скачать книгу бесплатно
кривился крыш корою.
А за деревнею —
дыра,
и в ту дыру, наверно,
спускалось солнце каждый раз,
медленно и верно.
По данным синоптиков, летом 1920 года, когда было написано это стихотворение, температура достигала 36,8 градусов по Цельсию. Долгое время это значение было абсолютным максимумом температуры воздуха в Москве.
Лиля Брик вспоминала: «Летом сняли дачу в Пушкино, под Москвой. Адрес: 27 верст по Ярославской ж/д, Акулова гора, дача Румянцевой. Избушка на курьих ножках, почти без сада, но терраса выходила на большой луг, направо – полный грибов лес. Кругом ни домов, ни людей. Было голодно. Питались одними грибами. На закуску – маринованные грибы, суп грибной, иногда пирог из ржаной муки с грибной начинкой. На второе – вареные грибы, жарить было не на чем, масло в редкость.
Каждый вечер садились на лавку перед домом смотреть закат».
Это был 1919 год.
Еще одно воспоминание Брик: «В Пушкино на даче мы нашли под забором дворняжьего щенка. Володя подобрал его: он был до того грязен, что Володя нес его домой на вытянутой руке, чтобы не перескочили блохи. Дома мы его немедленно вымыли и напоили молоком до отвала. Живот стал до того толстый и тяжелый, что щенок терял равновесие и валился набок. Володя назвал его Щен. Выросла огромная красивая дворняга».
После этого случая Лиля Брик стала называть Щеном самого Маяковского.
К сожалению, дачу Румянцевой постигла участь летнего театра – она погибла от огня. А стихотворение осталось в хрестоматиях.
Дошел до наших дней и памятник поэту на Акуловой горе. Он появился здесь, в общем, случайно. В 1950-е годы был объявлен конкурс на памятник Маяковскому в Москве. В конкурсе победил скульптор Александр Кибальников. Но в нем же участвовал и пушкинский ваятель Игорь Лурье, работе которого не посчастливилось занять первое место. Этот-то – несостоявшийся московский – памятник и был сооружен на родине ваятеля.
Затем поэт не однократно снимал дачи в Пушкине. Кто только здесь его не навещал! Помимо представителей писательского цеха попадались совершенно неожиданные гости. Одна из пушкинских дачниц, Нина Алексеевна Ульянова вспоминала: «Я жила на даче (Акулова гора) года три. Дачу меняли несколько раз. Среди этих дач была дача Вячеславова, в которой сейчас музей. Это была наша последняя дача в Пушкино. На следующий год заболела сестра, и мы больше в Пушкино не возвращались. Мебель осталась в доме. В комнате Маяковского (там жили мои дядя и тетя) стояла полуторная кровать, два венских стула с округленными спинками, на террасе – два складных стола. В комнатах – свечи в подсвечниках, на террасе – подвешенная керосиновая лампа…
Мы несколько раз встречали Маяковского, всегда в компании людей, редко – одного. Его дача стояла единственная в поле. К Маяковскому прилетал летчик, садился около его дачи. Самолет – чуть ли не бамбуковые палочки, обтянутые полотном, мотор – между ног. Мы кричали: «Габер-Влынский летит…» Почему так кричали – не знаю».
В действительности это был другой какой-то летчик. Адам Габер-Влынский к тому времени погиб.
Этим список здешних знаменитостей не ограничивается. На Писаревской улице жил художник Е. Камзолкин, автор эмблемы «Серп и Молот», которая на протяжении десятилетий была символом нашей страны. Камзолкин проживал здесь с 1910 по 1957 годы, вплоть до самой смерти.
Режиссер Константин Станиславский в 1898 году проводил тут, на даче купца Н. Архипова первые репетиции спектакля «Царь Федор Иоаннович» по пьесе Алексея Толстого. В том же году, тем же спектаклем открылся легендарный МХТ, что дает основание пушкинским жителям считать свой город родиной или, как минимум, колыбелью Московского художественного театра.
В Пушкине, дачником, жил писатель Паустовский. Сначала в центре, на Тургеневской, а после на окраине. Тихо мечтал о встрече с Маяковским: «Маяковский жил в то время на Акуловой горе и часто приходил к Асееву играть в шахматы.
