скачать книгу бесплатно
– Раньше у отца и матери могла много яблок съесть, а сейчас одного хватает, – сказала Марина. Она хотела спросить, а как же грех, но Пелагея напоследок сказала:
– Божье это дело, – встала и пошла в свою хатку.
Марина осталась сидеть в раздумье, пытаясь понять, к чему относились сказанные слова.
Не прошло и месяца, как Пелагея с Мариной снова принимали роды, они тоже прошли удачно, родился хлопчик. В ту осень таких выездов получилось больше десятка, и рождались почти только хлопчики. Уже выпал снег, стояли морозы. Возвращаясь на санях от роженицы, роды у которой длились очень долго, Пелагея вдруг сказала:
– Пора тебе, Марина, уже принимать роды одной, рука у тебя легкая, роженицы тебя хорошо чувствуют, – а потом добавила: – Поверье есть такое, если хлопчиков больше рождаются, к войне это.
– Не дай Бог, – послышался голос возницы, а в округе пошли гулять сказанные слова Пелагеи, что у молодой матушки Марины легкая рука и роженицам от нее большая помощь, а роды проходят легко.
2
В ту осень после праздника Покрова наметилась свадьба в соседней деревне, и случилось так, что матушка Пелагея и Марина оказались в церкви, где проходило венчание молодых. Увидев невесту, Марина покраснела, сердце гулко застучало в груди, и ей почудилось, что это она стоит в свадебном наряде – одна, без жениха, и высоко, как в детстве, подпрыгивает и летит, размахивая руками, желая увидеть, куда девался Пилипок.
– Милая, тебе плохо, сойди в сторону, – голос матушки рассеял образ невесты, кружилась голова, не хватало воздуха, дышать стало тяжело. Марина чувствовала, что сейчас упадет, и в этот момент при вздохе ощутила запах мяты. Дыхание стало успокаиваться, только во всем теле оставалась слабость. Пелагея и еще какая-то женщина вывели ее из церкви. Они остановились у высокого вяза.
Завершилось венчание. Радостная невеста, обхватив руку своего суженого, проходила мимо Пелагеи, и тут Марина услышала слова молитвы, которые произносила матушка:
– Господи милостивый, пусть будет благословлено семя твое, Матерь Божия, заступница наша, благослови святое таинство вложения семени во чрево девицы этой, и пусть в нем произрастет человек и явится в мир Божий во славу Бога и на радость людям.
Лицо Марины залилось краской, не может такого быть, разве можно благословлять женщину на грех?..
3
Посещая больных и немощных, Марина замечала, что одних Пелагея лечит травами, настоями, других мазями и присыпками, а возле иных просто молитву пошепчет и помогает. Как-то батюшка из соседнего прихода наказал Пелагее посмотреть его годовалого сыночка, очень он страдает, а лекари никакие не помогают, и прислал за ней телегу.
В просторном подворье Пелагею и Марину встретил растерянный и суетливый батюшка и просил пройти в дом. На пороге к ним в ноги кинулась попадья, запричитала тихим голосом:
– Ой, помогите моему сыночку, один он у нас.
Пелагея поклонилась, и в тишине дома прозвучал ее строгий голос:
– Помоги нам, Господи. Покажите страждущего.
Хлопчик лежал на кроватке под образами и чуть всхлипывал, на его лице проступала синева. Тишину нарушало редкое всхлипывание и потрескивание свечи, что горела возле иконы Божией Матери. Марине стало зябко. Пелагея подошла к хлопчику, перекрестила его и поклонилась, положила две руки ему на живот и сделала ими резкое движение в виде полукруга, словно отгоняя назойливых мух. Затем провела рукой по лицу больного и начала шептать молитву. Так она стояла, может, час, Марина находилась рядом и тоже шептала молитву, которая пришла к ней неизвестно откуда. Она читала ее впервые. Через какое-то время она взглянула на страждущего, и в ее глазах засверкали искорки радости: хлопчик спал, дыхание его было ровным и спокойным.
В доме батюшки они пробыли до захода солнца. Попадья потчевала их разной снедью, Пелагея поблагодарила ее за угощение, но попросила только хлеба и квасу. Все это время хлопчик спал. Перед отъездом она поцеловала руку батюшки и сказала:
– Большой испуг испытал сыночек ваш, батюшка, испуган он был очень, радость тоже должна быть умеренной, радостью для всех. Надо будет через два дня снова посетить страждущего. Не беспокойтесь, батюшка, мы придем сами – и они направились на выход.
