Главное управление

– Звонило твое второе «я»? И как оно там?

– Бедствует потихоньку.

– А ты дай мой телефон, поможем твоему другу.

– Документы ему нужны.

– Ну, учитывая мои связи с организованной итальянской общиной…

– Но он слаб материально…

– Они с удовольствием дают авансы деловым людям, попавшим в стесненные обстоятельства. Как и твои чечены.

Последующие два дня я мотался по вьетнамским общагам вместе со смежниками из иностранного отдела в попытке найти след лиходеев, совершивших убийства в Германии. Один из них, некто Фам, был нами установлен со всей определенностью. Входил он в клан контрактных убийц из Юго-Восточной Азии. Заказы поступали через посредников, далее следовал выезд исполнителя из Азии в Европу или в Америку, проведение им акции и срочный отход на собственную территорию, где у душегубов имелись особняки, обеспеченные семьи, а порой и бизнес: магазинчик, ресторан, турбюро.

Россия в данном случае была пространством неизбежного транзита. Переправлялись убийцы через бывшие республики СССР, прибывая туда с одними документами, а в Россию – уже по другим. В Москве документы порой менялись снова, и далее на Запад конспираторы отбывали уже под иной личиной. Качество паспортов было отменным: к визам, печатям и всякого рода отметкам – не придерешься. Бизнес, ведающий нелегальной иммиграцией, не жалел денег на техническую базу и выученных специалистов.

В углу моего кабинета покоился объемистый чемодан, конфискат, содержащий в своем чреве как бланки всевозможных паспортов, так и клише, специальные клеи, защитные знаки, пленки и прочие изыски. С помощью этих средств в течение считаных минут можно было соорудить весьма достоверный документ любой азиатской или европейской державы. Были в чемодане и бланки американских паспортов.

Я читал справку, составленную моим усердным писакой замом для отчета Решетову:

Май Тхи Тху Хыонг, 1969 года рождения, уроженец г. Нам Ха, бомж, в г. Москве проживал с октября 19… без регистрации по неустановленному адресу. При личном досмотре у него обнаружено и изъято:

– 31 поддельный паспорт республики Вьетнам.

– 23 поддельных паспорта республики Кампучия.

– Поддельная печать с надписью «Консульская служба МИД Вьетнама».

– Лист оргстекла с двумя выгравированными печатями круглой формы для изготовления оттисков на паспортах.

В ходе проведения специальных оперативно-разыскных мероприятий по пресечению каналов нелегальной переправки иностранных граждан на территорию России пресечена деятельность транснациональной преступной группы, специализирующейся на незаконной эмиграции в страны Западной Европы.

Изъято:

– 26 паспортов Тайваня, 10 паспортов республики Сингапур, 23 паспорта Японии, 10 паспортов Ирландии, 1 паспорт Португалии, 16 печатей консульской службы КНР, 7 штампов пограничной службы Шереметьево-2, 2 печати МВД России №№ 332, 460…

Я оторвался от текста. Что-то меня тревожило, что-то я забыл сделать… Но что? Так, не отвлекаемся.

…В аэропорту Шереметьево-2 при пересечении государственной границы России задержаны участники транснациональной преступной группировки: Нгуен Донг, Гран Ван Хиен, Нгуен Тхе Нам, Бин Хонг, Нгуен Бин, Фам Фыонг, Буй Ван Си. У данных лиц изъяты поддельные паспорта граждан республики Вьетнам.

Время и место их проживания в Москве устанавливается.

Да хрен мы чего установим… Обнадеживает другое: один из задержанных вьетнамцев нашего немецкого убийцу опознал и, вдохновленный некими льготами своего арестантского содержания, поведал, что видел этого парня у своего знакомого, проживающего в Москве на съемной квартире и пробавляющегося торговлей.

Торговца сейчас трясли опера. Вот расколют ли? В принципе, выбор у него невелик: либо выкинут голого и босого обратно на историческую родину, либо – живи в Москве, стучи потихоньку…

И словно в такт моим мыслям разлилась трель звонка местной связи.

– Все выложил наш вьетнамец! – донесся бодрый оперской баритон. – Злодей сейчас в Ташкенте, завтра вылетает сюда. На следующей неделе должен ехать в Польшу, оттуда – в Берлин. Видимо, получил новый заказ.

