скачать книгу бесплатно
– Заткни свою пасть, идиотка, – прошипел, едва слышно, но так угрожающе страшно, что Клэри задрожала от подступающего страха, который в одно мгновение замел ярость и злость. – Ты не имеешь совершенно никакого права говорить о моем отце в таком тоне, поняла?
Она не должна была этого говорить. Не должна была упоминать его отца. Это слишком жестоко для него. Даже для него. Клэри практически жалела о словах, которые так бесцеремонно сорвались с ее губ. Она бы точно жалела, будь на месте Блэка кто-то другой. А Максим Блэк определенно не достоин ее жалости.
Прохлада его руки была словно лезвие ножа, такая же опасная и холодная. Второй рукой он резко поднял ее подбородок, против воли заставляя смотреть себе в глаза. Она была не готова встречаться с этим взглядом, потому что он прожигал ее. Заставляя подавиться каждым сказанным словом. Заставляя чувствовать себя ничтожеством.
И она чувствовала, потому что она видела свое отражение в его глазах. Жалкая, как всегда. Но она не должна быть такой, верно? Она обещала, что больше не будет терпеть это.
– Тебе доставляет это удовольствие? – язвительно произнесла она, практически выплевывая эти слова ему в лицо. – Применять физическую силу ко всем, кто посмеет сказать тебе правду?
Он не верил. Он просто не верил, что она посмела сказать ему это. Он, черт подери, не ожидал, что Ковалева хоть что-то скажет ему в ответ. Она достала удивлять его снова и снова в этом году. Девчонка смотрела на него так, словно выиграла чертов джекпот. Только это было совершенно точно не так. Она не победила, она только лишь выкопала себе могилу, в которую добровольно скоро ляжет.
Максим намеревался позаботиться об этом.
Смотрит, вызывающе вздернув подбородок так, что хочется сломать его двумя пальцами. А рука так и не сжимается на горле. Он чувствует, как в его руку пульсирующе бьется венка, а пульс так учащен, будто бы Ковалева только что пробежала марафон. Глаза чистого, незамутненного, лазурного цвета смотрели с такой уверенностью и злостью, что Блэк просто не узнал ту серую мышку, которую ему нравилось гнобить все эти годы.
У нее невероятные глаза.
Что? Что, черт подери? Что за гребанные мысли крутятся в твоей черепной коробке, а, Блэк? Повтори еще раз, а потом сожри свой собственный язык, чтобы подобное дерьмо больше не вылетало. Даже в мыслях. Это отвратительно. Она отвратительна, как и ее гребанные глаза.
– А тебе доставляет это удовольствие? – перекривлял он, но со свойственной ему издевкой в тоне. – Брать в рот у всех, кто захочет?
Она упомянула отца, а все воспоминания, все чувства, связанные с ним, были надежно упрятаны Блэком в дальний ящик, но сейчас будто бы проснулись, начиная разрывать плоть изнутри, пытаясь выбраться наружу, ломая замки, надежно запертые Максом.
Эта сука посмела сделать это. Посмела задеть ту тему, которая больше всего цепляла, пробуждая внутреннего зверя, с которым он не хотел встречаться никогда. Этого зверя воспитывал, растил и кормил отец. Рано или поздно он выберется наружу и тогда все, кто будет рядом, пострадают.
Что она сейчас сделала? Схерали она лыбится? Губы Ковалевой просто-напросто растянулись в довольной улыбке, которую мгновенно захотелось стереть с ее чертового лица. Нездоровая, больная улыбка на бледном лица словно издевалась над ним, специально выводя его на эмоции. Если в этом заключался ее план, то у нее, черт подери, прекрасно получалось.
– Ты жалок, Блэк, – протянула она. – Ты только можешь вечно плеваться ядом и угрожать, на большее ты не способен. Ты создал иллюзию своей опасности и грозности, за которой скрывается просто-напросто слабый, сломанный ты. А иллюзии имеют свойство рассеиваться. Я уже увидела правду.
Клэри уверенно глядела в его глаза. Страх отпал, ей было все равно, что сейчас с ней будет. Здоровое равнодушие заполнило все сознание. Он ничего не может ей сделать. Его рука на шее даже не сжимается. Она сказала все, все, что ей хотелось сказать. Все, что так сильно рвалось из груди, что так просилось наружу. Она чувствовала, как от напряжения капля пота покатилась по спине.
