Над собой

– И мой тоже. Без сомнения, да. Нечасто встретишь такого целеустремлённого подтягивающегося, – ответила она, вкладывая свою руку в его. – А у меня только мамины родители. Они классные. А вот папины не смогли пережить девяностые. Пытались приспособиться, только ничего у них не вышло. Они работали в Центральном комитете программистами. В советские времена это считалось очень престижным. А в девяностых не смогли втянуться в новые условия, как папа мне говорил кратко. Не очень-то я это понимаю. И что такого особенного было в девяностых? Подробности мне не рассказывали… Хотя именно девяностые называют лихими. Ничего не поделаешь. Я маленькой была, когда папиных родителей не стало.

– Видимо, твои, наверное, не хотели тебя пугать подробностями.

Артём смотрел на рассуждавшую Диану и умилялся, какая она прекрасная. Как здорово, что она его полюбила. Он не был ханжой, и родители ничуть не настраивали его, что до свадьбы нельзя вступать в близкие отношения. Напротив. В пятнадцать он их сразу двоих спросил, нужно ли жениться по залёту. Родители, слегка опешив от такого прямого вопроса, переглянулись и ответили немного по-разному, вместе с тем, по сути, одинаково.

Если это любовь, то, значит, отношения перешагнули на новый уровень, а ежели просто показалось и всего лишь залёт, как в анекдоте, родители сказали, что в данном случае любая история штучна. Панацеи нет. Однако жениться без любви – однозначно нет. Больше к этой теме они не возвращались.

Глава четвёртая

Памятуя слова Насти: «Смотрите не залетите», – он недоумевал, как могут подружиться такие непохожие девушки. Настя слыла женщиной-вампом. Переспать с ней было можно лишь в том случае, если она выбирала парня сама, а потом какое-то время, как львица с зайцем, играла им, после чего безжалостно бросала. Ребята и спорили на неё, и просто ловились на её жестокую удочку. За две недели в доме отдыха несколько парней, попав в её сети, именно так и пролетели. Артём не симпатизировал таким девушкам, понимая притом, что всем находится место под солнцем, тем более что Диана и Настя подружились.

В свою очередь Диана вообще не могла понять Настиного отношения к мужчинам, хотя та неоднократно пыталась ей объяснить.

– Диана, скажи, ты не веришь мне? Опять эти Настины слова вспомнила? – Настя аж вздрогнула, он не первый раз поражал её своей прозорливостью. – Да брось. У неё своя дорога, у нас своя, ну в смысле как жить, с кем жить, в каких отношениях.

Диана вспоминала не только Настю, но и своего отца:

– Понимаешь, мой папа очень переживает за меня. А мы с тобой прямо вместе живём.

– И что? Мы же друг другу не врём, – проговорил Артём.

– Когда училась в седьмом, – продолжала Диана, – в параллельном классе один мальчик… отвратительный такой. Никто с ним справиться не мог. Всем жить мешал мерзавец. Мне почему-то особенно. Возможно, из-за моего маленького роста, белокожести и цвета волос. Короче, не знаю. Кошмарная мразь, скажу я тебе. Сколько я слёз за тот год пролила – и не спрашивай. Учителя руками разводили. Собиралась в другую школу переходить, по правде говоря. И папа с мамой пришли и попросили его вывести из класса. Учитель вывела его, а сама обратно в класс ушла и дверь закрыла. И вот. Гадёныш тот стоял перед моими родителями, не отводя нахальных глаз, ничего не опасался. Мама мне потом рассказывала, уверяя, что она папу таким ни до, ни после больше не видела. Вдруг папа резко присел и принял боксёрскую стойку, сделав пару хуков в воздухе. Выражение папиного лица и его поза не оставляли ни капельки сомнения в решимости осуществить обещанное, а сказал он: «Слушай, ты, ещё хоть раз подойдёшь к моей дочери ближе, чем на 20 метров, – я тебя живым в землю закопаю. Ясно? Ты понял?»

– И что дальше? – тихо спросил Артём.

– Мальчика того противного на следующий день родители перевели в школу в другом конце города, как мне потом объявили его одноклассники, а за глаза между собой поговаривали, что мой папа – бандит, чуть не убил того парня. А мне плевать. Слышишь? Ты даже не представляешь, сколько крови он попортил всем. Переживаю за тебя. Папа у меня…

– Глупенькая. Я же люблю тебя. Да я сам кого хочешь за тебя в землю закопаю. Так что с папой твоим мы уж точно поладим, не расстраивайся. Ладно?

