Главное управление

Боевые сыскари, не понаслышке ведавшие, что такое бандитские ножи и пули, относились к «колбасным» коллегам с давней устойчивой неприязнью. Однако в условиях коммерческой современности именно эти деятели с усвоенными специфическими навыками возглавили колонны милицейских паркетных парадов.

Сынок Абрикосова трудился в нашей конторе, естественно, в одном из экономических отделов, так что принцип преемственности поколений его папаня, трепетно заботящийся о семейном достатке, уверенно обращал в традицию.

За свои услуги фонд, естественно, взимал процент, на который Абрикосов процветал и пах фирменной парфюмерией, делясь наличными дивидендами с руководством или оплачивая его бытовые прихоти. Мне от щедрот Абрикосова полагался бесплатный мобильный телефон, прослушиваемый службой собственной безопасности. За это сомнительное благо отдел был обязан ежемесячно отчислять в фонд сумму, равную стоимости новенькой иномарки экономического класса, причем план данного сбора средств был незыблем, громогласно обсуждался на всех совещаниях у генерала, и недоносчики оброка предавались анафеме. Налог вменялся каждому оперу, и эта вопиющая несообразность, прямо противопоставленная самой сути правоохранительной морали, отчего-то получала благодать от всех контролирующих инстанций, готовых сожрать нас за мелочовку любой индивидуальной выгоды. Здесь проглядывал лицемерный лик совдеповской системы с завуалированным волчьим оскалом и ее партийной дисциплины, нашедшей себе адекватную ипостась в новой коммерческой действительности. В общем, где совок, там и мусор…

С другой стороны, о сотрудниках Решетов заботился, выписывая премии от фонда бедствующим служакам из бухгалтерии, канцелярии, кадров, комендантского взвода, опять-таки создав бесплатную столовку и медпункт, распределяя бесхозный конфискат, чей ассортимент был безграничен: от «шампанского» до шампуня. Да и вообще от «А» до «Я» – то бишь армянского коньяка и японских телевизоров. Кроме того, на внебюджетные средства реставрировалось здание Управления. Голые, покрытые масляной краской стены и сгнивший дыбившийся паркет сменили хоромные отделочные материалы, ковры, двери красного дерева и отменная сантехника. Появилась, стыкуя этажи, мраморная лестница с коваными художественными изломами и налитым золотым лаком дубом перил. Уместилась в пролете уютной капсулой из нержавейки моргающая цифровым табло кабина мягкого лифта. Все это благодаря личным и тесным связям шефа с нефтяным магнатом Ходоровским.

Строилась изящная часовня возле серых кубов зданий нашего министерства благодаря пробудившемуся религиозному чувству членов «солнцевской» преступной группировки, хотя, принимая во внимание природу и источники основополагающих экономических связей Решетова, ему пора было зачинать знаковое строительство новой синагоги.

В курилках же, пожимая плечами, сотрудники, приближаясь к обсуждению означенных тем, равнодушно для себя выводили: конечно, воруют там, наверху, но ведь и нам жить дают…

Того же мнения простодушный обыватель был о главе города, молясь на него в ожидании очередных прибавок к социальным подачкам и превознося его щедрость. При этом не понимая, что подачки, включенные в расходную часть городского бюджета, – политическая акция, окупаемая долгосрочностью нахождения мэра при деле и, вообще, ничто в сравнении с доходами от корпораций его воистину дорогой супруги. Успешно пользующейся служебным положением своего муженька.

И я, посмотрев на белесый развод, отметивший мысок моего ботинка, след улицы, ее полива противоледным средством, отходом производства одной из компаний деловой мэрши, щедро оплаченной городом как полезный ядовитый продукт, поднялся из-за обеденного стола, также производства той самой дамы, и, тяжко вздыхая думам вослед, пошел к себе на этаж, наткнувшись у двери кабинета на кучку сотрудников, поджидающих меня со своими заботами. К бесконечности их потока я уже привык. Подписать нескончаемый вал документов – от заявления на отпуск или разрешения на получение загранпаспорта до оперативных сверок и справок. Дать добро на вербовку, выклянчить у начальства спецназ или наружку, дежурную машину или ресурсы прослушки, согласовать внедрение в группировку, ознакомиться с делами разработок, озвучить решительные команды к действию… Словом, перечислению моих обязанностей не виделось конца. Как и количеству всевозможных ходоков. Таким же ходоком к начальству был и я.

