скачать книгу бесплатно
– Обычно, – я пожал плечами.
– Тебе не кажется, что ты должен выбирать, кто заслуживает жить больше, а кто не заслуживает вовсе? – спросил Миша.
– Нет, – честно сказал я, – Мне нет дела до остальных людей. Меня заботят только близкие.
– Вот видишь, – Миша потрепал меня за плечо, – Ты мыслишь в правильном направлении. В тебе есть моральный стержень, и ты растешь совершенно адекватным человеком.
Сказать честно, я мечтал услышать что-то подобное, и после этих слов мне стало удивительно легко. Будто огромный камень, который я тащил на спине, вдруг перестал весить, и идти дальше стало очень легко и комфортно.
– Смотри на свою любовь к огню, как на хобби, – посоветовал он, – Не обязательно жечь то, за что можно огрести неприятностей. Можно сжигать, к примеру, мусор. И делать это там, где разрешено. Из практически любой мании можно сделать безвредное, а то и полезное хобби. И я тебе с этим помогу.
– Спасибо, – сказал я, переосмысливая услышанное.
Пообещав, что будет помогать, Миша не просто так бросался пустыми словами. Вскоре он принес стопку журналов по пожарной безопасности, объяснив это тем, что с моим увлечением я должен быть готов к последствиям вроде распространяющегося пламени и угрозы пожара. Журналы были разные: более-менее новые, несколько старых, советских, один аж семьдесят девятого года, и даже британский "файр", в котором было много фотографий и непонятного мне текста на английском.
Читать эти журналы мне нравилось, и уже скоро я знал много разных нюансов про пожары, обратную тягу, легковоспламеняющиеся и огнеупорные поверхности и прочие детали, которые действительно могли помочь в случае чего. На мое одиннадцатилетие, четвертого мая, Миша устроил нам экскурсию в пожарную часть, где один из пожарных рассказал нам о своей работе, устройстве оборудования, и даже пустил посидеть в кабине пожарного "зила".
Было бы довольно иронично, если бы я, со своей особенностью, стал бы работать пожарным, когда вырасту, но в тот момент я совсем не вспоминал о той своей сущности. Возможность разжечь свой следующий костер мне предоставилась спустя пару недель. Мы запланировали поездку на Байкал, которую я очень ждал, и чувствовал приятное предвкушение, когда таскал необходимые для отдыха на природе вещи в багажник Мишиного "опеля".
На берегу озера мы поставили палатку, и пока мама занималась нанизыванием шашлыков на шампура, я развел чудовищных размеров костер, не стесняясь перестараться. Однако от меня не ускользнул и тот нюанс, что мама смотрела на мои действия спокойно и без страха. Видимо, они с Мишей обсудили мою проблему и пришли к какому-то выводу, который успокоил их обоих.
– Как настроение? – спросил меня Миша, когда мы сидели с удочками у кромки воды.
Я понял, что он имеет в виду мое общее состояние, которое менялось в зависимости от моего персонального наркотика, и ответил:
– Отлично. В неприятности не влипаю.
– Вот и хорошо, – кивнул он и посмотрел вдаль, – Запоминай такие моменты, как этот. Именно на них строится человеческое счастье.
Я тоже посмотрел вдаль и увидел двух охотников, уходящих в лес с ружьями за спиной.
– А ты когда-нибудь охотился? – спросил я Мишу.
– Не-а. Не мое это, – он покачал головой, – Я когда чуть постарше тебя был, от браконьеров пострадал.
– Это как? – спросил я.
Миша снял ботинок с левой ноги, стянул носок, и я посмотрел на его ногу. Мизинец у него был вдвое короче, чем должен быть, и Миша пояснил:
– Гуляли по лесу, и я в капкан наступил. Медвежий, с такими здоровыми зубьями. Вот мне этим зубцом полпальца и отчекрыжило.
Собственно, ту поездку на Байкал я действительно запомнил хорошо, но лишь отчасти потому, что мы отлично провели время. Главным образом запомнить те дни меня заставило то, что случилось по возвращению домой, и это никак не вяжется с человеческим счастьем, про которое говорил Миша. Нет, последующие события развили во мне сильное разочарование в людях и полностью уничтожили веру в справедливость, которая на тот момент была еще по-детски наивная и прочная.
Глава 5.
