Тысяча лет до нашей жизни

А казаки тащили во двор найденных монахов. Не всех, но многих.

– Собирай народ, – снова крикнул атаман.

Кто-то полез на колокольню.

… Через полчаса казаки собрали возле дерева толпу жителей.

Крест, с висящим на нем настоятелем, уже был прибит к стволу, а возле ног отца Василия сидели привязанные кругом веревкой найденные монахи.

– Святая картина! -обошел ствол атаман. – Христос и тридцать два апостола! – и крикнул:

– Сено давай!

Толпа ахнула!

Казаки притащили из повозок сено.

– А для розжига, – прокричал атаман, – притащите иконы!

Казаки не двинулись.

– Я кому сказал! – заорал атаман.

Из толпы казаков вышел один, самый громадный.

– Слышь, командир – не дури! Мы все христиане!

Атаман налился кровью.

– Поджигай! – скомандовал он.

… Андрей знал, что он проснулся. Но в глазах по-прежнему горел огонь от колыхающегося костра, и в комнате пахло жареным мясом.

Чья-то рука дергала его, и тревожно звучал голос жены, но понять было невозможно проснулся он или нет,

– Андрей! Не молчи! Я сейчас в скорую позвоню!

Валентина начала растрясать его окончательно.

– Где я? – ошарашено спросил Андрей.

– Это наш дом, наша спальня! – успокаивала его Валентина.

Андрей проснулся.

– Валя, – прошептал он, – я больше так не могу!

– Что на этот раз? – тихо спросила Валентина.

– Монастырь. Здесь был монастырь?

– Андрюш! – в этот раз уже действительно испуганно произнесла Валентина, – Ну мы когда дом покупали, уже тогда знали! Да здесь все знают, что тут до революции был монастырь. Место намоленное!

– Намоленное? – растерянно переспросил Андрей. – А их сожгли?

– Кого?

– Монахов.

– Я не знаю. – Валентина совсем растерялась.

Этим странным для Андрея утром как раз начиналась суббота. Слава Богу, ехать на работу было не надо. И утро было совсем не страшное, как всегда весело пели птицы, зеленела трава, падали с веток сада отлетавшие, но еще не дозревшие яблоки, соседи выводили своих детей на улицу, проснулась и звала своих родителей и их дочь.

После завтрака всей семьей поехали в стоявшую на конце поселка церковь, в которую, сколько жили не ходили ни разу, проезжали мимо, но зайти как-то не пришлось.

Служба, очень кстати, только недавно закончилась, и двери храма были распахнуты, а внутри этого гулкого помещения стояла прохлада.

– Служба закончилась, – кинулась было к ним пожилая служащая, видимо, послушница.

– Простите, но нельзя ли увидеть…, – Андрей замялся, не знал, как назвать должность и сан самого главного здесь.

– Отца Василия? – пояснила женщина.

Андрей вздрогнул. Ну не мог же жить столько отец Василий из приснившегося сна.

– Буду, благодарен! – он справился с собой.

Отец Василий оказался, видимо, ровесником Андрея, а не седобородым старцем и бороды у него не было.

Андрей поцеловал протянутую ему руку, так учила его дома Валентина.

– А мне сказали, что последним настоятелем бывшего когда-то здесь монастыря тоже был отец Василий, – произнес Андрей.

– Да, – ответил священник, я не родственник. Но имена совпадают. – и уже серьезно добавил: – Он принял мученическую смерть! Когда-то епархия хотела поставить на месте монастыря часовню. Но места не нашлось. Вся земля давно выкуплена.

Знаете, монастырь советская власть снесла. Собиралась здесь построить сельсовет, клуб и прочие учреждения. Парк разбить. Но не сложилось. А потом постепенно хххх земли выкупили и раздали под дома.

… Домой возвращались молча.

– Это не сон, – тихо произнес Андрей. – Все так и было.

… Сны снились не каждую ночь. Но регулярно.

Видения не проходили, но не шли в хронологическом порядке, в основном были какие-то кошмары, с убийствами, лагерными вышками. Впрочем, не все Андрей помнил. Просыпался от какого-то кошмарного видения, или отчаянного крика не то женщин, не то ребенка! А что там происходило не понимал или не знал.

– Слушай, – говорила Валентина, – сколько же горя лежит в этой земле. И что люди в радости все эти годы не жили?!

–Века! – поправил Андрей. – Были какие-то радости, только они мне не снятся.! –

Валентина ухватилась за слово «снятся».

– Андрюш! А может тебе попробовать не поспать ночь, другую!? Изменится что-нибудь?

Решили попробовать.

Первую ночь Андрей читал. Но книга усыпляла. После двух он вышел во двор, сделал пробежку. Потом опять почитал. Когда стал засыпать, опять пробежался.

Утром болела голова, чувствовал себя разбитым!

На работе то и дело клевал носом за компьютером. Коллеги удивлялись, хлопали по плечу, когда голова его ложилась на стол.

– Бурная ночь?! – пошутила, проходя мимо начальница отдела.

– Если бы! – невесело ответил Андрей.

