скачать книгу бесплатно
Позже, когда застолье подошло к концу, а Машка уже давно спала на диване, и мама и я в очередной раз убедились в том, что Миша – довольно сдержанный и воспитанный человек. Многие, кто таковыми притворяются, становятся собой после того, как выпьют. Развязывается язык, руки, храбрость растет пропорционально тому, как снижается логическое мышление. Однако Миша повел себя так, как вел и до этого, будучи трезвым. Стараясь скрывать свое состояние, он заявил, что ему пора домой, и засобирался.
– Завтра в пол седьмого вставать, – сказал он, выговаривая каждое слово, чтобы не упасть лицом в грязь.
– Ты за рулем, что ли? – спросил его дядя Игорь.
– Не, знал же, куда ехал, – возразил тот, – Да и погода такая. А у меня всесезонка лысая.
– Дрянь эта всесезонка, – заявил сосед, – Ставь нормальную, зимнюю, а то до июня пешком проходишь.
– Та, – Миша махнул рукой, – Там комплект стоит, как вся моя машина. Так что я на автобус.
– Автобусы то уже не ходят, – сказала мама, – Второй час ночи.
– А, ну да, – вспомнил он, – Ну, пешочком дочапаю.
– За мной сейчас подруга заедет, – сказала вышедшая в прихожую Вика, – Можем и тебя подбросить.
– Правда? Спасибо. Если вам удобно, конечно. Общежитие на Пролетарской.
– Это по пути, – заверила его Вика, и Миша успокоился, поняв, что не доставляет никому неудобства.
Неудобство испытывал лишь я, но никто из присутствующих не имел к этому отношения. Я знал, что завтра после школы я просто обязан выплеснуть накопившуюся энергию и развести большой костер на пустыре, иначе, судя по ощущениям, я в любую минуту мог самовозгореться изнутри. Нет, конечно, ничего такого не случилось бы, но это чувство, этот недостаток огня был очень дискомфортным. Все равно, что сидеть на раскаленных углях. К тому же, мне, как и любому десятилетнему подростку, хотелось делиться с кем-то проблемами, а этой проблемой я не мог поделиться даже с мамой. Я знал, что это ее расстроит, и мне приходилось держать все в себе. Гораздо позже я научился жить с этим, а тогда, в девяносто пятом году, мне казалось, что я, верно, начинаю сходить с ума.
На следующий день после школы мы стояли на широком пустыре, находящемся в отдалении от центра города, и собирали всякий хлам, из которого можно развести костер. Колька с Аршамом с радостью мне помогали, ибо какому пятикласснику не хочется разжечь костер. Но лишь для меня одного это было нечто священное, необходимое. Нечто, без чего и так не самая лучшая жизнь становилась намного тяжелее.
Вскоре перед нами высилась пирамидка из обломков старой мебели и строительного мусора, и я уже сунул руку в карман за спичками, как вдалеке на пустыре появился свет фар, и мы машинально спрятались за выстроенную нами пирамиду. На пустыре появилась "девятка", которая проползла по ровной снежной поверхности и остановилась метрах в ста от нас. Из нее вышли двое, и мы, едва завидев их, несказанно обрадовались тому, что уже стемнело, и нас самих не видно. Приехавшие на пустырь люди открыли багажник и вытащили оттуда человека со связанными за спиной руками. Судя по мычащим звукам, доносящимся до нас, у бедолаги был кляп во рту, и он что-то отчаянно пытался сказать своим мучителям.
Парни обменялись какими-то репликами, заржали, после чего один из них ударил связанного в живот, отчего тот сразу сложился в три погибели. То, что он не жилец, было понятно сразу – бедолага был одет в костюм с галстуком, а на улице было примерно минус пятнадцать. Те, кто его привезли, были одеты теплее, один в джинсовый костюм, другой в китайские "адидасы" и дермантиновую куртку, но все равно, что один, что другой, кутались в воротники и приплясывали от холода. Связанного подняли, толкнули вперед, а один из бандитов взял из багажника лопату, и оба зашагали следом за ковыляющим мужичком.
Мы переглянулись, посмотрев друг на друга полными испуга глазами и, не сговариваясь, покрались следом. Я отлично понимал, что самым умным в той ситуации было бы убежать с пустыря, пока эти два отморозка нас не заметили, но любопытство в нас троих оказалось гораздо сильнее страха. Бандиты же с пленником дошагали до высокого кустарника на краю пустыря и скрылись в нем. Через минуту там были и мы, стараясь дышать как можно тише, чтобы не отправиться следом за бедолагой-коммерсантом, доживающим свои последние минуты.
