скачать книгу бесплатно
Скарлетт вскинула голову:
– Так вы собираетесь дать мне денег?
У него был вид человека весьма собой довольного, а когда заговорил, в голосе прозвучала учтивая жестокость.
– Нет, не собираюсь, – сказал он.
До нее не сразу дошел смысл его слов.
– Я бы не мог дать их вам, даже если бы хотел. У меня при себе нет ни цента. И ни доллара в Атланте. У меня есть деньги, да, но не здесь. Я не говорю где и сколько. Но если я попробую выписать чек, янки склюют меня, как утка майского жука, и тогда никому из нас они не достанутся. А вы как считаете?
Она позеленела до безобразия, на носу вдруг выступили веснушки, а рот свело судорогой, как у Джералда в моменты убийственной ярости. Она вскочила с нечленораздельным криком, от которого сразу стих ровный гул голосов в соседней комнате. Ретт, как пантера, метнулся к ней и зажал ей рот своей тяжелой ладонью. Свободной рукой он крепко обхватил ее за талию. Она совершенно обезумела – пыталась укусить его за руку, лягнуть ногой, ей хотелось вопить от злости, отчаяния, ненависти, от мук сломленной гордости. Она извивалась в железных объятиях, сердце колотилось бешено, тугой корсет перекрывал дыхание. Ретт удерживал ее крепко и грубо, ей было больно, да еще эти пальцы жестко впились ей в щеки, стискивая челюсти. Лицо его побледнело под загаром, взгляд был тяжел и тревожен. Он оторвал ее от пола, подбросил себе на грудь и сел в кресло, зажав ее в коленях.
– Милая, голубушка, ради бога! Перестань! Тихо! Не кричи. Закричишь – они сразу вбегут. Успокойся. Ты же не хочешь, чтобы янки увидели тебя в таком состоянии?
Ей было все равно, кто и как ее увидит, сейчас для нее ничего не существовало, кроме острого желания уничтожить его, но тут ее одолело головокружение. Она не могла вздохнуть – так он сдавил ее, и корсет стал похож на быстро сжимающийся стальной обруч. Чувствуя на себе его руки, она затряслась от бессильной ярости. Затем голос его стал слышен смутно, а лицо над нею искривилось в тошнотворном тумане, который делался все гуще, пока не скрыл от нее и это лицо, и все остальное.
Когда же сознание слабыми точками стало возвращаться к ней, она ощущала только бесконечную усталость и растерянность. Она лежала в кресле, шляпки не было, Ретт похлопывал ее по запястью и с тревогой всматривался в ее лицо. Милый молодой капитан попытался влить ей в рот бренди из стакана, но пролил на шею. Другие офицеры топтались без толку вокруг, перешептываясь и разводя руками.
– Я, кажется, была в обмороке, – выговорила Скарлетт, и собственный голос испугал ее – такой он был чужой и далекий.
– Выпей-ка этого, – сказал Ретт, поднося стакан к ее губам.
Теперь она все вспомнила и хотела испепелить его взглядом, но вышло слабо – она слишком устала.
– Пожалуйста, ради меня, – просил Ретт.
Она глотнула, задохнулась и закашлялась, но он опять подставил стакан. Она сделала большой глоток, горячая жидкость обожгла горло.
– Думаю, ей теперь лучше, джентльмены, – сказал Ретт. – Я вам очень благодарен. Понять, что меня действительно ждет виселица, – это для нее оказалось чересчур.
Группа в синем зашаркала ногами и приобрела несколько смущенный вид. Энергично покашляв для порядка, офицеры ретировались. Молодой капитан задержался в дверях:
– Если я могу еще чем-то быть полезен…
– Нет, благодарю вас.
Он вышел и закрыл за собой дверь.
– Выпейте еще немного, – предложил Ретт.
– Нет.
– Пейте.
Она глотнула как следует, и тепло начало растекаться по всему телу, дрожащие ноги медленно стали наполняться силой. Она оттолкнула стакан и попробовала встать, но он придавил ее к креслу.
– Убери свои руки. Я ухожу.
– Нет еще. Подожди минутку. У тебя опять может случиться обморок.
– Пусть лучше на улице, чем здесь, с тобой.
– И все равно я не хочу, чтобы ты падала в обморок на улице.
– Пусти меня. Я тебя ненавижу.
Он чуть улыбнулся:
– Вот это уже больше похоже на вас. Должно быть, вам и правда лучше.
