на самом деле такие же простые ребята, как землепашцы. Просто их предки в нужный момент сделали нужное дело и получили титул.

Но вот чтобы в наше время императором стал простой парень из народа… Нонсенс!

Социализм был для этих людей неведом.

Впрочем, император делал свое дело хорошо, и пока что его принимали. Хотя шуток про его бесхребетность ходило все больше.

А Лем ведь и правда просто старался не лезть в то, в чем не разбирался, чтобы не наломать дров.

Все бы ничего, но умы человечьих масс отравляли еще и старые шутки о том, что Виктория-де «по девочкам больше, чем по мальчикам».

Императрица-лесбиянка устраивала куда как меньшее число людей, чем парень-из-народа-император.

Поэтому homo sapiens aeroplanus – человек разумный летающий, пришедший на земли простых людей с пропагандой, был встречен если и не приветливо, то уж явно без всякого негатива.

Летчики, понявшие свою безнаказанность и неприступность своих жилищ, возгордились. Они решили повлиять на ситуацию в стране. Но как ни сильна была их гордыня, у них ничего не вышло бы без некоего знамени, какого-то символа, который люди готовы были бы принять.

Символом, внезапно для всех, стала София – престарелая жена покойного Вильгельма II. Однажды ночью она явилась на главный аэродром империи и имела длинную душевную беседу с уже не молодым командующим воздушными силами империи.

После бурной ночи, проведенной за… обсуждением деталей, homo sapiens aeroplanus стали действовать куда как активнее.

И в июле они уже четко делили земли Империи на «свои» и «пока что не наши».

К середине июля стали совершаться первые авианалеты на «сепаратистов-консерваторов» – на деревни и города тех, кто не желал признавать власть нового порядка – человека летающего и старой монархии.

София распространяла слухи о том, что она, после смерти Вильгельма, в тайне родила от него сына (ребенок, невесть откуда взявшийся, с готовностью демонстрировался всем желающим на официальных приемах) и сокрыла его от глаз, опасаясь расправы. И люди… поверили в это.

И всем было наплевать на то, что на момент зачатия и родов императрице было уже «чуть-чуть за пятьдесят».

Главное, был наследник. Прямой потомок Вильгельма, а не невесть кто из народа.

Символ революции был – старушка с ребенком, поддержка – боевая авиация – тоже была. Революция плавно началась.

Человечество, не нашедшее для себя цели, на которую можно было выплеснуть агрессию, принялось с удовольствием пожирать само себя.

Поначалу Лем считал, что это – мелочи. Все эти отчеты и донесения о том, что восток его родины охвачен огнем. Что одни люди бомбят других людей. Это ведь… дикость! Такого просто не может быть! Они ведь и те, и те – люди.

Ан-нет! С каждым днем сообщений о нападениях было все больше и поэтому Лем отдал приказ о подготовке ответного удара и только тут он осознал одну простую истину… Вернее, вспомнил слова того пилота, чье имя он уже забыл – авиабазы почти неприступны. На случай нападения пауков и вообще кого бы то ни было.

И, что еще более интересно, почти вся авиация сейчас находилась у мятежников.

Соответственно, штурм укрепленных высот представлялся весьма… проблематичным.

Но делать было нечего – просто так спустить все «на тормозах» не представлялось возможным. В Империи Людей начиналась первая за очень долгое время гражданская война.

И на противоположной от Лема стороне реял флаг с многорукой фигурой, сжимавшей в каждой конечности трупы стрекоз, эмблема авиакорпуса «Мухоловок».

Случилась страшная битва. Во главе Империи Людей был Лем. Во главе homo sapiens aeroplanus – командующий военно-воздушными силами старой империи. Бой шел за небольшой приграничный городок и единственное, что мог делать Лем – это горячо и истово молиться. Молиться о том, чтобы летуны не увидели подземные укрытия главной части армии. Молиться о том, чтобы проклятые лётчики не сбросили фугас прямо на штаб командования, в котором сейчас находился император и вся верхушка армии.

Молиться о том, чтобы это все скорее кончилось.

Одними авианалетами противник не обходился – после усиленной бомбардировки в ход пошла пехота.

Нападавших было меньше, но их задача упрощалась тем, что обороняющиеся – подданные Лема и Виктории – все еще прятались по подвалам и тряслись от страха, ожидая продолжения бомбардировки.

