скачать книгу бесплатно
– Девица. Твой отец долго служил мне. Считай это его последним жалованьем. Трать его мудро. Или справедливо, если угодно.
В воздух взмыл увесистый кошелёк. Девушка не пыталась поймать его, и мешочек, зазвенев, упал в грязь.
– Тебе повезло, – сказал Менд и вздохнул с облегчением.
Девушка посмотрела на него, а затем на лежащий кошель, будто тот был дорожной пылью. Она покачала головой и прошептала:
– Пытается откупиться, заставить замолчать совесть. Пусть мучается дальше, я не возьму его деньги! Пусть грех вины изъест его душу! – твёрдый тон, но Менд видел в глаза муку. Юноша понимал, как сильно ей нужны были деньги, но дочь егеря уже отвернулась, встречаясь взглядом с жадными глазами сервусов в толпе. Они не ринулись за кошельком только благодаря устрашающей палаческой фигуре.
– Нет, ты возьмёшь их! – Менд поднял кошелёк и протянул девушке.
«Как объяснить, что лорд откупается от меня? Что эти деньги помогут тебе выжить. Твой отец хотел, чтобы ты жила» – юноша пытался придумать что-нибудь мудрое, но слова не шли на ум.
Однако угроза в голосе сработала и без слов. Вздрогнув, девушка посмотрела на Менда, затем опустила глаза на кошелёк, который он вложил ей в руку. Сжала побелевшие от напряжения пальцы.
Менд ушёл не оборачиваясь. За спиной перекатывался гомон зевак. Сын палача шёл на площадь Лиходеев. Там его ждала ещё одна спутница. Вернее, Атрония Люцерния будет спутницей не ему, а верёвке. Менд лишь надеялся, что дочь егеря не убьют из-за кошеля лорда Дераля в первом же переулке.
Глава 6
Аристея. Что ж, отужинаем, мастер Грис?
– Ты, борода, давай-ка, роток открывай, да побыстрее! Не то отправлю обратно в лесок да по грешки, – ухмыльнулся оборванец. За его спиной в лунном свете чернели крыши деревенских домов. Окружавшие поляну факелы на длинных шестах отгоняли ночные ужасы. Благословенное пламя освещало пространство таинственным голубым светом.
– Моё имя Грис, а это моя ученица Мирина, – Валеад указал на застывшую позади Аристею. – Мы – странствующие лекари. Во имя Скорбящего лечим недуги людские, хвори тела и души.
Ржавое остриё копья и не думало опускаться.
– Кому вы там на топях припарки ставили? Лягухам да жабам болотным? С той стороны ничего кроме трясин нету. А ну, правду говори, не то посмотришь, как кишочки твои выглядят, а девка твоя поучится шитью, когда обратно их запихивать будет.
Валеад смерил мужика долгим взглядом. Тот не смутился. Слишком сильно в нём бушевал страх перед незнакомцами, которые явились после захода солнца.
– С севера мы, из Фрайкора. Перешли бурную Эльтерею вброд да пошли на юг, вот и дошли до вас, хвала Скорбящему, – Валеад сотворил двуперстие. – Лошадям продыху не давали, всё ждали, когда на людей-то наткнёмся. Знаки святые выводили денно и нощно, и вот, наконец, до вас добрались. Добрый человек, опусти копьё, а? Скажи лучше, может немощь на кого напала тут? Может, занемог кто? Мы, мало того, что подсобим, так и за простой заплатим дому, что приютит нас, – Валеад сменил свой обычный серьёзный, размеренный тон на заискивающий. Оборванец нахмурился, маленькие свинячьи глазки бегали туда-сюда. Наконец, он, причмокивая, сказал:
– Ну ладно, на люд разбойный вы вроде не похожи, да и ты, как бишь тебя звали-то… – мужик опустил копьё и почесал затылок. – В общем, да, хворный у нас есть один. Сынок пряхи нашей, Лорки. Ежели подсобите ему, то она вас, думаю, приютит. А чего это баба твоя молчит? Язык ей в Фрайкоре шоль отрезали? – усмехнулся стражник и обошёл лошадь по кругу. Аристея ещё сильнее прижалась к Валеаду и задрожала.
