Фуга. Кто бы мог подумать

– Ну что! – потер ладони Герасимов. – Я еще шоколадки прихватил! – он положил шоколад на ствол, вынул стаканчики, следом показалась бутыль с какой-то прозрачно-оранжевой жидкостью.

– Что это такое? – спросил Андрей, пристраиваясь на упавшем дереве.

– Рябиновая настойка. Умыкнул ее у деда! – Мишка понемногу налил в стаканчики.

– Нет-нет, я не буду! – запротестовал Богдан, когда Мишка наполнял третий стакан. Герасимов прищурился и бросил на него странный взгляд:

– Если он не будет пить, – шепнул Мишка Андрею, – то может сдать нас!

Андрей покачал головой:

– Нет, что ты!

Друзья принялись уговаривать Богдана. Он с самого начала не хотел в этом участвовать, но любопытство подтолкнуло его согласиться. Мишка поломал шоколадку, на мгновение застыл в нерешительности, и протянул Андрею стаканчик.

– Нужен тост.

– За второе дыхание! – без колебаний произнес Андрей и опрокинул выпивку в рот. Сначала обожгло язык и небо! Андрей протолкнул настойку в глотку – вспыхнули внутренности, продрало нос, захотелось кашлять! Брызнули слезы, мальчик зажмурился и поторопился запихнуть в рот шоколадку.

– Ну и дрянь! – услышал он голос Богдана.

– Пробирает! – подхватил Мишка.

– Вы знаете что такое дегенеративные заболевания нервной системы? – спросил Андрей, все еще крепко сжимая веки.

– При которых наблюдается упадок развития личности, – еще не отдышавшись ответил Богдан.

– Именно. Человек все забывает, становится раздражительным, нервным, глупым, перестает узнавать людей, не помнит, как держать ложку и многое другое. Моя бабушка страдала этим. – он открыл глаза и посмотрел на друзей. Богдан бросил портфель на землю, уселся на него и приготовился слушать. – Она была довольно богата – управляла какой-то фирмой или предприятием. Дела шли хорошо, но вот в семье не ладилось! Она часто ругалась со своим сыном – говорят, не сносный был человек – в конце концов, он отказался знаться со всей семьей и ушел. Вскоре у бабушки стали проявляться признаки болезни. Ее лечили сначала на дому, потом в специальном заведении, но бестолку! Через несколько лет бабушка умерла, по завещанию все состояние перешло моей маме. Дядя не был упомянут. Это показалось ему страшнейшей несправедливостью, он пытался оспорить завещание, утверждал, что бабушка написала его не в здравом уме, но у него ничего не вышло. Тогда он пришел к маме с миром, чтоб снова восстановить семейные узы. Она приняла его, конечно! Заправлять стали вместе. Ну где там твоя настойка, Мишка? – Мишка поторопился разлить оранжевую жидкость. Андрей хлебнул и горло снова вспыхнуло огнем! – Мой папа был милейший человек! Кроткий и тихий. Они долго не заводили детей, поскольку мама была занята делами предприятия. Однажды я все же появился на свет. Тогда и и настали тяжелые времена! У папы начали проявляться признаки душевной болезни, стали происходить приступы, сознание туманилось! Врачи, правда, давали светлые прогнозы! Была большая надежда на выздоровление. Мама много времени уделяла ему, и мне тоже, так что на работу уже не оставалось сил. Дядя, тем временем, старался стянуть все руководство в свои руки. Мама была против, ей не нравились ни дядины идеи, ни его методы, ни взгляды. Она поняла, что он хочет все заграбастать себе, а ее оставить с носом ! Тогда они сильно поругались! Но дядя не мог диктовать условия, ведь все права были у мамы, так что он притих и стал выжидать. Он стал чаще наведываться к нам в гости, приходил в больницу к папе, которому становилось все хуже. Так тянулось какое-то время, отец то лежал в больнице, то был дома, как вдруг случилось непредвиденное! Папа с мамой поругались… Соседи вызвали милицию, они утверждали, что за стеной без остановки слышится громкий плач – они решили, что это я. Из квартиры в самом деле доносился надрывный вой, когда участковый ворвался в дом, мы с папой сидели над израненным телом мамы. Папа выл и бился, а я молча смотрел. Его забрали в больницу. На суде вскрылось, что это мой дядя науськивал папу! Тайком дядя наговаривал на маму, будто она специально сводит папу с ума, подсыпает ему что-то, желает вреда, даже смерти! Он поощрял галлюцинации, поддакивал, когда папа болтал сам с собой, будоражил папино воображение! Он запудрил папе его некрепкие мозги и добился своего! Мама умерла. А у папы окончательно сдали нервы – диагностировали шизофрению. Он зачах в лечебнице… Мишка! – Герасимов плеснул еще. Богдан спрятал стаканчик за спину, давая понять, что с него хватит. – Дядя тоже получил свое: его осудили. Вскоре он стал забывчивым, раздражительным. Руки переставали слушаться, имена и даты выскакивали из головы. Оказывается, дядя унаследовал болезнь бабушки! Его поместили в специальное заведение, может он и по сей день там! Мне было два с половиной года, когда все произошло. Меня определили в детский дом, потом забрали наши родители. – и вдруг Андрей вскрикнул – Вот что теперь с этим делать!?

