скачать книгу бесплатно
– Где парень? – поинтересовался майор.
– В фургоне. Под надежной охраной. Его отвезут в жандармерию.
– А жертва?
Жандарм указал пальцем на потолок:
– Наверху. Под крышей. В ванной.
По голосу Сервас понял, что тот еще не пришел в себя от потрясения.
– Она жила одна?
– Да.
Даже на взгляд с улицы дом был большой – четыре уровня, считая первый этаж и мансарду, хотя площадь каждого составляла не больше пятидесяти квадратных метров.
– Я правильно понял – она преподаватель?
– Клер Дьемар. Тридцать два года. Преподавала что-то там такое – не знаю что – в Марсаке.
Мартен встретился взглядом с капитаном.
– Мальчишка был одним из ее учеников.
– Что вы сказали?
Раскат грома заглушил ответ жандарма, и он повторил:
– Я сказал, что он учился в одном из классов, где жертва вела занятия.
– Это мне известно.
Сервас и Бекер молча смотрели друг на друга в полумраке комнаты, занятые каждый своими мыслями.
– Рискну предположить, что вы – человек куда более привычный, чем я, – прервал молчание жандарм, – и тем не менее считаю своим долгом предупредить: зрелище не для слабонервных. Я никогда не видел ничего столь… омерзительного.
– Прошу простить, что прерываю ваш разговор… – произнес чей-то голос.
Они повернули головы к лестнице.
– Могу я узнать, кто вы такие?
Высокий силуэт медленно выплывал из темноты: человек спустился по ступенькам и подошел к ним.
– Майор Сервас, уголовный розыск Тулузы.
Незнакомец протянул Сервасу руку в перчатке. Роста в нем было метра два, не меньше, длинную шею венчала квадратная голова с оттопыренными ушами и по-армейски коротким ежиком волос. Великан крепко пожал руку Сервасу и представился:
– Ролан Кастен, прокурор Оша. Я только что говорил по телефону с Катрин. Она предупредила, что вы появитесь. Могу я узнать, кто вам сообщил?
Кастен имел в виду Кати д’Юмьер, главного прокурора Тулузы, с которой Сервас не раз сотрудничал, в том числе занимаясь самым крупным своим делом – тем самым, что полтора года назад привело его в Институт Варнье. Сервас колебался.
– Марианна Бохановски, мать молодого человека, – наконец сказал он.
– Вы с ней знакомы? – выдержав паузу, спросил прокурор тоном, в котором смешались удивление и настороженность. У него был глубокий рокочущий бас, согласные грохотали, как колеса тележки на гравии.
– Да. Не слишком близко. Мы не виделись много лет.
– Тогда почему она обратилась именно к вам? – упорствовал великан.
Сервас снова ответил не сразу.
– Полагаю, все дело в том, что мое имя было на первых полосах всех газет.
Прокурор ничего не сказал. Сервас понял, что он его изучает, и внутренне поежился: этот человек напомнил ему гигантскую статую с острова Пасхи.
– Ну да, конечно… Бойня в Сен-Мартен-де-Комменж. Конечно… Следствие вели вы… Невероятная была история… такое не забывается, да, майор?
Что-то в тоне судейского чиновника до крайности раздражало Серваса.
– Я все еще не понимаю, что вы здесь делаете…
– Повторяю: мать Юго попросила меня принять участие в его судьбе.
– Насколько мне известно, никто пока не поручал вам ведение этого дела, – резко бросил Кастен.
– Вы правы.
– Расследование находится в юрисдикции суда Оша, а не Тулузы.
Сервас хотел было возразить, что следственная бригада Оша не провела за последние годы ни одного серьезного расследования, что им не хватает людей, но воздержался.
– Вы проделали долгий путь, майор, – сказал Кастен. – Очевидно, вы, как и все мы, вынуждены были оторваться от увлекательного телевизионного шоу. Можете пройти наверх и осмотреть там все, но предупреждаю: зрелище то еще… Хотя вы, в отличие от нас, много чего повидали.
Сервас кивнул. Нужно любой ценой добиться, чтобы расследование поручили ему.
