Врачу: исцелись сам!

Кто был ее первый муж, Борискову тоже было неизвестно. Кстати, и то, что Виктоша до Борискова была замужем, тоже выяснилось из совершенно случайно подслушанного разговора ее подруг (те-то наверняка знали о ней много такого, что не ведал Борисков): "Ты, Ленка, не поверишь, встретила тут на днях бывшего Викиного мужа!" Борисков тут же прислушался, а она (Люся Крылова) продолжала:

– Иду я тут по Загородному – по магазинам, и вдруг рядом останавливается здоровенный черный "Мерин", опускается тонированное стекло, – я радостно думаю, что меня хотят похитить, – а оттуда высовывается – ты не поверишь! – Алик и говорит: "Люсик, привет!"

Борисков, услышав это, просто обалдел. Но ведь не подойдешь же, не спросишь: "Викуля, а что у тебя за бывший муж такой, что за Алик?" – "Ну, был такой…" – а что она еще может ответить? "А что ж ты мне раньше про него не говорила, Викуля?" – Интересно, что бы она на это ответила? Совершенно непредсказуемо, как это бывает у женщин, например: "Ты просто меня не любишь!" Да и к тому же столько лет уже прошло, зачем ворошить. Излишнее знание не улучшило бы жизнь. Обманутые мужья еще и потому позже всех узнают об измене жены, что они подсознательно ничего не хотят об этом знать. Так же и онкологические больные реально не осознают информацию о своем заболевании. Тут происходит некая психологическая защита.

Итак, у Виктоши был муж. Она, вероятно, тогда, в ранней своей юности, наверняка любила его, спала с ним, строила планы на жизнь, но потом они почему-то развелись. В том прекрасном возрасте женятся только по любви. Детей у них не было, но неизвестно, были ли у Виктоши до Борискова беременности. Вполне возможно, что и были. Борисков по каким-то своим внутренним причинам и принципам физиологически не мог рыться в сумочках, в документах, в белье (фотография в комоде попалась совершенно случайно – чинил полку), категорически не мог читать чужие письма. И дневники дочери Лизы тоже никогда не читал. Виктоша, помнится, прибегала с круглыми глазами, тряся у него перед лицом тетрадкой: "Ты почитай-ка, что твоя дочь тут пишет!" А он не читал и не желал знать, что она пишет. Он, по свой работе неизбежно и постоянно касающийся разнообразных людских тайн и выслушивающий страшные истории, не мог себя заставить взять, скажем, в женской консультации Виктошину медицинскую карту и там посмотреть, были ли у нее раньше беременности, и даже если бы эту карту ему принесли и дали бы в руки, то все равно смотреть бы не стал. Он совершенно не желал знать правду. Вот он, законный муж, и формально и юридически ближайший ей человек по родству, и кажется, все о ней знает, она при нем ходит голая, в свое время с ней было даже можно было, по теперешней моде, пойти и наблюдать величайшее женское таинство – роды, но все же существовала какая-то грань, которую он перейти никак не мог. И не потому, что он был какой-то уж очень щепетильный – напротив, как любой врач он был в определенной мере даже циничен в отношении подобных вопросов. Просто он не желал перешагивать эту грань в своих собственных интересах. Так некоторые или даже очень многие люди не любят и не хотят знать неприятной правды. Они обычно переключают канал телевизора или закрывают глаза, когда им показывают такую неприятную правду: нищету, дома ребенка, инвалидов и прочее подобное.