Так что сопротивление в этом маленьком городке уничтожалось целыми пачками попросту удачно брошенной гранатой.

Как и предполагал Лем, оружие, предназначенное для уничтожения огромных твердых пауков, не просто идеально подходило для войны против мягкотелых людей – оно косило ряды обеих армий со страшной силой.

На поверку, люди оказались куда как более слабыми врагами, чем неумирающие, не боящиеся боли стеклянные монстры. Поэтому в первых же боях обе стороны понесли чудовищные потери – просто не рассчитали ударную мощь.

Людям на ходу приходилось перестраивать свою систему ведения боя: поколениями они воевали против абсолютно глухих тварей, идеально видящих практически в любых условиях. Теперь homo sapiens воевали против равных себе, а это означало, что с наступлением ночи и приходом тьмы приходила и смерть. Атаки начинались обычно в предрассветных сумерках и все, кто в них участвовал, молчали до последнего. Приказы теперь стало отдавать труднее, так как противник мог услышать крик вражеского офицера и мгновенно принять нужное решение.

А еще добавилась проблема знаков различия: раньше врагами были стеклянные пауки, а теперь – точно такие же люди, одетые в точно такую же форму.

Пока что единственным отличием двух армий был символ, вышитый на рукаве у мятежников – многорукая фигура с трупами стрекоз. Этот нелепый гротескный силуэт теперь прочно ассоциировался у всех жителей запада Империи со словом «враг».

Поначалу казалось, что от атак летунов не будет спасения – быстрые, внезапные, они незаметно подбирались к укрытиям людей и обрушивали на них смерть с высоты птичьего полета, но… Но потом подконтрольные им территории достигли их зоны максимальной дальности полета и дело экспансии несколько застопорилось. Можно было, конечно, в оккупированных городах построить «перевалочные пункты» – этакие аэродромы, служащие для дозаправки истребителей и бомбардировщиков, но первый же опыт по возведению такой конструкции провалился: город вместе с недостроенным аэродромом (и несколькими самолетами) захватила армия Лема.

От идеи портативных аэродромов пришлось отказаться. К тому же, для их возведения требовались специальные материалы, производимые… в западной части Империи Людей. Например, высококачественный бетон, деревянные строительные принадлежности и асфальт.

Интервенция заглохла сама собой. Даже стала вырисовываться какая-то граница. Смутная, выстроенная на предположениях и наблюдениях, но строго соблюдаемая сепаратистами – они просто физически не могли летать дальше этой линии.

А со стороны западной части Империи вдоль границы устанавливались новейшие, более подвижные и дальнобойные зенитные установки.

Все противостояние теперь застопорилось на этом рубеже. Если солдаты Лема пересекали линию – их уничтожали с самолетов. Если самолеты мятежников пересекали границу – их сбивали зенитные установки, или они просто падали посреди поля, когда заканчивался запас горючего.

А производить новые самолеты было делом затратным.

– Чем же мы занимаемся? – говорил Лем. Он стоял возле одной из зенитных установок и смотрел через бинокль в небо. Там виднелся треугольник летевших к ним бомбардировщиков. – Из-за какой-то ерунды… Это ведь… бессмысленно! Никто не хочет войны. У многих семьи на той стороне. И что теперь? Они теперь – кровные враги? Брат на брата?.. А я ведь так хотел найти Петру и жить тихой, спокойной жизнью… И ведь почти успел. Почти смог. Не хватило самой малости.

– Император! Они вошли в зону поражения! – внезапно прервал размышления Лема командир зенитного расчета. – Прикажете открыть огонь?

Лем мгновение помедлил и сказал:

– Да.

Ни один из бомбардировщиков до цели не дошел.

Почти шесть месяцев империю трясло и расшатывало со страшной силой: человечество изливало всю агрессию друг на друга. Увеличился уровень преступлений, вновь появился полицейский произвол, откуда ни возьмись нарисовались мародеры. А кроме того, появились шпионы и террористы. Люди потеряли покой и стали повышать бдительность до абсурдных пределов: подозревали всех и вся. Даже на кухнях, по вечерам, стали говорить шепотом.

Раз в неделю в каком-нибудь городишке происходил взрыв. Обычно террористы атаковали что-то связанное с военной индустрией.