Богдан пожал плечами:

– Что ты тут можешь поделать? Просто свыкнись с этим и живи дальше. – Богдан немного помолчал и добавил :– От меня отказались трое родителей.

Мишка прислонился к растущему позади дереву, достал сигарету, в полной тишине выкурил ее, тщательно затушил, вышвырнул чинарик и произнес:

– А мои в тюрьме.

– Что они там делают!? – изумился Богдан.

– Эм… Ну… – Мишка развел руками, а Андрей спросил:

– За что они там?

– За кражу. Бомбанули склад. С друзьями. Конечно, их вскоре поймали!

– Они решили обокрасть склад вместе, и мама и папа?

Мишка снова развел руками:

– Они всегда были друг за друга горой – такая вот у них любовь! Теперь я с бабушкой и дедом. Не проходит и дня, чтоб дед не поминал их крепким словом! Все сетует, что плохо в детстве воспитывал мою маму, говорит, она ремня недополучила! Уж меня-то они воспитывают как надо! Бабушка боится, что я вырасту бандитом! Каждый раз, стоит мне натворить что-нибудь, ей грезятся тюрьма и решетки – она боится, что я пойду по стопам родителей! Чуть только что, бабушка бросается пить капли, сует таблетки под язык, а дед принимается бранить меня на чем свет стоит и разбрасывает угрозы.

– Долго им еще сидеть?

Герасимов зашевелил губами, подсчитывая:

– Год и пять месяцев. – Мишка подался вперед. – Только никому ни слова!

Мальчишки закивали.

– Семейные тайны – это наша стезя! Только вот, Мишка, – Богдан посмотрел на Герасимова, – тебе следует с большей уверенностью в голосе говорить, что твои родители – геологи. И лучше не на севере, а на востоке, например!

– Согласен.

Андрей сидел приунывший. Мишка подал ему еще рябиновой настойки, друг взял ее, но пить не стал. Погода, помаленьку, менялась, тучи пришли в движение, заворочались, заворчали, подул холодный ветерок.

– Деньги и шизофрения – вечные болезни человечества, – задумчиво сказал Андрей. – В средневековье еще чума была, но она не так опасна! У меня осталась уйма денег на каких-то банковских счетах. Теперь мне придется стать финансистом, экономистом, или еще бог знает кем!

– Это зачем?

– Разве мне теперь не полагается учиться управлять капиталом? Стать коммерсантом, постигнуть банковское дело, вкладывать инвестиции и играть на бирже? Я должен что-то делать с этой пропастью деньжищ!