У каждого человека внутри своя вселенная, свой мир, и он в ней самый главный бог. Вселенные всех людей, и особенно женщин и мужчин существенно различаются. У Виктоши, как и у любой женщины, существует свой личный мир, который переживает отдельные эпохи, такие как детство, юность, замужество за NN, затем вроде бы и короткий, но оглушающий период одиночества и поиска нового партнера, и затем эпоха совместной жизни с Борисковым. Точно также люди переживают и исторические эпохи, которые сами себе же и создают (а кто же еще?), машут флагами, кричат: "Слава великому Сталину! Смерть врагам народа! Слава КПСС!", а потом они меняются, и им уже кажется странным, как такое с ними вообще могло быть. Возможно, что с тем, с кем ей хотелось жить, у Виктоши просто не сложилось. Совершенно не исключено, что и замужество за Борисковым она воспринимала в какой-то степени как личную неудачу. Ведь получилось так, что практически все ее ближайшие подруги жили куда как богаче ее. И, главным образом, за счет мужей, хотя семейные проблемы были у них у всех. С другой стороны, Борисков знал, что, например, любовных романов Виктоша вообще не читала. Значит, что-то ее и устраивало в их совместной жизни, поскольку запойное чтение таких романов, говорят, является неким индикатором общей женской неустроенности. Выходит, поженились они с Борисковым, если считать по ее паспорту и по некоторым другим признакам, через год-два после ее развода с неким Аликом. И тогда получается, что с первым мужем она прожила самое большее года три. Впрочем, по нынешним меркам не так уж и мало. Наверняка и в рот у него брала. Борискову тут же вспомнилась давнишняя история: к нему на прием пришли уже пожилые бездетные супруги, видно, что любящие друг друга, с тем, что во время любовного акта у них появились некоторые физиологические проблемы: сухость во влагалище и боли у нее, у него же – обычные мужские: аденома предстательной железы, простатит и, как следствие, недостаток потенции и спермы. Многолетний любовный ритуал был нарушен. И это их испугало, поскольку жили они всю жизнь без детей, и секс было то единственное, что их связывало. Нет, впрочем, оставалась, конечно, духовная связь, но это было уже вне отношений полов. С юности же у них был острый всепоглощающий секс. Сначала это была страсть, которой они оба упивались. Потом это был почти каждодневный привычный ритуал перед сном, и когда он был нарушен, им обоим стало страшно. То единственное, что их объединяло, рушилось на глазах. В духовном же единении была некоторая необязательность и что-то жалкое. Духовно объединяются не любовники, а скорее зрители в филармонии. Борисков тогда поначалу не мог никак понять, зачем им это все нужно. Потрахались уже сколько? – наверно, тысячи раз – да и хватит, пора и меру знать. Самому Борискову тогда было, наверно, лет тридцать и у него была молодая жена. Тогда ему все это казалось странным: ведь все здесь понятно и ничего тут кардинально не сделаешь – возраст. Они тогда казались ему очень старыми.

Вообще в старшей возрастной группе – скажем так, за пятьдесят – нередко попадались очень странные пациенты. Некоторые из них обращались к врачу словно в поисках эликсира вечной молодости. Борискова такие люди пугали. Он всегда сам ощущал неудобство за этих людей. И непременно находился какой-нибудь обещавший его изобретатель. И во все времена находились те, кто в это верил. Или молодую кровь вливать, или семенники от обезьяны пересаживать, или гормоны колоть – что, впрочем, по сути, почти одно и то же. Была одна такое пациентка – обратилась только что после проведенной пластической операции. Глядя на нее, было такое ощущение, что очень подержанную машину просто покрасили сверху, отполировали и теперь издалека она смотрится очень даже ничего. При ближнем же рассмотрении были видны очень серьезные проблемы со здоровьем. Опять же запах. Ее саму особенно мучил собственный же запах. А человек не должен своего запаха никак ощущать, и тем более он не должен быть ему противен.

Жизляй по этому поводу имел такую теорию:

– С годами происходит нарушение обмена веществ, образуются метаболиты, организм зашлаковывается и отсюда появляется очень специфический запах старости. Поэтому с возрастом и начинают сильно душится. Понюхай юную девушку – ее собственный запах так прекрасен, что никакие духи не нужны. Ее можно и подмышкой нюхать и где хочешь, и тебя не стошнит.

Ну, с юными девушками он тут явно перегнул. Если их какое-то время не помыть, они тоже будут пахнут будьте нате! Еще бы и казарму вспомнил с молодыми бойцами!

В итоге Борисков опоздал на работу почти на десять минут. Начмед, кстати, тоже опоздал: парковались с ним почти одновременно, – выходит, наверно, где-то рядом и стояли в пробке. Недалеко ставила свою красную "тойоту" гинеколог Анна Львовна Балашова, богатая и успешная женщина. Рассказывали, этой зимой ей родственники из Израиля прислали с оказией пятьдесят долларов, чтобы помочь в тяжелой ситуации с похоронами матери. После прочтения приложенного к деньгам письма у Анны создалось ощущение, что они оторвали этот полтинник от себя с огромными неимоверными усилиями и теперь ждут от нее благодарности. Возможно, у них и действительно и были некоторые финансовые проблемы, но Анна в этом сомневалась – Лев, двоюродный брат, там работал врачом. Он и здесь-то в свое время не бедствовал. Все это могло бы показаться анекдотом, но между тем это была истинная правда. Она даже хотела сразу послать им назад свои сто или двести долларов, но побоялась, что они не поймут и обидятся.