Переступил батюшка с ноги на ногу, видно, понимал, что имела в виду Пелагея. В тот следующий раз узнала Марина от батюшки новость, что под Киевом правит службу из недалеких этих мест священник Захарий, в миру Пилип Захарович Майстренко. Услышав эти слова, она вздрогнула, лицо ее покрылось румянцем и засияло, ей хотелось закричать: «Это же мой брат Пилипок, мы с ним телят пасли, это мой брат!», но она продолжала лишь растерянно улыбаться. По дороге назад Пелагея рассказала Марине, что, когда еще была жива баба Марфа, встретились они в монастырской церкви, та и сообщила, что Пилипок задумал стать священнослужителем, хотя отец и дед Игнат были против, да потом смирились, и, видишь, добился он своего. Молчала Марина, ей было и грустно, и радостно, а больше хотелось плакать.
Придя в свою хатку, она сразу легла и проплакала, пока не стал заниматься день, потом горечь с души ушла, и спала она крепким сном почти до полудня. Но недолгим было радужное настроение у Марины, а всему причиной был сон. Снова снился ей тот мальчик с пристальным взглядом, которого она увидела в монастырской церкви. В памяти возникал образ Артема, и плоть напоминала о себе, а в ушах стояли слова молитвы «блуд», «грех», «покайся», и она каялась, становилась на колени, читая и читая молитвы: «Дева Мария, непорочная Матерь Божия, заступница наша, спаси меня грешную, вразуми меня грешную». Она стала редко выходить из своей хатки, ела только хлеб и пила воду. А в один из вечеров вспомнила она бабу Марфу, и так она представилась Марине, будто находилась рядом, даже дыхание ее чувствовалось. Притихла Марина, ожидая услышать от бабы Марфы слова утешения или разгадку от нахлынувших на нее душевных мучений. Только видение бабы Марфы пропало, как и не было, а пришла мысль: баба Марфа не грешница и не блудница, хотя родила четверых детей, она не может быть грешницей, ее Господь простил, она в Киев ходила, чтобы приложиться к чудотворной иконе. Марина вздрогнула от неожиданно пришедшей к ней разгадке. С того вечера она продолжала молиться, только это уже были молитвы об утешении своей души. Для себя она определила грешницами и блудницами женщин, что без венца в церкви женами становятся да чужих мужчин к себе подпускают.
Марина открыла двери сеней, на нее дохнул морозный воздух, а на приступку под ноги падали белые снежинки. Радостная улыбка озарила ее лицо, все казалось таким красивым и жизнерадостным. К хатке шла матушка Пелагея. Ее слова эхом разнеслись вокруг:
– Милая, скорее собирайся, нас страждущие ждут, идти надо, а по морозцу идти легко. Да мы скоро управимся, собирайся, – и, не дожидаясь ответа, направилась к калитке.
В тот день случилось много неожиданностей. Не успели Пелагея и Марина выйти за калитку, как увидели мальчика, бегущего в их сторону. Он кричал сквозь слезы:
– Ой, матушка, скорее идите к нам, спасите нашего таточку, помогите, матушка!
Он стал сбивчиво объяснять, что их таточку боднул бык и у таточки течет кровь, а доктор еще не приехал, что живут они недалеко, и через каждое слово повторял: «Скорее помогите!». Во дворе, куда мальчик привел Пелагею и Марину, стоял крик. Молодая женщина причитала, а женщина постарше, видимо, мать пострадавшего, сквозь слезы объяснила, что отправили за лекарем, а ее сыночек уже почти не дышит, и повела всех в хату. Мужчина лежал на полу в луже крови, он был без сознания и лишь периодически всхлипывал. В этот момент раздался громкий и строгий голос Пелагеи:
– Сейчас же несите горячую воду и помогите снять одежду со страждущего!
В хате все засуетились, Марина же сперва оторопела от такого голоса Пелагеи и отошла в сторону. А та наклонилась над мужчиной и сказала Марине:
– Что ты стоишь? Помоги мне!
Вдвоем они принялись снимать с мужчины одежду. Раздетым он казался маленьким и безжизненным. Пелагея своими снадобьями стала промывать рану, та оказалась неглубокой. По всей видимости, рог быка скользнул по правому боку и разорвал его. Рука Марины тоже коснулась тела мужчины, и следом произошло необъяснимое и таинственное: кровь из раны перестала течь, будто ее кто-то убрал. Пелагея тут же свернула в несколько слоев льняной холст, похожий на рушник, и наложила его на рану. Марина, сидя на корточках, с другой стороны помогала матушке протащить под спиной пострадавшего край холста.
– Давай, милая, заворачивай этот край под спину, под спину заворачивай!
Наконец все получилось, они стянули края рушника и облегченно вздохнули. Все это время казалось, что страждущий спит, он ни разу не застонал. В хате было тихо и тревожно, мать пострадавшего стояла в углу комнаты возле иконы и шептала молитву о снятии порчи и колдовства с ее сына и всей их семьи, а жена мужчины, крепко прижав к себе сына, как бы защищая его от неведомого врага, беззвучно шептала: «Они колдуньи». Земский врач, которого привезли ближе к вечеру, осмотрел пострадавшего, расспросил, что произошло, и был удивлен, не обнаружив следов крови на ткани, которой была перевязана рана. Он недоуменно почмокал и ничего не произнес, а только подумал, этим женщинам, видно, Бог помогает. Мужчина тот вскоре выздоровел, а в окрестных деревнях Пелагею и Марину за глаза часто стали называть то святыми, то колдуньями или знахарками и при встрече кланялись им, величая и ту и другую матушками. А иные злые языки шептали, что они ведьмы и якобы превращаются в сорок, что жили у них на подворье. Прилетит та сорока на чужой двор и начинает каркать – жди беды, и люди гнали тех сорок подальше.