Начались облавы: хватали всех, на кого падало подозрение в шпионаже. Началось наушничество. Люди стали бежать через границу – спасались от политических репрессий. Бежали с обеих сторон.

Агентурная сеть императрицы Виктории рассыпалась сама собой. Обе новоявленные страны медленно, но верно двигались к упадку. Ни одному из правителей это не нравилось. Сложилась патовая ситуация: одни не могли напасть на других потому что не хватало бензина в баках и они не успевали построить нормальные, укрепленные аэродромы ближе к границе (в Империи Людей как раз на этих аэродромах армия Лема опробовала новейшую дальнобойную артиллерию), а другие не могли забраться далеко вглубь территории сепаратистов из-за постоянных бомбардировок.

Патовая ситуация начала затягиваться. Простые люди, никоим образом не желавшие ввязываться в войну, начинали роптать: в бессмысленных боях гибли их родные и близкие, а скуднеющая казна пополнялась за счет роста цен и налогов на все.

Логичным этапом развития событий стала встреча дипломатов обеих сторон. От Империи Людей присутствовал император собственной персоной, а от сепаратистов – один близко знакомый Лему человек. Правда, увидеть здесь именно его было крайне неожиданно.

– Редж?! – изумился Лем.

– Привет, императорское величество! – расхохотался посол сепаратистов. – Что, не думал, что я выбьюсь в замминистры, а?

– Замминистры? – переспросил Лем.

– Ну да, у нас ведь главный – премьер-министр. А главнее него – только императрица София, храни господь ее морщинистую задницу! А я – замминистра! Так-то.

Лем изумленно смотрел на этого невысокого, кряжистого человека. На рукаве Реджа был все тот же символ – многорукая фигура. Все верно, корпус «Мухоловок».

Редж перехватил взгляд императора:

– Наш корпус встал во главе. С самого начала, – в голосе пилота слышалась неподдельная гордость. Лем понял – эти ребята умрут все до последнего, но не сдадутся. Разговор проходил в большой, красиво обставленной комнате внутри какого-то роскошного особняка. Этот дом находился в одном из приграничных городов. На улице была зима, и от этого окна почти полностью покрывали морозные узоры. Вся охрана находилась снаружи и зорко следила за силуэтами двух дипломатов. Морозные узоры еще и затрудняли чтение по губам для находившихся вне здания людей. – Когда закончилась война, – говорил Редж, – Мы оказались как бы не у дел, понимаешь? Мы ведь кто? Мы – воины неба, истребители и бомбардировщики! А раз враг повержен – что же это получается? Не нужны мы больше, что ли? Или водить только гражданские суда? Нет уж, скучно было, – Редж окончательно запутался в словах и некоторое время молчал. Лем не мешал ему собираться с мыслями. – А тут как раз толки пошли всякие, да слухи. Ты уж прости, но и я тоже считаю, что из тебя император – как из дерьма пуля. В общем, уговорили нас присоединиться. Я, конечно, все понимаю, законным путем пришел к власти, но… Я считаю, что так быть не должно. Нельзя просто дать власть какому-то парню из толпы. Да, ты герой, но все же! Нет уж, братец, я так не согласен.

Лем молчал. Он не понимал, зачем Редж это сейчас сказал. Потом посмотрел в глаза пилоту и понял – тот просто оправдывался. Где-то в глубине его пропитанной маслом и соляркой души была совесть и ему было стыдно. Стыдно за то, что он бомбил мирное население.

– Знаешь, я ведь тоже не хотел быть императором, – чуть помедлив, ответил Лем. Он решил не говорить Реджу много, но часть правды все же выдать можно. Так же, как это сделали глаза Реджа. – Меня просто поставили перед фактом. Вообще получилось все так, что я – просто мальчик для битья. Меня использовали в этих дурацких политических играх вместо пешки, и не раз. Для собственной страховки, или еще для чего – я не знаю. И если бы я хоть один раз сказал «нет» – я был бы уже мертв. Так что… Я выбрал сторону того, кого считал своим другом, вместо того, чтобы умереть. Тем более, что план его казался… хорошим. А потом Альберта убили. И я снова оказался крайним. Неприятно, что еще сказать?

Снова помолчали.

Лем вздохнул.

Редж побарабанил пальцами по столу.