Когда мы возвращались в Сосногорск, Миша развлекал нас разговорами, заведя одну из своих любимых тем – далекий и прекрасный остров Куба. Он часто говорил про Кубу, оказаться на которой было его мечтой с самого детства. Миша даже учил испанский язык в институте, а на стене в нашей гостиной красовался красивый плакат с изображением песчанного пляжа с пальмами, лазурного океана, и надписью "Bienvenido a Cuba – cielo en la tierra". "Добро пожаловать на Кубу – рай на Земле" – призывно гласил плакат, и Миша подкреплял эту фразу сотнями историй и фактов, которые слышал о Кубе.
– К нам еще в школе приходил один бывший вояка, рассказывал, как они были на Кубе, – говорил Миша, – Ну это, оплоты коммунизма несли, американцев ракетами пугали. Конечно, на коммунистов с их ракетами мне глубоко плевать, но сама страна меня заинтересовала.
– Раньше много про них рассказывали, еще в мое детство, – вспомнила мама, – Наш товарищ Кастро, счастливые кубинцы, которые коммунизм строят, и все в таком духе.
– Насчет строительства, это, конечно, типичное вранье большевиков. Кубинцы от этого коммунизма огромными толпами в Америку бежали. Но условия там совсем другие, с нами не сравнить. Во-первых, климат. Вечное лето, солнце, океан. Я общался с одним мужиком с Выборга, он на сухогрузе работает. Вот он рассказывал, как там и что. Вояк то наших дальше военных баз не пускали, а он в Гаване жил. Недолго правда, но все же.
– В Москву бы переехать, а потом уж о Кубе мечтать, – спустила его мама на Землю.
– Только не к родственникам моим, – усмехнулся Миша, – Проще сразу застрелиться.
– Бабушка то нормальная у тебя, – вспомнила мама.
– А остальные – тихий ужас. Дядя Семен с тетей Полей – дети ее, мои дядя с тетей – хуже них людей не встречал. Не скрывают, что ждут, пока она помрет, наконец. Квартира в Москве ей принадлежит, а квартира хорошая, четыре комнаты. В Раменках.
– Не кисло, – удивилась мама, – Бабка челночница?
– В точку, – кивнул Миша, – В молодости рисковая тетка была. Дети знают, что наследство там весомое, готовы глотки драть друг другу. Батя мой младшим был из них, они его быстро из семьи выжили, чтобы не делиться. Даже на похороны кроме бабушки никто не явился.
– Ну что за люди, – покачала головой мама.
Какое-то время ехали молча, и когда "опель" уже подъезжал к нашему двору, тишину нарушила Машка, проспавшая большую часть дороги.
– Там дядя Иголь! – воскликнула она, показывая на молоковоз, идущий впереди.
– Дядя Игорь, Маша, – строго поправила мама, – Сколько говорить, старайся.
– Дядя Игор-р-рь! – в своей манере протянула сестра.
Миша догнал молоковоз, пристроившись позади, и хотел было что-то спросить у мамы, как грузовик вдруг резко ударил по тормозам. Миша крутанул руль вправо, уходя от удара, и вылетел на тротуар, сразу увязнув в грязном слякотном сугробе.
– Все целы? – спросил он, едва машина прекратила движение.
Все были целы и относительно в норме, только Машка испуганно озиралась по сторонам. Отсюда, с тротуара, стала видна причина столь резкой остановки молоковоза: со двора выезжал старый черный "мерседес" с типичными представителями блатного слоя населения внутри, и "газон" дяди Игоря едва не врезался в них, так как посмотреть по строронам, прежде чем выезжать на дорогу, водитель "мерседеса" не удосужился.
Трое братков повыскакивали из машины, правда прыть их несколько поубавилась, когда соразмерный медведю Игорь Анатолич спрыгнул из кабины на землю. Поначалу они, скорее всего, собирались без лишних слов наброситься на него, однако теперь просто окружили, а один из них осматривал свой бампер, хоть столкновения и не было.
– Ты ох..ел, дядя?! – заорал один из них.
– Я? – дядя Игорь был как всегда невозмутим, – А тебе голову повернуть, влево посмотреть, когда со двора выезжаешь, религия не позволяет?
– Слышь! Еще я чуханов всяких не пропускал вперед себя. Ты ножа захотел, или че, я хер пойму?
Тот, который осматривал бампер, тоже повернулся к остальным, почесывая бритый затылок, и гнусаво произнес:
– Короче, сто штук и разбегаемся.