Куклы смотрели в ночное небо. Сервас подумал, что у плавающего в бассейне трупа наверняка был бы точно такой же взгляд. Куклы в светлых платьицах покачивались на воде, то и дело соприкасаясь боками. Они с Эсперандье стояли на бортике. Помощник Серваса раскрыл огромный зонт, прикрывая их от дождя, барабанившего по плитам и заливавшего носки ботинок. Ветер дул в лицо, то и дело опрокидывая зонт на обвитую диким виноградом стену у них за спиной.
– Вот дерьмо… – кратко прокомментировал Эсперандье.
«Дерьмо» было любимым словечком помощника майора, он всегда использовал его, когда чего-то не понимал.
– Она коллекционировала кукол, – сообщил он. – Вряд ли убийца принес их с собой – скорее всего, нашел в доме.
Сервас кивнул и пересчитал кукол. Девятнадцать… Сверкнувшая молния осветила залитые водой личики. Самое неприятное впечатление производили глаза с неподвижным взглядом. Сервас знал, что подобный взгляд ждет его наверху, и мысленно готовил себя к этому.
– Пошли.
Переступив порог, Сервас и Эсперандье надели перчатки, шапочки, бахилы и окунулись в темноту – генератор так и не заработал. Они экипировались молча, разговаривать ни тому ни другому не хотелось. Мартен включил фонарь, Венсан последовал его примеру, и они начали подниматься по лестнице.
4. Место преступления
Отблески молний освещали скрипевшие под ногами ступени. Фонари подсвечивали лица снизу, так что Эсперандье видел сверкающие, как угольки, черные глаза своего начальника, выискивавшего следы на лестнице. Сервас взбирался наверх, стараясь ставить ноги как можно ближе к плинтусам, и напоминал регбиста «Олл Блэкс» во время исполнения хаки[6 - «Олл Блэкс» (англ. All Blacks) – самоназвание сборной Новой Зеландии по регби. Хака – традиционный танец новозеландских маори. Исполняется группой и сопровождается ритмичным выкрикиванием слов аккомпанемента. Самой известной за пределами Новой Зеландии является хака, традиционно исполняемая национальной сборной этой страны по регби перед матчами.].
– Будем надеяться, что господин прокурор поступил так же, – сказал он.
Кто-то поставил штормовую лампу на лестничной площадке последнего этажа. Она распространяла вокруг зыбкий свет. И освещала единственную дверь.
Дом стонал под натисками грозы. Сервас задержался у порога. Сверился с часами. 11.10. Немыслимо яркая молния осветила окно ванной комнаты и на мгновение ослепила их, когда они вошли. Следом прогремел раскат грома. Они сделали еще один шаг и обшарили лучами фонариков каморку под лестницей. Им следует поторопиться, пока не появились эксперты. Комната была погружена в темноту. За окном разыгрывалось пиротехническое действо, но ванну – светло-голубой прямоугольник на черном фоне – освещал находившийся на дне источник.
На манер бассейна… освещенного изнутри…
Сервас ощутил биение сердца в глотке и направил свет фонаря на пол, после чего подошел к ванне, пробираясь вдоль стены. Сделать это оказалось непросто – мешали расставленные повсюду флаконы и свечи, низкие пуфики, широкие чаши. Вешалка для полотенец и зеркало. Двойная занавеска закрывала ванну по периметру. Ее уже отодвинули, так что Сервас мог различить мерцание воды. И тень.
На дне что-то лежало… Что-то или, вернее, кто-то.
Ванна была старой модели – чугунная, с белой эмалировкой, на четырех ножках, двух метров в длину и очень глубокая, так что Сервасу пришлось подойти вплотную, чтобы разглядеть дно.
Он сделал еще один шаг – и едва удержался, чтобы не отпрянуть.
Она лежала там – и смотрела широко раскрытыми глазами, словно ждала его. Ее рот тоже был открыт, как будто она пыталась что-то сказать. Пыталась, но – увы – не могла, ведь взгляд ее был мертвым. В ней совсем не осталось жизни.