Он шел через лес, широко шагая, вертя в руке палку, вырезанную из орешника.
Он показался мне угрюмым. Я старался не попадаться ему на глаза. Я был излишне застенчив. Мне казалось, что Маяковскому просто неинтересно разговаривать со мной.
Что я мог сказать ему нового и значительного?»
Недалеко от станции, на даче оперного певца Большого театра Николая Шарикова, бывали Собинов, Нежданова, Шаляпин и другие знаменитости. Они приезжали сюда для выступления на летней сцене и останавливались у Николая Михайловича как у коллеги и доброго знакомого. Отец же Шарикова был лесопромышленником и финансировал строительство уже упоминавшегося летнего театра, а также пушкинских церквей. Их было две, и в каждой пел Шаляпин.
Сама же станция была одной из лучших в Подмосковье. Дореволюционный путеводитель писал: «На 28 версте от Москвы. Станция 3-го класса. Это большое каменное здание с двумя залами: одна для пассажиров I и II классов и другая для пассажиров III класса. При первой – буфет с холодными закусками и горячими кушаньями… Возле станции всегда к приходу поезда являются извозчики, парные и одноконные, которыми можно пользоваться для сообщения с окрестными дачными местностями и селами».
В Пушкине бывал и Михаил Булгаков. Константин Паустовский писал: «Ему для одной из глав романа нужно было обязательно посмотреть снежные „шапки“ – те маленькие сугробы снега, что за долгую зиму накапливаются на крышах, заборах и толстых ветвях деревьев. Весь день Булгаков бродил по пустынному в тот год Пушкино, долго стоял, смотрел, запахнув старую облезлую доху, – высокий, худой, печальный, с внимательными серыми глазами. „Хорошо! – говорил он. – Вот это мне и нужно. В этих „шапках“ как будто собрана вся зимняя тишина“».
Впоследствии Пушкино «выстрелило» в «Мастере и Маргарите», в том эпизоде, когда исчезнувший и перенесенный Воландом на южный берег Крыма Степа Лиходеев, слал на место своей службы отчаянные телеграммы из Ялты“: „Тут администратор подпрыгнул и закричал так, что Римский вздрогнул:
– Вспомнил! Вспомнил! В Пушкине открылась чебуречная «Ялта»! Все понятно. Поехал туда, напился и теперь оттуда телеграфирует!»
По мнению пушкинских краеведов, прототипом чебуречной послужило здешнее кафе «Грибок».
Бывал здесь и писатель Анатолий Рыбаков. В результате Пушкино «вписалось» в его повесть «Кортик»: «В ближайшее воскресенье друзья сошли на станции Пушкино. В руках у каждого были лыжи и палки.
Вдоль высокой деревянной платформы с покосившимся павильоном тянулись занесенные снегом ларьки. За ларьками во все стороны расходились широкие улицы в черной кайме палисадников. Они замыкали квадраты дачных участков, где протоптанные в снегу дорожки вели к деревянным домикам с застекленными верандами. Только голубые дымки над трубами оживляли пустынный поселок».
И этот список можно бесконечно продолжать.
Среди здешних достопримечательностей – множество дач дореволюционной постройки, представляющих огромную художественную ценность. Уже упоминавшийся памятник Маяковскому на Акуловой горе. Очаровательное здание железнодорожного вокзала. Не менее очаровательная водонапорная башня 1903 года постройки. Почти игрушечная башенка въездных ворот Ивантеевской фабрики, ровесница водонапорной башни. Краеведческий музей, располагающийся в бывшей купеческой дачной усадьбе Рабенек-Михайловых, построенной в 1910 году из дерева в стиле модерн. Современный памятник Пушкину и Крылову, сидящим на лавочке на фоне кинотеатра «Победа».
Словом, турист, оказавшийся в Пушкине, скучать ни минуты не станет.
Мураново
Следующий пункт – Мураново – одно из пресловутых «литературных гнезд» Московской области. Это не город, не поселок, а усадьба. Соответственно, там нет ни фабрик, ни заводов, ни исследовательских институтов. Жизнь подобных населенных пунктов рафинирована. Да и населенным пунктом это, собственно, не назовешь.