– Экий пугливый кроль она у тебя.
– С грехами впервые встретилась, вот и дрожит да молчит, но, как увидит, что кому плохо, сразу оживёт, – Валеад сунул руку в поясной кошель и вытянул монету. Серебро блеснуло в лунном свете. – Ну, добрый человек, стало быть, поможем мы не только сыну Лорки, но и тебе. Думаю, припарка из серебряного алекара облегчит твою жизнь, – мужик выхватил монету и довольно осклабился.
– Лады-лады, слыхал, грешки-то деньги не раздают. Лорка вон в том доме живёт, налево от белого дуба огроменного, что посерёдке, – стражник указал копьем на раскидистое дерево в отдалении. Валеад напряг зрение: на ветвях в бледном сиянии мерно покачивались несколько тел.
– Токмо не чудите у нас тут, а то добрый дядя Миклас вам быстро петельки на шеи накинет да украсит Белое дерево новыми куклами. Вороньё-то местное молитвы пропоёт, будьте покойны. Ладно, двигайте, а то глотку уже дерёт от разговоров с вами, – мужик закашлялся и отступил.
Валеад миновал сервуса и двинулся к дереву, чья крона возвышалась над лесной чащей. Тела покачивались на ветру, шелестели лохмотьями. Ставни утлых домишек были закрыты, и лишь едва заметные багровые отблески пробивались через щели. Пение вездесущих цикад зудело в ушах, а в воздухе разливался аромат ночных цветов и смрад трясин. Привязав лошадь рядом с единственным домом слева от дерева, Валеад помог Аристее спешиться. Девушка всё ещё дрожала и отводила взгляд, когда учитель пытался заглянуть ей в глаза.
– Девочка, послушай меня, прошу, – он легонько потряс ее за плечо. Она лишь тихонько всхлипнула. – Не закрывайся снова, умоляю. Ты мне нужна. Сейчас тот случай, когда припарки и мази как раз в силах что-то сделать, но ты должна мне помочь. Я не знаю, что с мальчиком, однако, может статься, что один я не справлюсь, – Валеад крепко обнял ученицу и почувствовал, как ткань рубахи сразу намокла.
– Нож, – глухо произнесла Аристея. – Я потеряла кинжал, доминус. Вы доверили его мне, а я не справилась даже с этим, – девушку сотрясали рыдания, а Валеад снова и снова нежно проводил рукой по светлым волосам, успокаивая ученицу.
– Этот кинжал ничего для меня не значит, в противовес тебе. Я смогу тебя защитить только, если ты будешь рядом, – он отстранился и достал из сумки несколько метательных ножей, заткнул их за ремень, пересекавший грудь.
– Как поможем пряхе, сразу же к Зорасу и его мертвякам. Вон его дом, я эту хибару сразу приметил, как к дереву подъехали. Справа, – Валеад указал на приземистое строение с соломенной крышей. В усеянное звёздами небо поднимался дым.
– Я поняла, доминус, просто… Там правда была мама, как живая, клянусь! – Аристея утёрла слёзы и обхватила себя руками. – Я так по ней скучаю… Почему всё это происходит со мной? Минувшим летом я помогала маме по дому, училась грамоте и мечтала освоить искусство предсказания, а сейчас… – девушка обессиленно опустилась на жухлую траву. Валеад присел рядом. Он сочувственно смотрел на ученицу, с трудом удерживаясь от того, чтобы вновь заключить её в объятья.
– Это всё грехи голода, Аристея. Тогда, во Фрайкоре, когда нам нечего было есть, ты лежала в бреду и раз за разом говорила о маме, будто она стояла совсем рядом с твоей подстилкой. Грехи этим пользуются, девочка моя, – тихо закончил Валеад. Девушка не ответила, лишь ещё сильнее опустила голову.