Тут у обоих зазвонили мобильные. И они одновременно взволнованно проговорили:

– Мама.

– Дианочка, твой ход. Говори. Любишь меня? Согласна выйти за меня?

Телефоны играли у обоих.

– Люблю. Согласна.

Артём первый соединился:

– Мамуль, привет. Мы тут под Севастополем с невестой.

– Нет, ещё нет.

– Приедем – подадим.

– Да нас с полтыка распишут, я всё устрою.

– И что? Не кричи.

– А зачем? Это же наша жизнь, не ваша.

– Мам.

– Хорошая.

– Люблю.

– Сколько и мне.

– В Москве.

– Как рядом? Где?

– Не надо сюда ехать.

– Сам разберусь.

– Что значит?..

– Мам?.. Мам?..

Артём посмотрел на Диану, она тоже нажала «отбой» и глядела на него.

– Пипец, – выдохнул он. – Они сегодня приедут. Мои – в Гурзуфе.

– А мои – в Ялте. Тоже сегодня приедут. И что нам делать?

У Дианы был похожий разговор с родителями. Мама прокричала:

– Вова, она замуж собралась, похоже, это у неё серьёзно, – и протянула телефон папе.

Папа рявкнул командным голосом:

– Диа, ну-ка доложи, что и как.

Глаза Дианы расширились и наполнились слезами. Девушка ничего не могла вымолвить. По-видимому, поняв её состояние, отец смягчил тон:

– Ладно, мы в Ялте. Будем к вечеру. На месте и обсудим, дочка.

Новоиспечённые обручённые смотрели друг на друга и молчали. У Дианы по щеке стекала слеза, и Артём прижал к себе девушку.

– Мы же любим, Дианочка. Это главное. А не то, сколько и каких книг прочитано, сколько мы подтягиваемся и что скажут наши предки. Разве нет? Куда больше меня волнует, на что и где мы будем жить. Перед поездкой сюда я договорился, что выйду на новую работу, более денежную. Прорвёмся.

– Смотрю, ты всё прокачал в своей жизни. А у меня ничего не продумано. Учусь на контракте, живу с ними, и мне ни разу не катит с ними обсуждать нас с тобой. А слабо нам их не ждать?

– Предлагаешь сбежать?

– А что? Это мысль. Почему бы и нет?

– И правда, пускай без нас разбираются, они по-любому друг друга найдут здесь, коль скоро решили всё бросить и приехать. А мы сольёмся. Может, и телефоны отключим? Типа, мы в домике. Хотя бы пока не будем уже точно на пути домой. Кстати, а куда поедем? Давай ко мне. У меня своя комната, мы с товарищем двушку снимаем.

– А учёба? Занятия через три недели начнутся, – вопросительно глядя, сказала Диана.

– Так три недели же есть. Давай по-быстрому соберёмся, тем более что мы это уже умеем. Как мы во время того замечательного дождика, а? Покидаем всё, ты – в чемодан, я – в рюкзак, и погнали. Мы ведь хотим свалить? Кстати, мои сказали, что знают это место.

– И мои тоже.

– Вот будет прикол, если они знакомы. Мне бабушка Мотя рассказывала такой случай. Так. До Симферополя можно на попутке, а там попробуем билеты купить. Подожди. У меня идея. Собирайся. Книгу про Диан не забудь. Мне тоже захотелось её почитать.

После того как нарушитель её спокойной жизни вышел, Диана собрала чемодан и присела, глядя на книгу, вспоминала, сколько всего случилось за последние недели. События закрутились невообразимым образом. Буквально месяц назад она даже предположить не могла такого. Теперь ей необходимо было всё хорошенько осознать и понять, как со всем этим быть. Было занятно, конечно, что у них даже не две Дианы, а целых три. Нарочно и не придумаешь. Вдруг Диана подумала: «Интересно, а что бы в их случае дальше написал Александр Дюма?»

Артём, как раз напротив, слишком ясно представлял их будущее, ни грамма не сомневаясь ни в чём, уже прикидывая, как им быть с Дианиной учёбой и как им перевести её из Москвы на учёбу в Питер без потери года. Но это после того, как они распишутся. Пойдет к ректору, в конце концов. Случай-то исключительный. Любовь всех трогает. Потом переключил свои мысли на то, как им ехать. «Вот бы встретить попутку, которая бы их прямо до города на Неве довезла…»

Оказавшись у входа в корпус, он увидел директора дома отдыха, шедшего уверенной походкой к своему автомобилю.