– Брось! – махнул рукой Герасимов. – Эти деньги и так принесли тебе много несчастья! Лучше, когда вступишь в права наследства, промотай все и заживи, как нормальный человек!

– Дельная мысль! Это кровавые деньги, из-за них погибла мама! – и пробубнил себе под нос: – Надо будет как-то помянуть ее.

– Думаю, она хотела бы, чтоб ты ни в чем не нуждался, – сказал Мишка.

– А я думаю, она хотела бы, чтоб ты стал хорошим человеком! – добавил Богдан.

– Пожалуй, потрачу их на что-нибудь полезное. У меня еще много времени, чтобы подумать над этим. Ты лучше скажи, Богдан, как нам теперь относиться к нашем родителям? Я имею ввиду тех, которые сейчас.

Богдан вопросительно поглядел на Андрея.

– Что значит, как?

– Всю жизнь я думал, что они мои мама и папа, но оказалось не так! Оказалось, мои родители мертвы, а я с трех лет живу в приемной семье! Я никак не могу переварить эту мысль, она застряла в мозгу – никак ее не вывернуть! Как мне быть? Как смотреть на наших родителей, если они и не родители вовсе?

– Ты забываешься, Андрей! Если вдуматься, от того, что ты узнал правду ничего не изменилось! Мы всю жизнь живем в старом монастыре, у нас есть мама, отец, Сашка и куча сестёр – это и есть наша жизнь! Я тоже думал об этом и вскоре понял, что правда о нашем рождении ничего не меняет. У нас есть только одни родители!

– Всего три дня прошло, а ты уже уверился в этом!?

– Чтобы понять очевидное, много времени не нужно!

– Это очевидно только для тебя. – со вздохом сказал Андрей. – Тебя, Богдан, бросили, когда ты был еще зародышем. А у меня все же была счастливая семья. Пусть не долго, но была! Что же, я должен забыть об этом, вычеркнуть из жизни?

– Судя по рассказу, твоя семья была не такая уж счастливая! Да и зачем вычеркивать их? Это твое прошлое, от него никуда не деться – прошу заметить, наши родители в нем не виноваты! А мы твое настоящее и будущее. Так сложилась жизнь – не самым плохим образом, – а жизнь не повод для нытья!

– Тем не менее, я считаю, что родители должны были рассказать нам обо всем раньше! Мы имели право знать! Такое укрывательство правды почти что вранье!

– Отсутствие правды не всегда означает наличие лжи, иногда это просто неведение! К тому же, как ты себе это представляешь? Ходить за маленькими детьми и толдычить: твои родители умерли-повесились-умерли-ты-нам-не-родной; тебя нашли в лесу; папа убил маму…

– Мда… – Андрей сложил ладони лодочкой. – Тогда, может отец был прав, что ничего не говорил нам. Может, для правды тоже должно быть свое время. Взгляни на Марину, она ходит, как тень! Может, зря мы все это затеяли?

– Теперь уже нет смысла сомневаться. Мы разворошили эту тайну и должны с полной ответственностью принимать все известия. Мы должны подходить к этому разумно и с головой!

Андрей устало вздохнул:

– Думаю, ты прав.

– Ты лучше ответь, зачем ты лезвие в рот потащил?

Андрей растянул засохшие губы в хитрой ухмылке и стукнул о Мишкин стаканчик своим. Разом опрокинул в себя содержимое, быстренько зажевал шоколадкой и снова улыбнулся:

– Я хотел сделать что-нибудь дикое, ненормальное! Чтоб Курицын в штаны наложил от страха и даже не подумал бы больше соваться к такому чокнутому, как я!

– У тебя получилось.

– Груз дурной наследственности должен иногда сыграть и на благо! – тут вдруг Андрея осенила мысль. – Отец был прав! С таким прошлым меня бы никто не усыновил, так что мне сильно повезло с нашими родителями!

– Наконец-то!