Рождественский пост, Рождество Христово прошли в радости и пролетели незаметно. Пелагея и Марина несколько раз посещали монастырскую церковь, там Марина еще раз услышала о своем брате Пилипке, уже известном священнике, в семье которого родилось трое детей и все сыновья. От этой новости в груди Марины вспыхнул восторг, ей хотелось смеяться и веселиться, а то вдруг невидимая сила сжимала грудь обручем, тогда тяжело дышалось и из глаз готовы были брызнуть слезы.
Подступили крепкие крещенские морозы, дорожку, что вела к двору Пелагеи, занесло снегом. Казалось, они совсем одни в этом ярко-белом безмолвии, которое нарушалось стрекотом сорок да причудливыми узорами следов, что оставляли зайцы в поисках пропитания, тогда возникало ощущение, что зиме не будет конца. А для матушки Пелагеи наступала особая жизненная пора, полная необыкновенного света, наполняющего ее душу и тело чистотой и здоровьем, без чего нельзя было и думать об исцелении или оказании помощи страждущим. Длилась такая пора недолго, недели три-четыре, в течение которых душевная чистота закреплялась строгим постом и молитвами. В это время горести и невзгоды обходили людей стороной. Доставались прялки, и за песней о любимом выводилась тонкая нить пряжи из шерсти или льна. Разворачивались кросна и ткалось полотно: тонкое для тела и полотно на родно. Валяли валенки, мастерили обод для колеса и далеко разносился звон от ударов молота о наковальню. Так и раскрывались способности человеческие, а душа человека отдыхала. У Марины очищение шло труднее, ее душа была наполнена метаниями между светом и страхом перед грехом, суждениями о блуде. Пелагея ощущала душевное состояние Марины и старалась ей помочь, да только понимала, что та должна сама разжечь в себе пламя, сжигающее ее страхи, молот и наковальня здесь не помощники.
Отзвенела капель, скворец пропел песню весны, во дворах раздается перестук палок – это выбивается да вытряхивается из всякой вещи пыль, в хатах моют и белят стены. Как говорят, выгоняют люди чертей и всякую нечисть из хаты и со двора: идет подготовка к светлому празднику Пасхи.
Пасхальную неделю Пелагея с Мариной провели в монастырской церкви. Не любит это место Пелагея, темное оно, неприветливое, а тянет ее сюда, призывает ее сюда светлая память об Анисиме, открывшем ей другую сторону жизни. О нем здесь уже никто и не вспоминает, а может, и не надо, зачем его душу тревожить?.. Сколько человеческих судеб связано с этим местом, сколько людей нашли здесь приют и успокоение, и время укрыло их следы… С такими размышлениями матушки возвращались в свою обитель, где им были уготованы и радости, и печали. В природе наступал новый период, надо было отдавать накопившиеся силы души и духа, надо было сеять и жать.
Уже легли сумерки, духота, которая заставляла весь день искать место в тени или хатке, спадала. Марина сидела на завалинке-присьбе, наслаждаясь тишиной и покоем. К ней незаметно подошла Пелагея и присела рядом. Помолчала, а затем кивком головы указала на появившийся на небе серпик луны:
– Пора идти травы собирать, завтра и пойдем, милая.
Только пойти в лес в тот день не получилось. Они уже вышли со двора, как Марина воскликнула:
– Кто-то сюда едет!
По дорожке трусцой приближалась лошадь. Телега остановилась у плетня, с нее проворно спрыгнула уже довольно пожилая женщина, привязала вожжами лошадь за стойку плетня, взяла с телеги корзинку и направилась к поджидавшим ее матушкам. Это была щупленькая, аккуратно одетая женщина, лицо ее пересекали глубокие морщины, а глаза излучали внутреннюю радость и необычный свет. Шла она, мягко ступая, будто подлетала. Остановилась, поставила на траву корзинку и поклонилась, приветствуя Пелагею, а затем Марину.
– Матушка, услышьте меня, просьба есть к вам, много времени у вас не отниму, – заговорила она негромким молодым голосом, четко выговаривая слова.
Пелагея поклонилась женщине и открыла калитку, приглашая пройти во двор. Возле двери сеней гостья остановилась и протянула Пелагее корзинку.
– Примите, матушка, дар леса нашего, сегодня утром собрали ягоду, полезная ягода, – чуть нараспев сказала она.