– А куда денем свидетеля? – поинтересовался я. – Его надо изолировать. Брякнет дружкам, что их тут ждут, ищи ветра…

– Давно нам пора свои камеры устраивать, – горестно вздохнул сослуживец. – Ну да ладно, придумаем что-нибудь. Пристегнем к какому-нибудь делу в качестве подозреваемого, устроим на нары. А там – пардон, обознались.

Ну-с, это утрясли. Действительно, где содержать задержанных? Во дворе у нас были отстроены гаражи, но их превратили в клетки, куда после рейдов свозили братву, скопом отгружая ее в ожидании разбирательств по сетчатым отсекам. Братва роптала: просидеть зимой на морозе ночку под запором на улице было непросто.

И тут я вспомнил! Вот что меня подспудно тревожило! Мошенник-осетин! Отвез его Корнеев в предвариловку? А вдруг…

Я позвонил в отдел. И точно! Мои раздолбаи про все забыли, и задержанный три дня назад мошенник все еще томился в подвале, прикованный к тренажеру. Меня пробил озноб. Я вызвал Акимова:

– Срочно в трюм! Вы сошли с ума, идиоты! А вдруг он там коньки отбросил?

На лице Акимова мелькнула тень озабоченности, а затем последовала фраза:

– Да, закрутились, недоработочка налицо. Устаем от нагрузок.

– А если там покойник?! – орал я.

– Ну, значит, в районе найдут труп неизвестного бродяги…

Впрочем, осетин оказался жив, претензий не высказывал, после душа и чая с бутербродами попросил бумагу и ручку, а далее написал чистосердечное признание на двадцати страницах, включая эпизоды преступлений, совершенных на протяжении последних восьми лет его активного участия в разнообразных мошеннических преступных группах.

Закончив повествование о своей одиссее, арестант вежливо обратился ко мне:

– А письмо маме могу написать? Вы перешлете? Обещаете?

– Клятва нужна? Каждый по зубу даем…

– Ага… – Он покрутил в уставших от писанины пальцах ручку и, высунув язык в стараниях сочинения преамбулы, перешел от жанра протокольно-повествовательного к эпистолярному.

Заглянув через его плечо, я узрел текст:

Дорогая мама! Я пишу вам медленно, потому что знаю, что читать быстро вы не умеете…

Наверное, скоро я сяду в тюрьму, и надолго. Но думаю, что чем больше срок, тем меньше судимостей…

Я, еще промокавший салфеточкой рабочий пот со лба, сподобился на снисходительную усмешку, тут же сменившуюся немалой озабоченностью, ибо запиликал мобильный телефон, высветив вызов замминистра Владимира Иосифовича. Я уж и думать забыл о его существовании, на дальнейшие контакты с ним в силу своей убогости категорически не рассчитывая.

– Срочно, – сказал он. – Через час у «Октябрьской» будет стоять машина. Номер: два-девять-семь. Ноги в руки, понял?

Машина была гражданской, шофер невзрачный, неопределенного возраста. Молча кивнул мне, развернулся через две сплошных с благословения предупрежденного наверняка гаишника и отвез меня в гостиницу «Академическая», до которой было рукой подать от места нашей встречи. Нагромождение подобных конспиративных таинств слегка озадачило. Но последующий разговор с Иосифовичем, встретившим меня в гостиничном номере, все прояснил.

– Положение у тебя вскоре будет сложное, – сказал он. – Решетов заигрался, вошел в откровенный конфликт с министром, совершенно распоясался и обнаглел. И, несмотря на все свои связи, будет снят. Материалов на него уйма, но для принятия решения кое-какой конкретики не хватает. Помоги, в накладе не останешься.

Я вопросительно посмотрел на него, давая понять, что и мне нужна кое-какая конкретика в отношении личных перспектив.

– Звание – полковник, должность – начальник оперативно-разыскного бюро, – без раздумий выпалил он заготовленный текст.

– И что мне надо делать? – глупо спросил я.

– Как это что?! – Тон его стал недружественным, и весь он ощетинился, как настороженный дикобраз. – Давай информацию. Или ничего не знаешь про крышевания, про захват контроля над новым нефтяным портом, про контрабанду оружия?.. А как он твоих подопечных чеченов со славянами сталкивает? На нем трупов висит, как на кремлевской елке стекляшек. А то и иголок… А ты тут лоб морщишь! Сидишь на всей этнике, в отделе у тебя его помощник, а сам как бы не при делах? Или шутить со мной вздумал?