– Наверное, я должен сказать им спасибо? Но, честно говоря, я не чувствую сыновней благодарности, я не могу питать благодарность только потому что должен! С одной стороны, я понимаю, что для меня все сложилось как нельзя лучше и я признателен им, но при этом, в душе, этой признательности не испытываю. Ее нет, не созрела! Все это так сложно и неправильно!

– Оставь, – махнул рукой Богдан, – человеческие чувства, как правило, не бывают просты.

– Да-да. – промямлил Андрей, зажмурившись и вдруг вскочил на ноги и закричал. – Я злюсь на него, Богдан! Я очень зол на нашего отца, так, что видеть его не хочу! Даже знать не хочу! Но с чего бы? – продолжая Андрей ринулся к Богдану и схватил его за плечо. – Ты все на свете знаешь, так ответь пожалуйста, с чего бы мне злиться на отца!?

Богдан медленно отвел руку брата, но не далеко и сжал ее.

– Он принес тебе дурную весть. То, что ты узнал и что пережил в детстве – это очень тяжело. Такие известия оставляют след не меньшей глубины, чем само горе! Ты злишься на отца, потому что из его уст прозвучали эти слова, потому что все это время он хранил твою историю в памяти. Тебе кажется, что он виноват в чем-то только потому, что все это время знал о твоем прошлом. Но злость – это лишь поверхностная реакция, лишь то, что следует сразу за плохими новостями. Истинные чувства лежат глубже и, я уверен, они все так же исполнены любви и почтения, как прежде!

– Я не такой человек, чтобы жить реакциями, как опарыш в пробирке! И мне не требуются виноватые, чтобы отвести на них душу!

– Иногда можно позволить себе чувствовать то, что есть. Дать волю душе израсходовать злобу, а не засовывать ее гнить в глубине!

– Умник! – бросил Андрей и отвернулся от брата. Богдан нахмурился, но промолчал. Оскорбление его не тронуло, однако, он заметил, что в Андрее назревает что-то неприятное. Брат метался по роще, резко останавливался, то закусывал ноготь, то сжимал руки на груди. Он излучал беспокойство! Видно было, что в сердце у него что-то тлеет, что-то тревожно и требовательно жжется изнутри. В порыве, Андрей снова подскочил к Богдану:

– Вот какой человек поистине добрый? Тот, который от природы знает только хорошие , светлые чувства, или тот, кто превозмогает, ломает в себе злобу, корысть, ненависть, чтобы на их месте выросло что-то стоящее и человечное!?

– Эээ… С христианской точки зрения… – начал Богдан.

– Впрочем, плевать! – грубо оборвал его Андрей и вновь заходил из стороны в сторону. Вскоре он остановился, выражение лица смягчилось и уже совсем другим тоном, сказал:

– Еще бы как-нибудь смириться с мыслью, что мне судьбой уготовано помереть от шизофрении в расцвете лет!

– Никогда не слышал, чтоб от шизофрении умирали! Наверное, человек просто становится настолько сумасшедшим, что делает что-то опасное, или специально причиняет себе вред. А сама по себе шизофрения не смертельна!

Андрей вздохнул:

– Так или иначе, а от судьбы не удрать!

– Ну что ты заладил! – возмутился Богдан. – Судьбы вообще нет! Нет такого природного явления! Это всего лишь пустое слово, которое придумали те, кто не хочет отвечать за свои поступки. Те, кто хотят, чтоб за них уже все было решено!

Мишка вдруг подался вперед. Взгляд его горел, в лице виднелся интерес, но он замешкался, прежде чем сказать. Герасимов поднес к губам кулак, открыл рот, тут же захлопнул его, вздохнул и наконец произнес:

– Вы меня простите ребята, но я должен сказать! Судьбу я тоже не признаю, но считаю не ее, а веру в бога трусостью и способом укрыться от окружающей жизни!