На отделе висели десятки дел. Порой навязанных свыше. К примеру, заместитель генерала, знаток немецкого языка и личный друг шефа берлинской полиции, взяв себе с утра за правило почитывать германскую прессу, наткнулся в ней на статью об убийстве семерых вьетнамцев в их общежитии. Вьетнамцы в Берлине занимались нелегальной продажей сигарет, приходивших в страну контрабандой, и мафиозные разборки на этом поприще были делом обыденным. Но столь массовое и наглое убийство, конечно же, впечатляло. Убийц было двое, но, покидая место бойни, один из них оставил отпечаток пальца. Тут-то нашему заму пришла в голову инициатива: сравнить отпечаток с имеющимися в наших анналах. Мысль здравая: масса вьетнамцев переехала в Германию из бывшего СССР, а здесь в милиции из них побывал едва ли не каждый второй. Отпечаток из Берлина прислали, мы его отработали, и случилась удача: убийцу установили. Но! По соображениям берлинской полиции страну он успел покинуть, уехав на родину, а значит, транзитом минул Россию или еще находился в ней.

У нас свой иностранный отдел, и ему бы этим заниматься. Но среди окружения убитых мелькали некие чеченцы, и дело спихнули к нам. Предстояло провести работу во всех вьетнамских гнездовищах в Москве. Где взять людей и, главное, агентуру? Вьетнамцы замкнутся, и ни угрозы, ни посулы с обетом молчания их не сдвинут. Хорошо, смилостивились коллеги-смежники, взявшись за дело на паритетных началах. Теперь предстояло выбить камеры слежения, установив их во всех вьетнамских общежитиях: мало ли, мелькнет на входе физиономия, которую идентифицирует компьютер?

Помимо этого, на контроле начальства несколько разбоев, три вымогательства, дело о незаконном обороте оружия, но его я спихну в надлежащее подразделение, что еще из горячего? Стычка дагестанских ухарей с измайловскими? Разборки азербайджанских рыночных кланов?

И никакой личной жизни. Хорошо, прилетевшая на днях из Америки Лена навела в квартире порядок, приготовила обед и утешила меня в одиночестве моем и полном служебном забвении себя как мужчины, должного стремиться не только к прекрасному в общем, но и к прекрасному полу в частности.

Лену постиг развод поневоле: ее итальянского супруга, как она и опасалась, застрелили сотоварищи, ныне шла тяжба между вдовой и родственниками погибшего о разделе имущества, но два миллиона страховки, загодя и сметливо ею оформленной, она получила. Некоторая игривость ее повествования в отношении случившейся трагедии заставила меня задуматься о разнообразии мотивов страховочной предусмотрительности, и думы эти неприятно озадачивали. Я сподобился лишь на два вопроса:

– А за что все-таки его… того?

– Да кто же знает эти итальянские расклады?..

– А что насчет поиска убийц?

– Тишина.

Я принес неискренние соболезнования, не очень-то, впрочем, и заботясь правдивостью ее ответов. Я был всецело погружен в события, происходящие на работе, в их поминутно меняющийся калейдоскоп. Ни телевизор, ни столь любимые мной новинки кино я не смотрел, время на сон и работу было расписано по минутам. Да и жизнь вокруг меня затмевала сюжеты любых кинолент, то и дело развертывая коллизии, придумать которые не смог бы самый изощренный сценарный ум. А я, ассоциируя свою персону с персонажами всем известного телесериала, каждодневно чувствовал себя и Штирлицем, и Мюллером одновременно.

Перед концом рабочего дня опера доставили мазурика-осетина, разыскиваемого нами уже полгода за продажу поддельных банковских векселей. Действовал мазурик в составе группы дружков, чье местонахождение требовалось установить.

Мазурик назвался сначала именем, указанным в изъятом у него паспорте, но, когда выяснилось, что паспорт поддельный, сознался в обмане и обозначил свое правдивое наименование. Однако в истинности его я усомнился и, кивнув на задержанного операм, вышел из кабинета, из которого незамедлительно донесся вопль, схожий с тем, когда кошке крепко наступят на хвост.

Я лишь удрученно качнул головой, направляясь из застенка в свои кабинетные покои.

Взопревший Акимов в светлой рубашке, темной от пота, с завернутыми по локти рукавами зашел ко мне через час, утомленно признавшись:

– Весь отдел вот такой… Уже три раза устали его мутузить. А он десятую фамилию называет и точно врет. Упорный. – Взглянул на часы, сообщил: – Вадик повез Диму на свою хату конспиративную, ждут нас там. Чего с осетином делать будем? Надо же оформлять… Витька Корнеев сказал, что все устроит. Но сейчас-то его куда девать?