На утреннюю конференцию Борисков все-таки успел, вошел вместе с начмедом. В терапевтических отделениях за сутки была одна смерть от тромбоэмболии легочной артерии у вполне благополучной больной. Вероятная причина состояла в том, что эта больная зачем-то стала делать себе на ночь массаж ног с каким-то кремом, тромб из варикозных вен на ноге оторвался и закупорил легочную артерию.

И еще на второй терапии произошло ЧП: у парня, направленного из военкомата на обследования, по сути абсолютно здорового, только желающего "закосить", взяли на анализ кровь из вены, через пару минут у него закружилась голова, и он потеряв сознание, упал в коридоре с размаху лбом об пол и получил совершенно реальное сотрясение головного мозга, – закрытую черепно-мозговую травму – что и констатировал невролог. Из здорового человека в один миг сделали больного, который не мог смотреть на свет и без тошноты оторвать голову от подушки. Во всем обвинили процедурную медсестру, что не предусмотрела это и не довела пациента до палаты. Борисков этого паренька давеча видел: здоровенный лоб под два метра ростом. А сознание мужики от вида крови теряют нередко: один матерый омоновец завалился прямо по время забора, а он был сам большой любитель кому-нибудь кровь пустить и даже на войне бывал. И еще в том же отделении случилось неприятное происшествие с одной пожилой женщиной, к тому родственницей какого-то чиновника из районной администрации. Поступила она с высоким давлением. Вечером просто повернулась в постели, услышала хруст и почувствовала боль в бедре. Рентгенологическое исследование выявило у нее перелом шейки бедренной кости. Начмед по этому поводу просто писал кипятком.

В приемном отделении, судя по докладу, дежурство прошло без особых проблем. А бывало, что случались и происшествия вообще вне каких-то разумных объяснений. Так недавно в больницу на "скорой" доставили какого-то мужика с трахеостомой (у него из рассеченной трахеи торчала трубка), вытолкали его из машины и тут же уехали. Поступок был, конечно, сверхглупый, поскольку было ясно, что все равно бригаду эту определят, поскольку вызов-то зафиксирован, если, конечно, они сами его случайно не подобрали на улице. Борисков так и не узнал, чем там дело кончилось с этой бригадой. Но суть дела оказалась в том, что мужик задыхался – был просто синий, как баклажан – и они видно подумали, что он вдохнул инородное тело и сходу сделали ему трахеостомию, да еще и неправильно, повредив артерию, тогда как у него оказался просто тяжелый обструктивный бронхит. Теперь этот случай решили использовать для обучения дежурящего персонала правилам трахеостомии, если кто их забыл. Выступивший реаниматолог сказал, что в таких неотложных случаях вовсе не следует резать трахею вдоль, как сделали тому мужику, и что-то такое вставлять, а нужно рассекать ее поперек между хрящами или лучше всего просто воткнуть между ними несколько толстых иголок от капельницы (штук пять) и этого обычно для дыхания вполне хватает.

Сидевшая рядом терапевт Женя Смагина поморщилась и сказала:

– А я лично ничего никуда втыкать не буду, и резать горло тоже не буду. Я же не хирург. Сделаешь не так, так потом еще и засудят!