Пелагея с поклоном приняла корзинку, поблагодарила приветливую и уважительную незнакомку и обратилась к Марине:
– Отнеси, милая, в хату и высыпь ягоду в решето, пусть постоит на полу.
Когда Марина вернулась, Пелагея и гостья сидели в тени на скамейке, разговор только начался. Вот что поведала женщина. У нее родилось трое детей, дочь и два сына, муж рано умер, дочь замужем в другой деревне, старший сын женат, имеет деток, живут они хорошо, младший сынок тоже женился, и жена у него золотая, ей как дочь родная, да вот только не было у них деток. Потом пришла беда, не стало ее сыночка, а жена его осталась с ней, так и жили. Женщина прервала рассказ, вздохнула, опустила глаза и продолжила более тихим голосом:
– Случилось так, что понесла она ребенка, заезжий появился у нас в деревне, такой разговорчивый, веселый хлопец или мужчина. Как там все получилось, не знаю, только уехал он из деревни нашей, а моя Лукерья осталась со мной. Вот пришел ей срок рожать, так я вижу по всем признакам. Слабая она, а еще хотела руки на себя наложить… Тяжелые у нее могут быть роды, вот и приехала вас просить, матушка, облегчить страдания дочери моей. Невинная она, что бы там люди ни говорили, золотая она у меня, поймите меня, матушка…
Она закончила свой рассказ. У Марины внутри вскипел гнев, с языка готовы были сорваться слова осуждения «грешницы», которую эта женщина называла золотой. Но Марина сумела сдержать себя и отошла в сторонку, ей хотелось сказать, что они никуда не поедут, им надо идти в лес за лекарственными травами, но тут раздался голос Пелагеи:
– Я сейчас, вот только соберусь, и мы поедем, непременно поедем, а матушка Марина останется, ей сегодня нездоровится.
От этих слов Марина вздрогнула, ее раздражение и злоба тут же улетучились. Пелагея объяснила ей, что нужно сделать с ягодой, и вскоре телега с двумя женщинами покатилась по ухабистой дорожке к шляху.
С тяжкими раздумьями осталась Марина, растерянная и обеспокоенная тем, что матушка не взяла ее с собой. Утром она сказала Пелагее, что ночью чувствовала слабость, но сейчас все прошло, и она вполне могла бы поехать и помогать при родах той женщины. Мысли о роженице снова вызвали у Марины гнев и осуждение, чтение молитвы не принесло успокоения, а мысли продолжали вертеться вокруг слов «грешница», «блудница», «таких побивают камнями». Только встав на колени перед образами в своей хатке, она успокоилась, возникли образы бабы Марфы, Пилипка, Артема, мальчика с голубыми глазами…
Пелагея чувствовала состояние Марины и намеренно оставила ее в своей обители. Уже прошло немало времени, за которое она старалась раскрыть перед Мариной ту тайну человеческой души, которую смог раскрыть ей Анисим. Пелагея понимала, что словами этого не объяснишь, надо понять душой эту главную тайну: Бог любит нас всех. И тогда во всем будет радость и счастье. Пелагея ощущала, что для женщины, которая сидела рядом с ней на повозке, эта тайна не является тайной. Также она знала, что роды пройдут благополучно, но ее присутствие там будет необходимо. Так оно и случилось. Рано утром, едва забрезжил рассвет, раздался детский крик: родилась девочка. Она показалась Пелагее светлой-светлой, а ее мать, улыбаясь, произнесла нараспев: «Д-е-е-в-о-ч-к-а-а».
В радостном настроении Пелагея к вечеру вернулась домой. Марина встретила ее у калитки, неожиданно обняла и спросила:
– Как там, матушка? Кто родился?
– Слава Богу, девочка родилась, да такая славная, такая светлая, видно, Бог ее полюбил, как и всех нас. Все мы, люди, – дети Божьи, и он всех нас любит.
Та женщина пригласила Пелагею на крестины. Светлую девочку нарекли Мариной.