С минуту она лежала расслабленно, стараясь призвать себе на помощь гнев, стараясь собраться с силами. Но она слишком устала. Она так устала, что не имела сил для ненависти и любви. И даже для гордости. Это смерть. Конец ее последней надежде. И «Таре» конец, и всем им. Она лежала на спине, с закрытыми глазами, слыша рядом его тяжелое дыхание, а жар бренди постепенно завладевал ею, давая ложное ощущение сил и тепла. Когда она открыла глаза и посмотрела ему в лицо, гнев опять поднялся в ней. Ее летящие брови опустились, сошлись на переносице, и Ретт привычно усмехнулся:
– Ну вот, уже лучше. Это видно по тому, как вы нахмурились.
– Да, я в полном порядке. Ретт Батлер – ты мерзкий, ненавистный скунс, каких свет не видел! Я еще не начинала говорить, а ты уже прекрасно знал, что я собираюсь сказать, и знал, что денег мне не дашь. И однако, позволил мне договорить до конца. А мог бы ведь избавить меня…
– Избавить вас и пропустить такое представление?! Ни за что. У меня здесь так мало развлечений. Не знаю, когда бы я еще услышал нечто подобное и столь же греющее душу! – И неожиданно рассмеялся глумливым своим смехом. От этого звука она вскочила на ноги и схватилась за шляпку. Он взял ее за плечи: – Еще не пора. Вы достаточно хорошо себя чувствуете, чтобы рассуждать здраво?
– Отпустите меня!
– Да, вижу, с вами все хорошо. Тогда скажите мне одну вещь. Вы только одну железку на огне держали, чтобы ковать? – Он впился в нее внимательным и цепким взглядом, от которого не ускользнула бы ни одна перемена в ее лице.
– Вы о чем?
– Я был единственный мужчина, кого вы намеревались использовать таким образом?
– Разве это ваше дело?
– Даже больше, чем вам представляется. Имеются еще мужчины на вашем поводке? Говорите!
– Нет.
– Невероятно! Я не могу вообразить вас без пяти-шести резервистов. Ну, ничего, я уверен, кто-нибудь да подвернется принять ваше интересное предложение. И потому чувствую себя обязанным дать вам один маленький совет.
– Я не нуждаюсь в ваших советах.
– И тем не менее я вам его дам. Похоже, совет – это единственное, что я могу преподнести вам в подарок. Прислушайтесь к нему, потому что это хороший совет. Когда вы добиваетесь чего-то от мужчины, не выбалтывайте это напрямик, как мне. Постарайтесь действовать тоньше и коварнее, быть соблазнительной и нежной. Это дает лучшие результаты. Все приемы вы знаете в совершенстве. Но именно сейчас, когда вы предлагали мне свой… коллатераль за мои деньги, вы словно гвозди заколачивали. Такой взгляд я видел однажды поверх дуэльного пистолета, в двадцати шагах от меня, и ничего приятного он мне не сулил. Такой взгляд не пробуждает страсти в груди мужчины. Это не способ вертеть мужчинами, моя дорогая. Вы забываете свой прежний тренинг, теряете навык.
– Мне не нужны ваши уроки поведения, – промолвила она и усталым жестом надела шляпку.
Ее удивляло, как он может сыпать шутками, когда у самого веревка на шее, да и она предстала перед ним в столь жалких обстоятельствах. Она не заметила, что руки у него засунуты в карманы и крепко сжаты в кулаки, словно он изо всех сил сдерживает злость на собственную беспомощность.
– Выше нос! – сказал он напоследок, пока она завязывала ленты шляпки. – Вы можете прийти на мое повешение, после чего будете чувствовать себя много лучше. Это покроет все прежние обиды, нанесенные вам мною, – даже сегодняшнюю. А я впишу вас в свое завещание.
– Благодарю, но ведь вас могут и не повесить до истечения срока оплаты налогов, – ответила она неожиданно в тон ему. Только она не шутила, она это и имела в виду.
Глава 35
Когда она вышла из штаба янки, шел дождь и небо было хмурым. Солдаты на площади попрятались в свои бараки, улицы опустели. Ни одного экипажа, ни одной телеги в поле зрения, и Скарлетт поняла, что весь долгий путь домой ей предстоит пройти пешком.
Пока она шла, тепло от бренди куда-то исчезало. Холодный ветер пронизывал до дрожи, бил в лицо острыми иголками ледяного дождя. Тонкая накидка тети Питти быстро промокла и облепила ее холодными липкими складками. Бархатное платье безвозвратно испорчено, это ясно, а что до перьев на шляпке, то они теперь наверняка повисли, как в те времена, когда их бывший обладатель расхаживал в «Таре» по мокрой траве заднего двора.