– Не было удара, – возразил дядя Игорь, – Ищи другого лоха, за чей счет ты свою некропомойку починить хочешь.
– Да лоха то я нашел, вот он стоит, – гоготнул водитель "мерса".
К компании подошел Миша, поздоровавшись с соседом за руку.
– Гаи вызывайте, парни, если что-то не нравится, – сказал он, – Я подтвердить могу, что аварии не было.
– Ты адвокат его чоль, в натуре?! – повернулся к нему водитель, – Канай отсюда на, терпила.
Третий бандит, который все это время молчал, шагнул к кабине, и бесцеремонно полез внутрь.
– Ты это куда, сынок! – воскликнул Игорь Анатолич и, схватив наглеца за шиворот, сбросил его с подножки на дорогу.
– Ну ты че, сука! – взревел водитель и бросился на дядю Игоря, однако тут же отскочил назад, получив удар ногой в солнечное сплетение.
Второй бандит, низкорослый и щуплый, казалось, был только рад такому развитию событий. В руке у него сверкнул нож, а на лице заиграла улыбка.
– Пи..да тебе, дядя, – процедил он и начал размахивать ножом, стараясь достать до лица нашего соседа.
Тот пару раз увернулся и, выбрав момент, боковым ударом кулака заехал бандиту в лицо. Пудовый кулачище дяди Игоря угодил щуплому прямо в висок, и тот рухнул на спину, распластавшись по асфальту.
– Даже не пытайся! – рявкнул Игорь Анатолич тому, кого он сбросил с кабины, глядя, как тот уже поднялся на ноги.
– Игорь, – тихо позвал его Миша и показал на лежащего щуплого.
Из уха у щуплого потекла тоненькая струйка крови, а сам он как-то мелко затрясся, будто в приступе эпилепсии. Миша и Игорь переглянулись, а тремор у лежащего на земле бандита заметно усилился, к тому же изо рта у него пошла пена.
– Э, Илюха, – со страхом в голосе окликнул его водитель "мерседеса", – Братан, ты че? Не гони беса, ты че!
На улице показался патрульный "уаз", на крыше которого тут же зажглась люстра. Он остановился возле нас и из него вышли двое патрульных. То, что происходило дальше, слилось в какую-то малообъяснимую кашу, в которую я верить отказывался.
Приехал еще один экипаж ппс и "скорая", врач которой констатировал смерть лежащего на земле бандита, уже застывшего с полуоткрытыми глазами. Его друзья орали на дядю Игоря, обещая ему самую страшную месть, один из них, вырываясь, ударил милицейского сержанта, и в итоге их обоих погрузили в "уаз". На дядю Игоря тоже надели наручники и посадили его в другой "уаз", после чего всех их увезли в отделение. Мишу тоже попросили явиться, как свидетеля, и он, отогнав грузовик соседа во двор, уехал вместе с тетей Аней.
Вернулся Миша поздно вечером, и судя по его настроению, хороших новостей он не принес. Он выглядел усталым, и скинув обувь, прошаркал на кухню и рухнул на стул.
– Ну что? – настороженно спросила мама.
– Жопа, – коротко отрезал Миша.
– Самооборона же! – воскликнула мама, – При свидетелях!
– Опер сразу сказал, что будут шить превышение самообороны. Говорит, если бы тот не помер, то и дела бы не было. А теперь, говорит, убийство, как ни крути.
– Что же ему, уговаривать их надо было? – мама всплеснула руками, – Их трое, этот с ножом был, какое превышение?
– Да всем там плевать. Гопоту эту уже выпустили, кстати.
Они еще какое-то время сидели на кухне, а я стоял в коридоре, слушал и недоумевал. Мне казалось непостижимым и аморальным, что человека судят за то, что тот спасал свою жизнь. Эти факты рушили и втаптывали в грязь мою веру в добро, которое всегда сильнее зла, в то, что справедливость торжествует, и прочую, как оказалось, чушь, которой нас учили с детства.