Борисков реаниматологов очень уважал. Известно, что реанимация забирает очень много сил, даже обычный закрытый массаж сердца очень утомляет. Борисков однажды массировал сердце на улице какому-то упавшему человеку. Все это продолжалось довольно долго, поскольку вызванная прохожими "скорая" никак не приезжала. Проблема еще состояла в том, что пока делаешь массаж – мужчина дышит и зрачки у него сужаются, а не делаешь – он тут же перестает дышать. Поэтому Борисков жал и жал на грудину. Человек хрипел, в сознание не приходил, но был жив. Рядом продолжала течь обычная уличная жизнь. Прохожие иногда останавливались с советами, и советы эти, неизвестно откуда ими взятые, были в основном глупые: "Надо ему ремень расстегнуть!" или "Суньте ему в рот валидолу!" – "Да он почти мертвый! Какой еще валидол? Засуньте его себе в жопу!" – хотел, было, ответить на это Борисков, очень раздраженный тем, что сам он уже весь взмок, а скорая помощь все никак не приезжала. Наконец откуда-то образовалась машина, но не "скорая", а обычная легковушка, водитель и пассажиры которой сами предложили довезти мужчину до ближайшей больницы. Борисков так устал, что согласился. Он сказал им, чтобы они постоянно продолжали массаж, так как сам в машину уже не помещался, и они уехали с тем мужиком, а довезли его или не довезли – было Борискову неведомо. После этого дела он какое-то время испытывал страшную слабость, аж ноги дрожали. Энергии ушло очень много, хотя это, возможно, просто с непривычки.       Борисков тогда, кстати, подумал о том, как мелочи могут влиять на жизнь человека. Он пошел в тот день этой дорогой совершенно случайно, чтобы купить в спортивном магазине копеечную иголку для накачки волейбольного мяча. И тут этот самый несчастный дядька и завалился. На принятие решения в подобных ситуациях должно уходить максимум тридцать секунд. Могло и так случиться, что медика здесь вовсе бы не оказалось, и пока ему бы пихали в рот валидол и расслабляли ремень, он бы благополучно и помер. Хотя совсем не факт, что его тогда довезли до больницы или там уже запустили сердце. У него наверняка была фибрилляция желудочков, что требует специальных реанимационных мероприятий. Жизнь человека вообще находится в цепи случайностей. У самой больницы, прямо напротив, как-то по осени сбило автобусом парня. Шедший на работу в это самое время анестезиолог обнаружил, что пульса нет, и резким ударом кулака по грудине восстановил сердцебиение. Тут же очнувшийся парень сходу врезал своему спасителю в глаз. Что же касается дилеммы резать или не резать трахею, то точно такая же дискуссия шла по вопросу: нужно ли при реанимации делать дыхание "рот в рот". Жизляй тут же вылез с тем, что он где-то прочитал статью, что якобы в Америке выяснили, что простые люди (то есть немедики) в связи с угрозой СПИДа и прочей заразы вовсе не желают делать дыхание рот в рот совершенно чужому человеку на улице хотя бы даже и через тряпочку, и поэтому вообще не оказывают никакой помощи. А вот непрямой массаж сердца делать могут практически все, поскольку тут нет непосредственного контакта слизистых оболочек и воздуха дыхательных путей, поэтому в Чикаго сравнили две группы: одни дышали "рот в рот" и массировали сердце, а другие – только массировали сердце и оказалось, что выживаемость в этих двух группах никак не отличалась, и отсюда сделали вывод, что можно производить только массаж, ведь все равно ведь какие-то сокращения грудной клетки происходят, и кислород как-то в легкие поступает. На это тут же, как и обычно бывает в медицине, была высказана масса противоположных мнений.

Жизляй сказал, что он лично согласен с американцами:

– Вот так будешь дыхание делать рот в рот, а у него, например, кавернозный туберкулез, СПИД или гепатит С. Возможно заразиться? Да запросто!

И тут же рассказал историю, как какие-то его знакомые заразились. Таких историй у него было великое множество. Еще и добавил к этому:

– Говорят, что за границей врач просто может отказаться проводить реанимационные мероприятия без объяснения причин. У нас же ты это обязан делать в любом случае в течение тридцати минут, а иначе тебе могут предъявить обвинение.

– Ничего ты не обязан! И вообще главное это грамотно записать в документы, что ты их производил, – тут же был на это ответ кого-то из клинических ординаторов.