– Ладно, чего кота за хвост тянуть? – наконец сказал Лем и разложил на столе огромную карту Империи Людей.

Переговоры длились почти четыре часа. Периодически дипломаты вызывали к себе различных сановников (обе стороны привезли с собой нужных людей, потому что надеялись все решить за одну встречу), осведомленных в той или иной области. Обе стороны торговались и спорили, стучали себя пяткой в грудь и рвали на себе волосы. Они рисовали на карте и стирали начертанное ранее. За время встречи было безвозвратно испорчено три экземпляра карты.

Закончилось все тем, что Империя Людей была разделена на две части: западную, которую предстояло переименовать в «Старую Империю» и восточную – «Новую Империю».

Придумали бы названия получше, но у обоих дипломатов было с этим туго. Поэтому они решили переименовывание временно отложить, как маловажный фактор.

Оба понимали, что населению Старой Империи это не понравится. Да вообще мало кому понравится. Но главное – остановить войну прямо сейчас. Пока не стало слишком поздно и пока Империя не развалилась на большее, нежели два, число кусков.

Договорились о торговле. Западу нужна была руда востока, а востоку – строительные материалы запада. Помимо всего прочего, обе стороны производили разные продукты питания и ими тоже договорились торговать (тут пригодилась помощь министров торговли – они договорились между собой о пошлинах и таможенном досмотре). Договорились о дипломатических миссиях и обмене пленными.

Так же, решено было временно открыть границу для беженцев: кто-то хотел вернуться домой, а кто-то – попасть в родной город или просто к своей семье.

Основные положения были обговорены и подписаны обеими сторонами. Перемирие в этой бессмысленной войне – установлено. Оба дипломата возвращались домой. Один – с чувством удовлетворения, а другой – с тяжким грузом на плечах.

Лем понимал, что этот груз – это вина. Он и года не пробыл в роли императора, а уже потерял половину империи. Не смог удержать. Подвел своего друга. Подвел покойного Альберта.

Настроение в Старой Империи было подавленное. Безусловно, прекращение войны радовало всех, но получалось, что Старая Империя проиграла эту схватку. Но люди… смирились. Сейчас у всех были заботы поважнее: надо было поднимать на ноги сразу две страны. Повсюду были следы боев: то разрушенные артиллерией или бомбардировками города, а то и просто следы от деятельности террористов. Общество медленно, со страшным скрипом пыталось вернуться к тому, что с натяжкой можно было назвать «мирная жизнь».

А ведь предстояло еще поднять экономику, торговлю и вообще попытаться хоть как-то спрогнозировать дальнейшее развитие событий.

Такого расклада, чего уж душой кривить, ни один человек из правящей верхушки не ожидал.

– …Очень простая вещь, дамы и господа, очень простая вещь: мы все разные и нам всем интересны абсолютно разные вещи, – пожилой человек в мешковатой одежде и собранными в хвост седыми волосами шустро перемещался по сцене большого концертного зала. Периодически из зала слышались одобрительные выкрики и аплодисменты. – И это проявляется во всем: кто-то любит очень стройных дамочек (крики и свист из зала), а кто-то – предпочитает (резкое изменение голоса – он стал глубже) «качаться на волнах, а не биться об скалы» (смех из зала). Кто-то любит бобовый суп… Ну да, это тот, от которого вы пердите потом так, что ваши соседи начинают подозревать вашу задницу в совершении террористической атаки (смех из зала), а кто-то ест исключительно пиццу. И это потому, что мы все – разные. Вы не можете прийти к соседу и сказать: эй, Джонни, дай-ка мне зеленый острый перец, маринованный в слезах девственницы! Я знаю, что он у тебя есть, потому что я его тоже люблю (смех из зала)!

– И, поскольку мы все разные, – продолжал человек, – Нами не так-то легко управлять. (Говорит смешным голосом): Эй, Мардж! Что там эти ребята еще придумали? Тебе нравится? Да?! А мне – нихера! Ну и п*дуй отсюда, консерваторша хренова! (свист и крики из зала) Давай! (тише) Давай!.. вали!..