Этот эксперимент решили прекратить.

– Валь! – наконец, не выдержал Андрей, – а может, ну его этот дом?! Продадим!

– А где жить будем?

– Купим на эти деньги другой. Примерно по той же цене!

– Ты что, думаешь, это так просто?! Мы только что выплатили ипотеку, и опять все сначала? И вообще я в него полжизни вбухала! Это наш дом! А там опять будет чужой! И все чужое – и место, и соседи.…И потом, откуда ты знаешь, что начнется в твоей голове на другом месте?! Ведь, может, так везде. Продавать дом, это целая революция в жизни!

Решили пока сделать эксперимент.

Валины родители жили в соседней области, на автомобиле часа четыре! Конечно, Андрей бывал у них не раз, с родителями жены у него были доброжелательные отношения. И жили они иногда в отпуске у них по целой неделе! И ничего!

Но это было до клинической смерти. А до того трагического дня спокойно было и в собственном доме!

… Павел Владимирович и Мария Ивановна приезду детей были, конечно, рады, хотя и подумали почему в неурочное время? Может, что случилось?

Жили они в деревне, в доме своих давно умерших родителей, отстроенном ими сразу после войны, сюда привез молодую жену, встретившуюся на фронте Павел Владимирович, тогда еще Павел – водитель санитарной машины, забирающей раненых на полях войны, вместе с медсестрой Марией, в будущем Марией Ивановной, отвозил их в полевой госпиталь.

Так они и прожили два последних года войны. А любовь, огромная, застилающая все сознание, к ним пришла в последний год, когда ранило саму Марию. Рана была тяжелая минным осколком в живот, где разворотила все, и лежала она в том полевом госпитале после многочасовой операции.

Павел, возвращаясь с задания уже с другой медсестрой, вечерами прибегал в госпиталь и часами сидел у своей боевой подруги.

И вот в такое совсем не подходящее для этого время, с небес спустилась любовь!

– Пожалуйста, держись, – шептал ей ночами Павел, сидя возле ее кровати на табуретке, – теперь нас двое, я буду тебя ждать всю жизнь!

– А любить? – слабо улыбалась Мария.

– Даже после жизни!

– Вот война кончится, и поженимся, и увезу тебя к себе! У нас свой дом, там одна мать, она тебя полюбит!

Марию увезли в стационарный госпиталь. Воинская часть Павла продолжала наступление.

… Немножко поужинали. Немножко выпили. Легли спать.

… Июльская ночь была душной. Ровным гулом сверчали цикады, среди ночи вдруг прорывались голоса одуревших от весны петухов. Створка окна, сквозь которую в комнату проливался лунный свет, была открыта.

Мать Павла по случаю первой ночи молодой жены сына в этом доме, ушла ночевать к соседке.

Они впервые после нескольких лет войны были одни.

– Я теперь, Паш, знаю, что ты меня любишь! -шепнула, разметав по подушке волосы Мария.

– Почем, знаешь? – не переставая ее целовать, спрашивал прерывающимся голосом Павел.

– Ну, ты же меня нашел! Ужас просто представить, как можно найти среди войны, среди других стран одного человека!

– Я бы тебя все равно нашел! – шептал Павел.

– Почему?

– Потому что ты – одна! Другой не может быть!

Мария слега отстранилась:

– Паш, а у тебя здесь, что, никого не было?

– Не было!

– Просто не успел? – прошептала Мария.

– Просто потому, что я тебя люблю!

– Но ты же меня не знал!

– Наверное, знал!

Мария исступлённо стала его целовать!

Павел перевернулся, подмял ее под себя. Это была первая их ночь.

– Знаешь, я сегодня сделал нам троих детей!

Мария даже испугалась.

– С чего это?

– Ну, я сегодня сделал это три раза!

– Дурачок, – засмеялась Мария, – хоть десять раз! Все равно одного! – и вдруг отдалилась от него. И села на постели.

– Паш!

– Что? – потянулся к ней Павел.

– Подожди! – голос Марии перестал быть нежным. – Павел, я скажу тебе сразу. Я давно решалась. Надо бы, конечно, было раньше сказать, но…

– Что такое? – испугался Павел.

– Паш! Детей у нас не будет никогда!

Павел ахнул.

– Ты не хочешь?

– Нет, я не могу. Мне там во время операции вырезали то, где дети зарождаются! … Ну, в общем … вот. Прости, Паш!

Мария отвернулась к стене.

Павла словно оглоблей огрели по голове. Он молчал. Никто из них не знал, сколько прошло времени. Мария молча перелезла через него и одела тапочки, чтобы встать.

– Подожди! – опомнился Павел. – А по-другому никак?

– Никак! – мрачно и уже отречено произнесла Мария.

Павел вскинулся и снова повалил ее на постель!

– Все! Не нужно никаких детей, – отчаянно зашептал он, – мне нужно, чтобы ты была! Я тебя люблю!