– Аристея, говорят, Скорбящий написал фолиант, имя которому: «Три течения». В нём заключено былое, настоящее и грядущее. Каждая человеческая судьба нанесена на страницы этого труда, но нет там того, что людям не перенести. Нет злоключений, сводящих человека с праведного пути, – Валеад сотворил двуперстие. Аристея тихо всхлипывала, а цикады пели свою бесконечную песнь природе.
– Взгляни на эти обветшалые дома, девочка. Эти люди живут на мрачных болотах, и каждый день борются за выживание. Грибы, ягоды да подстреленная дичь – вот и всё их пропитание. Гниющие доски и сухие травы составляют их дом. Но они не бегут от этого места, они в него вросли, как корни этого величественного древа. Каждый день они возносят молитвы Скорбящему и благодарят за то, что он даёт им возможность прожить ещё один день. Здешние сервусы не уходят отсюда, потому что так начертано в «Трёх течениях». Ты же можешь уйти откуда угодно и попасть куда угодно, ибо не скована цепями судьбы. Это твой дар. Со временем придёт понимание, девочка, а сейчас, прошу, вытри слёзы и поднимайся, – Валеад протянул девушке руку. Та с готовностью приняла её.
– Пусть этот Скорбящий обратится льдом в глубинах Умбриума, – Валеад сделал вид, что не услышал гневного возгласа. Аристея постучала в просевшую деревянную дверь. Внутри дома что-то заскребло и покатилось по полу.
– Ночь на дворе. А ну, пшли прочь отседова, – грубый женский голос просочился через щель. Валеад кашлянул.
– Прошу нас извинить, добрая женщина, но нам сказали, что у вас захворал сын. Мы странствующие лекари. Позвольте помочь мальчику, – за дверью на мгновение стало тихо, затем послышалось гулкое ворчание.
– Дык каждый встречный шельма может сказать, шо он лекарь, травник или знахарь какой, да токмо слова с делом расходятся частенько.
– Нас пропустил почтенный страж, а уж у него глаз на шельм и пройдох намётан. Не зря же он дозор несёт.
Из-за двери послышался сдавленный детский крик. Через мгновение он повторился снова.
– Добрая Лорка, я слышу, как ваш сын страдает. Пожалуйста, дайте нам помочь ему, – мягко сказал Валеад.
– Мы не разбойники, а лишь усталые путники, ищущие ночлега и возможности помочь добрым людям, – жалобно проговорила Аристея.
– Сколько вас там ещё? Ко мне орава притащилась шоль? – голос за дверью смягчился. Гнев сменился любопытством.
– Ох, нет, нас всего двое, я да моя ученица.
– Ладно, лекари-знахари, но зарубите себе на носу, что у меня на поясе огроменный тесак, а рука у меня тяжёлая. Первые слова молитвы не успеете произнести, как вспорю вам животы, – послышался звук отодвигаемого засова, и на пороге возникла дородная женщина в фартуке, которая потирала загрубевшие руки. С пояса действительно свешивается массивный разделочный нож. Валеад поклонился, и Аристея нехотя повторила поклон. Женщина смотрела на них недоверчиво, но всё же пропустила в дом. Растопленная печь дышала на путников жаром, с потолка свешивались ароматные травы, а возле огня лежал на тюфяке мальчик лет пяти. Дыхание его было прерывистым, будто дырявые кузнечные мехи. Валеад и Аристея быстро опустились рядом с сыном пряхи.
– Что с ним случилось? – спросил Валеад.
– Боль головная донимает. Уже который день. Хнычет постоянно, – рассеянно ответила мать, снимая с пояса нож.
– Чем он занимался до того, как начал причитать про боли? – осведомилась Аристея. Она наклонилась к мальчику и провела рукой по растрёпанным волосам.
– Дык, как обычно, валялся под Белым деревом да травинки пожёвывал. Он у меня это дело любит, – пряха провела по лезвию длинным ногтем. Резкий звук резанул по ушам.
– Аристея, придержи бедняжку, он слишком много дёргается. Надо заглянуть в уши, – Валеад опустился на колени и приподнял голову ребёнка. – Мне нужна свеча, добрая Лорка. Пламя печи не даёт достаточно света.