– Ты ни черта обо мне не знаешь, Ковалева, – рыкнул он. – И, клянусь, если еще хоть слово вылетит из твоего грязного рта, то…
– Что? Что ты сделаешь, Блэк? – произнесла она, сверкая своими глазищами.
Заткнуть. Ее. Чертов. Рот.
Хоть чем-нибудь. Сейчас же, пока она не ляпнула своим языком что-то, что потом будет последним ее словом. Остановить ее, пока ее голова не отлетит в сторону от сильного удара. А он ударит. Не побрезгует.
Не побоится замарать руки. Он, черт возьми, – Блэк. Он унижает, оскорбляет, не проявляет милосердия к ничтожеству, не достойному вытирать даже пыль на его ботинках. Недостойному даже дышать с ним одним чёртовым воздухом. Необходимо было предпринять что-то прямо сейчас, иначе случится непоправимое. Мысли лихорадочно роились в голове, пока он держал руку на тонкой шее Клариссы Ковалевой, понимая, что если она произнесет еще хоть одно мерзкое слово, он просто придушит ее. Сделает так, что яркие лазурные глаза потухнут навсегда.
Но он не мог позволить этому зверю вырваться на свободу.
Не мог позволить этой маленькой, наивной девчонке испортить все то, к чему он так отчаянно стремился. И, когда ее рот приоткрылся, чтобы сказать что-то еще, он просто заткнул ее своими губами. Потому что не мог иначе, потому что необходимо было остановиться.
– Иначе ударю, – прошептал он за мгновение до того, как его губы накрыли ее. – Иначе ударю, дура…
Что?
Что он сейчас творит? Какого черта он поцеловал ее? Макс не мог здраво ответить на этот вопрос. Ему просто необходимо было заставить ее замолчать. И он нашел единственный подходящий ему способ. Почувствовав легкое сопротивление, его внутренний зверь только еще больше распалился, заставляя впиваться в мягкие губы. Он хотел унизить, показать, что он тут главный.
Показать ей, что она – никто.
Но, черт, это же Ковалева. Эта мысль яростно билась в голове, словно колокольчик. Он никогда не думал, что будет способен прикоснуться к ней… так. Сладкий вкус ее губ буквально въелся в его язык. Он не хотел останавливаться, вжимая эту низкую, бесформенную девчушку в стенку, сжимая до синяков одно ее запястье. Он не мог остановится.
Получай, сука.
Чувствуй, черт возьми. Чувствуй. Чувствуй его язык, который скользит по ее губе. Сопротивляйся сколько душе угодно, но он закончит это истязание только тогда, когда посчитает нужным. Когда сможет это сделать. А он не может, не может, несмотря на все мысли, которые яростно отговаривали его от этого, его тело не слушалось.
Эй, красавчик, ты сейчас вжираешься в ничтожество, понимаешь? Осознаешь это или можешь лишь едва ли не дрожать от гребанного недопоцелуя?
Он думал, что сошел с ума, но мир перевернулся, когда она ответила. Маленькая сука запустила руку в его жесткие волосы, а ее влажный язык робко прошелся по нижней губе, заставляя Блэка недоумевать. Прислушиваться к собственным ощущениям, которые были слишком новыми, неопознанными, необъяснимыми. Он не мог подобрать слова, чтобы описать, что чувствовал, потому что с ним такого еще не было. Максим ненавидел ее, но получал удовольствие от того, что происходило.
Он должен лишь унизить. Растоптать. Заставить рыдать. Да, он хотел, чтобы она плакала. Чтобы глаза опухли, а лицо покрылось багровыми пятнами, а плечи подрагивали от громких, болезненных всхлипов. И, да, он хотел видеть ее чертовы слезы.
Но никак не ее гребанный язык в своем рту.
Ее такой сладкий язык.
Пах начинал пульсировать, отдавать диким желанием нагнуть эту девушку прямо на этом балконе и плевать, кто она и как он ее ненавидит. Он хочет, неистово желает. Просто трахнуть эту суку и понять, что она ничтожество. Доказать ей и самому себе, что она ничтожество. Она недостойна. Ее пальцы в его волосах. Ее губы мягко отвечают на такой грубый поцелуй. Боязливо. Робко. Сомневаясь в правильности своих действий.
Кларисса совершенно не понимает, что происходит с ней сейчас. Она не ожидала, что придется столкнуться с таким Блэком. Он мог кричать, унижать, втаптывать в грязь, но прикасаться к ней брезговал. Тем более так. К ней никто и никогда так не прикасался. Все это было в новинку, она не понимала, что делать со всем этим букетом из эмоций, который накрыл ее с головой.