Я припомнил, что в подвале нашего учреждения стоит в одном из бетонных отсеков тренажер с чугунной платформой, сломанный усилиями наших геркулесов-спецназовцев.

– Там тренажер в подвале, – сказал я. – Знаешь где? Ну вот. Прикуй его на пару часиков, пусть покемарит в темноте, а Корнеев приедет, отвезет его в камеру на Петровку. Меняй рубаху, помчались.

Конспиративная квартира, где временно был поселен мошенник Дима, располагалась в старом московском доме, отличаясь простором трех комнат, высокими потолками, нежилой аккуратностью и скромной мебелью семидесятых годов двадцатого века, словно только что ввезенной сюда из магазина.

Дима пил с Вадиком коньяк на кухне, травил очередной анекдотец, однако, увидев меня, поперхнулся сопутствующим повествованию смешком и принял вид смиренного агнца, пугливо вращая бараньими, навыкате, зенками и вопросительно поднимая брови к белесой коротенькой шевелюрке, словно стекающей с его круглого, как глобус, черепа.

– Сука ты гнусная, – начал я, пнув каблуком в ножку табурета, на котором сука восседала.

Дима поджался в ожидании удара посущественнее, но Акимов, мягко приобняв меня за плечи, потянул обратно к двери, увещевая:

– Погоди, сейчас все проясним, а то сделаешь из человека котлету, я же тебя знаю…

От слов милицейского провокатора, игравшего привычную роль, Дима конвертировался в испуганно сопящий куль.

– Посажу тебя, гада! – запальчиво вещал я, сверкая очами. – И они, – оттолкнул опера, – не помогут!

Губы у Димы затряслись, мелко причмокивая, а с носа сорвалась капля нервного пота.

Наконец наигранные страсти утихомирились, хотя я сидел мрачен, как изваяние демона в заброшенном капище, и последующий разговор комментировал лишь ядовитыми репликами.

– Мы не знаем, сколько средств уйдет на латание дыр, – вещал Акимов. – МУР, прокуратура…

– Прокуратура-то откуда? – сметливо встрепенулся Дима.

– Там уже в курсе, не беспокойся…

– Еще наша контора… – неторопливо вставил Вадим.

– Ребята, но я же сказал: полмиллиона хоть сегодня… – Дима сидел перед нами, как на толчке, смирный и натужно-задумчивый.

– А почему не говорил, что с «чехами» в одной упряжке дела тянул?! – рявкнул я.

– Ну, я даже как-то постеснялся…

– Ага! Ворюга застенчивый!

Дима скорбно поиграл складками обвисших от недоразумений последних дней щек.

– Тут он мне кое-что интересное порассказал, – вновь вклинился в разговор Вадим. – Когда его «чехи» похитили, они отвезли на свою базу в Барвиху. А ведь мы этой базы не знаем.

– В багажнике меня везли, – поторопился добавить Дима услужливо. – С мешком на голове. Ну а в мешке дырка небольшая. Так я когда из багажника… То есть когда меня… Вот. И смотрю так в амбразуру эту, а местность знакомая, я мимо часто проезжал, магазин еще на углу и студия загара. «Зебра» называется, потому хорошо запомнил… Смешно, да? – Он хихикнул привычно, но поддержки не нашел и продолжил виновато: – Ну, когда в подвал вели, троих видел абреков, все с калашами, а потом крышка захлопнулась…

– Что ж ты про калаши-то молчал? – не выдержал я. – Это же целое дело.

– Ну, подумаешь, автоматы…

– Продолжай, – наклонил Вадик свой непреклонный борцовский затылок, переходящий в литую шею.

– И вот начал слышать я голоса, – воздев глаза в потолок, сказал Дима.

– То есть? – на мгновение оторопел Акимов.

– Ну, звуковые волны проходили через края люка…

– Ага…

– Говорили, что приедет их старший, какой-то Иса. Через две недели… О! – ткнул пальцем в висевший на стене календарь. – Уже, значит, через три дня. Ну, я так понял, герыча привезут на базу и надо готовить наличные под расчет.

– Ну! – торжественно выпятил грудь Вадим. – Это Диме многое прощает, коли окажется истиной.

– А что потом было? – спросил я.