– Будет тебе свеча, лекарь, – женщина воткнула нож в стоящий рядом с печью стол и запалила свечу. Валеад принял её и прищурился, пытаясь рассмотреть ушную раковину. Тяжело вздохнул.
– Есть шило? И пожалуйста, разбудите сына, иначе всё будет только хуже, – сказал Валеад, ставя свечу на стол. Аристея вопросительно посмотрела на учителя.
– Шило-то есть, да почто оно тебе, одноглазый? С Гариусом-то что случилось? И не юли, окаянник! – прикрикнула на Валеада пряха.
– Если дело касается человеческой жизни, я всегда откровенен. Раз шило есть, накаляйте над свечой. Ребёнок спал на траве, и в ухо заполз клещ. Нужно проколоть его и вытащить, – сухо заявил Валеад.
– Тыкать Гариусу в ухо шилом? Ты что, совсем со своего ума сбрендил, одноглазый? – пряха была готова схватить нож.
– Лорка, если хотите, чтобы эта тварь выела вашему сыну глаза изнутри, то мы сейчас же уйдём, – тихо сказала Аристея. Глаза женщины сделались круглыми от удивления и ненависти, а затем она безвольно опустила руки.
– Делайте что нужно. Грейте своё шило, только пусть с моим мальчиком всё будет в порядке, прошу вас, – Лорка опустилась рядом с сыном и разбудила его. Ребёнок удивлённо посмотрел на пришельцев из-за полуприкрытых век, но Аристея успокоила его.
– Гариус, дорогой, у тебя же болит головушка? – мальчик кивнул и поморщился. – Сейчас перестанет болеть. Твоя матушка заботится о тебе, и пригласила лучших лекарей. Ты только лежи смирно, а мы с дядей Грисом сейчас тебя вылечим, хорошо? – мальчуган перевёл взгляд с Аристеи на мать, и та коротко кивнула.
– Ага, тётя знахарка, – только и смог сказать Гариус. Валеад тем временем накалил шило, и в полутьме мелькнул алый раскалённый наконечник. Аристея и Лорка крепко держали мальчика, а тот не переставал хныкать. Аккуратно, дюйм за дюймом, Валеад вставлял шило в ухо мальчика. Каким-то чудом ему удалось проколоть клеща, не оставив ожогов. Гариус тихонько хныкал от страха и вот-вот готов был разреветься по-настоящему. Пряха мягко вытерла сыну слёзы фартуком:
– Спасибо, спасибо! – она чуть ли не кричала от радости. – Что бы было с моим бедным Гариусом, если бы не вы? Хвала Скорбящему, что послал спасителей в ночной час! – пряха принялась сотворять двуперстия.
– Теперь, когда ребёнок проснулся, давайте опустим подробности недуга, добрая женщина, – сказал Валеад, откладывая шило в сторону. – Если в вас сейчас говорит искренность, то, прошу, дозвольте нам остаться на ночь. Мы неприхотливы. Вам даже не нужно будет кормить нас ужином. Мы будем трапезничать у Зориса, – круциарий вновь поклонился.
– Эвона как, значится? Токмо с ним осторожнее, он давно забыл, что такое совесть, а добродетель-то и в глаза никогда не видел. Ну и не задерживайтесь, а то не добудитесь потом меня, сколько ни стучите. Ежели с Гариусом всё в порядке, я как убитая спать буду. Ну, вы идите, я вам постелю рядом с печью, – Лорка ещё раз сотворила двуперстие и занялась приготовлениями.
– Что ж, мастер Грис, отужинаем? – Аристея ещё раз потрепала мальчугана по волосам и улыбнулась. Впервые за весь день.
– Отужинаем, девочка.
***
Тёмная душная комната дома Зориса походила на погост: несколько масляных ламп чадили, распространяя едкий удушающий смрад, а с потолка свешивались пожелтевшие от времени черепа. По стенам вились лиловые лианы с широкими листьями и белыми цветками, которые были призваны отгонять грехи. Столы же заменяли выщербленные от времени каменные надгробия. За одним из таких надгробий сидел невысокий человек в серой робе паломника и пил из пузатой глиняной кружки. Единственным, кто прерывал неуютную тишину, был горбатый карлик, который вырезал на стойке молитвы. Кроме круциария, его ученицы, карлика и незнакомца живых в таверне не было.