Он обезумел, и заразил ее этим безумством. Она могла контролировать это несколько секунд, но потом размякла в его руках, словно податливая тряпичная кукла. Она сопротивлялась, билась, вырывалась из его рук, прикосновение которых было холодным, притягательным, опасным. Нельзя было поддаваться, нужно было биться до последнего.
Но она всегда была слабой. Слишком слабой, чтобы противостоять этому.
Его губы вытворяли что-то невероятное, что-то безумное, что-то выходящее за грани возможного. Что-то, что еще никто и никогда не делал. А она позволила. Позволила его губам сминать ее. Он не прикасался к ней, за исключением только руки крепко сжимающей запястье и второй руки, сжимающей горло.
Это ненормально. Это безумно. Это невероятно.
До дрожи в коленках. До преступного наслаждения. До сдержанного, едва ли не прикусом губы, стона. Нельзя, нельзя показывать, насколько ей приятно. Разве это не очевидно? Она словно была голой перед ним, если бы Блэк открыл глаза, он бы увидел ее абсолютно оголенную душу перед собой.
Бах! Кларисса вздрогнула, когда рука с шеи вдруг исчезла, а кулак Блэка с грохотом припечатался в стенку. В считанных миллиметрах от ее светлой головы. Чуть-чуть левее и от Клэри и мокрого места не осталось бы.
Разочарование вперемешку с острым чувством стыда накрыло ее с головой. Это она должна была его оттолкнуть первой. Он победил.
– Фригидная сука, – ухмыльнулся он так мерзко, что по коже прошелся неприятный озноб. – Странно, что дружки трахают тебя, а целоваться так и не научили. С твоим положением только дыркой ты и можешь быть.
Хлопок дверью – и по коже пробегает озноб от подувшего холодного ветра.
***
Успокойся!
Успокойся, черт тебя дери!
Ты просто устал, поэтому набросился на первый попавшийся кусок мяса, который, к сожалению, оказался не совсем удачным экземпляром. Который, сука, выпотрошил. На который у него встал. Мда, хреновей оправдания его действиям не придумаешь. Но у него не было другого объяснения, которое подошло бы лучше.
Встал от одного лишь непонятного поцелуя с Ковалевой. Даже Энж такое никогда не удавалось проворачивать. Никогда. А ведь он даже и не прикоснулся к Ковалевой. Просто удерживал, чтобы сука не смела распускать руки. Только лишь вжимал ее в стенку так, что ее сердце колотилось, казалось, прямо у него в ушах. Так быстро, словно у птицы в клетке.
А она посмела зарыться пальцами в его волосы, перебирая их, слегка потягивая. Он чуть не трахнул ее на этом смежном балконе. Но сдержался, смог выплеснуть все желание в стенку, разбивая костяшки пальцев. Пуская кровь. Ту, которой так гордился его отец. Даже представлять не хотел, что было бы, если бы он не смог себя остановить.
Стул полетел в стенку, становясь жертвой очередного приступа ярости который снова накрыл Блэка. Отец даже и не позволял себе разговаривать с такими, как она. Даже сидеть в одной комнате с такими, как она. Макс чувствовал сейчас на себе его презрительный взгляд, которому он всегда пытался научиться. И научился. Это в крови. В аристократической крови Блэков. Презрительный взгляд, серые глаза и владение собой – вот основные качества семейства Блэков.
Не марай репутацию семьи. Общайся с лучшими из лучших. Не впускай в свою жизнь всякое отрепье.
Знал бы ты, отец, что только что он заткнул это самое отрепье совсем не фамильным презрительным взглядом, а очень вкусным поцелуем, ты бы выгнал его к чертям из дома. Заставил бы пожалеть, что вообще родился на свет, что посмел испортить идеальную репутацию семьи. Чистую, незамутненную. Разве что его чертовой смертью.
Не думал, что, даже подыхая, отец пренебрежет репутацией семьи. А он пренебрег. Старик слег не по собственному желанию. Как только он, Макс, закончит этот гребанный пансион, чтобы мать была спокойна, он найдет тех, кто его убил, и отомстит. Отомстит так, что ублюдки больше и пальцем не посмеют коснуться семьи.
И ни один гребанный волосок не упадет с головы Каролины. Никто не посмеет даже косо посмотреть на мать. Уничтожит. Мгновенно. Не задумываясь о последствиях.