– Потом бензопилой грозили…

– Еще о чем они говорили?

– А, да все невнятно… К тому же они то по-своему, то по-русски… Трудно стыкуется. А когда еще с мешком на башке, да в подвале… – И он шмыгнул носом сокрушенно.

– Ну ладно, дальше – наши дела, – подытожил я, вставая с табурета.

Заперев Диму в конспиративном логове ЧК изнутри, вышли на улицу, усевшись ко мне в машину.

– Можем обойтись без расходов, – сказал Вадим. – Всем все понятно? Или пояснить?

Мы с Акимовым молчали. Нам все было ясно. Завтра с утра Акимов оформит официальное заявление Димы, и с ним я пойду к генералу. Аргументы таковы: во-первых, планируется весомая операция, во-вторых, существует агент на перспективу, готовый указать адрес секретной чеченской базы, но агент, увы, погряз в грехах, и дело за малым – звонком Решетова начальнику ГУВД Москвы, дабы тот утихомирил муровцев.

– В крайнем случае посадим дружков Димы, – произнес Акимов. – Если уж нужны жертвы на алтарь. И закроем еще одно дело.

– А их показания? – выразил я сомнение. – Сдадут ведь Диму…

– Какие еще показания?! В тюрьме устроим их как на курорте, срок по минимуму, на зону придут с воровской малявой… Мало? Они еще и приплатить должны!

– Да и приплатят, – поддакнул Вадим.

– Значит, завтра мне в пасть ко льву?

– У тебя должность такая, брат.

На прием к Решетову я попал только к вечеру следующего дня. Генерал выглядел утомленным, мысли его, чувствовалось, витали где-то вне Управления, но по мере моего доклада он постепенно возвращался сознанием к делам насущным, хватко улавливая нюансы ситуаций и расставляя ловушки вопросов.

– И сколько они украли в общей сложности?

– Изрядно.

– Что значит «изрядно»?

– Дело в МУРе, а жулики, пока не припрешь, правды не скажут. А как их припрешь, если дело в МУРе?..

– Он просит гарантий? Ну, дайте их. На словах.

– Я верю, что он действительно пригодится нам в дальнейшем как агент…

Недоверчивый прищур. И хлесткий вопрос:

– И много шерсти с овцы состричь решили?

– Если так будет поставлен вопрос, все пойдет на нужды Управления, товарищ генерал.

– Знаешь, Юра, – он откинулся в кресле, – мой нюх не обманешь, есть тут еще одно дно, есть, чувствую. Чего ты мне извилины мозга шпаклюешь? Или колись, или иди себе… И передашь агента своего нашим экономистам, понял? Они с ним торговаться не станут. Тоже мне, хранитель секретов выискался! И сколько украл, и где у чеченов база – все выложит! Я лично проконтролирую.

– Тут есть нюанс, вы правы, – сказал я, чувствуя, что еще мгновение – и конец всем нашим интригам и Диме заодно. – Его родственник – ответственный офицер МВД.

Решетов рассмеялся: коротко и хрипло, с демоническим торжеством.

– И кто таков?

– Маркелов.

– Из секретариата? Ах, вот как. Ну, – хмыкнул, – теперь конструкция в пазы уместилась, теперь верю. Бойкий мальчонка Маркелов, наслышан. Мастеровой мелких интриг. Далеко не пойдет, но в деловых полканах досидит до седин. Или до плеши. – Усмехнулся словно бы сам над собой. – Да, крепко ты своего кореша Маркелова этим агентом за яйца прижмешь. На всю его оставшуюся жизнь. В поденщине он теперь у тебя. – И, не отрывая от меня, бесстрастно выслушивающего эту нелицеприятную тираду, взора, где вспыхивающая насмешка сменялась ледяным безразличием, снял трубку, сквозь зубы распорядился:

– Люда, с начальником ГУВД соедини…

А мною овладело стылое, безразличное презрение к этаким умопостроениям шефа, составлявшим, вероятно, один из стереотипов его мышления. Мне и в голову не могла прийти столь подлая мыслишка. Вот оно, мусорское сознание, построенное на шантаже, двуличии и выкручивании рук ближнему. Мне невольно вспомнились мои прошлые вертлявые дознаватели и следователи с их каверзами, и всколыхнулась в душе темная, привычная ненависть безответного арестанта к чванливым вертухаям.

Дуализм. Морали и текущего бытия.