История Муранова берет свое начало в 1811 году, когда здесь поселяется генерал-майор Л. Энгельгардт. После смерти этого высокообразованного боевого генерала и героя взятия Очакова, оно перешло к его дочерям, одна из которых была женой известного поэта Баратынского. Последний водил дружбу с богемным цветом того времени – Пушкиным, Дельвигом, Вяземским, Жуковским, Грибоедовым. Литературная судьба Муранова была предрешена.
Баратынский горячо любил эту усадьбу и ее окрестности. Посвящал Муранову стихи:
Есть милая страна, есть угол на земле,
Куда где б ни были: средь буйственного стана,
В садах Армидиных, на быстром корабле,
Браздящем весело равнины океана,
Всегда уносимся мы думою своей;
Где, чужды низменных страстей,
Житейским подвигам предел мы назначаем,
Где мир надеемся забыть когда-нибудь
И вежды старые сомкнуть
Последним вечным сном желаем.
Таким вожделенным «углом» и было для него Мураново.
В 1841 году было закончено строительство нового, теплого дома. К счастью, он дожил до наших дней, и в нем – музей. Этот дом спланировал сам Баратынский, и спланировал весьма удачно. Поэт предусмотрел даже сущие мелочи. В частности, в доме была предусмотрена специальная комната для занятий детей, и в ней, чтобы не отвлекать их от процесса обучения, не было обычных окон – свет попадал сверху. Имелся и подземный ход – поэт был романтичен.
Пока шла стройка, Баратынский обретался в двух-трех верстах отсюда, в селе Артемове. Писал родственникам: «Мы живем в глубочайшем уединении, подмосковная зима – убежище мира еще более глубокого, еще более абсолютного безмолвия, чем деревни внутренних губерний России».
И по нескольку раз в день ездил в Мураново, следить за тем, как продвигаются работы.
Евгений Баратынский умер в 1844 году, вопреки своим планам, не под Москвой, а в Неаполе. Усадьба перешла к Н. В. Путяте – другу и родственнику бывшего владельца, также не чуждому литературного круга. Новый владелец был приятелем самого Пушкина, председательствовал в Обществе любителей российской словесности, сам писал в журналы – больше статьи критические, исторические. Круг посетителей Муранова расширился – Одоевский, Грановский, Соболевский, С. Аксаков, И. Аксаков, Тютчев, Гоголь. У последнего была здесь даже своя комната.
Путята так описывал одно из первых посещений своей – уже своей! – усадьбы: «В Муранове мы провели около двух суток. Поехали туда в воскресенье поутру, а возвратились во вторник вечером. Дом в Муранове прелесть, особенно внутреннее расположение. Оригинально и со вкусом. Тут все живо напоминает покойного Евгения. Все носит свежие следы его работ, его дум, его предположений на будущее. В каждом углу, кажется, слышим и видим его. Я не мог удалить из памяти его стиха:
Тут не хладел бы я и в старости глубокой!»
Мураново было весьма привлекательным.
Мурановской усадьбе – когда там уже с большим комфортом проживала семья Тютчевых – было посвящено одно забавное стихотворение:
Чтобы ехать к вам в Мураново,
Надо быть одетой заново.
У меня ж на целый год
Старый ватошный капот.
Так меня к себе уж лучше вы
Не зовите в гости, Тютчевы.
Его сочинила Софья Григорьевна Карелина. Она проживала по соседству с Мурановым, в имении Трубицыно, дружила с Тютчевыми, лишними средствами не располагала, зато выделялась среди современников своим остроумием. Софья Григорьевна при случае любила продекламировать этот стишок в кругу друзей и родственников.
Видимо, ватошный капот так и не добрался до Муранова. В отличие от его владелицы, которая регулярно навещала своих добрых друзей.