Зато мёртвых было хоть отбавляй. Почерневшие скелеты, облачённые в саваны, тут и там сидели над тарелками с протухшей едой. Стоявший рядом Валеад наконец решился прервать маленького человека.
– Прошу меня простить, да благословит Скорбящий эту обитель, – кашлянул круциарий. – Сготовит ли радушный хозяин ужин гостям? Мы люд неприхотливый, похлёбки хватит.
Карлик оторвался от вырезания по дереву и посмотрел на Валеада широкими водянистыми глазами. Выступающие из-за верхней губы зубы заходили ходуном, будто он перемалывал просьбу путника.
– Хто в ночь на погосте шум да гам устроил? – писклявый голос хозяина заставил Аристею поморщиться. Девушка стояла рядом с Валеадом и с интересом рассматривала накарябанные маленьким человеком надписи.
– Скромные лекари, что помогают всякому люду в нужде. Не делайте вид, что не узнали мастера Гриса, – Аристея сотворила двуперстие и дотронулась до тонкой, покрытой наростами, руки карлика. Он хотел было гневно завопить, но встретился взглядом с зелёными глазами Аристеи. В них плескалось чистое сострадание к бедному уродцу. Вытерев рукавом рубахи выступившую слюну, Зорис встрепенулся и убрал руки со стойки.
– Так это… Знаю я вашего Гриса. Вот токмо я сам-то и есть людь, и я в нужде, ежели зенки у вас не для красоты на личиках намалёваны, – прошипел карлик. – И шо вы мне хочете сказать? Я денно и нощно молитвы возношу властителю нашему, Скорбящему, дабы убрал он с моей спины ношу проклятую. Он ко мне во снах приходил и сказал выстроить трапезную во славу его, дабы все окрестные святые пили да ели вдоволь, а горб мой нихренашеньки не стал меньше. Даже на мизинчик, – он показал толстый палец с закрученным в спираль ногтем. – И уж ты, девка, явно не похожа на Лорею Миропомазанную, потому как вон она сидит, вино пьёт в кампании Нироса Истоптанного и Руроса Светоча, – карлик указал на трёх скелетов, что восседали в тёмном углу и таращились пустыми глазницами друг на друга.
Аристея отпрянула и спряталась за Валеадом. Учитель вздохнул и как можно мягче сказал:
– Не каждый получает исцеление от недугов тела или души, но я знаю одного Зориса, который, в свою очередь, знает, что у мастера Гриса есть кошель. Ещё я знаю, что благой звук излечивает многие недуги разом, – с этими словами Валеад достал небольшой мешочек и позвенел им. Карлик облизнулся и потянулся, насколько позволял его рост, за деньгами, но Валеад покачал головой:
– Однако, – сказал он строго. – Благой звук обретает лишь тот, кто идёт путём праведника. Не утаивает от добрых лекарей… – Валеад понизил голос. – Ни слова благого, ни слова дурного, ни то, как давно сюда явился тот человек, – круциарий указал на единственного гостя Зориса. Карлик затрясся, жадно глядя на деньги. Из открытого в предвкушении барыша рта закапала слюна. Где-то скрипнула балка, а крысиный писк вторил мерзкому хихиканью хозяина.
– Ой-ой-ой, дак где ж вы сыщете человека праведнее, чем Зорис? Ой-ой-ой, нигде же, нигде! – он потрясал кулаками и брызгал слюной в раздражении. Аристея предусмотрительно обогнула Валеада, чтобы перекрыть обзор незнакомцу за столом. Тот, казалось, не обращал на них никакого внимания, но глаза под капюшоном были направлены отнюдь не на плескавшийся в кружке эль. Валеад положил мешочек на стойку и накрыл рукой.
– Ежели нет человека праведнее в этих краях, тогда он не будет пятнать себя молчанием?