Повисло молчание. Мальчики смотрели на Мишку с недоумением, а тот застыл с кулаком у рта и молчал. Спустя немного времени Андрей спросил:

– Ты все это время считал нас трусами? – он говорил спокойно, однако Мишка расслышал стальные нотки в его голосе.

– Нет-нет! – поспешил оправдаться Герасим. Он почувствовал, что должен объясниться перед ребятами, должен рассказать им все, что думает о вере в бога! Что не правильно и несправедливо с его стороны дольше утаивать свои убеждения! Что это даже обман! Мишка с жаром продолжил: – Нет! Вас я считаю друзьями и то, что хочу сказать, не имеет к вам отношения! Именно потому, что мы друзья, будет некрасиво с моей стороны умалчивать то, что веру я считаю проявлением трусости к жизни.

– Почему же, позволь узнать? – с присущим ему спокойствием поинтересовался Богдан.

– Тут все просто. Верующие люди привыкли уповать на бога, а не на себя; возлагать в его руки всю ответственность за свою жизнь, только бы самим ни за что не отвечать! Ничего не делают и гордятся бедностью, как залогом райской жизни, а в тех, кто живет получше, тычут пальцем! В трудные минуты на них нет надежды! Будь то война, тюрьма или болезнь, верующий падает ниц перед распятием и шушукается с иконами пока его храм горит! – Мишка испугался, что перегнул палку! Слова повисли в воздухе и Герасимов уже упрекнул себя за длинный язык, как вдруг Андрей расхохотался:

– Ты из средневековья что ли! Все, что ты говоришь, было во времена инквизиции у католиков, когда они ведьм сжигали! Или отлучали от церкви неугодных! В те времена богом пугали народ! Сейчас бога любят и верят иначе! Взгляни на наш монастырь, сколько там всего: общежитие, Зеленый городок, Бесплатная трапеза, волонтеры… Разве это устроят те, кто просто шушукается с иконами!?

Мишка откинулся на ребристый ствол дерева и поежился. Ветер стал дуть сильнее, от недавней духоты и след простыл, со стороны горизонта катился гром, природа настойчиво твердила о приближающейся буре.

– Речь о том, что истинное добро в поступках! – продолжал Андрей. – Вся вера в бога сводится к стремлению к свету, к вере в абсолютное добро! А если человек совершает добро, но не верит в бога – не беда, на небе все решено! Ты скажи, во что же ты тогда сам веришь, раз не в судьбу и не в бога?

Мишка пожал плечами:

– Ни во что. Нет ни вселенской справедливости, ни написанного плана. Есть только я и жизнь. И то, что я нажил, то и получаю.

– Но это же и есть вера! Вера в то, что каждый получает по заслугам. Все едино!

– Бог тоже вроде бы един, зато сколько из-за него войн!

– Воюют те, кто хочет воевать! Верующий скорее подставит вторую щеку…

– Ладно! – прервал его Мишка. У него вдруг закружилась голова и слова Андрея стали казаться нудными и тяжелыми. – Это все мозгоблудие! Хотя, надо признать, я еще ни с кем так не разговаривал! Согласись хотя бы, что жизнь одна и прожить ее нужно всласть, чтоб нравилось!

– Верно!

Мишка подал Андрею еще рябиновой настойки.

– Может пойдем домой? – робко спросил Богдан

– Нет… О! – мир вдруг пошатнулся, когда Андрей вскочил на ноги, роща зарябила и поплыла перед глазами. – У меня есть замечательные планы на вечер! Но я вот что подумал: мне не так уж и много осталось до слабоумия, нужно успеть пожить! Я чувствую нестерпимое желание натворить что-то! Что-нибудь безрассудное и веселое, запоминающееся! Чего мы никогда не делали, то, чего нельзя! – Андрей вновь заметался меж деревьев, охваченный небывалым бушующим возбуждением. Он закусил ноготь и на минуту задумался.