Кирпичи, из которых сложен был тротуар, местами выкрошились, а то и вовсе отсутствовали, причем на довольно больших участках. Ямы эти заполнились грязью по щиколотку, туфли то и дело вязли в глинистой жиже и спадали с ног. Всякий раз, как она наклонялась, чтобы выудить их, подол платья падал в грязь. Она уж и не старалась обходить лужи, угрюмо и тупо шлепала прямо вперед, не разбирая дороги и волоча за собой отяжелевшие юбки. Она чувствовала у лодыжек противный холод влажных панталон и нижней юбки, но ей было сейчас не до костюма, на который она поставила так много. Она промерзла, застыла, впала в уныние.
Каково ей теперь будет вернуться в «Тару» и посмотреть им всем в лицо – после своих-то храбрых речей? Как она скажет им, что они все должны уехать из «Тары», уехать неизвестно куда? И как она сама сможет покинуть все это – красные поля, высокие сосны, сумрачные болота в низине и тихое кладбище, где под сенью кедров покоится Эллен?
Она ковыляла ухабистой дорогой, и ненависть к Ретту все сильней разгоралась в ее сердце. Что за подлый мерзавец! Хорошо бы его повесили, тогда он уж точно не попадется больше на ее пути, этот тип, знающий о ее позоре и унижении. Уж конечно, он сумел бы достать для нее денег, если б захотел. О, такого подлого мало повесить! Слава богу, что хоть сейчас он ее не видит – одежда мокрая, впору выжимать, прическа сбилась, зубы клацают от холода! Жуткий, должно быть, видик, вот бы он потешился!
Ей встретилась кучка негров, они нагло скалились и пересмеивались, наблюдая, как она скользит и утопает в грязи, как торопится, задыхается, теряет туфли и останавливается, чтобы водворить их на место. Да как они смеют, черные обезьяны! Как они смеют скалить зубы над Скарлетт О’Хара! Она бы приказала выпороть их всех кнутом, до крови! Какое зло сотворили янки, дав им волю – волю глумиться над белыми людьми! Она шла по Вашингтон-стрит, и тоскливый ландшафт некогда богатой улицы еще глубже погружал ее в уныние. Ни намека на оживленную суету, какую она отмечала у себя на Персиковой. Здесь раньше стояли красивые, внушительные здания, и только очень немногие из них были восстановлены. Покрытые копотью и пеплом фундаменты и одиноко торчащие трубы – «часовые Шермана», как их называли в городе, – попадались с надрывающей сердце регулярностью. Запущенные дорожки вели к местам бывших домов, теряясь в густом бурьяне, завладевшем лужайками; у дороги встречались каретные камни с именами хозяев – она хорошо знала этих людей; попадались столбы коновязи – на них теперь уж никто не накинет связанные узлом поводья. Как озябли мокрые ноги и как же далеко еще до дому!
Она услышала чавканье лошадиных копыт за спиной и дернулась подальше от края узкого тротуара, чтобы ошметки грязи не заляпали накидку тети Питти. Лошадь, запряженная в кабриолет, медленно нагоняла ее, и она обернулась посмотреть, твердо решив напроситься в пассажиры, если лошадью будет править белый. Дождь мешал рассмотреть человека, но, когда коляска поравнялась с нею, Скарлетт увидела, что из-под брезента, натянутого от бортов до самого подбородка, в нее вперились глаза, показавшиеся странно знакомыми. Тогда она ступила прямо на дорогу, чтобы разглядеть лицо ближе, и вдруг услышала смущенное покашливание. Хорошо знакомый голос произнес недоверчиво и с радостным изумлением:
– Кого я вижу! Мисс Скарлетт, неужели это вы?
– О, мистер Кеннеди! – воскликнула она, прошлепала через дорогу и прислонилась к облепленному грязью колесу: ей больше не было дела до вреда, какой может быть нанесен таким обращением тетиной накидке. – Я никому и никогда так не радовалась за всю мою жизнь!
Очевидная искренность ее слов так его тронула, что он зарделся от удовольствия. Сплюнув струю табачной жвачки за противоположный борт коляски, он пружинисто спрыгнул на землю, пожал руку Скарлетт, придержал брезент и помог ей забраться внутрь.
– Мисс Скарлетт, что вы делаете в подобном месте, да еще одна? Вы разве не знаете, что это опасно, в наши-то дни? И промокли насквозь. Вот, возьмите-ка полость, заверните ноги.