Подобная, щедрая на знаменитостей, биография не могла сказаться на дальнейшей судьбе легендарной усадьбы. Эта судьба была вполне благополучно, даже в самые непростые времена – Мураново в 1920 году было превращено в музей, посвященный стихотворцу Тютчеву. Сергей Дурылин, посетив этот музей, писал: «В мурановской оранжерее цветут персики и абрикосы. По стене оранжереи раскинулось родословное дерево – с тонким стволом… Весеннее солнце стучит лучами солнца в стекла оранжереи – и оттуда дышит на цветущие деревца – теплом и лаской».
Абрикосу было около ста лет, Дурылин умилялся: «Сто лет! Значит, абрикос этот, еще со свежей корой на стволе, цвел при Боратынском, цвел в пушкинском периоде русской истории, в золотом ее веке…»
А художник П. Радимов в Великую Отечественную вдруг сочинил стихотворение, которое так и назвал – «Мураново»:
Тих неширокий пруд, где Талица-речушка
Журчит в ольховнике. Теперь одна беда:
От старой мельницы не стало и следа,
Лишь колеса торчит зубчатая верхушка.
У выгонов стоит под дранкою избушка.
Над окнами резьба и стекла, как слюда,
Блестят в закатный час. Как в прошлые года
Усадьба на бугре и темных рощ опушка.
Словно бы все это существовало и не в страшном 1942 году.
К сожалению, главное здание усадьбы в 2006 году сгорело.
Абрамцево
Усадьба Абрамцево имеет не столь древнюю историю, зато ее прошлое представляется более ярким. Если в Муранове писатели вели духоподъемные беседы и любовались окрестными красотами природы, то в Абрамцеве помимо этого многое делалось руками.
В 1843 году усадьбу приобрел Сергей Тимофеевич Аксаков. Он был в восторге. Писал: «Деревня обняла меня своим запахом молодых листьев и расцветающих кустов, своим пространством, своею тишиною и спокойствием».
А камердинер хозяина, Ефим Максимович, вспоминал: «Идут это, бывало, Сергей Тимофеевич с длинным, предлинным чубуком. В чубуке сигарка дымится, на глазах у них зеленый зонтик из тафты надет, который они от слабости глаз носили, а я за ними кресло ихнее складное тащу, удочки и всякую снасть. Сядут на бережку удить, я им червячков насаживаю, рыбу с крючка снимаю, и все это молча, чтобы рыбы не пугать. Строго они к рыболовному делу относились, настоящий были охотник; в дождик иной раз и то под зонтиком уживали».
Интересные воспоминания оставил и Д. М. Погодин: «Живо вспоминаю я сельцо Абрамцево, летнее местопребывание Аксаковых, где я в молодости часто бывал. Господский дом стоял на пригорке, внизу протекала рыбная и довольно глубокая речка, дом был, сколько помню, одноэтажный, длинный, окрашенный в серую краску…
Глава семейства, Сергей Тимофеевич, был в то время уже совсем седой старик, высокого роста, с необыкновенно энергичным, умным лицом, несколько отрывистою речью, всегда прямой и на словах и на деле, вел семью по-старинному, деспотично, и слово его для всех было законом. Супруга его, Ольга Семеновна, была добрая, толстенькая, низенького роста старушка, большая хлебосолка и редкого ума женщина; на ее плечах лежал весь дом и все сложное запутанное хозяйство. А семейка была-таки благодатная – три сына: Константин, Григорий и Иван Сергеевичи, да шесть дочерей. Обыкновенно все они толпились в кабинете Сергея Тимофеевича, в котором стоял синий туман от Жукова табаку и воздух дрожал от постоянных литературных споров отца с сыном Константином».
Здесь были написаны знаменитые «Записки об ужении рыбы», а также «Записки ружейного охотника», «Семейная хроника», «Детские годы Багрова-внука» и самое знаменитое аксаковское произведение – «Аленький цветочек». А Гоголь писал здесь второй том «Мертвых душ».
И, разумеется, в Абрамцеве гостили знаменитости аксаковской эпохи – помимо Гоголя бывали Тютчев, Тургенев, Загоскин, Погодин – всех не пересчитать.
Тут же Сергей Тимофеевич провел последние годы своей жизни. Горевал о том, что многие привычные радости становятся для него недоступными:
Теперь не то.
Внезапной хвори
Я жертвой стал.