Часть четвертая
1
В горе, свалившемся на Агриппину, казалось ей, что остались они с маленькой дочкой одни-одинешеньки на белом свете и не от кого им ждать помощи. Не сотворила за свою жизнь зла большого Агриппина, а люди вокруг видят всё и примечают всё. Первым к ней, осиротевшей и овдовевшей, пришел бывший управляющий делами на хуторе, бобыль Панас. Авдотья отстранила его от всяких дел после смерти хозяина, разрешив ему жить в ее дворе. Вот и жил он в каморке на хуторе, а в построенном доме с усадьбой возле деревни нашелся ему крошечный флигелек для проживания. Когда прошло сорок дней после отпевания Авдотьи, зашел Панас к молодой барышне, так он ее величал, и попросил ее послушать совета, который он имел сказать. Обрадовалась Агриппина Панасу, прослезились они, вспоминая хозяйку, да и завязалась у них беседа мирная и полезная. Понимал Панас, не в силах молодой барышне справиться с немалым хозяйством и наделами, которые достались ей, вот и предложил он ей сократить их, но и себе за душой оставить, чтобы помаленьку во дворе прибывало, а там и дочь подрастет, ей тоже что-то надо будет. Доверила Агриппина вести свои дела Панасу. Много тогда появилось охотников прибрать к рукам Авдотьино хозяйство, но Панас уладил это непростое дело: где правдой, где за небольшие гроши, а где, уступая в малом наглости и злу. По прошествии двух зим переселилась Агриппина на другой двор, где хозяйство было поменьше, сократились земельные и лесные угодья, остались места неприметные, но доходные, уменьшилось и число дворовых людей. Каждую пятницу Панас приходил к молодой барышне и приносил ей отчет. Агриппина соглашалась с отчетом и благодарила Панаса, а чего еще надо одинокому состарившемуся человеку: кусок хлеба да угол для отдыха. Была у Панаса хватка человека сурового и нетерпимого к растрате и воровству, люди во дворе его уважали и боялись, а Агриппину в деревне стали величать барыней. Панас свел Агриппину с матушкой Мариной, рекомендовав молодой барышне присмотреться к ней, сказал, что грамоту та знает, да и для маленькой дочки полезной будет, что лекарственными травами и снадобьями занимается и досмотрела до последних дней известную далеко в округе матушку Пелагею.
В один из дней, когда весна уже всю свою силу раскрыла, отправилась Агриппина с дочкой Варей до монашки Марины, и стали такие походы частыми. А уж если чуть нездоровится Вареньке, матушка сразу прибегала сама, и вскоре по дому разносился звонкий и радостный детский голосок. Агриппина окрепла, стала сама вникать в хозяйственные дела. Панас только радовался и старался ей в этом помогать со словами: «Все мы не вечны, под Богом ходим», – намекая, что силы у него уже не те, чтобы управлять всеми делами.
2
Варя излучала неиссякаемый поток радости, счастья и света, лицо ее сияло улыбкой, глаза искрились, этот поток сметал все нравственные запреты и преграды, которые жили в ней, освобождал от условностей и канонов, изливался на Вацлава, захватывая все его существо. Для Вари наступил такой момент, когда у нее не было никаких мыслей, она не ощущала своего тела, не ощущала себя, в ней была только радость и невообразимый свет, который не позволял видеть ничего, кроме света. Ей представлялось, что для них двоих мир перестал существовать, они вдвоем стали целым миром. Солнце светило только им, их был цветущий яблоневый сад, первый майский гром и такие милые и красивые, куда-то спешившие и улыбающиеся только им люди. Наступал момент, когда переставало существовать все, и они летели в бездну, и ничто не могло омрачить их счастья.
Май вступил в свои права, стоял тихий вечер, солнце уже садилось и подсвечивало яркими цветами перистые тучки. В нескольких шагах от накрытого стола вокруг березы жужжали майские жуки, они вдруг поднимались с земли и появлялись над столом, тогда Варя, счастливо улыбаясь, кричала:
– Ой, ловите их!
Вацлав срывался с места, махал руками, пытаясь поймать пролетавшего почти у его носа жука, но это ему не удавалось. Смеялись все, а больше всех радовалась такому исходу Варя. Воздух наполнялся запахом цветущих яблонь, в какой-то момент он перебивался запахом сирени, росшей у калитки. В такие минуты душа человека испытывает необычайное блаженство, ощущает бесконечность мироздания и вечность жизни, а Варя испытывала бесконечность своего счастья. Покой сидевших за столом людей нарушила мама Вацлава:
– Через два дня мы уезжаем, подадут два экипажа, и всем нам придется на время оставить этот милый уголок. Я надеюсь в средине лета сюда вернуться. Вацлав сдаст экзамены, и мы обязательно приедем. Да, милая, как бы ни было здесь хорошо, а дела надо завершить, Вацлаву непременно надо сдать экзамены.
В один миг куда-то пропали запахи цветущего сада, неожиданно опустились сумерки, и до Вари стали доходить сказанные слова.
«А как же я, как я буду без него? Без него никак невозможно, я так не хочу, мы не можем так! Разве они этого не понимают? – мысленно говорила Варя самой себе, глаза ее расширились и заблестели. Она, не мигая, смотрела на Вацлава, готовая разрыдаться, и с нетерпением ждала, что он скажет, это не так, они остаются здесь вместе, они должны быть вместе. Вацлав молчал, он тоже приходил в себя.