– Но ты уже натворил! – напомнил ему Богдан. – Устроил драку с Курицыным, смыл его телефон, слинял с уроков, теперь это! – мальчик обвел рукой поваленный ствол, на котором восседал Герасимов. – Уйми свой нервный срыв!

Андрей не внял словам брата. Внутри бурлила кровь, жарким демоном жалило безумие, вскипал бунт и душа куда-то рвалась и требовала небывалых утех!

– Я хочу татуировку! – заявил Андрей.

– Эвана че! – вскинул брови Герасимов. Богдан вскричал:

– Ты что, дурак!

– Где ее можно сделать?

– Очнись! – Богдан подскочил к брату и встряхнул его за плечи. – Я тебя не узнаю, Андрей! Ты несешь ахинею!

– В центре есть маленький салон, где вставляют сережки и делают татуировки. Там еще работает Сашкин одноклассник, такой белобрысый и тощий. Думаешь, я могу его упросить?

– Как ты сунешься домой с татуировкой?!

– Вряд ли он согласится. – сам себе ответил Андрей. – Он знает нас и тут же все разболтает Сашке.

– Андрей! – Богдан хорошенько встряхнул его и Андрей, наконец, взглянул на него.

– Богдан, я к тридцати годам стану или шизик или деградант! Я хочу жить сейчас, иначе будет поздно, как ты не понимаешь!

– Но татуировка…

– Мне нужно до зарезу! И надо придумать, как сделать ее без чужого ведома.

– Мишка, скажи ему! – взмолился Богдан. Но у Герасимова снова горели глаза:

– Я слышал, что можно и самому ее набить с помощью чернил, если вгонять их неглубоко в кожу.

– И где же ты мог это слышать… – Богдан оборвал себя, чтоб ни сболтнуть гадость, но Мишка ничего и не заметил. Он уже был по уши увлечен сумасбродной идеей Андрея и продолжал:

– Нужно только найти человека, который умел бы рисовать.

– Хм, – Андрей лукаво улыбнулся, – за мной! – и он стремительным шагом отправился в сторону города. Мишка затолкал бутылку и шоколад в сумку и вскоре нагнал друга. Богдан глядел им вслед. Андрей сказал, к тридцати годам… Да он уже сбрендил! В мгновение Богдан проклял и газетную вырезку, и их неуемное любопытство, и Курицына, и весь сегодняшний день! И потащился за братом.

20

Дашка Шестакова как раз возвращалась из художественной школы, так что не пришлось заходить к ней домой. Завидев ее, Андрей тут же стащил с себя драный пиджак и запихал его поглубже в портфель.

– Привет! – сказал он.

Шестакова остановилась и недоверчиво прищурилась:

– Почему ты прогулял художку и кружок по английскому?

Андрей лишь пожал плечами.

– Впрочем, в таком виде я бы тоже не пошла в приличное место. Говорят, Курицын порядочно тебя отделал!

– Вранье, – вальяжно ответил Андрей. Язык порядком распух и болел, так что мальчик еле-еле им ворочил.

– Ты правда плюнул в него кровью?

Андрей снова пожал плечами, так, словно не знал ответ. Он подошел поближе к Дашке и забрал у нее портфель:

– Развеселый нынче день! А погода-то какая, благодать!

– Какая!? Сейчас дождь ливанет!

– Пойдем погуляем?

– Нет.

– Отчего же?

– Во-первых, ты странно себя ведешь. А во-вторых: я в обиде на тебя, Чижов! Ты здорово подставил меня на обществознании! Могила и так терпеть меня не может, а теперь еще эти двойки исправлять! Я даже родителям в них еще не призналась!

– Я тут не при чем, но если тебе так хочется думать, что ж… Я, как истинный джентльмен, должен искупить свою вину, даже если леди ее выдумала! – Андрей наклонился к Дашке и зашептал ей на ухо о том, как он подрисовал отметку в журнале.

– Ах! – Дашка отпрянула от него и прикрыла рот рукой. – Как ты мог? Что же теперь будет?