Через пару месяцев состоялся суд, и дядю Игоря приговорили к году исправительной колонии. Обвинение просило шесть лет, что возмутило всех присутствующих со стороны Игоря Анатольевича. "– Шесть лет?" – услышал я голос его зятя Кости, несколько дней назад вернувшегося из Чечни, – "Они его за кого держат, за разбойника?". Однако наличие у нападавших холодного оружия и их численного превосходства все же не позволяло выставить гражданина Михолапа воплощением абсолютного зла, которому не место на свободе. Встречный иск о нападении был отклонен, и наверное тогда я впервые в жизни испытал самые настоящие презрение и ненависть, которая взыграла во мне к тем ублюдкам на "мерседесе". До сих пор помню ехидные улыбки бритых наголо отморозков, которым все сошло с рук. Они прямо в зале суда хлопали друг друга по плечам, гыгыкая, и принимали поздравления от своего дорогостоящего адвоката, который в пух и прах разнес позицию вчерашнего студента, адвоката дяди Игоря.
Но больше всего жалко было тетю Аню, его жену. Мягкая и добрая женщина с грудным голосом, которая на моей памяти ни разу не кричала и не злилась, она тяжело переживала случившееся и старела буквально на глазах. Все накопленные ими сбережения ушли на судебные издержки, сама она переехала к дочери с зятем, которые забрали ее к себе. Теперь единственным напоминанием о наших соседях остался лишь старенький молоковоз "газ", на лобовом стекле которого ветер трепал объявление о продаже.
Ночью того же дня, когда весь дом уже спал, я тихо оделся, надел рюкзак с необходимыми вещами и выскользнул в окно. Четвертый этаж меня не пугал, как и не пугали возможные последствия задуманного мной. Я просто не думал об этом, так как это значило для меня поиск причин отказаться от затеи. А отказываться я не собирался, во мне горело желание действовать, чтобы хоть как-то изменить ситуацию. Перестав верить в справедливость абсолютную, я искал примитивные способы ее достижения, и мне это казалось единственным верным решением. Спустившись по ливневой трубе в темный двор, в котором не было ни одного рабочего фонаря, я побежал в сторону гаражей и уже вскоре стоял перед молоковозом. В кармане лежал неизменный коробок спичек, о наличии которого я всегда заботился, как диабетик об инсулине, а в руках я держал десятилитровую канистру и резиновый шланг, найденные среди гаражей.
***
"Чертов пацан точно пошел в папашу," – думал Дмитрий Косма, украдкой наблюдая, как сын Максима, отплевываясь, сливает бензин из грузовика в канистру. Дима периодически наблюдал за ним и каждый раз убеждался в своих выводах. "Конечно, многие мелкие лоботрясы любят побаловаться со спичками, но этот…," – размышлял он, – "Большинство его сверстников играют в футбол, разглядывают плакаты с голыми бабами, пробуют первые сигареты за школьным сортиром… Но не Виктор. Его день будет потерян, если он что-нибудь не сожжет." Дима видел горящую "девятку" на пустыре, и это его несколько озадачило. "Такими темпами пацан не доживет до своего следующего дня рождения," – думал он, глядя на легкомыслие парня, когда дело доходило до пиромании. А теперь им еще, похоже, двигало чувство мести, что тоже грозило кончиться для него весьма плачевно.
Дима шагнул за гараж, чтобы пацан его не заметил, и продолжил наблюдать. Тот доверху заполнил канистру, завернул ее в целофановый пакет и сунул в рюкзак. В этот момент из рюкзака послышалось звяканье пустых бутылок, и худшие опасения Димы подтвердились. Можно было даже не следить за ним, так как то, куда он пойдет со своим рюкзаком, было ясно как день.
В Сосногорске было не так уж и много заведений, предназначенных для отдыха, а поскольку город был маленький, то каждому было известно, где какие круги вращаются. Например, был ресторан "Байкал", в котором собирались богатейшие жители города – читай криминальные авторитеты и городская администрация. Обычный работяга с зарплатой в триста тысяч рублей не мог себе позволить этот ресторан, на стоянке которого не стояло ни одной иномарки дешевле двадцати тысяч условных единиц. Обычные люди ходили в столовую возле автовокзала, где за приемлимую сумму можно было заказать тарелку пельмений и стопарь водки. В столовой, в основном, крутился местный средний класс – строители, железнодорожники, водилы и прочие работяги.
Но самым злачным местом в городе являлся кабак, хозяина которого выдавало отсутствие фантазии, если судить по вывеске "Кабачок" над входом. Это было средоточие сосногорского бандитизма, и в "Кабачке" каждую неделю случались драки, поножовщина, пьяная стрельба в воздух или по бутылкам, а для ментов это был самый популярный источник "палок" в журнал, если к концу месяца процент задержаний не достигал нормы. Помимо местных бандитов, в городе хватало приезжего криминального элемента из соседней Монголии, и глава их группировки, Тархан Санжеев по кличке Хан, был в постоянных контрах с местным бандитским авторитетом Владиславом Цехаловецким, получившим прозвище Цепеш не только за созвучное имя, но и за методы взаимодействия с недругами. И "цеховцы" и монголы посещали "Кабачок", что довольно часто оканчивалось разборками между двумя группировками и лишний раз подтверждало репутацию заведения, как филиала ада на Земле.