В тот вечер в изголовье кровати горела свеча, создавая полумрак в комнатке Вари. Небольшое окно, за которым от света свечи, казалось, стояла непроглядная темень, как и в другие поздние вечера, было приоткрыто. Свернувшись калачиком, Варя ждала легкого постукивания по стеклу. Но в этот раз она его не услышала: Вацлав влез в окно. Варя встрепенулась, обрадовалась, и несколько мгновений, которые казались вечностью, они стояли счастливые. Варя открыла глаза, ее взгляд остановился на маленьком огарочке свечи, и пришли слова: «Завтра его может здесь не быть». Как и там, за столом, вокруг стало темно и даже страшно. Они отстранились друг от друга. Варя зашла за ширму, чтобы переодеться для сна. Когда она вернулась, Вацлав уже лежал на кровати, и Варя с удивлением стала рассматривать его лицо, шею, грудь, живот, и вдруг взгляд ее остановился на родинках, которые ярко выделялись на груди ниже ребер. Самая большая из них находилась в центре, а от нее солнечными лучиками расходились маленькие родинки. Варе показалось, что они светятся. В окно подул ветерок, пламя свечи колыхнулось и погасло. Варя наклонилась и поцеловала большую родинку, молча легла рядом. Ей хотелось сохранить свое счастье, говорить смешные слова, быть веселой и радостной, но она расплакалась. Вацлав стал ее успокаивать, и чем больше он говорил ласковых слов, тем больший поток слез лился из глаз Вари. Она всхлипнула, закрыла лицо руками и отвернулась. Вацлав сел рядом, обнял ее за плечи и так молча просидел до рассвета. Утром Варю было не узнать. Заплаканные глаза, чуть припухший нос, вдруг появившаяся складочка на переносице сделали ее не по годам взрослой. Вацлав был поражен такой переменой и казался рядом с Варей растерянным и виноватым.
Узнав новость, что старшие Грушевские вместе с младшим сыном уезжают, Агриппина поняла, что надо забирать Варвару. Глубоко в душе она надеялась, что этот молодой и обходительный паныч в этот ее приезд попросит руки ее дочери, и Варвара будет с ним счастлива. Но порой Агриппину охватывало чувство щемящей тревоги, и, чтобы унять эту тревогу, она взяла с собой матушку Марину. Приехали они к вечеру, в доме Грушевских царила суета: готовились к отъезду, складывали вещи. Неля радостно поприветствовала Агриппину, обняла ее, и они, как родные, стояли, обнявшись, у крыльца. А по усадьбе раздавались голоса, что приехали гости. Услышав эту новость, Варя с Вацлавом, взявшись за руки, побежали по аллее к дому. Варя издали увидела мать и, оставив Вацлава, стремглав кинулась к ней. Обняла ее и прижалась, желая найти в матери защиту и успокоение. Из-за этого порыва дочери тайная надежда Агриппины погасла.
– Что ты, милая, что ты, все хорошо, все будет хорошо, родная, – мать сильнее прижала к себе голову дочери и вдруг почувствовала, как на ее шею капнула слеза. Агриппина мягко отстранилась и громко заговорила о том, что она уже соскучилась по ней и что приехали они с матушкой Мариной. Варя в порыве кинулась к матушке, скрывая свои слезы и свою беду.
Ужин был сумбурным и безрадостным, казалось, говорились правильные и нужные слова, но они улетали в открытое окно в сад, оставляя после себя грусть и печаль.
Экипажи, по меркам Грушевских, отъезжали рано, хотя к этому времени птицы, закончив свои веселые песни, взяли передышку. Вскоре уезжали Агриппина с Варей и матушкой. Варя была печальна и молчалива, она сидела рядом с матушкой, потом вдруг из глаз у нее потекли слезы, она положила голову на колени Марине и затихла. Матушка шептала про себя молитву, и, желая успокоить девушку, обняла ее.
3
Агриппина тесно сошлась с Грушевскими, когда продавала участок леса, где росла знаменитая черника, в других местах ее называли голубикой. Этот участок граничил с участком леса Грушевских, и купец соглашался купить его, если свой участок продаст ему и Грушевский. Сколько ни уговаривал купца Панас, тот стоял на своем. Пришлось Агриппине вместе с Панасом ехать к некогда богатому и влиятельному польскому помещику Казимиру Грушевскому. Ее приняли любезно, пригласили на обед, за столом она и познакомилась с их детьми. Почти напротив Агриппины сидел мальчик с живыми светлыми глазами и темными вихрастыми волосами, он показался ей необычайно красивым. Красивый был бы для моей Вареньки жених, проскочила у нее мысль. Мальчик привстал и, улыбнувшись, назвал себя: «Вацлав». Все за столом рассмеялись. Было видно, что в семье это любимый ребенок. Его старшую сестру звали Кариной, темная тугая коса делала ее взрослой и загадочной. Было еще двое детей, мальчик и девочка, но их Агриппине почему-то не представили.
Дело тогда сладилось: купец приобрел два участка леса. Пока оформлялась купчая, Агриппине пришлось еще несколько раз приезжать к Грушевским. В один из приездов она взяла с собой Варю. Карина была в восторге от Вари и просила их приезжать к ним почаще. Так завязались отношения Агриппины с Грушевскими и дружба их детей с Варей.