К слову был и такой случай. На отделении прошлой зимой лежал терминальный бесперспективный больной с раком почки, который вот-вот должен был умереть, но никак не умирал. Был он тоже откуда-то с юга, отчего постоянно окружен многочисленными родственниками. Шансов у него не было никаких, но родственники хотели, чтобы он все-таки оставался в больнице. Все, и врачи и родственники, уже устали ждать, когда же он наконец умрет, а он все держался. Так продолжалось, наверное, уже месяц. Но однажды ночью на пост медсестры пришел его сосед по палате и сказал, что с ним все плохо: "Сосед-то мой помер!" Сестра, нисколько в этом не усомнившись, позвонила дежурному врачу, который только-только прилег. Тот сказал, полагая, что и так все ясно: "Свяжи его и выкати к лифту! Я утром все запишу". Медсестра, зевая, как и полагается, бинтом связала покойнику руки на груди, накрыла простыней, вместе с кроватью выкатила из палаты и поставила до утра к грузовому лифту. Утром появилась санитарка-буфетчица Антоновна, которая подняла на лифте котел с кашей, и, выехав с тележкой в коридор, стала орать: "Отдыхающие, кому каши?" – "Мне каши!" – раздался голос из-под простыни, и оттуда высунулась рука за тарелкой – как-то он там распутался. Антоновна от неожиданности села прямо в котел. Был страшный скандал. Медсестру тогда уволили, а врач получил выговор. А больной тот протянул еще целых две недели.

Один больной с лейкозом тоже очень долго умирал, и уже вроде как умер, и тут сидевшая рядом с ним жена вдруг заорала, напугав все отделение: "На кого ты нас покинул!", и тут он вдруг открыл глаза, схватил ее за руку и внятно сказал: "Что ты плачешь, у тебя же есть дети!" Все были потрясены силой такой любви, вернувшей человека на миг с того света, однако потом оказалось, что врач незадолго перед этим ввел больному преднизолон, чем продлил ему жизнь на несколько минут.

На конференции присутствовали и две врачихи с кардиологии. Они сидели прямо за Борисковым и разговаривали о нарушениях ритма. Борисков как лицо заинтересованное прислушался. Оказалось, там, у них на отделении, у одной больной случались какие-то наджелудочковые тахиаритмии, ей сделали УЗИ сердца и будто бы нашли в перегородке между предсердиями маленькое отверстие. Существовал очевидный риск инсульта, и надо было внутривенно капать перекись водорода и смотреть, проходят ли в отверстие пузырьки, чтобы уже точно знать, есть оно или нет. Тут же рассказала она и про одного доктора с кафедры, который имел схожие проблемы, но это были уже эпизоды трепетания предсердий, и, будучи по делам в Америке, во время такого приступа он обратился в тамошний госпиталь, но там восстанавливать ритм ему не стали, поскольку, несмотря на все его уверения, не было точно известно, когда этот эпизод случился, и все пять дней ему там просто постоянно капали только гепарин, за что потом взяли с него шесть тысяч долларов. Впрочем, по возвращении в Питер, это нарушение ритма тут же в больнице и купировали. Американцы, конечно же, поступили юридически грамотно: а вдруг бы он там у них помер от тромбоэмболии? И риск такой был. И немаленький.

Под конец представили нового врача на ультразвуковую диагностику. Профессор Терещенко в клинику привел своего сына, закончившего медицинский университет и после этого еще и клиническую ординатуру и специализацию по ультразвуковой диагностике. Посадили его на хорошее хлебное место: эхография сердца и другие аппаратные исследования. Наверняка сразу же будет писать диссертацию. Было ясно, что врачебные профессии, как впрочем, и другие, постепенно становятся клановыми, гильдийными, кастовыми, как уже и было в прошлом. Из поколения в поколение передаются профессии: сапожники, политики, артисты, писатели, художники, врачи. Есть некоторые секреты специальности, есть возможность помочь на ранних и самых трудных этапах – пробиться, раскрутить имя, а далее оно уже само будет работать. По наследству в нынешнее время передавались даже кафедры в государственных ВУЗах, музеи, чиновничьи должности, даже сами государства – вещи, казалось, не имевшие никакого прямого отношения к частной собственности, но тоже наверно бывшие неплохими кормушками, которые отдавать кому-то чужому было бы жалко. Кланы врачей, банкиров, певцов, артистов и так далее – в какой-то степени веяние нового времени. В чем-то возвращение к средневековью – к гильдиям. У Борискова даже была такая пациентка – глава какой-то там гильдии то ли кузнецов, то ли кожевенников. Сама она была по образованию юристом, защищала их права, и пользовалась как председатель гильдии какими-то особыми льготами и к тому же получала необыкновенно большую, – конечно, с точки зрения Борискова, – зарплату. Летом они всегда снимали в одном и том же месте на Канарских островах домик и проводили там с семьей целый месяц. И Борискова туда тоже звали отдыхать. Они считали, что у него на это есть деньги.