Именно туда направлялся одиннадцатилетний Виктор, шагающий по внутренней части тротуара, чтобы не попадать в свет редких уличных фонарей. Услышать кабак можно было еще до того, как он попадал в поле зрения – громкий галдеж, блатная музыка, а иногда и фейерверк в честь чьего-нибудь дня рождения, или выхода из мест заключения. В "Кабачке" и сейчас царила атмосфера веселья и пьяного угара, и Дима, оббежав заведение с тыльной стороны, стал наблюдать за действиями мальчишки.
Тот натянул на голову карнавальную маску в виде черепа и обошел здание, оказавшись на заставленной машинами парковке. Там парень заглянул в одно из окон и Дима повторил за ним. Внутри было около двадцати человек, как местных, так и монголов. И те и другие демонстративно игнорировали друг друга, держась в своих компаниях, но пацан, кажется, смотрел на одну конкретную. За дальним столиком, помимо нескольких бритых затылков, сидел немолодой человек в костюме с галстуком, который цедил рюмку водки, пока остальные опрокидывали стопки целиком. Это был адвокат бандитов, его Дима видел возле здания суда, и судя по озлобленному взгляду Виктора, к нему пацан испытывал особую неприязнь.
Виктор же оторвался от окна и, присев у стены, снял рюкзак и стал вытаскивать из него содержимое. Помимо канистры с бензином на свет появились две стеклянные бутылки, обрывки тряпок и металлическая воронка. С помощью нее пацан налил бензин в обе бутылки, потом подошел к старому черному "мерседесу", и принялся обливать его. Закончив, Виктор сделал бензиновую дорожку от машины до кабака, разбрызгал остатки бензина по стене и снова убрал канистру в рюкзак.
– Мелкий идиот, – тихо процедил Дима, глядя на него.
По своей натуре спокойный и уравновешенный, он не любил, когда что-то выводит его из равновесия, но глядя на действия пацана, Дима ощутил волнение. Весь его долгосрочный план мог рухнуть из-за недальновидной выходки этого малолетнего кретина, с его желанием отомстить бандитам. Те быки, конечно, не отличались умом, но сложить два и два смогут. Днем суд разрешился в их пользу, а вечером кто-то сжигает их машину. Первым, кого они заподозрят, наверняка будет Костя, зять осужденного. Тот только вернулся с войны, и кто знает, насколько он здоров в психическом плане. А от него цепочка может привести и к Вите, и тогда пострадает вся семья, а это не тот исход событий, который устраивал Диму. "Страдать они будут от моих рук, и нужно мальчишку остановить", – подумал он и выскочил на стоянку. В этот момент одна зажженная бутылка с громким хлопком разбилась об "мерседес" и черный кузов тут же объяло пламя.
***
– Эй! – рявкнул кто-то позади меня, когда я целился в серую "тойоту", судя по номерам, приехавшую из монгольского Сухэ-Батора.
Я чуть не выронил бутылку под ноги, грозя превратить себя в горящий факел. Позади меня стоял какой-то человек в балаклаве, как у спецназовцев, и его неожиданное появление едва не стоило мне еще одного машинального действия. Я вовремя спохватился, чтобы не швырнуть бутылку в него, а он застыл, глядя на меня. Нужно было уносить ноги, я это понимал, а человек этот, видимо, готовился броситься мне наперерез. Надо было обескуражить его, сделать что-то, чего он не ждет, вот только что?..
– А-а-а!!! – заорал я не своим голосом и, замахнувшись, швырнул бутылку в стоящий неподалеку "бмв".
Человек дернулся на месте, а я рванул в сторону дороги, перескочил через невысокую ограду и побежал прочь. Бежал я долго, без оглядки, и остановился, лишь когда оказался в другой части города. Шумный кабак остался далеко позади, а вокруг не было ни души. Отдышавшись, я поправил рюкзак и поспешил в сторону дома, надеясь, что моего отсутствия никто не заметил.