– Антон Матвеевич, вы, случайно, не в Питер? – спросил он без обиняков, поняв по походке, что человек спешил. – Слышал, вы то в Севастополе, то в Санкт-Петербурге. Ребята что-то такое говорили, будто вас попросили здесь поработать на одно лето. Так ведь?

– А я думал, что ты уехал со всеми, сезон-то закончился. Ах да. Что-то мне говорили, якобы разрешили двоим остаться на пару дней. Видишь ли, я закрутился слегка, очень спешу. И действительно еду в Санкт-Петербург. Через двадцать минут выдвигаюсь. А кто же это про меня тебе рассказывал? Надо же.

– Да пацаны тёрли, как говорится. Возьмите нас с собой. Мы бензин оплатим. А? Возьмите, вопрос жизни и смерти.

– Ну про бензин-то ты брось, Артём. Значит, вас двое? Кто второй?

– Мы с невестой.

– Ничего себе, поворот. А как ты догадался, что я в Питер-то еду? Я вроде никому… Ты что, провидец?

– Мне это сегодня уже говорили. Нет, никакой я не провидец. Что-то словно толкнуло. Знаю же, что вы в Севастополе живёте. А что в наш город?

– Дела, Артём. Дела.

«Как он ответил, и не обидно, в то же время дал понять, чтобы больше я его об этом не спрашивал. Вот у кого надо поучиться отвечать», – подумал Артём. А директор продолжал:

– Иди за невестой. Жду вас. И Бога ради, пооперативнее там, ладно? Времени в обрез.

Глава пятая

Чета Здравовых ехала в дом отдыха «Виноградная лоза» разбираться с дочерью, благо они оказались рядом.

Владимир вёл машину. Когда они в середине девяностых купили свою первую «Копейку», он предлагал жене вспомнить вождение, права у неё были. Диана тогда заверила его, что если будет нужно, то она просто сядет за руль – и всё само вспомнится, да только так пока и не понадобилось. Сейчас она сидела на своём любимом пассажирском месте, глядя не вперёд, как обычно, а в боковое окно, и молчала. Их обоих потряс разговор с Дианой. Дочери было как раз столько же, сколько и им с мужем тогда, в тысяча девятьсот восемьдесят первом.

Месяц назад дочь объявила, что собралась с друзьями в дом отдыха, который находился под Севастополем. Адрес она тогда не знала, потому что это у друзей там были знакомые. Они с Владимиром дали ей денег и, хорошо зная свою разумную девочку, без доли сомнения отпустили любимое чадо, совершенно не беспокоясь. Однако поставили условие, что по приезде она позвонит и сообщит адрес дома отдыха. И вот на тебе, новость, потрясшая их до такой степени, что они никак не могли опомниться. Замуж она, видите ли, собралась. Ни с того ни с сего. Такая домашняя и послушная, их малышка. Глядя, как мелькают деревья, Диана стала погружаться в воспоминания, только сейчас поняв, что они с мужем направляются в тот самый дом отдыха, где она сама отдыхала двадцать два года назад.

Тогда они с Владимиром учились в одном из московских технических институтов. Парень был невысок и коренаст. Тёмные волосы он зачёсывал назад. Его тонкие губы часто растягивались в улыбку. Владимир был мастером шутить и рассказывать анекдоты, причём сам не смеялся, отчего эффект усиливался. В учёбе звёзд с неба он не хватал, однако хвостов никогда не имел. Да, был остроумным и общительным, вместе с тем робел перед женским полом.

Тем летом после четвёртого курса их группу направили в Кишинёв для прохождения практики. В поезде у них с ним всё и началось. Сессия унесла у Дианы много нервов и сил, и лёгкость, с которой она смогла вот так влюбиться в парня, оказавшись с ним случайно в одном купе, стала для неё серьёзной неожиданностью. А ведь они учились четыре года, виделись каждый день на занятиях, и она не обращала на него никакого внимания в отличие от других девушек. Диана читала и в кино видела, что так бывает, и жизненные истории слышала, меж тем отнюдь не думала, что это когда-нибудь случится с ней самой. А он-то, в чём сам ей именно в том поезде и признался, с первого курса её обожал.

В Молдавии их группу поселили в общежитии при заводе, где они проходили технологическую практику. Там-то, в общежитии, они и познакомились со студентами Севастопольского политехнического института.