Между тем, оперируя небрежными рублеными фразами, Решетов в два счета разрешил все проблемы со своим генеральским собратом. Брякнув трубку на рычаг, подытожил:

– Дело из МУРа заберешь к нам завтра. Дальше химичьте сами. Но, если там группа, кем-то надо пожертвовать. Благотворительность – категорически не наш профиль.

– Само собою…

– А теперь присядь. – Кивнул мне на стул, а сам встал из кресла, подошел к одному из шкафов, раскрыв дверцы секретера, вытащил бутылку американского виски, лед из стоящего внизу холодильника, плеснул желтого кукурузного самогона в рюмки, покрутил в сильных узловатых пальцах хрустальную граненую ножку и выдохнул почти смиренно: – За удачу во всех наших начинаниях, Юра, за удачу…

Ошпарил мне спирт глотку, разлился уютным теплом внутри, но в голову не ударил, каждый нейрон мой был настороже, не позволяя окутать себя успокаивающим алкогольным парком.

Зверь, выразивший благосклонность, в любой момент был способен ощериться вновь, пружиной метнуться к незащищенному горлу расслабленного простака, растроганного коварной его лаской.

– Вопрос у меня к тебе, – произнес он безразличным голосом. – Вопрос такой: а зачем ты здесь?

– Вопрос простой, – сказал я, минуя надлежащую паузу. – Здесь настоящая работа. Здесь я в своей стихии. И если честно, то и не думал, что найду здесь то, чего не хватало в жизни.

– А чего не хватало?

– Большого дела. Азарта. И тех людей, которые сейчас вокруг меня.

– Во как! – не то изумился, не то огорчился он убедительности моего тона. – Значит, карьера не главное, так?

– Она может быстро закончиться, если претендент ей не соответствует, – сказал я. – Предложите мне сейчас место вашего зама, и я откажусь. Почему? Да вы меня завтра же съедите за некомпетентность.

– У нас на Руси в замы как раз берутся те, кто глупее начальников, – парировал он. – С такими спокойнее.

– Глупее, но с набором необходимых навыков, – прокомментировал я. – Чтобы начальнику за двоих не трудиться.

– То есть слабаком в профессии себя считаешь?

– Считаю, что должность начальника отдела – пока мой предел. Это называется разумная самооценка.

– Ну что ж, точно фехтуешь, – сказал он, вновь наполняя рюмки и вылущивая в них из пластикового корытца прозрачные, без мути солей, кубики льда. Водопроводную плебейскую воду тут не использовали, берегли здоровье.

Затем спросил вяло, с тяжело дающейся вежливостью:

– Закуски сообразить? Лимончик там?

– Вкус виски испортим, – отреагировал я.

– Да какой там вкус… Ладно. И позиция твоя мне нравится, коли не врешь, и работа… Во. – Перегнувшись к своему рабочему столу, он вытащил из папки какой-то плотный бланк с шапкой из разноцветья флагов, звезд и умещенной ниже вязью письма. – Благодарность министра внутренних дел Азербайджана. Возьми себе.

– Это за что? – спросил я, недоумевая.

– Да хрен его знает. Каких-то бандитов вы повязали, под чужими личинами скрывавшихся.

Из кутерьмы дел выплыло воспоминание: да, в самом деле, двое боевиков, взявших фамилии своих новых русских жен, растворились было среди населения Москвы, но прошел стучок, нагрянули мои парни по указанным адресам, и отправились затаившиеся было разбойники по месту совершения своих прошлых деяний, на историческую родину.

– Не припоминаешь, что ли? – искренне удивился Решетов.

– Вспомнил, – кивнул я. – Но ведь это так, рабочий эпизод.

– Я поначалу никакого опера в тебе не почувствовал, – поджал он губы. – Вообще странное впечатление сложилось…

– Какое же?

– Не из нашего профсоюза человек, гость залетный… И впервые ошибся. Да и не только я. Месяца не прошло, а в седле ты уместился как влитой в него. И коней гонишь, не загоняешь. Вот и выпьем. Чтобы ты узду чувствовал и стремена. Потому что и сам рабочая лошадь. Дядя-то как? – спросил нейтрально.

Я пожал плечами.

– Нечего сказать? – Вопрос хлопнул, как выстрел, и я сразу понял – ох, не праздный это вопрос, а злонамеренный и давно созревший в коварной его голове.

– Занятой человек… Общаемся редко… – проронил я.