– Не бойся!– Андрей улыбнулся, ему понравилось как Дашка пискнула. – Если Могила что-то заподозрит, я тут же во всем сознаюсь!

– Ты совсем свихнулся!

– Предположим. А еще я придумал чудесную месть Могиле – тебе должно понравиться!

– Ты!? – Дашка рассмеялась. – Да что ты можешь сделать – просфирку отравить!?

– Идем с нами и узнаешь.

Дашка перестала улыбаться, что-то в поведении Андрея, в том, как он говорил и держался, сильно насторожило ее.

– Мы просто немного прогуляемся до школьного двора, – бархатным голосом уговаривал он.

– Постой… Чем от тебя пахнет? – Андрей промолчал. – Ты что, пьян!?

– Если только совсем чуть-чуть!

Дашка снова отпрянула от него, но потом подошла поближе и взволнованно шепнула:

– Хорошо, я пройдусь с вами, но только…

Андрей вопросительно вскинул брови.

– …только я тоже хочу попробовать!

Андрей подарил ей льстивую улыбку волокиты:

– Все, что дама пожелает!

Когда ребята пришли на школьный двор, все уже были навеселе. У Дашки Шестаковой появилось игривое настроение, она стала сговорчивее, на щеках разгорелся румянец. Мишка много болтал и без конца разбрасывал шуточки, все охотно смеялись, только Богдан боролся со сном в стороне. Поднялся и загудел ветер, постепенно вечерело, серые сумерки только-только окропили небо. Заметно похолодало. Богдан присел на торчащую из земли покрышку и стал наблюдать за друзьями, не вторгаясь в их веселый кутеж.

– Ну и что мы сюда притащились? – требовательно спросила Дашка.

– Еще каплю терпения! – прощебетал Андрей. – Мишка, у тебя есть спички? Нам нужно собрать костер!

– Объясни наконец, мне становиться скучно! – Дашка вперила в Андрея грозный взгляд, но мальчик только лукаво улыбнулся и полез за сарай . Спустя мгновение он выволок оттуда большую корявую палку с каким-то тряпьем на конце. Андрей скинул ветошь, вонзил корягу в землю, так, чтобы она торчала, удостоверился, что ветка стоит крепко и стал натягивать тряпки поверх нее . Богдан подавил зевок и растер лицо ладонями, чтоб отогнать сон. Ему было вовсе не интересно наблюдать за дурачествами брата, но когда Андрей расправил лохмотья, в них мелькнуло что-то знакомое … Осознание пришло резко, Богдан лишь успел округлить глаза!

– Это же жакет и палантин Могилы Лаврентьевны! – вскрикнула Дашка. – Это ты их стащил!

– Сожжем всю мерзость Могилы вместе с ее чучелом! – Андрей надел на палку пиджак и накрутил шарф сверху. Герасимов притащил сушь и свалил на землю, создав жертвенный костер.

– Дай спички, Мишка! – скомандовал Андрей. – Если в огонь выкрикивать все пакости, что мы натерпелись от Могилы, то они забудутся! Если упомянуть также черты ее отвратительного характера – она лишится их! – Андрей чиркнул спичкой и поднес огонь к хворосту, тот задымился и робко запылал. – Мы сделаем одолжение и ей самой и ученикам, что есть и будут у нее!

– Нужно шибче огонь, а то не займется! – крикнул Мишки и выхватил у Андрея коробок. Герасимов ловко поджег кучу с разных сторон и дунул внутрь – костер заурчал и вспыхнул ярким огнем! Пламя медленно полезло вверх по ветке, потрескивая в обвислой коре, и, наконец, тронуло краешек пиджака. В секунду ткань занялась и вот уже все чучело полыхало, объятое пламенем!

– Что ты хочешь сжечь, Дашка!? Говори, пока не поздно! – Андрей заскакал вокруг горящей ветки, увлекая и Мишку за собой в уродливый танец.