– Не будет, ой-ой, не будет! – зашептал Зорис. – Пришёл этот странник с востока. Говорит, с самой Левантии идёт, с благословенного града! – карлик озарил себя двуперстием. – Сказал, что по святым местам, по всем эклессиям путь держит. Наказали ему на запад идти, от самого святого понтификара благую весть принести! – он воздел к прокопчённому потолку кривой палец. – Так что теперь дорога ему на запад, в твердыню Альмадор, чьи стены защищают нас от еретиков.
Валеад убрал руку с кошеля, и карлик сразу же схватил его. Упрятал под рубаху и, посмеиваясь, сказал:
– Будет вам похлёбка мирская, да элю налью, бо вода в этих топях порченная, проклятая, как и все мы. Я спросил у этого Соркаса – как себя прозвал паломник тот – мол, когда ж Скорбящий избавит нас от тяжкой ноши? Когда перестанем мы терпеть злоключения? – Зорис захныкал.
– И что же ответил Соркас? – Валеад почти касался кривого лица карлика носом. Мерзкий запах немытого тела вызывал желание опорожнить желудок.
– Сказал, что скоро явится сюда сын Скорбящего! – Зорис захныкал пуще прежнего. – И с ним вместе очищение придёт. Всякого, кто грех на душу не брал, он с собой заберёт и избавит от страданий всяческих.
– Так почему же ты роняешь слёзы, добрый хозяин? – сочувственно произнесла Аристея. – Может, обуяла тебя внезапная радость, что мессия сей возьмёт тебя за руку и уведёт к сонму святых? – она старалась говорить как можно более чувственно и заботливо, но внутри у неё разливалось отвращение. Девушка едва сдерживала себя.
– Не угадала, милосердная дева, – Зорис вытер сопли грязным рукавом. – Как же он уведёт меня к святым, что непогрешимы были при жизни, если я с грехом уже уродился? Вон он, на спине моей, – он поднял кустистые брови и ударил кулаком по стойке. – И какие бы усилия я ни прикладывал, как бы истово не возносил молитвы, грех мой не уходит от меня, а значит, жизнь моя будет кончена, если придёт плоть от плоти Скорбящего! – голова карлика упала на стойку, и он забился в истерике.
– Ах, добрый Зорис. Праведность заключается не в том, чтобы платить богу молитвами и делами праведными, будто ведисами золотыми. Хоть Скорбящий и лишён зрения, но слышит он каждого молящегося. Слух его необъятен и способен уловить всякую ноту. Даже в недрах Умбриума. И что же слышит наш бог, когда ты обращаешься к нему? «Скорбящий, этими словами хочу купить у тебя дозволение избавиться от этого страшного горба. День и ночь я возношу молитвы, испрашивая у тебя цену очищения», – голос Аристеи похолодел, сделался твёрдым, как гранитные плиты, за которыми восседали мертвецы. – Праведник отдаёт себя в услужение Скорбящему не задумываясь, он не тешит себя надеждой выкупить прощение или чудесное исцеление. Он знает, что тело его сотворено для служения, каким бы оно не было. В том сне к тебе приходила владычица греха, и ты послушался её, осквернив тела святых, выкопав их из освящённой земли. Быть может, в них уже сидят грехи и ждут своего часа, Зорис? Ждут, когда сюда явится сын Скорбящего, чтобы расправиться с ним.
Валеад удивлённо посмотрел на ученицу. Зная её отвращение к догматам Скорбящего, он недоумевал, с чего вдруг девушка решила пуститься в нравоучения. И только нездоровый блеск в глазах Аристеи подсказал круциарию, что она хочет заставить хозяина понять, как низко он пал.
– Я… Я…, – всхлипывал карлик, хватаясь за голову.
– Рассвет завтрашнего дня будет для тебя началом новой жизни, Зорис. Ночью к тебе придут святые, чьи останки ты рассадил за этими столами, выдернув из блаженного сонма. Буду они говорить с тобой о жизни твоей. Осознаешь ли ты, что натворил, или оставишь всё как есть? Ночь даст ответ на этот вопрос, – Аристея погладила тщедушного Зориса по жидким волосам и двинулась к незнакомцу. Карлик продолжал стенать и рыдать. Покачав головой, Валеад нагнал ученицу.