Кустарник скрывал в себе низину, куда бандиты спустились, сочтя это место подходящим для последнего пристанища. Теперь мы были достаточно близко, чтобы слышать их разговор, чему распологала и полная тишина, нарушаемая лишь грохотом товарного состава на перегоне в двух километрах от нас. Один из бандитов светил маленьким карманным фонариком, направляя луч в лицо связанному, а второй заставил его рухнуть на колени.
– Погодь, он чет балабонить хочет, – произнес один из них вальяжным, блатным тоном, и вынул у связанного изо рта кляп.
– Мужики! Мужики! – тут же затараторил тот, – Погодите! Я все достану!
– Слышь, мужики в поле пашут, козел! – ответил второй бандит, в руках которого была лопата, и пнул связанного ногой.
– Братаны! Не надо! Я верну все! – не унимался тот.
– Тебя Цепеш предупреждал не крысить? А ты за черта последнего его держать вздумал. Братанов нашел, нах, – процедил первый и, вытащив из-за пазухи пистолет, щелкнул затвором, – Уроком будешь для остальных, таких же ушлепков, как ты.
Он вскинул пистолет и выстрелил связанному в голову. Мы одновременно вздрогнули от неожиданно громкого выстрела, и я почувствовал, как волна мурашек пробежала от пяток до самой макушки, заставив волосы шевелиться. Второй бандит прочистил ухо, которое ему, видимо, заложило, и недовольно посмотрел на первого.
– Мля, ну ты и мудак, Валера, – выругался он.
– Че? – недовольно переспросил тот, – Ты с ним перетереть еще хотел?
– Перех..еть, придурок, – он сунул своему товарищу лопату, – На, теперь сам и копай, деятель.
Тот, поняв, что сглупил, выматерился от души и пнул труп носком кроссовка.
– Слышь, может снегом закидаем, да и ну его на хер? – с надеждой спросил он.
– Сказано, шоб не нашли, – возразил первый, – А ты подснежник сажать предлагаешь.
Первый, выдав очередную матерную тираду, принялся долбить лопатой мерзлую землю, а второй зашагал в нашу сторону, на ходу расстегивая ширинку. Я дернул сидящего рядом Аршама за куртку, а он потянул за собой Колю, и мы, стараясь не шуметь, выбрались из кустов, и припустились бежать обратно к нашей пирамидке. Сердце от волнения колотилось так, что в ушах стоял постоянный гул, а собственное дыхание слышалось будто через трубу.
Вскоре мы добрались до кучи мусора и рухнули в снег, переводя дыхание. Всех троих трясло от избытка адреналина, и около минуты мы молча переводили дух. Первым заговорил Коля, озвучив общую мысль, терзавшую нас троих:
– Что будем делать?
– Валить отсюда надо, – ответил Аршам и я согласно кивнул.
– Надо, – сказал я, подбирая с земли палку.
Честно сказать, в тот момент я не совсем соображал, что делаю, и исходил лишь из одной мысли, что это мой единственный шанс. Намотав на конец палки какую-то тряпку, что валялась здесь, я поднялся и зашагал в сторону "девятки", дожидавшейся своих хозяев.
– Ты че, Витек? – недоуменно спросил Коля.
– Щас, щас свалим, – заверил я, не сбавляя шаг.
– Во балда, – пробормотал Аршам, до которого дошло, что я задумал, – Ты че, нафига?
Коля тоже догадался, что сейчас произойдет, и взбежал на небольшой холмик, с которого был виден край пустыря и кустарник.
– Давай быстрей, пока никого, – стараясь не кричать, произнес он.
Я открыл лючек бензобака и свинтил крышку, которая оказалась незапертой, словно очередное подтверждение тому, что сейчас мой лучший шанс накормить жаждущего огня зверя, сидящего во мне. Конец палки с намотанной тряпкой нырнул в бензобак и вынырнул обратно, распространяя запах бензина.
– Смотри, брови не подпали, – предостерег Аршам.
Я сунул ему коробок спичек, и он, чиркнув, зажег пропитанную бензином тряпку. Импровизированный факел тут же вспыхнул, заставив Аршама отдернуть руку, а я, повернувшись к открытому бензобаку, сунул факел туда, и мы бросились бежать. Бак рванул едва ли не через секунду после того, как я заткнул его горящей тряпкой, и нам сильно повезло, что мы успели немного отбежать. Взрыв был не громкий, скорее гулкий, и взрывная волна разметала снег вокруг машины, догнав нас в спины горячим дыханием.