Бекер и Кастен оказались правы: зрелище и впрямь невыносимое. Хуже была разве что та обезглавленная лошадь в горах… Впрочем, Сервас, в отличие от судейских, умел справляться с эмоциями. Клер Дьемар связали веревкой немыслимой длины, обмотав ее бессчетное число раз вокруг туловища, шеи и рук, пропустив под мышками и между ног, расплющив грудь. Грубые узлы бугорчатой веревки глубоко впивались в кожу. Эсперандье подошел ближе и взглянул через плечо майора. На ум ему немедленно пришло слово «рабство». Путы и узлы были такими тесными и многочисленными, что Сервас невольно пожалел судмедэксперта: тому понадобится не один час, чтобы все разрезать и изучить в лаборатории. Он никогда прежде не видел такого… мотка. А вот убийца наверняка потратил не так много времени на «упаковку» жертвы, он действовал грубо и стремительно, а потом положил ее в ванну и открыл кран.
Кран был закрыт плохо, вода до сих пор капала.
Назойливый звук шлепка по воде в зловещей тишине комнаты.
Возможно, сначала он нанес ей удар. Сервасу хотелось опустить руку в ванну, вытащить голову жертвы из воды и ощупать затылочную и теменную кости – две из восьми плоских костей, образующих черепную коробку, – под длинными темными волосами. Ничего подобного он, конечно, не сделал, чтобы не отнимать хлеб у судебного медика.
Свет фонаря отражался в воде. Мартен погасил его, так что остался единственный источник света, от которого вода казалась испещренной блестками…
Сервас закрыл глаза, досчитал до трех и поднял веки: свет исходил не из ванны, а изо рта жертвы. Источником был фонарик цилиндрической формы не больше двух сантиметров в диаметре. Его затолкали Клер в горло, так что только конец торчал между ротоглоткой и язычком, освещая нёбо, язык, десны и зубы покойницы и преломляясь в воде.
Лампочка в абажуре из человеческой плоти…
Сервас задумался о значении «завершающего штриха» убийцы. Что это, подпись? Если судить по его бессмысленности – с точки зрения практической – и неоспоримому символическому значению, так оно и есть. Остается найти символ. Майор напряженно думал, пытаясь определить значение каждого элемента.
Вода…
Вода была ключевым элементом. Сервас разглядел на дне ванны какую-то «органику», ощутил легкий запах мочи и сделал вывод, что она умерла именно здесь, в этой холодной воде.
Вода здесь и вода снаружи… Шел дождь… Неужели убийца специально дожидался именно такой вот грозовой ночи?
Сервас не заметил никаких особых следов, когда поднимался по лестнице. Если тело обмотали веревками где-то в другом месте, а потом втащили сюда, на плинтусах неизбежно остались бы царапины, а на ковре – следы волочения. Он попросил экспертов внимательно осмотреть лестничную клетку и собрать возможные улики, хотя заранее знал, каким будет результат.
Сервас снова посмотрел на мертвое тело, и у него вдруг закружилась голова. У этой женщины было будущее. Никто не заслуживает участи умереть молодым. Судя по направлению взгляда – она смотрела на воду, – перед смертью ей было очень страшно. Клер поняла, что все кончено и состариться ей не доведется. О чем она думала? О прошлом или о будущем? Об упущенных возможностях, о «вторых шансах», которых не будет, о планах, которые никогда не осуществятся, о любовниках, об одной – большой – любви? Или просто о том, как выжить? Она боролась, как дикое животное, попавшее в капкан, но уже находилась в веревочном коконе и чувствовала, как вода поднимается – медленно и неумолимо. Касаясь ее кожи. Паника овладела рассудком Клер, ей хотелось кричать от ужаса, но она не могла – мешал маленький фонарик-карандаш, куда более эффективный, чем кляп. Клер могла дышать только носом, горло у нее болело и распухло, мозгу не хватало кислорода. Она наверняка начала икать, как только вода залилась ей в рот, а когда дошла до ноздрей, поднялась выше, до широко раскрытых глаз, на смену панике пришел чистый, первородный ужас…
Когда зажегся свет, все вздрогнули от неожиданности.
– Вот черт! – выругался Эсперандье.
– ОБЪЯСНИТЕ МНЕ, ПОЧЕМУ я должен доверить это расследование вам, майор.