– За что ты с ним так? – вполголоса спросил он Аристею.
– За гордыню, – просто ответила девушка.
– Прошу, не говори ничего при Соркасе. Просто слушай и наблюдай за ним, – Валеад развернул ученицу и посмотрел ей в глаза. Она не отвела взгляда.
– Поняла, доминус. Встревать не буду.
Когда они приблизились к незнакомцу, тот и ухом не повёл. Лишь пригубил эля и легонько постучал ладонью по холодной плите, приглашая присесть рядом.
– Могу я угостить святого человека скромным ужином? – Валеад сел напротив паломника и сцепил пальцы в замок. Зорис продолжал стенать, раздражая даже мертвецов. Похоже, он не собирался стряпать. Мужчина усмехнулся и протянул руку, усеянную медными кольцами.
– Уж не думал, не гадал, что буду разговаривать с Валеадом Клеймящим, – донёсся из-под капюшона хриплый голос. – Сколько вёсен минуло с той встречи в Левантии? Около семи, точно. Спасибо, Скорбящий, – незнакомец кивнул в пустоту.
– Я был другим, Соркас. Знак эклессии наверняка не доставляет тебе неудобств. Небось, хвастаешься перед распутницами тем, что смог сбежать от силентиара. Или рассказываешь святым сёстрам о том, что сам клеймил себя, дабы предстать перед очами Мортоса, – Валеад нахмурился, но руку пожал. Аристея нервно поглаживала золотистые пряди. Ей не нравился этот человек.
«Если бы он не знал доминуса, он мог бы его предать, но если он знаком с ним лично и не с лучшей стороны, предаст охотнее» – мрачные мысли коварно закрадывались в разум. Она оглядывалась по сторонам, ожидая засады, но чернильные тени не хотели раскрывать своих секретов.
– Да уж, тогда второй глаз был ещё при тебе, и высматривал ты нечестивцев хорошенько. Но вот Минария Обращённая говорит мне, что встреча у нас назначена не для того, чтобы вспоминать старые деньки, – Соркас вновь кивнул чему-то незримому и откинул капюшон: исполосованное шрамами лицо никак не походило на лик доброго паломника.
– Сдаётся мне, в братство Праведных Страданий допускают только самых красивых, – Валеад усмехнулся. Соркас же сплюнул в кружку и прошипел:
– Да уж не просто так братство силентиаров получило своё название, дорогой Валеад. В мире вообще просто так мало что случается. Даже своё прозвище ты заработал не просто так. Левантийская чернь поминает тебя словом до сих пор. Жаль, что не добрым, – хохотнул Соркас. Валеад же на мгновение отвёл взгляд, будто слова информатора устыдили его. – Впрочем, я в этой вонючей дыре не за тем, чтобы измываться над тобой, хотя, признаюсь, сделал бы это с удовольствием.
– Несомненно, Святоша.
– Но дела первее развлекаловок. Повезло тебе, Валеад, что Тос Винум, когда живёхонек ещё был, отсыпал мне достаточно ведисов, чтобы я помогал ему, а теперь, получается, и тебе. Пташка, что у тебя под бочком, попала в переплёт и лучше бы ей на юга лететь, – Соркас повернулся к Аристее и мерзко улыбнулся, обнажая почерневшие зубы. Девушка лишь опустила глаза. – Не первую весну я слежу за эклессиарами, но, чтобы за какой-то девчонкой отправляли Безупречного – такое на моей памяти в первый раз. Ты что натворила, кроха? – девушка молчала. Соркас закатил глаза и обратился к Валеаду:
– Так что, да простят меня собравшиеся здесь святые, ни хера я не соврал карлику, когда говорил, что сюда явится сын Скорбящего. Безупречному не нужен отдых, сон или еда. Он будет идти за вами до самого конца. На твоём месте я бы бросил девчонку. Пускай справляется сама.