Борисков тогда высказался об этом Жизляю, ожидая его немедленной негативной реакции. Но тот только пожал плечами:

– А что в этом плохого? – Он вечно что-то жевал.

– Ничего, исключая то, что доступ в такие кастовые места для людей из некаст мягко сказать несколько затрудняется. Ключевые посты контролируется и за продвижение вперед и вход в касту всегда требуют денег! – сказал Борисков.

– А почему все должно быть легко? Помнишь, что сказать великий древний философ Гераклит: "Все возникает через борьбу!" – это мы еще при коммунистах учили. Он ведь был чуть не первый материалист, этот самый Гераклит. Заметь, в любой сказке и в любой легенде герой всегда проходит некое испытание. Еще мне нравится надпись, которую я прочитал в какой-то книге Владимира Леви по психологии: якобы на камне в Тибете написано: "Научились ли вы радоваться препятствиям?"

В толпе у выхода на лифты Борисков увидел знакомое лицо. Это был печально известный Лабоданов Александр Яковлевич. Несмотря на то, что он был и доктор наук и даже профессор, за ним числились какие-то нечистые дела. Лет пять назад он организовал частную лабораторию, где производил какие-то анализы, за которые брал большие деньги. Потом оказалось, что анализов никаких они там вовсе и не проводили, а писали их чисто "от балды", на глазок, а потом делали какие-то выводы и назначали лечение. Такие вещи случались, по рассказам людей, нередко, например, Борискову один пациент из Казахстана рассказывал, что тоже очень долго лечился, делал дорогие анализы, а потом оказалось, что у него просто брали деньги, а весь анализ придумывали. В Питере Борисков с такими делами как-то последнее время не сталкивался, хотя разных частных лабораторий было довольно много. Некоторые реально проводили исследования, обладая хорошей лабораторной базой или покупали их в крупных медицинских центрах, то есть забирали материал, деньги, а сам анализ делали в самых разных местах, отчисляя себе немалый процент. Существовали и вовсе непонятные диагностические методики, когда в аптеках сидели люди в белых халатах, тыкали электродами в точки на ушной раковине и на компьютере показывали и распечатывали, какие у кого есть заболевания. Болезни находили самые разные, да сама методика была совершенно бессмысленной, типа лохотронов на юге, когда прикладываешь к пластине ладони, и тебе тут же определяют твой биологический возраст. Нередко, аргументом для больных служило то, что это показывали в рекламе по телевизору. В рекламе показывали обычно пищевые добавки, самые простые и безопасные и, по сути, ни на что не действующие, поскольку рекламировать лекарства запрещено. Один человек из рекламной компании, который сам придумывал разные стили подачи и слоганы, говорил, что напишет на любую тему все что угодно и как можно убедительнее – так, чтобы товар хорошо продавался.

Сразу после конференции Борисков пошел в кабинет к заведующей отделением. Там в десять часов собирали консилиум по больному Новикову. Ситуация с ним оставалась совершенно неопределенная. Человек явно умирал, но непонятно от чего. Эндоскопист видел в просвете бронха вроде как опухоль, однако биопсия кусочка не подтвердила, что это опухоль, ткнули еще раз и – снова ничего. Стали проверять на все, что только возможно и ничего не толком не могли сказать. Гистология – царица доказательств, ничего не определила, а у больного каждый день скакала температура, он задыхался и непрерывно кашлял. Поговорили, поговорили, да так ни с чем и разошлись.

Впрочем, бывало всякое не вполне объяснимое. Так, в прошлое воскресенье по страховому полису привезли финна, который лежал на носилках абсолютно неподвижно, как бревно, ни на какие внешние стимулы не реагировал и находился, судя по всему, в глубокой алкогольной коме. Стало известно, что они в компании с двумя нашими товарищами выпивали, и с их слов (они все оставались на ногах) выпили якобы "всего-то восемь бутылок пива", и тут этот иностранный гражданин и выключился. Поначалу было даже предположение, что у него произошло кровоизлияние в стволовые структуры мозга, однако магнитно-резонансная томография ничего такого не выявила. Впрочем, на следующий день финн благополучно оклемался и благополучно покинул клинику.