Я сделал скорбное лицо, проникновенно поведав:

– Ну, вот когда я у вас в аппарате работал, что про вас знал? И кто из тех, кто был рядом и, может, что-то знал, со мною чем-либо делился? Так, бытовые слухи…

– Какие? – прищурился он.

– Кто жена, кто сын… С кем наверху дружите… Отношения с министром… Самые, кстати, распрекрасные… Так и здесь. Между мною и Решетовым – пропасть. А то, что помощник его у меня числится, так он и к бухгалтерии мог быть приписан, и к дежурке, какая разница?

Я говорил, лихорадочно соображая, что угодил в жернова. Однако точно понимал, что Решетов, от которого я сейчас зависел полностью, куда опаснее для меня, чем заместитель министра. Что сделает со мной Иосифович за мою несговорчивость? Да ничего. Напустит на отдел какую-нибудь проверку, если всерьез озлобится, и даст указание чего-нибудь нарыть. Нароют, конечно. Понизят в должности. А что сделает Решетов за стукачество? Положи ему на стол такой факт – повезет, если уволят с работы. А могут уволить из жизни. Но откровенно расплеваться с заместителем министра мог только неразумный верблюд. Хотя сказать что-то любезное для его слуха я действительно не мог. Разве о контрабанде нескольких сотен ружейных стволов, которую через подведомственный Решетову терминал протащили мои опера в качестве грузчиков. Но с доносом я не торопился хотя бы потому, что доносчиков презирал.

– То есть не получается у нас разговора, – безрадостно подытожил мой бывший начальник.

– Почему? – удивился я. – Задача понятна. Другое дело, мне придется привлечь к ней людей более осведомленных. Но! С вашего благословения я их заинтересую определенного рода вознаграждением. Официального характера.

– Остро нужна информация по «АвтоВАЗу», – сказал он. – По выдавливанию из дела местной братвы и замены караула.

– Намекаете на его дела с Сосновским? – уточнил я.

– Вот! – Он возмущенно округлил глаза. – Знаешь ведь! А играешь в целку-незабудку!

– О том, что они друзья, пол-Москвы знает. И толку? – парировал я.

– Хорошо, работай. И помни, новостей от тебя жду уже завтра.

В прощальном его рукопожатии я почувствовал вялое недоверие к своей персоне.

А в вестибюле конторы меня подхватил под руку Тарасов, повел вглубь по широкому мраморному плацу, непринужденно повествуя о какой-то чепухе, а сам, улыбаясь, шипел через уголок рта:

– Только что стукнули: наружка за тобой из конторы увязалась, так что, если был на встрече какой, тебя срисовали. Делай выводы.

Я рассеянно и равнодушно кивал, соображая: звонок, полчаса паузы, затем встреча у метро… Слишком быстро сработано, слишком…

– Я что, в разработке? – полушепотом вопросил я.

– Насчет наружки нет, – сказал Вадик. – Так, пустили хвост по горячей наводке…

– Надо посоветоваться, – сказал я. – Похоже, я влип.

Совет провели в кафе возле метро. Наше неразлучное трио было в прежнем составе, включая Акимова. Правда, после моего визита к Решетову в наших отношениях возникла некоторая натянутость: Тарасов, дабы выгородить Диму, настаивал, что ему надо занести своим коллегам изрядную сумму, а мы с Акимовым подозревали, что сумму он прикарманит, да и при чем здесь какие-то коллеги, если вопрос улажен Решетовым? Возникнут инсинуации, нажалуемся ему. Однако Тарасов продолжал давить, и в ответ на его откровенно мошенническое вымогательство я сказал, будто Решетов приказал отдать ему триста тысяч на нужды фонда, а вот оставшиеся двести будут поделены на равные три части. Такое заявление вызвало взрыв злобного негодования, но проверять мои слова осмелился бы разве что сумасшедший.

Я поведал соратникам о встрече с Иосифовичем.

– Сегодня же дуй к Решету и сдавайся, – сказал Акимов. – Другого выхода нет. Снять его, может, и снимут, но до того момента он тебя превратит в фарш и переварит. А насчет наружки не дергайся, тебя если пасут, то из профилактики или по оперативному стуку. Из того же министерства вполне могли отбарабанить, там ушей не счесть.

– А с Иосифовичем чего делать?