Оказавшись во дворе, я спрятал канистру между двумя гаражами, где и нашел ее до этого, и зашел в подъезд. Попасть в квартиру через дверь было нельзя, так как она запиралась изнутри, но все это я предусмотрел заранее и у двери даже не остановился. Мой путь лежал на крышу, и вскоре я стоял у ее края, глядя вниз, на темный двор. Стараясь не думать, чем может обернуться подобное трюкачество, я свесил ноги вниз и, уцепившись за ливневую трубу, повис на ней всем весом. Труба угрожающе заскрипела, а я принялся спускаться, и через несколько секунд уже стоял на подокноннике. В квартире было тихо, к моему огромному облегчению – моей ночной отлучки никто не заметил. Машка спала в своей кровати, и я, стараясь не разбудить ее резким запахом бензина, вышел в прихожую и прошмыгнул в туалет, где со стиральным порошком долго тер ладони, пока не убедился, что отбил запах.
Едва я открыл дверь, как чуть не столкнулся с Мишей, стоявшим возле двери. Он был заспанным и сощурился от света лампочки, едва та ударила ему в глаза.
– Чего застрял там? – спросил он меня.
– Живот крутит, – соврал я.
– Еще бы, две банки тушенки умял, – нашел причину моему мнимому состоянию Миша и зашел в туалет.
В каком-то смысле меня правда пронесло, так как я не смог бы внятно ответить, если бы меня спросили, где это меня носило среди ночи. Мысли куда-то улетучились, и я впал в некое подобие сна, который, впрочем, отдыха не приносил. Наверное, начинал действовать адреналин, поскольку едва за окном забрезжил рассвет, я почувствовал сильную тошноту, и мне опять пришлось закрыться в туалете. Меня трясло, со лба капал холодный пот, который я вытирал рукой в промежутках между рвотными позывами, и ощущения были, как при сильном отравлении. Пожалел ли я, что исполнил свою затею? Нет, ни на секунду.
Глава 6.
Устроенный мной пожар надолго утолил жажду огня, уже начинавшую было меня донимать. К тому же, он стал довольно значимым событием в городе и вызвал самую настоящую цепную реакцию. Не знаю, кто был тем внезапным незнакомцем в маске, но именно его появление сильно повлияло на последствия. Если бы не он, я бы швырнул бутылку в монгольскую "тойоту", но получилось так, что на стоянке сгорели только автомобили местных бандитов. Мысль эта меня грела, так как я искренне ненавидел этих, уверовавших в свою безнаказанность, наглых уродов, испортивших жизнь хорошим людям. Кабак, кстати, тоже серьезно пострадал и сейчас был закрыт на реставрацию, но главное было не это.
Местные братки были уверены, что поджог – это наезд со стороны монголов, объясняя это тем, что ни одна тачка с монгольскими номерами не пострадала. К сентябрю криминогенная обстановка в городе резко возросла, увеличилось количество милицейских патрулей, а родители перестали отпускать детей без присмотра дальше чем во двор. Несмотря на мои протесты, мама настояла, чтобы Миша возил меня в школу вместе с Машкой, которая пошла в первый класс, и забирал нас оттуда. Я не хотел, чтобы одноклассники подумали, что дома меня держат за мамсика, так как в то время за это меня бы просто избили. Однако мои опасения были развеяны, едва я увидел, что я далеко не единственный, кто добирается в школу с родителями. Даже главный хулиган школы Серега Вяткин, абсолютный авторитет и гроза младших классов, в списке достижений которого была ночевка на заброшеной стройке, теперь каждое утро вылезал из отцовских "жигулей".
"Знал бы ты, Серый, что твои разбитые стекла в гастрономе – ничто по сравнению с моими "шалостями", рассказывать о которых я не собираюсь," – думал я, глядя, как этот бугай отнимает деньги у пятиклассников, – "Знали бы вы, товарищи милиционеры, и вы, чертовы отбросы на своих дорогих тачках, что весь ажиотаж, творящийся в городе – дело рук одного одиннадцатилетнего школьника." Нет, я этим не гордился, и на самом деле это пугало меня чуть не до усрачки, но одновременно с этим и пьянило тоже. Это было как-то дико, за рамками привычных ощущений, но цель была достигнута, и раз я не мог оправдать дядю Игоря перед судьей, то меньшее, что я мог сделать – это заставить виновников его нынешнего положения ходить пешком, что я и сделал.