Подождав, пока зал успокоится, человек продолжил:

– Так вот, раз уж мы все такие разные, нужно придумать какую-то вещь, которая бы нас всех объединяла. На первый взгляд, самым простым решением было бы дать нам всем деньги. И – посмотрите-ка! – нам дали деньги! (человек протянул руку в зал, смешно выпучил глаза и покивал) И что? Объединило это нас? Черт побери, нет! А что случилось – это б*ть сделало все только хуже: люди познали значение слова «зависть». (Снова смешным голосом) Эй, Грэг! Глянь, у Тома целый мешок баблища! А у тебя сколько? Полтос?! Ну тебя нафиг, Грэг! Я пошла к Тому! (нормальным голосом) И Грэг, этот бедолага, берет старое ружье своего отца – старое, потому что у него нет денег на новое (смех из зала) – и идет к Тому. И убивает его нахер! Вот к чему привело создание денег – люди разделились, стали разными еще больше.

Зал засвистел и зааплодировал. Человек подошел к стоявшему на сцене столику, взял с него высокий стеклянный стакан, отхлебнул, поставил на место и продолжил монолог:

– Итак, деньги не подойдут. Деньги нас никогда не объединят. Следующее, что попыталось придумать человечество – это религия. Ну, знаете, был такой человек, который как-то подошел к своему соседу и сказал: «Эй, ты веришь в то, что где-то на небе есть мужик, который следит за тем, чтобы всё на земле не пошло через жопу?» И сосед сказал: «Да, мне нравится эта идея! Отлично придумано!».

Снова смех в зале; человек поднял ладонь, призывая всех к тишине и продолжил:

– Да, эта идея могла бы сработать, но! Что нам говорит история? Сработало это дерьмо? Нет! Нихера оно не сработало (снова смех и крики одобрения из зала)! Потому что нашелся какой-то мудила, который сказал: «Эй, а почему это мужик должен сидеть сверху, на небе? Я верю в то, что он сидит внизу, под землей, и щекочет по ночам ноги тем, кто ему неугоден!» (смех в зале). Но знаете, что я вам скажу: если бог сидит под землей и ему кто-то не угоден, он не будет щекотать ему ноги. Оно возьмет его за яйца и оторвет их нахрен! Так-то! Вот в такого бога я верю!

Снова смех в зале. Человек подождал, пока люди успокоятся и продолжил:

– Итак, деньги – не годятся. Религия – этот величайший фарс всех времен и народов – тоже. Что там дальше по списку? Искусство, – человек мерил шагами сцену, а зрители внимали каждому его слову, – Искусство. Ну, знаете, картины, музыка, вся эта херня (снова смех в зале). Все это могло бы получиться и сработать… (взял паузу) Но! Если вы слушали меня с самого начала, вы помните, что я сказал вам одну простую вещь, которую и пытаюсь сейчас доказать. Эта простая вещь – мы б*ть все разные, окей?! Мы все разные! Поэтому когда какой-то педик подходит ко мне и тыкает в лицо тряпкой, измазанной собственным дерьмом и твердит, что это – искусство, я ему говорю: убери своё дерьмо отсюда, пока я не затолкал его тебе в глотку! А если уё*к не уходит, я беру свою старую винтовку и стреляю в него шесть раз (одобрительные крики и смех в зале)! А знаете, почему шесть раз? Да потому что шесть – это любимое число бога, который сидит под землей и отрывает яйца не угодным ему грешникам!

Снова громкий смех и аплодисменты в зале.

– А опера (человек на сцене презрительно скривил лицо)? Опера, я говорю. Кто вообще в здравом уме б*ть мог назвать ситуацию, в которой вы вынуждены неподвижно сидеть шесть часов и слушать, как на сцене завывают какие-то пузаны, искусством?! Если это – искусство, то я – Элеонора, мать ее, Виельгорская, коей я б*ть не являюсь! И любой, кто будет утверждать, что это заунывное нытье – искусство – тот может [цензура] мне! Окей?

Снова смех и крики в зале.

– Итак, искусство – не пойдет, слишком уж неоднозначное дерьмо. Деньги – не смогут нас объединить, (человек говорит очень быстро) религия – тоже, искусство – тоже, боги – простите, тоже, так вот (пауза, глубокий вдох): что же нас сможет объединить? Как показывает практика, быстрее всего мы, хомо сапиенс, объединяемся, если нас хорошенько напугать! Ничто так не мотивирует тебя б*ть прибежать к своим соседям, как холодная волосатая рука, нежно обнимающая тебя за плечи посреди ночи в совершенно пустом доме, а?!