– Да вы вообще не общаетесь! – рассмеялся он мне в лицо. – Ты для него никто, условный родственник, проверено. И выкинули тебя к нам, дабы подальше от сфер отдалить, так понимаю. А то начудишь там чего, а на него – тень… Но это я знаю, другие по-иному мыслят. И ты язык не распускаешь, родство не выпячиваешь, во вранье не усердствуешь. За что хвалю. Так что вывод: опора твоя единственная перед тобой сейчас и находится, уясняешь? Все, – добавил, поморщившись. – Свидание закончено. Свободны, подполковник.

Развернувшись на каблуках из стойки «смирно», я, не оборачиваясь, со служебной папкой под мышкой отправился к двери, ощущая спиной изучающий взор зверюги.

Он мне не верил, точно. Отслеживал мои реакции, затеяв привычное театрализованное действо. А я не верил ни ему, ни действу. Потому пока и выживал в этих стенах. Хотя разоблаченная тайна о моих, а вернее, Юркиных прохладных отношениях с вице-премьером наполняла меня досадой и опаской: если вскрылось это, ведь и подлинная моя персона выявится ненароком… Что тогда?

Бежать, бежать, бежать! Или пронесет?

Ленка домой еще не приехала, но на лестничной площадке, увидев, как я открываю дверь квартиры, встрепенулась заполошно какая-то дама, поспешившая спуститься ко мне вниз по лестнице.

– Простите, а где Юра? – нервно осведомилась она.

– Какой Юра? – ответил я осторожным вопросом.

– Шувалов…

– Он в Америке, – промямлил я, предчувствуя неладное.

– Как?! И когда вернется?

– Он уехал туда жить.

– Жить вообще? – Глаза ее ошарашенно округлились.

– Ну и в частности, наверное, – прибавил я.

На глазах неизвестной особы навернулись слезы. Вдруг я заметил, что она весьма миловидна, со вкусом одета, но вот что-то с фигурой… О, да она же беременна!

Тут же в моей голове выстроилась версия, получившая мгновенное подтверждение: из дальнейших пояснений незваной гостьи следовало, что ее и Юру некогда связывали близкие отношения, должные закончиться законным браком, однако случился разрыв, и влюбленная пара распалась. Сегодня же, по ее убеждению, размолвку предстояло преодолеть ввиду двух непредвиденных обстоятельств: ее сегодняшней непоправимой беременности и вернувшейся любви к виновнику оной.

Этого мне не хватало! То бандиты, то залетевшие дамочки…

Девку, конечно, было откровенно жаль, но все, что я мог для нее сделать, – дать номер телефона несостоявшегося супруга и отправить восвояси с наилучшими пожеланиями. После чего позвонил в Америку, сообщив с нескрываемой злобой новость об очередном визите с очередной претензией.

Хорошо, пострадавшие от инсинуаций Юры приходили за сатисфакцией по его домашнему адресу. А заявись они в Управление?

Меня прохватил горячечный озноб. Я снова ощутил себя беспечным гулякой по краю пропасти.

– Что ж, – отозвался несгибаемый в своей стрессоустойчивости, имеющей нецензурный аналог, Юра. – Пусть рожает. Пренебрежение законами природы не освобождает от уплаты алиментов, и я готов поддержать ее материально. Конечно, когда обрету надлежащую финансовую форму. Телефон ей дал? Ну и ладно. Как служится?

– Не жалуюсь.

– А вот это действительно сюрприз, – сказал он. – Ума не приложу, как ты там крутишься.

– Уже так раскрутился, что не остановить, – сказал я. – В дело включился внутренний генератор. А как в Америке?

– Не очень, – донесся грустный ответ. – Перебиваюсь в теневом секторе. Так что у нас с тобой полная перемена ролей. Очень боюсь ментов. Но познакомился с одной толковой бабой. У нее магазин на Брайтон-Бич. Просится замуж. Ее возрастная категория смущает, но, думаю, придется сдаваться. Нужны документы.

И тут меня озарило!

– Не спеши, – сказал я. – Сведу тебя с одной подругой, она непременно поможет. И с документами, и с работой. Такая же аферистка. Споетесь, как два соловья. Через пару дней она будет в Нью-Йорке. Зовут ее Лена.

Тут дверь распахнулась, и во всем блеске своего обаяния и зрелой женственной красоты в квартиру впорхнула моя американская подруга, припав ко мне налитой вдовьей грудью.

– Привет, Ленок. Только что говорил с Америкой…