Я обернулся, дабы оценить результат своего труда, и снова было застыл, как вкопанный, испытывая при этом дикую эйфорию, благодаря которой, я, казалось, могу воспарить над землей.
– Э, нет, не тормози, – Аршам подтолкнул меня в спину, вынуждая бежать дальше, и я вновь заработал ногами, расшвыривая снег.
Конечно, я бы с удовольствием остался до конца, пока не погаснет последний тлеющий уголек, но хозяева машины, которые, наверное, уже возвращались, не разделили бы мой восторг. Добежав до другого края пустыря, мы снова обернулись, глядя на оранжевое зарево, и разом выдохнули.
– Круто! – выпалил Коля, – Ну мы безбашенные.
Полученный адреналин явно доставлял ему удовольствие, и Коля откровенно наслаждался, не в силах стоять на месте. Он подпрыгивал, приплясывал, пока Аршам озирался по сторонам.
– Я ж сегодня не усну, – сказал он, в очередной раз глубоко вздохнув и выдохнув, и не сдержал смех.
В отличие от друзей, адреналин в которых хлестал через край, я чувствовал спокойствие и умиротворение, будто последние несколько часов созерцал красоту водопада, как те буддийские монахи-кунгфуисты, фильмы про которых мы смотрели по видику.
– Дома никому ни слова, – предостерег я друзей.
– И вообще, никому ни слова, – подхватил Аршам, – Серьезно, никаких рассказов в школе, или где-то еще. Будет нашей общей тайной.
– Да мы и про сарай не трепали, – пожал плечами Коля, – Ладно, погнали по домам, уже скоро девять.
Дома, когда мама спросила, как прошел мой день, я на секунду задумался, что действительно есть моменты, когда правда только навредит. "Ну, меньше часа назад мы стали свидетелями убийства, а потом сожгли машину местных бандитов, чтобы я мог утолить свою жажду, доставшуюся мне от отца – маньяка-поджигателя."
– Хорошо, – ответил я, – Прогулялись с пацанами вокруг квартала.
– Ужинать готов? – спросила мама, и только теперь я почувствовал, с какой страшной силой бунтует мой желудок, требуя двойную порцию.
Позже, едва я добрался до кровати, как уснул прежде, чем голова коснулась подушки.
Глава 4.
Время шло, и вскоре после того, как мы подожгли "девятку" на пустыре, ко мне вернулся страх превратиться в моего отца. К тому же, я не знал, как будет дальше развиваться моя мания поджигать. Будет ли она похожа на наркозависимость, и раз после сарая мне хотелось спалить машину, то значит ли это, что в следующий раз мне захочется поджечь дом? Но ничего такого не было, и почти весь следующий месяц тяга к огню внутри меня сидела спокойно, и особо не рвалась наружу.
Наступил новый, девяносто шестой год, и Миша, несмотря на протесты мамы, накупил нам с сестрой подарков. Можно долго описывать ликование подростка середины девяностых, который нашел под елкой "денди", да и Машка была довольна, таскаясь по квартире с огромным плюшевым жирафом.
– Ты с ума сошел, – сказала мама, когда он протянул ей коробку с часами "радо".
– За декабрь премия неплохая, – скромно ответил Миша, который работал механиком в железнодорожном депо.
– Лучше бы оставил, чем на подарки тратить, – мама все еще переживала из-за дорогих покупок.
– Один раз уже оставляли, всей страной, – усмехнулся Миша, – Помнишь, чем закончилось?
Я был рад, что осенью прошлого года мама потеряла паспорт, и это привело к знакомству с Мишей. Не потому, что он был щедрым и дарил подарки, просто я был рад за маму, которую история с отцом серьезно выбила из колеи. В десять лет мало соображаешь о человеческих отношениях, да и сравнивать я мог разве что с героями фильмов и книг, которые, допустим, тяжело переживают измену. Но измена – это ничто по сравнению с нашим случаем, а теперь я не мог не замечать, что мама вновь становилась прежней, веселой и жизнерадостной, какой она была до случившегося в девяносто четвертом.