4
Усадьба Грушевских утратила прежний лоск и красоту. Сад у забора стал зарастать вишняком, яблони не обрезали, и на них появилось много сухих веток, что навевало печаль. Дорожка на аллее, дальше от дома, была в неглубоких рытвинах и пересекалась корнями деревьев. Обветшал и дом. Несколько балясин у перил крыльца были прикреплены наспех и держались, как говорится, на честном слове, половицы на крыльце скрипели и прогибались, ставни на окнах покосились, а со стороны сада одна из них готова была упасть. Никому не было дела до этих мелочей, подрастали дети, появились другие заботы и другие интересы. В доме было много гостевых комнат – в них, как и во всем доме, поддерживался порядок. В одну из них поселили Варю. В комнате было уютно, окно выходило в сад, и при ветре в его стекло стучали ветки сливы, тут же росли липы, и в жаркий день сюда пробивалось мало солнечного света. Комнаты Карины, Вацлава и Вари находились рядом, и подруги все время проводили вместе, часто к ним присоединялся и Вацлав.
Незаметно пролетали год за годом, лето сменяло зиму, взрослели дети. Вацлав уже был студентом Краковского университета, Карина училась рисованию и больше времени проводила одна, да и Грушевские стали приезжать в усадьбу лишь в средине лета, а уже в начале августа уезжали. Не такими радостными были теперь встречи Карины и Вари, а вот Вацлав при встрече с ней менялся, становился веселым и разговорчивым, его было не узнать. У Карины же возникла зависть: она считала себя уже взрослой, но к ней из ее окружения никто так не относился, как ее брат к этой, как ей казалось, недалекой и полунищей Варе. Эта зависть занозой засела в сердце Карины: пусть он с ней побалуется, да и оставит ее. Слово «побалуется» она слышала от своей кузины, которая многому научила не только ее, но и брата. То была пикантная история, в которой, по мнению Карины, участвовала и их мама. Кузина Анжела была значительно старше Карины, она неудачно вышла замуж, вела себя своеобразно, и пришлось приложить немало усилий, чтобы уладить дело миром, с тех пор Анжела не была связана семейными узами. Весной она часто приезжала к ним в Краков и подолгу гостила, в доме в такое время было много шума, смеха и веселья. Когда Вацлав заканчивал школу, Анжелу можно было часто видеть возле него, от этого он смущался и уходил к себе, а взрослые только смеялись. В один из вечеров Карина поднималась в комнату брата и увидела, что он в комнате Анжелы. Вацлав засмущался, а Анжелина громко и раскатисто рассмеялась, вот тогда и заподозрила Карина, что здесь могут быть амурные дела. Чуть позже она узнала, что так оно и есть, подслушав разговор родителей: мама, оправдываясь, произнесла, что Вацлав уже становится взрослым и это ему не помешает.
Карина стала постепенно осуществлять свой план, оставляя Вацлава и Варю наедине, она говорила, что они как брат и сестра, да и сама она частенько называла Варю сестрой.
Карина увидела, как в комнате Вари зажглась свеча, и стала прислушиваться к звукам ночи, ожидая тайного и запретного шепота, не раз доносившегося из открытого окна комнаты, где жила ее прежняя подруга. Сейчас Карина слышала всхлипывания Вари и тихие слова брата. Засыпая, она торжествовала в душе: «Так ей и надо, он ей не пара».
5
Уже на второй день по приезде из имения в Краков Карина привела в дом свою подругу Регину и представила ее маме. Нелю девушка сразу очаровала, она была немного полноватой, но эта полнота только украшала ее. Маленькие ямочки на щеках завораживали, большие карие глаза излучали спокойствие и как бы говорили: вот какая я милая и хорошая. Поразили Нелю руки Регины, они казались маленькими светлыми подушечками, до которых хотелось дотронуться. На таких руках будет уютно маленькому ребеночку, когда его подносят к груди для кормления, подумала она и почему-то покраснела. Блеск глаз милой девушки выдавал ее тайное желание, он говорил, мне нужен маленький ребеночек. С подругой дочери у Нели завязался интересный разговор, оказалось, что Регина из интеллигентной и довольно обеспеченной семьи, у них есть влиятельные родственники, которых, как выяснилось, знают Грушевские.
Через месяц Регина стала желанным гостем в доме Грушевских. Как только она появлялась, у всех менялось настроение, раздавался веселый и жизнерадостный смех, улыбались родители Карины и прислуга. Как говорил Казимир, глава семейства, хотелось жить и сделать что-то доброе и полезное. Только один Вацлав оставался мрачным и сдержанным, он заканчивал сдавать экзамены, что давалось ему с трудом. Уже перед последним экзаменом Регина вдруг приоткрыла дверь в его комнату и просунула голову, взгляды их встретились, раздался ее веселый гортанный смех, рассмеялся и Вацлав, а Регина, прикрыв двери, уже бежала в комнату, где была Нели, и зазвенел ее голос:
– Как он может весь день читать эти книги? Это же так утомительно!