Диана пела и играла на гитаре, она фактически и сдружила московских и севастопольских студентов. В итоге ребята из политеха и пригласили их компанию в тот студенческий лагерь на берегу Чёрного моря, обещая москвичам устроить отдых лучшим образом, причём абсолютно бесплатно, и слово своё сдержали. Только Владимир не посмел ослушаться родителей. Она так его просила, злилась на него, называла, маменькиным сынком. Для Дианы было неприемлемо, что он такой несамостоятельный. Она, наоборот, предпочитала быть свободной, как вольный ветер, а тут, понимаете ли, мямля рядом – так она его в сердцах обзывала (правда, только про себя) за отказ ехать с ней.

Теперь, спустя двадцать два года, он сидел рядом – такой уверенный мужчина, умевший быстро принимать решения, за которым она жила как за каменной стеной. Но в то время он был далёк от нынешнего себя.

Диана переживала прошлое, словно снова там оказалась. Столько лет минуло, а она помнила всё до мельчайших подробностей, как будто всё происходило на прошлой неделе.

Разругавшись тогда с Владимиром, она решила, что, пожалуй, расстанется с ним. Парней вокруг навалом. Не смог, понимаете ли, объясниться с родителями.

Раз ему лучше с мамой и папой, значит, так тому и быть. Злилась она в то время, не могла понять и изнывала от обиды: как это он вместо того, чтобы отправиться с ней, которой клялся в бесконечной любви, выбрал ехать с родителями? Вот Оле зуб удалили, меж тем она всё равно поехала с Дианой за компанию, когда Владимир, совершенно здоровый и непозволительно послушный сын, как она считала, взял и отказался.

В студенческом лагере Диану и Олю поселили в одном из деревянных домиков, походивших друг на друга, будто близнецы, располагавшихся вдоль берега моря. В домике стояли две кровати, у входа под невысоким потолком – палка, на которой висела шторка в цветочек, а за ней – полки, это было подобие шкафа. Напротив него стоял квадратный стол на металлических ножках с двумя стульями, и над ним – окно с маленьким подоконником. Тонкие жёлтые занавески с оранжевыми цветами в тон шторке «шкафа». Диана поразилась, насколько внутри домик походил на вагонное купе, только без верхних полок. Казалось, что вот-вот поезд тронется и послышится стук колёс.

Подруга взяла с собой анальгин, димедрол, ещё какие-то лекарства и первые дни их принимала, после чего в девять вечера ложилась спать. Диане пришлось вечерами ходить на дискотеку одной и гулять по лагерю, по берегу моря, коротая время.

Пока Диана предавалась воспоминаниям, Владимир поначалу наслаждался её молчанием. Вести машину без голоса жены было спокойно, и не надо было ни о чём думать. Супруга не то чтобы очень много говорила, и тем не менее в силу своей женской природы долго молчать не могла. Когда пошёл третий час, а Диана так и безмолвствовала, он слегка насторожился и не удержался, чтобы не поинтересоваться:

– Дорогая, ты вообще хорошо себя чувствуешь?

Она не ответила. Владимир повторил вопрос:

– Дианушка, как себя чувствуешь?

– А что?

– Нет, ну молчишь и молчишь. Я соскучился по твоему голосу.

– Укачало немного.

– Укачало? Тебя же никогда не укачивало. А, я понял, это из-за необычного разговора с дочкой? Не переживай, дорогая, мы сами с тобой были такими. Помнишь, как ты в её возрасте взбрыкнула и укатила в Севастополь, без меня, между прочим? И вправду, говорят, дети повторяют судьбу своих родителей.

Диана не реагировала, продолжая смотреть в боковое окно. Найдя удобное место, он остановил машину.

До дома отдыха оставалось ехать недолго.

У Владимира возникло подозрение, что едут они именно туда, где Диана отдыхала без него двадцать два года тому назад. Тогда он не то чтобы не хотел ехать. На самом деле просто испугался. Отношения у них получились такими стремительными, в результате он влюбился в неё ещё сильнее, после чего вдруг засомневался: тот ли он человек, который был нужен такой невероятной блондинке с голубыми глазами, окаймлёнными пушистыми тёмными ресницами и казавшимися из-за этого ещё более выразительными? Других подобных глаз он не встречал. Возможно, из-за невысокого роста Диана всегда держалась очень прямо, во всяком случае, ходила словно балерина. Она такая яркая, уверенная, везде душа компании, а он… Не умевший перечить родителям, робевший перед девушками, долго собиравшийся что-либо начать сделать. Да ещё она так обидно тогда назвала его маменькиным сынком. Видимо, так и было, переживал он, выходило, что ему родители сказали: «Домой!» – и он, как телёночек, даже и не попытавшись с ними договориться, послушно отправился со всеми вместе в Москву. Обратно ехали в плацкарте. Бо́льшую часть дороги Владимир сидел, уставившись в окно. Друзья не лезли: догадывались о причине его печального вида. Все знали о поездке Дианы, причём в Севастополь она отправилась без него, хотя два месяца они были неразлучны. Только раз к нему подсел один парень:

– Что, Вова, и в карты с нами не сыграешь? На кого ты стал похож? Знаешь на кого? На сыча. Улятела краля? За ней же глаз да глаз… А ты наплюй. Послушай доброго совета. Помнишь, как у классика? Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей, – притом так хихикнул, что Владимир вскочил и замахнулся:

– Да пошёл ты.

– Ой, – слегка отшатнувшись, продолжал парень, – ты ли это, Вова? Что Дианка с тобой сделала? Не пристало мужику страдать. Смотри, сколько баб вокруг.

Сидевшие однокурсницы ещё не успели возмутиться, как он исправился:

– Девушек, девушек.

Соседки спокойно продолжали свои девчачьи беседы.

– Отвянь, а?! – почти прорычал ему Владимир.

И тот спокойно пошёл дальше по вагону.

До поездки на Валдай три дня Владимир ждал звонка от Дианы. Он надеялся, что она непременно должна сменить свой гнев на милость. Полюбил-то её он задолго до практики. А она четыре года его игнорировала, так что он совершенно перестал надеяться на взаимность. И стоило им оказаться в одном купе, как в ней словно что-то переключилось.

– Идиот, почему с ней не поехал? – терзался он.

Между тем делать было нечего. Родители потащили его на Валдай, куда они втроём ездили каждый год. Ради него они даже отпуск передвинули. Там он прокручивал последний разговор с подругой:

– Диан, ну как я могу с ними не поехать? Они же меня любят, они родители мои. Пойми ты наконец.

– Понятно! – возмущалась она. – Знаешь, у меня тоже есть родители. Выходит, что все твои тра-ля-ля, типа жить вместе, пустые слова? Чтобы соблазнить меня и умотать с ними на хвалёный Валдай? Да? Причём, заметь, ты меня и не зовёшь с собой. А мы не дети, зайчик. Да. Именно зайчик. И пожалуйста. На здоровье. Руки там не забывай мыть, деточка. А я – в Севастополь, с твоего позволения. Будь здоров, – и она выбежала из комнаты, хлопнув дверью.

Утром её соседка по комнате сообщила, что Диана и Оля рано-рано уехали со студентами из Севастополя.

Вот что пронеслось у Владимира в памяти, когда он остановил машину. Открыл дверь и вышел, Диана тоже вышла.

– Нет, Дианушка, дорогая, ну что ты молчишь? Это так не похоже на тебя. «Укачало» – это всё, что ты вымолвила за последние два часа… Что с тобой? Из-за дочки или плохо себя чувствуешь?

– Знаешь, любимый, какое-то предчувствие, – сказала она и зарыдала.

Владимир обнял жену. Так они стояли. Вокруг – красота черноморского побережья, которое они так любили.

– Предчувствие? Это шаманизм какой-то. Ты ведь реалистка до мозга костей. Поехали? – и он пошёл садиться в машину, продолжая говорить на ходу: – И пусть себе замуж выходит. Уверен, парень хороший. Поверь, мне тоже не улыбается её с кем-то делить. Она у нас скромница в отличие от своих подруг. Тихоня такая блондинистая. Беленькая, как ты, но совсем не бойкая, в этом она в меня. Я таким же был в её возрасте.

Владимир вздрогнул, резко обернулся… Диана лежала без сознания у открытой двери. Владимир ринулся к жене. Стал её трясти:

– Диана, дорогая?!

Потом достал нашатырь из аптечки и поднёс к носу. Она очнулась. Села, держась за голову:

– Вова, ты здесь?

– Конечно. Болит? Как ты?

– Не знаю, – еле слышно проговорила она.

– Такого вообще не бывало. Будем больницу искать?

– Нет. Я в порядке. Поехали.

– Допрыгается она у меня. Вот я сейчас позвоню ей, разве можно так тебя беспокоить?! – возмущённо говорил Владимир.