Что знаем мы?
Гляжу на берега я Вори,
В окно, как пленник из тюрьмы
Прощайте ж, горы и овраги,
Воды и леса красота,
Прощайте вы, мои «коряги»,
Мои «Ершовые моста»!
В 1859 году Аксаков скончался. А в 1870 году жизнь усадьбы резко изменилась. Ее купил предприниматель, меценат, один из самых богатых и самых энергичных людей своего времени Савва Иванович Мамонтов. Новый владелец писал: «22 марта 1870 года я с женой и с Ник. Сем. Кукиным отправились утренним поездом по Троицкой дороге в Хотьково, сели в сани и поехали в Абрамцево.
День был ясный, солнце весело играло, весна сильно чувствовалась в воздухе и на душе должно быть очень хорошо. Въехав в просеку монастырского леса и увидав на противоположной горе уютный, серенький с красной крышей дом, мы стали восхищаться местоположением. В усадьбе жил старик, бывший камердинер Сергея Тимофеевича, звали его Ефим Максимович, он нас и водил по имению… В доме оставалась кое-какая аксаковская мебель, портреты и рисунки. Рассказы старого слуги и все это вместе прибавляло прелести и без того симпатичному дому».
В Абрамцеве появились новые имена – Нестеров, Врубель, Коровин, Серов, Левитан, бас Шаляпин, актриса Ермолова. Мамонтов тяготел не столько к писательской, сколько к художественной и артистической богеме.
Атмосфера была искренней, домашней. Музицировали, делились рассказами, демонстрировали всевозможные театральные сценки. Несколько выдавался Федор Иванович Шаляпин. Уже вошедший в свою славу, заматеревший, привыкший к всеобщему поклонению, он ждал, чтобы его долго-долго уговаривали, и только потому снисходил до своих слушателей. Однажды гости сговорились и, против обыкновения, не стали вообще просить Шаляпина о выступлении. Развлекались сами, будто бы его и не было. Тот терпел, терпел, и, наконец, не выдержал. Вдруг заявил: «А что это, братцы, такое? Что же я, хуже всех? А не спеть ли?»
И пел в этот раз до утра.
Аксаково – «родина» серовской «Девочки с персиками». Именно здесь Верочка Мамонтова позировала ему для портрета, ставшего впоследствии хрестоматийным. Слово «Абрамцево» – не редкость на табличках картинных галерей – «Летний сад в Абрамцеве» Репина, «Пруд в Абрамцеве» и «Осень в Абрамцеве» Левитана. А Виктор Васнецов писал: «Абрамцевский чудодейственный воздух так благотворно влиял на меня, что именно в этом уголке земли написались, живописно осуществились лучшие мои работы».
Именно здесь он вдохновился на одно из своих самых известных полотен – «Богатырей». Признавался: «Как это ни кажется, может быть, на первый взгляд удивительным, но натолкнули меня приняться за „Богатырей“ мощные абрамцевские дубы, росшие в парке. Бродил я, особенно по утрам, по парку, любовался кряжистыми великанами и невольно приходила на ум мысль: „Это ведь наша матушка-Русь! Ее, как и дубы, голыми руками не возьмешь! Не страшны ей ни метели, ни ураганы, ни пронесшиеся столетия!“»
Именно он – автор эскизов, по которым строилась здешняя Спасская церковь. Виктор Михайлович, относился к этой работе с особой любовью и старанием. Он вспоминал: «Все мы художники: Поленов, Репин, я, сам Савва Иванович и семья его принялись за работу дружно, воодушевленно. Наши художественные помощницы: Елизавета Григорьевна, Елена Дмитриевна Поленова, Наталья Васильевна Поленова (тогда еще Якунчикова), Вера Алексеевна Репина от нас не отставали. Мы чертили фасады, орнаменты, составляли рисунки, писали образа, а дамы наши вышивали хоругви, пелены и даже на лесах, около церкви, высекали по камню орнаменты, как настоящие каменотесы… Подъем энергии и художественного творчества был необыкновенный: работали все без устали, с соревнованием, бескорыстно…
Теперь любопытные ездят в Абрамцево смотреть нашу маленькую, скромную, без показной роскоши, абрамцевскую церковь. Для нас – работников ее – она трогательная легенда о прошлом, о пережитом, святом и творческом порыве, о дружной работе художественных друзей, о дяде Савве, о его близких».