Машка все чувствовала несколько иначе, так как отца она почти не помнила. Будучи капризной по отношению к большинству взрослых, Мишу она стала подпускать к себе почти сразу. Своих детей у него не было, но он вел себя ненавязчиво, чем ей и нравился. Многие взрослые, видя мою сестру, начинали сюсюкать и улюлюкать, что всегда вызывало у нее отвращение, особенно, когда вдобавок к умиленным звукам шли пальцы, норовящие потрепать ее за щеки. Миша же общался с ней самым обыкновенным образом, не меняя голос, и не коверкая слова на дебильные "покушанькать", "спатки" и прочую мерзость.
Со мной он тоже старался сдружиться, чему я, в общем-то, не противился. Когда обледенение на дорогах спало, он стал возить меня на старую загороднюю трассу, где учил водить, и к весне я уже умел управлять автомобилем, сидя на краю кресла, чтобы доставать до педалей. За зиму моя тяга к огню еще несколько раз проявляла себя, и результатом ее стали несколько больших костров на свалке и найденный там же разбитый автомобиль, благополучно мною сожженный. В последний раз я сполна насладился огненным шоу и еще на какое-то время утолил жажду огня. На пустырь мы долгое время не ходили, опасаясь, что бандиты будут нас поджидать, но о них мы больше ничего не слышали.
К слову, Миша довольно быстро заметил за мной странную тягу жечь спички и любовь к кострам, и однажды я рассказал ему все, как есть. Мы тогда возвращались из депо, куда он меня иногда брал за компанию, и Миша, заметив, как я убираю в карман коробок спичек, сказал:
– Я не мог не заметить, что ты любишь играть со спичками.
– Да я аккуратно, – заверил я.
– Очень надеюсь. От твоей одежды часто пахнет дымом, а милиция ищет хулиганов, которые жгут хлам на свалке.
Меня будто окатило жаркой волной, и я с испугом взглянул на Мишу. Он же в ответ улыбнулся, показывая, что не собирается читать нотации.
– Не волнуйся, – успокоил он меня, – Я в детстве тоже дома не сидел.
– Маме не говори тогда, – попросил я.
– И не собирался, – ответил Миша, – Но одежду то стирает она, и дым учуяла тоже она. Сигаретами не балуешься?
– Не-а, – я помотал головой, – Так, фигню всякую жгем.
– Мы в детстве тоже так делали. Но ты постоянно со спичками ходишь, жгешь их. И видно по тебе, что тебе это очень нравится.
– Ну да, нравится, – я задумался, – Нравится и пугает.
– Это вроде мании? – спросил Миша.
Я кивнул, соглашаясь, и теперь задумался он.
– А почему так, не знаешь? С мамой об этом не говорил?
– Не знаю, – машинально ответил я, поскольку быть скрытным мне уже становилось привычно, и делать это было легче, чем делиться.
Миша не ответил, только смотрел на дорогу, а я снова почувствовал желание выплеснуть все, что меня гложет. Подростковая психика еще не позволяла мне сбрасывать наболевшее в темный омут и семь дней в неделю носить маску притворства для остальных, и я решил рассказать ему все.
– Ты ведь не знаешь, кто мой отец? – спросил я его.
– Нет, – ответил Миша, – Кристина не говорила, а я не стал расспрашивать.
– Он…, – я сделал вынужденную паузу, поскольку ни разу никому этого не говорил, – Его зовут Максим Делов.
– Оу, – произнес он, – Ясно. Так при чем он тут?
– Ты не знаешь, кто это? – я слегка удивился его реакции.
– Ну, теперь, когда ты так спросил, имя кажется знакомым, – Миша пожал плечами, – Так что с ним?
– Июнь девяносто четвертого, – стал напоминать я, – Вспомни новости.
– Боснийские конфликты, – он сморщил брови, вспоминая, – Аум синрике.
Тут он вдруг вытянул шею от удивления, свернул на обочину и остановился, глядя на меня.
– Поджигатель? Максим Делов?
Миша, казалось, испытывал шок, и я не придумал ничего иного, как развести руки в стороны, не зная, что сказать.
– Что ж, это многое объясняет, – произнес он наконец, и я приготовился увидеть разочарование в его глазах.
Однако ничего такого в его взгляде я не увидел. Напротив, это было, скорее, понимание. Понимание и заинтересованность.
– Послушай, – заговорил он, – То, что твой отец был… тем, кем он был, еще не значит, что тебе суждено повторить его судьбу. Скажи, что ты думаешь о человеческой жизни?
Вопрос был сложным для подростка, и тогда я впервые задумался над этим в таком контексте.
– Люди ее берегут, – наконец ответил я, – Значит, это большая ценность.
– Так, – кивнул он, – А как ты относишься к чужой жизни?