– Не надо, милый. На месте и поговорим. Это из-за всего вместе.

– Ты как?

– Нормально.

– Помню, ты рассказывала, как вы с Ольгой собирали виноград. Интересно, сохранились виноградники? Хотя, судя по названию, да.

– Вов, поехали, а?

– Ладно. Как скажешь, – ответил он, заводя машину.

Глава шестая

А из Гурзуфа туда же ехали в то же самое время супруги Пенгаловы.

– Акимушка, ты мрачнее тучи. Неприятности на работе?

– Ди, дорогая, вот ты спросила. Тёма наш жениться удумал. Какая работа? Сама ты ему кричала в трубку.

– Позвоним?

– На месте разберёмся.

– Слушай, если поразмыслить, то мы с тобой поженились… Сколько лет тебе было? Как ему сейчас. А мне?

– Так времена-то разные. Сравнила, конечно. И потом, солнышко, ты, по-видимому, забыла наши обстоятельства. Мы не могли не пожениться. Был залё… – он запнулся на полуслове.

Жена отвернулась к окну.

– Ладно, беременность.

Диана молчала. Так они и ехали. Аким смотрел на дорогу, она – в окно. Оба вспоминали знакомые с юности места. Двадцать два года назад они здесь бывали. И даже не подозревали, при каких обстоятельствах окажутся здесь вновь, не предполагая, какие неожиданности их ждали в конце извилистой дороги в окрестностях Севастополя.

Они подъехали к шлагбауму… Аким вышел, поговорил с охранником, и тот открыл дорогу. Когда они ехали по территории бывшего студенческого лагеря, а нынче молодёжного дома отдыха «Виноградная лоза», сердце его защемило. Ему казалось, будто время перенеслось снова в те дни, когда ему был двадцать один год.

Домики вдоль моря выглядели как тогда, даже цвета такого же – тёмно-зелёного.

– Акимушка, невероятно. Как это? Что, их с тех пор не реконструировали?

– Какие ты сложные слова произносишь, Ди. Всё? Значит, мир?

– А мы разве ссорились? Ты ведь не стал говорить жуткое слово «залёт». Назвал вещи своими именами. Беременность – это так прекрасно. Скажи?

– Твои капризы неподражаемы, любимая. Надо сына нашего найти и посмотреть на его избранницу. Подумать только, сколько лет…

– Двадцать два, Акимушка, – продолжила Диана. – Я тогда была на шестом месяце беременности, – последнее слово она произнесла почти по слогам, пристально глядя на мужа.

Аким посмотрел на неё рассеянно, остановил машину, сказав:

– Пожалуй, пойду покурю. Ты посиди или погуляй, хорошо, дорогая?

Выйдя из машины, он направился в сторону домиков.

Воспоминания нахлынули внезапно и настолько отчётливо, словно он смотрел киноленту. При жене Аким изо всех сил старался курить спокойно, растягивая сигарету на подольше. Если бы он начал курить одну за другой, Диана бы почувствовала его состояние, а он совсем не хотел ей его показывать.

Лето восемьдесят первого года. Они вместе с Дианой учились в Ленинграде, и после окончания четвёртого курса их группу направили проходить практику в Севастополе. Они тогда ждали ребёнка, и она очень просила его остаться в городе с ней. По семейным обстоятельствам ему бы разрешили. Аким вполне понимал, что остаться было возможно, и тем не менее, несмотря на её настоятельные уговоры и слёзы, всё-таки уехал в Севастополь, мотивировав тем, что семью ему кормить, поэтому образование до́лжно получить качественное, а значит, и практику надо пройти полноценную, а не фиктивную. И добавил, дескать, потом надо будет курсовую работу писать и защищать. Она пошумела, однако, как ни странно, с его доводами согласилась, совершенно успокоившись. Он улетел вместе с их студенческой группой с лёгким сердцем. Провожать мужа она не поехала опять-таки из-за своего интересного положения.

Практика длилась два месяца, после чего севастопольские студенты, с которыми он познакомился и подружился, пригласили его в студенческий лагерь в окрестностях города. Диане он, конечно, рассказал об этом заблаговременно, звал её приехать к нему, говоря, что ему обещали выделить отдельный домик, но она, сославшись на недомогание, приехать категорически отказалась, удивившись его предложению поехать за тридевять земель, будучи на шестом месяце. Аким не мог понять, как беременности удалось превратить его неугомонную и уверенную девочку в отказывавшуюся от активной жизни вялую женщину.