Неля рассмеялась:
– Он должен сдать экзамен, он старается и непременно его сдаст, он у нас серьезный мальчик.
Регина, услышав слово «мальчик», расцвела, ее ямочки стали более глубокими, и она засмеялась пуще прежнего, подхватилась и побежала в комнату Карины.
Вацлав успешно сдал экзамены и по этому случаю у Грушевских собрался небольшой круг гостей, за столом рядом с Вацлавом сидела Регина, она была непривычно тиха и даже печальна, но это длилось совсем недолго. Вацлаву желали новых успехов в учебе, говорили, что надо не забывать жить, а Казимир рассказал по этому случаю анекдот, как лиса упрашивала мышку, чтобы та вылезла из норки и она покажет ей, какой здесь прекрасный мир. Больше всех над анекдотом смеялась Регина, чем привлекла к себе всеобщее внимание. Карина бросала косые взгляды на подругу и в душе злилась на нее, она видела, что Вацлав без ее помощи может обратить внимание на эту Регину и забыть свое увлечение Варей. Ей хотелось быть причастной к этому, как ей представлялось, справедливому и деликатному делу. В тот вечер Карина и Вацлав в доме Регины были представлены ее родителям. Отец Регины, отставной полковник Анджей Рудковский, когда гости ушли, и они остались с женой, сказал:
– Серьезный молодой человек, не верхогляд, – и, тяжело ступая на поврежденную ступню, направился в свой кабинет.
В конце лета состоялось обручение Регины и Вацлава. Вечером Регина сидела с Нелей в ее комнате. Положив руку себе на живот, она тихо произнесла:
– У меня там ребеночек.
Обрадованная и взволнованная Неля подскочила к невестке, обняла ее и прошептала:
– Как это мило, как это мило.
Часть пятая
1
Матушка Марина уже несколько зим жила одна, сколько этих зим прошло, она не считала, а после смерти Пелагеи перебралась в ее хатку и там обосновалась – теперь это была ее обитель. Как и Пелагею, люди в деревнях просили ее помочь в лечении недугов, и она, не мешкая, отправлялась на помощь страждущим. Длинными осенними вечерами, когда на деревьях еще шумела неопавшая листва, навевая воспоминания, а порой и грусть, Марина молилась. Молитва была для нее утешением и отрадой: в ушах утихал шум листвы и стук дождя, она находилась далеко от своей хатки, своего двора, в местах, где обитало смирение и страх суда Божьего. Вчера она вернулась от Агриппины, та ездила в усадьбу Грушевских узнать что-либо об их сыне и привезла страшную весть: Вацлав женился. В первый момент Марина даже не узнала Агриппину – это была сгорбленная, с опущенной головой, состарившаяся несчастьем женщина, на челе которой появилась печать смерти. Марина аж вздрогнула от ее вида и сразу поняла все, да только не все она тогда поняла. Вскоре Агриппина со слезами поведала, что Варвара носит под грудью плод, и срок уже немалый, и ей никак нельзя знать об услышанном разговоре о Вацлаве в усадьбе Грушевских. Марина перекрестилась со словами: «Спаси, Господи, нас грешных» – и больше недели не показывалась в доме Агриппины. У нее снова закровоточила старая, чуть зарубцевавшаяся душевная рана – рана блуда и греха. Она никак не могла связать образ Вари, которую она так давно знала и, можно сказать, любила, с «грешницей и блудницей, которых побивают камнями», как сказано в Писании. Не связывался он и с образом той женщины, всплывшим из детства, что шла по улице их деревни, а над ней насмехались и издевались молодые мужчины, обзывая разными словами, а потом ворота, где она жила, были вымазаны дегтем. Марине вспомнилась и мать, которая стращала Акулину и говорила, что если она будет бегать на гулянки, то и их ворота вымажут дегтем. Варя не такая, успокаивала себя Марина, она добрая, она полюбила того паныча, а он поступил жестокосердно, но тут же набегала другая мысль: как она могла допустить такое греховное деяние без венчания в церкви?.. Следом приходили слова Пелагеи: «Божие это дело и не нам, грешным, судить, кто прав, а кто виноват, все мы Божии дети». Тогда Марина опускалась на колени перед образом Божией Матери и молилась, пока не затекали ноги или их не сводила судорога. По прошествии нескольких дней и ночей тягостных раздумий ей вдруг вспомнилась баба Марфа, из глубины души приходили ее слова, ты не нашего роду, течет в тебе панского роду кровь. От этого воспоминания упала перед иконой Марина, заплакала навзрыд, да так и заснула. Проснулась она в ночи, на душе было спокойно, тягостные думы куда-то ушли. Она вдруг вспомнила, что Варя в детстве очень любила ее пирожки с грибами. К обеду матушка Марина с гостинцами была у Агриппины, и повеселевшая Варя выкладывала на тарелку пирожки. Ей хотелось радоваться и веселиться, как в детстве.