Стук в дверь прервал все размышления, и он раздраженно выдохнул:
– Входи!
Красивая, рыжеволосая одиннадцатиклассница вошла в комнату, щеголяя лишь в неприлично-коротком бледно-розовом платье, которое полностью оголяло стройные ножки в черных чулках. Отлично. Вот и способ снять напряжение явился.
Способ вымыть вкус языка Ковалевой из себя. Надо, чтобы он убрался нахер. Чтобы исчез. Чтобы не напоминал о том, что он сделал на этом балконе. Сука, а ведь он теперь даже посмотреть не может в сторону двери. А вдруг она все еще там стоит? Возле той чертовой стены, на которой точно остались следы его ярости.
Все из-за нее. Если бы не ее слишком длинный язык, то все было бы нормально. Все было бы замечательно. Но нет, дьявол ее забери. Шлюхе надо было высказаться. Необходимо было вылить все то дерьмо, которое накопилось у нее за все это время. Чертовски он ее выбесил за это время, однако.
Подросла, что ли, чтобы такими словами в него кидаться? Никто и никогда не смел так с ним разговаривать. Если бы он силой взял ее на том злополучном балконе, то она определенно заслужила это. Эту боль. Но это запачкало бы его. Он не мог допустить подобную мерзость. Она обязательно получит свою порцию боли, он ей ее обеспечит.
С девушкой, имя которой он даже и не старался вспомнить, он церемониться не стал, потому что это было совсем не в его стиле. Он грубый, жестокий. И они все прекрасно это знают, но они получают неземной кайф от этой грубости. Некоторым девочкам совсем не нежности хочется, им хочется, чтобы их взяли жестко, грубо, буквально вытрахивая из них всю душу. Эта одна из таких девушек.
Резкий рывок – и девушка уже на коленях расстегивает его ширинку, подарив Блэку одну из своих сексуальных улыбок.
***
Выходя из кафе, они с Клариссой разошлись в разные стороны. Она пошла по лестнице на пятый этаж пансиона, где располагались комнаты Главных Старост, а Лиса пошла по коридору второго этажа, где были комнаты учеников ее класса. Они с Клэри замечательно посидели и без мальчишек, так как Лекс так и не соизволил появиться в кафе, чтобы поужинать с ними, а Кир наверняка сейчас подставляет своему сильно обиженному другу жилетку.
Его дело.
Она не считает себя виноватой, чтобы оправдываться перед ним. Если до его мозга не дойдет, что она хотела помочь, то пусть думает, что для него важнее. Она или собственная гордость. Пускай делает, что хочет. О Лексе думать сейчас совершенно не хотелось, потому что от таких мыслей только настроение портилось.
Клэри ей нравилась все больше и больше. Она такая чистая, что, глядя на нее, хочется улыбаться. Они много разговаривали, Лиса всегда считала Клариссу Ковалеву замкнутой девушкой, которая всего и всех боится, но, только пообщавшись с ней, она поняла, как сильно ошибалась.
Она хорошая.
А еще довольно симпатична, чего Лиса раньше не замечала, так как редко смотрела в ее сторону. Длинные светло-русые волосы были такими густыми, что Лисе хотелось просто убить Ковалеву за то, что она прятала такую красоту все эти года. А лазурного цвета глаза так и светятся счастьем, когда девушка улыбается. А ведь у нее замечательная улыбка, хотя она и редко ее показывает.
Так редко, что она только сегодня увидела ее впервые.
После отбора в баскетбольную команду, состоялся отбор в команду болельщиц. К счастью, им было необходимо не так много человек, как ребятам, поэтому все обстояло гораздо проще. Взяли еще двух девочек из одиннадцатого и десятого классов. Клэри, как и обещала, подождала ее, и они вместе пошли в кафе. Было бы неплохо провести еще время с этой светлой девушкой. Лисе почему-то очень захотелось с ней подружиться. Она была уверена, что из нее получится прекрасная подруга, в отличие от тех, которые у нее были раньше.
– Лиса! – прокричали сзади, заставив ее обернуться.
К ней, слегка пошатываясь, бежал Лекс. Сколько они находились в отношениях, Алиса еще ни разу не видела, чтобы парень был пьяным. Даже выпившим. Как-то она спросила у него об этом, так как странно было, что все пили, а он нет. Тогда он поцеловал ее в висок и сказал, что он, когда выпьет, совершенно себя не контролирует.