– А мы ему справочку отпишем, – озарился вероломной улыбкой Тарасов. – Ему же нужна самая обычная телега, чтобы наверх переслать. Ну и сделаем. По поводу терминала нефтеналивного со своими местными чекистами свяжусь, они в курсе всех пасьянсов.

– А насчет «АвтоВАЗа» я весь расклад знаю, – вставил Акимов. – Там наши ребята из «славянского» отдела впрягались, уже сегодня фактуру подгоним…

– Ну и передадим справочку, – подытожил Тарасов. – Присочиним там ужасающие непроверяемые подробности, тому обучены, на том держимся. А ты Акимычу очередное званьице выхлопочи под эту писанину…

Решетов принял меня поздним вечером с документами на подпись. После получения необходимых резолюций я подал ему лист бумаги с написанной на нем фразой «Опасаюсь разговора в кабинете», намекая на вероятность прослушки.

Кивнув равнодушно, он встал из-за стола, и мы вышли в опустевший коридор. Я коротко пересказал ему разговор с замминистра, холодно сознавая, что все детали этого разговора превосходно ему известны.

– И чего делать будем? – спросил он, взирая на меня искоса.

– Жду ваших указаний.

– Получишь данные от Соколова, – буркнул он. – Их и переправишь. – Помедлил. В раздумье качнул головой, вновь испытующе зыркнув на меня. – Что же, ставки сделаны, – произнес устало. – Смотри, как бы не ошибиться. Может, вернее тебе было бы другим угождать…

– Ну, вы же мне объяснили, кто у меня единственная опора, – без энтузиазма сказал я. – А я вам поверил.

– Что же, блаженны верующие, – произнес он. – Только истинно верующие, ты это запомни!

На том и расстались. Дезу от Соколова я получил на следующий день. Ознакомившись с ней, Тарасов и Акимов скривили презрительно физиономии: в доносе грубо покрывались клеветой высокие персонажи, наверняка впоследствии должные ознакомиться с кляузой и непринужденно доказать свою непричастность Владимиру Иосифовичу. Таким образом Решетов явно и бессовестно подставлял меня, обменивая свою сиюминутную благосклонность ко мне на мою дальнейшую катастрофу.

Теперь никаких мук совести по поводу своей двойной игры я уже не испытывал. Мы сляпали собственную убойную справку, и Акимов отвез ее по адресу, получив гарантии о своем скором повышении в звании. Все это прошло обыденным эпизодом в захватившей нас подготовке к операции по ликвидации тайного чеченского логова.

Глава 5

Тарасов, видимо жаждавший отличиться по службе, запустил по своему непосредственному руководству пулю о вероятном разоблачении гнездовища террористов; пуля, поскакав рикошетом в начальственных лубянских кабинетах, полетела обратно к нам и застряла окончательной точкой в решении о плотных совместных действиях, чего Вадим, назначенный старшим от ГБ, и добивался. Сути его яростных инициатив я понять не мог, но их двусмысленность, судя по блудливым огонькам в глазах сотоварища, интуитивно обнаружил. Какой-то неясный личный интерес он тут определенно выкручивал, но меня это не заботило, тем более он тянул на себе весь груз черновой работы.

На чердаке соседней пустующей дачи его стараниями расположился пост наблюдения с камерами, в том числе ночного видения; отрабатывались приезжающие машины и визитеры, сканировались разговоры, ведущиеся в доме. Вернее, их обрывки, если беседы велись непосредственно у оконных проемов. Однажды мелькнула фраза: «Деньги за Герыча». Фраза подтверждала слова Димы, но что-то в ее неуклюжем построении настораживало. Может, речь шла вовсе не о героине? Я не замедлил выразить свое сомнение по данному поводу, хотя сослуживцы пребывали в безоглядном оптимизме, а предстоящая операция вырисовывалась чистенькой и гладенькой до разочарования, без пальбы и даже без средней тяжести рукоприкладства.

СОБР – специальный отряд быстрого реагирования, на нашем местном жаргоне «собрята» – только и ждал команды «фас», но Тарасов терпеливо дожидался обозначенного Димой дня, хотя всякого рода грузы в особняк завозились, и пощупать их у всех чесались руки. К тому же прослушка подтвердила, что, как и ожидалось, неведомый, но авторитетный Иса должен приехать в субботу вечером, и мы надеялись на большой улов в виде тюка с героином.