Он хлопотал вокруг нее, суетился, кудахтал, как курица над цыпленком, а она предавалась забытой роскоши – быть кем-то опекаемой. Как все-таки славно иметь рядом мужчину, который может поднять такую суматоху, так раскудахтаться и разволноваться из-за тебя – пусть даже это всего лишь Фрэнк Кеннеди, старая дева в штанах. После грубости Ретта это действовало особенно утешительно. А как приятно встретить земляка, будучи далеко от дома! Он хорошо одет – она это сразу отметила, и коляска у него новая. И лошадь на вид молодая и на хороших кормах. А вот сам Фрэнк выглядел значительно старше своих лет, старше, чем в то Рождество, когда приезжал к ним в «Тару» со своими людьми. Он был худ и желт лицом, водянистые глаза ввалились, окруженные мешками обвисшей кожи. Рыжая бороденка, со следами налипшей табачной жвачки, еще поредела и висела клочками, словно ее непрестанно щипали, дергали и когтили. Тем не менее он сиял и бодрился, составляя отрадный контраст печальным, озабоченным, усталым лицам, которые Скарлетт встречала повсеместно.
– Я очень доволен, что вижу вас, – сердечно сказал Фрэнк. – Я и не знал, что вы в городе. Мисс Питтипэт ничего не говорила мне о ваших намерениях, а ведь мы виделись с ней только на прошлой неделе. А что… э… кхм… не приехал ли с вами кто-нибудь еще из «Тары»?
Это он про Сьюлен, тупой старый дурак.
– Нет, – ответила Скарлетт, кутая в теплую полость ноги и стараясь подтянуть ее повыше, к самой шее. – Я одна приехала. И тетю Питти заранее не предупреждала.
Фрэнк тронул лошадь, и коляска медленно заколыхалась по скользкой, ухабистой дороге.
– В «Таре» все здоровы?
– Да, более-менее.
Надо придумать, о чем говорить, вот только говорить трудно. Она еще была во власти своего поражения, и все, чего ей сейчас хотелось, – это лежать, закутавшись в эту теплую полость, и твердить себе: «Я не буду пока думать о «Таре». Подумаю потом, позже, когда будет не так больно». Хорошо бы натолкнуть его на какую-нибудь тему, которой он будет держаться всю дорогу, так чтобы ей оставалось только бормотать в паузах: «Ах, как мило!» или «Как замечательно придумано!».
– Мистер Кеннеди, я очень удивилась, встретив вас. Признаю, я была плохая девочка – не поддерживала связей со старыми друзьями, но я ведь не знала, что вы здесь, в городе. Кажется, кто-то говорил мне, что вы в Мариетте.
– У меня там дела, в Мариетте, куча дел! А разве мисс Сьюлен не рассказывала вам, что я обосновался в Атланте? И о лавке моей не рассказывала?
У нее осталось смутное воспоминание – Сьюлен что-то болтала про Фрэнка и какую-то лавку; но стоит ли обращать внимание на лепет Сьюлен, мало ли что она там наговорит. Главное, что Фрэнк жив и в один прекрасный день Скарлетт сбудет с рук свою сестру.
– Нет, ни слова, – солгала она. – А что, у вас есть лавка? Какой вы предприимчивый!
Фрэнк немного обиделся, узнав, что Сьюлен не предала гласности такую потрясающую новость, но от лести просиял.
– Да, у меня есть лавка, и очень, доложу я вам, хорошая лавка! Мне все говорят, я прирожденный коммерсант. – И он засмеялся самодовольно весьма противным смехом, похожим и на кудахтанье, и на хрюканье. Скарлетт это всегда раздражало. «Ну, расчванился, старый осел», – подумала она, но вслух произнесла, конечно, другое:
– О, вы можете добиться успеха в любом деле, за что ни возьметесь, мистер Кеннеди. Но как вы начинали, с чего? Когда вы у нас были, на позапрошлое Рождество, вы сказали мне, что потеряли все до цента.
Он основательно прокашлялся, подергал себя за бакенбарды и улыбнулся в обычной своей манере – нервно и робко.
– Это долгая история, мисс Скарлетт…
«Слава тебе господи, – обрадовалась в душе Скарлетт. – Может, ему хватит на всю дорогу». И вслух:
– Рассказывайте!
– Хорошо. Вы вспомнили, как мы приезжали в «Тару», охотясь за провиантом для армии. Ну и вот, вскоре после этого я перешел в действующие войска. То есть стал участвовать в сражениях. Какое уж там интендантство! В нем вообще не было нужды, мисс Скарлетт, ведь мы ничего не могли добыть для армии, и я подумал, что для крепкого мужчины самое место на передовой. Я прослужил какое-то время в кавалерии, недолго, пока не получил пульку в плечо.
Он выглядел очень горделиво, и Скарлетт откликнулась:
– Какой ужас!