Какого черта он нажрался? Переступил через свои принципы?
– Лекс, иди проспись, – посоветовала она, останавливаясь.
Парень пьяно ухмыльнулся, схватив девушку за локоть. Сейчас ей было неприятно его общество. Он очень сильно обидел ее. Возможно, она бы и простила его, если бы он нормально с ней поговорил, а не пришел бухой извиняться. Прикосновения, которые раньше дарили лишь тепло и защищенность, сейчас просто невероятно бесили. Неприятно. Ей впервые было неприятно чувствовать его руки на своей коже.
– Я не хочу спать, малыш, – прошептал он, дыхнув на Лису перегаром. – Я соскучился.
– А я – нет, Лекс, иди в комнату, мы завтра с тобой поговорим, договорились?
– Я не хочу говорить, Лиса, я хочу тебя поцеловать, – он резко притянул ее к себе за локоть.
Так, Лиса, просто успокойся. Это же Лекс. Он никогда и ни за что не причинит ей вред. Он никогда не сделает ей больно, потому что он любит ее. Но с таким Лексом она встретилась впервые и совершенно не знала, чего от него ожидать. Нет, она не боялась его, она была уверена в нем.
Это всего лишь Лекс.
Почему ты тогда дрожишь, как осиновый лист?
– Лекс, – предупреждающе проговорила Алиса, внимательно посмотрев на парня. – Ты пьян.
Горячее дыхание Лекса так привычно обожгло кожу шеи, что Лиса даже на секунду расслабилась. Он слишком родной, чтобы ненавидеть. Слишком привычный, чтобы бороться с ним. Но она не могла допустить этого. Не могла так пренебречь своими принципами. Не могла наступить себе на горло.
Локоть обжигало болью, потому что он слишком сильно сжал его. Наверняка, останется болезненный багровый синяк. С Самойловым явно что-то не то происходит. Она еще никогда не видела в его глазах такую откровенную похоть. Такое неконтролируемое желание.
Конечно, у них был разговор о сексе, в котором она доступно ему объяснила, что пока не готова к этому, и, что если его это не устраивает, то она все поймет и не станет держать обиды. Лекс на это ответил, что ему неважно, когда это случится, главное, чтобы она была готова.
– Я хочу тебя, – прошептал Лекс, целуя в щеку.
– Лекс, – прикрикнула она, когда влажные губы начали спускаться на шею. – Прекрати!
Нужно что-то придумать, просто необходимо что-то придумать, иначе он сделает то, о чем крупно пожалеет с утра. Он был чертовски прав, когда говорил ей, что не контролирует себя, когда пьет. Какого черта он тогда нажрался? Какого черта он позволяет себе так себя вести? С ней. Так грубо, словно она какая-то шлюха, с которой можно не контролировать свою силу. Разве она заслужила?
Теперь он пугал. До чертиков пугал. До дрожи в коленках.
– Я так тебя люблю, – прошептал Лекс, впиваясь губами в ее губы, будто бы высасывая из нее всю энергию.
Лекс никогда не целовал ее так грубо, никогда, как сейчас. Словно это и не Лекс вовсе, словно это совершенно другой человек, а не тот добродушный парень, который так любил играть с ее волосами и кормить клубничным мороженым. Он будет винить себя. Это чувство вины сожрет его завтра. Необходимо остановить его, ради него самого же, каким бы мазохистским решением это бы не выглядело.
Он слишком дорог ей.
– Лекс, хватит!
Если она будет слишком громко орать, то выйдут ученики десятых, одиннадцатых классов, а они не оставят от Лекса и мокрого места, потому что слишком уважают Влада Волкова, чтобы просто смотреть, как над его младшей сестренкой издеваются. Хотя, комнаты мальчиков слишком далеко, чтобы хоть один услышал ее крики. Ей не надо этого. Она сможет справится с ним сама.
Думай, Лиса, думай! Ты никогда не была дурой, так не будь ею и сейчас. Если услышат девчонки, то они наверняка вызовут охрану, а у Самойлова нет ни богатых родителей, ни хорошего оправдания, так что он вылетит из этой школы, как пробка.
Он будто бы не слышал ее. Будто бы совершенно не понимал, что она против, что ей не нравится. Он будто бы утонул в своих чувствах, эмоциях. Коротенькая юбочка была вовсю задрана, а рука Лекса сминала округлую попу девушки в обыкновенных черных трусах.