Ощущение возможной накладки все-таки не отпускало меня, и, в очередной раз выслушав мое нытье, Акимов предложил:

– Если боишься, что в деле возникнут трупы, а товара не будет, есть страховочный вариант: пусть «чехи» снова похитят Диму. А мы освободим заложника. На это спишется любой провал. Еще и по медальке получим.

Диму было жаль, но в очередной раз пожертвовав неприкосновенным запасом своего гуманизма, я дал согласие.

Через агента мы запустили слушок, будто за свое спасение Дима нам не заплатил, а, нагло надув, исчез с правоохранительного горизонта. Но мало того что исчез! Напоследок он кинул один из второстепенных банков на три миллиона долларов, о чем мы запустили дезу через специализированную телепрограмму, освещающую достижения отечественного криминала. А для поддержания сущей правдоподобности такой информации нами был задержан один из алчущих Диминой кровушки бандитов и пристрастно допрошен на тот предмет, не приложила ли руку к исчезновению коммерсанта кавказская мафия?

Чечен клялся мамой, хлебом и Богом, что Диму никто не обижал, но в миндалевидных глазах его то и дело мелькал злорадный огонек, суливший неотвратимую месть подлому коммерсанту, отныне беззащитному, как мышь в серпентарии, и мы были уверены, что через считаные часы бандиты выставят своих дозорных во всех местах, где ранее мелькал их шустрый партнер.

Между тем Дима, полагая, что находится под нашим несокрушимым покровительством, вел светский образ жизни и, не изменяя привычкам, каждую субботу обедал в ресторане «Скромное обаяние буржуазии», заказывая после десерта мартини и любимую гаванскую сигару «Бэкгаммон», подаваемую в алюминиевом чехольчике, схожим по размеру и форме с пенисом средней величины.

До сигары, впрочем, на сей раз дело не дошло: невзирая на протесты обслуги и охраны, в зал ворвались пятеро небритых людей, явно спустившихся с гор, нанесли, не вдаваясь в пояснения, почетному посетителю побои и, подхватив обмякшее тело под микитки, проволокли его в направлении грозного черного джипа. Джип, в чей багажник кануло, призывая о помощи, тело, тронулся с места, и преследовать его никто не стал. Разве что машина нашей наружки.

О факте похищения, равно как и о неоплаченной трапезе администрация ресторана также стыдливо промолчала, так что, не будь ситуация управляемой, этот обед оказался бы для Димы последним.

Мы облегченно вздохнули, когда жертву привезли по прежнему адресу, водрузив в знакомый ей подвал. На немедленный допрос с пристрастием чеченские дознаватели, естественно, не сподобились, ибо предполагал допрос многие часы доверительности, напряжения интеллектов и кулаков, а между тем вот-вот должен был пожаловать ответственный гость, требовавший первостепенного внимания.

Мы томились в затхлости пыльного чердака, оборудованного под наблюдательный пункт, в ожидании долгожданной развязки. Двое оперов из ФСБ, присев на застланную газетой несущую балку, пили кофе из термоса и покуривали, стряхивая пепел в ржавую жестяную банку. Один из оперов читал какой-то замусоленный журнал, на чердаке обнаруженный, цитируя выдержки из него и одновременно комментируя их:

– Во дела, а?! У свиньи оргазм длится тридцать минут… Ни фига се… Хочу быть свиньей в будущей жизни. У сома двадцать семь тысяч вкусовых рецепторов. Там чего, на дне сплошные деликатесы? Тэк-с… Таракан живет без головы восемь дней, после чего умирает от голода. А я все о свинье думаю… Тридцать минут! Блоха может прыгнуть на расстояние в триста пятьдесят раз больше своего тела.

– Все равно что человек через футбольное поле, – удивился его напарник.

– Чего там поле! Тридцать минут! Повезло свинье! Ты только представь! Э… Слоны – единственные животные, которые не умеют прыгать.

– Так оно и к лучшему, наверное, – заметил напарник.

– Львы порой спариваются более пятидесяти раз в день.

– А ты говоришь – свинья… Недаром лев – царь зверей.

– Не, свиньей быть лучше, качество превыше количества. Слушай дальше: глаза у страуса больше, чем его мозг.

– Я знаю таких людей, – сказал напарник уверенным голосом.

– А у морской звезды вообще нет мозга.

– И таких людей я знаю. Кстати, а самое несчастное животное – осьминог.

– Это почему?

– У него ноги от ушей, руки из жопы, жопа с ушами и мозг, естественно, тоже в жопе.