…Долго еще шелестела листьями за окном эта ночь. Разные слова наполняли комнату, вылетали в окно, потому что уже некуда было помещаться им в этой комнате в этом доме, и заполнили они весь июльский сад, все улицы этой деревни и разлетались по всему миру. После только что окончившейся страшной войны, откуда многие уже просто не вернулись.

…Теперь уже петухи кричали во все горло!

Утро туманом расстилалось над деревней.

Андрей открыл глаза и понял, что он в спальне один. Откуда-то из кухни раздавались голоса родителей Валентины, да звучал родной ее голос.

Голова болела.

Он нашел брошенные на стул брюки, оделся, и успокоившись, пошел на кухню.

Валентина посмотрела на него и сразу все поняла.

Андрей не стал ничего говорить.

– Давайте завтракать, – весело объявила Мария Ивановна.

Сели за стол. Андрей молчал. Напряжение повисло за столом.

– Мария Ивановна! – вдруг не кстати задал вопрос Андрей. – Вас на фронте ранило?

Мария Ивановна оторопело кивнула. Уж больно из другой жизни был этот вопрос.

– Ну, да.

– А куда?

Мария Ивановна вдруг вскинулась, заметалась, уронив лежащее на ее коленках полотенце, бросилась в прихожую.

– Сейчас капустки принесу, – пробормотала она.

Лицо Павла Владимировича застыло и ледяной не человеческой кровью!

– Пойдем, покурим, – сдержанным голосом пригласил он Андрея.

Валентина ничего не понимала:

– Эй! Вы куда все? А ну-ка вернитесь!

Павел Владимирович, едва выйдя на крыльцо, схватил, хоть и стар был, Андрея за шиворот и потащил за угол избы!

– Чего ты хочешь? – сжимая ворот его рубашки прошептал он.

Андрей хотел только узнать действительным ли был его сон. А узнать он мог только одним вопросом.

– Мария Ивановна ведь не могла родить? – прохрипел он, не пытаясь освободиться от сжимающего шею ворота.

– Тебе зачем? – зло спросил зятя Павел Владимирович.

Андрей объяснил.

Павел Владимирович, казалось, успокоился, но поднес к носу Андрея кулак.

– Это остается только между нами.

Андрей уже обо всем догадался.

– Можете не беспокоиться. И даже можете не говорить!

– Да, не могла родить. – Павел Владимирович наконец закурил, успокоился. И помолчав, закончил:

– Валю мы взяли из детского дома. Было ей полгода где-то. Родители, как у многих, погибли. Долгие годы ждали, что кто-то из родственников проявится. Ну, что уж теперь!-и яростно закончил:

– Наша она дочка! – и опять поднес кулак к носу Андрея: – Понял?

– Понял, – сказал Андрей.

Ему было все равно. Понял он другое. Что от своей беды не избавится он никогда!

… – Ну, что? – спросила Валентина, когда они после завтрака вышли прогуляться в поле.

Дочка осталась с бабушкой, собирать снесенные за ночь курами яйца.

– Да, Пал Владимирович рассказал про их первый год в этом доме после войны. Все совпало!

– С тем, что было во сне?

– Да! И про лагерь русских военнопленных, который здесь был во время войны.

– Он же его видел?

– Я видел!

Андрей не соврал. Лагерь он тоже видел во сне. Расстрелы, и то, как обученные овчарки рвали упавших пленных на куски мельком, эпизодами, но видел.

– Валь! Я не знаю, что делать? – Андрей уткнулся жене в плечо.

– Представляешь, приезжаем в какой-нибудь дом, например, к друзьям, и я увижу, что в подвале зарыт труп, который они когда-то убили!

– Ты уже с ума сходишь! Ты о каких друзьях говоришь?

– Я не знаю. Я к примеру говорю! – Или выросшая их дочь, пойдет с дискотеки домой, а я увижу, как она в этот вечер сексом занималась!

– О, господи! – взорвалась Валентина! – Прекрати немедленно! Я с тобой сама с ума сойду!

– Валь, – тихо и уже обреченно сказал Андрей, – я не хочу ничего знать, не хочу знать о том, что было здесь в чужой жизни! Ничего не хочу! Я хочу вернуться к той жизни, которая была!

… Прошел год.

… Осенний ветер в парке перекладывал с места на место спадающую, но еще сухую без дождей листву, по аллеям бродили, держась за руки редкие пары. Пуста была скамейка.

Андрей присел на одну из них.

Внезапно люди исчезли с аллеи. Стих ветер. И зажглись не яркие еще в сумерках фонари.

– Ангел! – позвал Андрей, и посмотрел на левое плечо.

Ангел сидел на своем месте.

– Я больше так не могу, – сказал Андрей. – Зачем ты тогда меня спас?

– Я должен был. Это моя работа.

– Сделай теперь что-нибудь! – попросил Андрей. – Я больше не вынесу!

Ангел пожал плечами.

– Ну, что я могу сделать?

– Чтобы ничего не было!

– Совсем ничего?

– Совсем.

– Ты точно этого хочешь?

– Я только этого и хочу.

Ангел опять пожал плечами и улетел.

***

Ночью Андрей умер, оторвался тромб.

-