А Василий Дмитриевич Поленов писал Мамонтову слова благодарности: «Вспоминаю мое первое посещение Абрамцева осенью 1873 года… Оно неизгладимо запечатлелось у меня в памяти… Пребывание в Вашей деревне озарило меня таким чудным лучом света, что он до сих пор светит мне путеводной звездой».
«Абрамцевское общество» стало понятием нарицательным. Критик В. Стасов писал: «Дружеские собрания, художественные беседы, чтения книг и журнальных статей, интересовавших всех членов этого молодого, талантливого общества, – все настраивало новых художников на творения важные и оригинальные, все устремляло вперед и окружало их атмосферою самой счастливою».
Прославилась на всю Россию Абрамцевско-Кудринская мастерская, организованная Е. Поленовой, сестрой известного художника Василия Дмитриевича Поленова. Здесь обучались и работали резчики из окрестных сел. Таким образом решались две задачи – поддержка русского народного искусства и трудоустройство местного населения. Впрочем, отметим, справедливости ради, что далеко не все были в восторге от подвижничества госпожи Поленовой. Выдающийся историк и искусствовед А. Греч писал: «Тщетными оказались попытки, производившиеся здесь (в Абрамцеве) Е. Д. Поленовой, возродить старорусское прикладное искусство, приспособив его к нуждам современности… Все эти резные и точеные, висячие и стоячие шкапчики, резные и расписные столы и стулья, разрисованные балалайки, шкатулки, вышивки, безделушки, производящие фурор на заграничных выставках и в обеих столицах, быстро выродились в пошлую безвкусицу, насаждавшуюся многие годы кустарным музеем Московского земства и Строгановским училищем».
Как и всякое выдающееся явление, деятельность Поленовой вызывало дискуссии.
Кстати, по одной из версий, именно Абрамцево является родиной русской игрушки – матрешки. Якобы кто-то привез в «абрамцевское общество» хитрую японскую поделку – старичка Фукуруму, внутри которого располагалось все его семейство. Старичком заинтересовался художник Малютин, и сделал три эскиза Фукуруму на русский деревенский лад – с петухом, с караваем, и мужской вариант. По этим эскизам токарь Звездочкин (который, собственно, и почитается как изготовитель первой матрешки) выточил «действующие образцы».
Сразу же после революции усадьба была национализирована, в ней открыли музей. В этом – музейном – статусе Абрамцево пребывает и поныне.
В наши дни туристам предлагается традиционный усадебной набор – главное здание, храм Спаса Нерукотворного Образа, «Избушка на курьих ножках», регулярный парк. Но поскольку эти достопримечательности своим появлением обязаны художникам весьма незаурядным – Васнецову, Поленову – то и рядовым этот комплект назвать нельзя. Абрамцево, безусловно, отличается «лица необщим выражением». И надолго запоминается многочисленным туристам.
Кстати, главное усадебное здание до сих пор является предметом для научных дискуссий. Многие исследователи полагают, что его постройка датируется 1830 – 1840-ми годами. Однако, существует письмо С. Т. Аксакова от 1849 года: «Наш деревенский дом также меня очень беспокоит: ему уже под 80 лет, и последние 4 года он сильно постарел». Да и некоторые архитектурные элементы – в частности, лестница – свойственны скорее XVIII, нежели XIX столетию. Так что, Абрамцево, помимо всего прочего – еще и подмосковная загадка.
Сергиев Посад
Сергиев Посад, один из самых знаменитых подмосковных городов. Появился он благодаря Троице-Сергиевой лавре. Можно сказать, что этот монастырь является градообразующим предприятием Сергиева Посада.
Сам монастырь основан был в 1345 году. В 1392 году умирает его основатель, преподобный Сергий Радонежский. В 1422 году его канонизируют, а в 1744 году монастырю присваивается почетный статус лавры. С 1930 по 1991 годы город имел название Загорск. Вот, вкратце, история.