– Да ладно тебе, остряк нашелся. Слушай, тут еще: люди и дельфины – единственные виды, кто занимается сексом ради удовольствия. Эй… а как же тогда свинья?

Ответа на сей вопрос чтец-популизатор не получил.

– Прибыли! – сообщил я, глядя, как к дому подъезжает грузный представительский «Мерседес», сопровождаемый машиной продажной дорожно-патрульной службы. Номерок на «Мерседесе» был полублатной, с двумя передними нулями, но с корявой серией.

Журнал был отброшен в сторону, и оперативники вмиг скучились у смотрового оконца, горячо задышав мне в затылок.

Между тем гаишники, убедившись, что заказ выполнен, тут же с места операции ретировались, счастливо избегнув задержания и неминуемых побоев, а «Мерседес» проследовал на территорию.

Прильнув глазами к окулярам бинокля, я наблюдал, как из машины сначала показался узорчатый модельный штиблет, утвердившийся на тверди земной, после высветился бритый череп, отделенный от шеи жирной складкой, и наконец из салона выпросталось туловище кавказца лет пятидесяти. Низкорослый, с тугим пузцом и коротенькими ручками, он напоминал упитанную блоху. Обрести ему устойчивое горизонтальное положение на дорожке, ведущей к дому, помог любезный верзила-охранник.

Хозяин дома заключил гостя в объятия, а прислуга тем временем извлекла из багажника два увесистых баула. Удлиненные угловатые формы этих баулов, их камуфляжный окрас и ощутимая даже издали гиревая увесистость пришлись мне не по душе. Это было оружие, не героин. А может, то и другое вместе?

Я заметил некоторую растерянность на лице стоящего рядом со мною Акимова, отличил задумчивую паузу в командной рации, находившейся сейчас в руках Тарасова, но тут грянула на выдохе его команда «Пошли!» – и началось!

Черные тени спецназовцев перемахнули через забор, приклады автоматов впечатались во лбы любезничающих между собой пришлых и местных охранников, а далее я увидел Тарасова в бронежилете – длиннорукого, верткого, как мурена, с пистолетом наперевес кинувшегося к парадному входу, за дверью которого скрылись гость и хозяин. За ним ринулись другие бойцы, и я понял, что самое время навестить площадку основного действа.

– Ну, – сказал один опер другому, – иди первым, а я за тебя отомщу…

И напарники покинули пространство чердака, торопясь влиться в сюжет горячего мероприятия.

Их примеру последовали и мы с Акимовым: неторопливо пересекли улицу, прошли через распахнутую калитку, мельком взглянув на корчившуюся под корректирующими ударами шнурованных ботинок на дорожке прислугу.

Уткнувшись окровавленными носами в бетонный настил, со сцепленными на затылках запястьями, бандиты, чувствовалось, были ошеломлены несуразностью такого налета, и полагаю, их куда меньше бы удивил прилет инопланетян на выстланный перед домом газончик с шелковистой травкой, нежели наш недружественный визит в заповедное мафиозное логово.

Мы поднимались по крыльцу, когда где-то в отдалении, на верхних этажах, хлопнули с явными паузами три выстрела. Гулких, пистолетных, без сухого автоматного подсвиста, а значит, стрелял не спецназ.

По лакированной веерной лестнице мы взбежали на второй этаж, очутившись в просторном холле, застланном узорчатым паркетом, с кожаной гостиной мебелью и проекционным телевизором. Из холла вглубь этажа расходились два коридора. В один из них, дергая по пути ручки дверей, ринулся Акимов. Я, помедлив в замешательстве, последовал его примеру, наугад ринувшись в другой коридор. По пути вытащил из кобуры пистолет, дослав патрон в ствол.

Одна из дверей была приоткрыта, я осторожно сунулся в нее и увидел Тарасова. Сбросив бронежилет, в расстегнутой рубахе, распаренный, как после бани, он судорожно пытался раскрыть заевшую створку окна. У ног его стояла объемистая, наглухо застегнутая спортивная сумка. Поодаль на полу, возле журнального столика, валялись недвижимо два тела, в которых я без труда опознал хозяина и его гостя. Под телами, упорно пропитывая светленький ковролин, медленно, словно нехотя, растекалась кровь, и запах ее – резкий, гниловатый, с металлическим душком – ударил мне в лицо вязко и липко, как ком глины.