– А, ничего особенного, кость не задета, – отмахнулся он. – Меня отправили дальше на юг, в госпиталь, и когда я уже почти поправился, янки устроили налет! Ну и горячее было времечко! Нас никто не поднимал по тревоге, но все ходячие помогали освобождать армейские склады и перетаскивать к путям провиант, амуницию и госпитальное оборудование, чтобы все это переправить в другое место. И едва мы успели загрузить один состав, как янки вошли в город! Вот так и было: с одного конца идут янки, а с другого мы удираем на всех парах. Какое горькое зрелище! Мы сидели поверх грузов на платформах этого поезда и видели, как янки поджигают припасы, которые нам пришлось бросить у вокзала. Знаете, мисс Скарлетт, они устроили пожар на полмили – все сожгли, что мы сложили вдоль путей. Мы сами-то еле ноги унесли.
– Какой ужас!
– Именно. Самое подходящее слово: ужас. Потом наши снова вошли в Атланту, и наш поезд тоже направили сюда. До конца войны оставалось всего ничего. И вот представьте себе, мисс Скарлетт: пришел состав, полный коек, одеял, матрасов, посуды, и никто на это добро не претендует. Я думаю, по правилам это все принадлежало янки. По-моему, таковы условия капитуляции, если не ошибаюсь. Да?
– М-м-м, – ответила Скарлетт неопределенно; она пригрелась и впала в дремотное состояние.
– Я до сих пор не знаю, правильно ли я поступил, – продолжал он довольно нудно. – Но я рассуждал как: все это добро им ни к чему, они бы, скорей всего, сожгли его. А наш народ заплатил за это солидные деньги, и, на мой взгляд, оно по-прежнему должно принадлежать Конфедерации или конфедератам. Понимаете, что я имею в виду?
– М-м-м…
– Я рад, что вы согласны со мной, мисс Скарлетт. Все-таки это на моей совести. Сколько людей говорили мне: «А, да брось ты, Фрэнк, забудь!» – а я не могу. Я не смог бы держать высоко голову, если бы считал, что сделал что-то противоправное. А вы считаете, я правильно поступил?
– Конечно, – сказала она, недоумевая, о чем толкует этот старый болван. Какая-то борьба с совестью. Раз человек дожил до таких лет, как Фрэнк Кеннеди, значит, он просто обязан был научиться не обращать внимания на такую чепуху. Но он всегда такой. Взбивает пыль по пустякам и вообще ведет себя как старая дева.
– Я счастлив слышать это от вас. После капитуляции у меня было десять долларов серебром, и все. Вы же знаете, во что янки превратили Джонсборо, а там был мой дом и лавка. Я просто не знал, что делать. Но десять-то долларов у меня были. И я их употребил на то, чтобы покрыть крышей старую лавку у Пяти Углов. Туда я перетащил госпитальное оборудование и стал его продавать. Всем нужны кровати, посуда, матрасы, а я продавал дешево, потому что полагал, что это добро столько же мое, сколько и всех прочих жителей Атланты. Но я заработал на этом деньги и прикупил еще товаров, так что дела в лавке идут превосходно. Думаю, что сумею сделать на этом хорошие деньги, если возьмусь как следует.
При слове «деньги» сознание Скарлетт прояснилось до кристальной четкости, и все мысли сосредоточились на Фрэнке.
– Вы сказали, что выручили деньги?
Он прямо на глазах вырос от ее интереса. За исключением Сьюлен, очень немногие женщины уделяли ему хоть какое-то внимание, ограничиваясь обычно простой вежливостью. И ему необыкновенно было приятно, что такая красавица, как Скарлетт, прислушивается к его словам. Он придержал лошадь, чтобы не добраться до дому раньше, чем он докончит свою историю.
– Я не миллионер, мисс Скарлетт, да и по сравнению с теми деньгами, которые я привык иметь, нынешние кажутся малостью. Но как-никак, а тысячу долларов я за год сделал. Естественно, пять сотен из них ушли на закупку нового товара, на ремонт помещения, на аренду. Но пятьсот чистыми – это уже что-то, и если дела уверенно пойдут в гору, то в следующем году я должен получить две тысячи долларов. И я уже знаю, на что их употребить: видите ли, я положил в огонь еще одну железку.
Интерес ее резко подскочил; Скарлетт прикрыла глаза частым лесом ресниц и придвинулась к нему чуть-чуть поближе.
– Что это означает, мистер Кеннеди?
Он засмеялся и шлепнул вожжами по лошадиному крупу.
– Догадываюсь, как я утомил вас, мисс Скарлетт: все о делах да о делах. Зачем хорошенькой молодой девушке вроде вас знать что-то о бизнесе?