Сервас поднял голову и взглянул на Кастена. Следователь достал сигарету и закурил, прикрывая огонек зажигалки ладонью. Стоя под дождем в свете фар, он напоминал фигуру языческого идола, равнодушно взирающего с высоты своего роста на жалкого смертного.
– Почему? Да потому, что все ждут от вас именно этого. И потому, что это самый разумный выбор. А еще потому, что, если вы этого не сделаете и расследование бесславно провалится, ВАС СПРОСЯТ, ПОЧЕМУ ВЫ ЭТОГО НЕ СДЕЛАЛИ.
Маленькие, глубоко посаженные глазки следователя сверкнули, но Сервас не смог угадать, разозлил он собеседника, позабавил – или и то и другое, вместе взятое. Великан был на редкость невозмутим и скуп во внешних проявлениях эмоций.
– Кати д’Юмьер вами не нахвалится. – В голосе Кастена прозвучал неприкрытый скепсис. – Она утверждает, что ваша группа – лучшая из всех, с которыми ей довелось работать. Весомый комплимент, не так ли?
Майор счел за лучшее промолчать.
– Я хочу быть в курсе всех ваших действий и любого – малейшего – продвижения в расследовании. Я ясно выразился?
Сервас согласно кивнул.
– Я свяжусь с Региональным отделением криминальной полиции и позвоню вашему директору. Правило номер один: никаких умолчаний и никаких, даже малейших, нарушений процедуры. Говоря иными словами: любое проявление инициативы – только с моего предварительного согласия.
Ролан Кастен вопросительно взглянул на Серваса, и тот снова кивнул.
– Правило номер два: с прессой общаюсь только я, вы разговоров с журналистами не ведете.
Ага, он тоже жаждет получить свои «пятнадцать минут славы». Провокационная фразочка Энди Уорхола[7 - Энди Уорхол (1928–1987) – известный американский художник, продюсер, дизайнер, писатель, коллекционер, издатель журналов и кинорежиссер; культовая персона в истории поп-арт-движения; особую известность приобрела его фраза: «В будущем каждый получит свои пятнадцать минут славы».] сделала свое дело – все и каждый теперь желают хоть раз погреться в лучах рампы, прежде чем исчезнуть со сцены: спортивные арбитры, усердствующие на стадионах, профсоюзные вожаки, берущие в заложники руководителей предприятий, чтобы защитить рабочие места и покрасоваться на телеэкране, и провинциальные прокуроры, делающие стойку на телекамеру.
– Вы бы, конечно, предпочли работать с Кати д’Юмьер, но вам придется смириться с моим присутствием. Если ваша работа покажется мне неубедительной, если расследование будет продвигаться недостаточно быстро, я попрошу судью передать дело в жандармерию. Но до тех пор у вас полная свобода рук.
Он повернулся и пошел к припаркованной неподалеку «Шкоде».
– Класс! – прокомментировал Венсан. – Какая, однако, приятная у нас работенка.
– Во всяком случае, мы точно знаем, чего от него ждать, – отреагировала Самира. – Какой там суд, в Оше?
Она подъехала в тот момент, когда ее коллеги спускались после осмотра, и немедленно привлекла внимание жандармов курткой в стиле «милитари» с надписью на спине «Зомби против вампиров».
– Суд Большой Инстанции…
– Все ясно.
Сервас понимал ход ее мыслей: можно было не сомневаться, что господин прокурор впервые получил в разработку столь сложное дело и решил «пометить территорию», дабы компенсировать недостаток опыта. Правосудие и полиция нередко действовали слаженно, но бывали случаи, когда каждый тянул одеяло на себя.
Они вернулись в дом, оккупированный экспертами: повсюду были натянуты ленты ограждения, горели прожекторы, пластиковые пирамидки отмечали местоположение вещественных доказательств. Специалисты растянули по всем комнатам электрические провода и светили на стены особыми лампами, ища следы крови, спермы и бог знает чего еще. Одетые в белые комбинезоны люди молча и деловито сновали между первым этажом, лестницей и улицей.
Сервас вышел из гостиной в сад. Ливень стих, превратившись в банальный дождик. Тяжелые капли били Мартена по макушке. Он стоял и вспоминал, как звучал голос Марианны по телефону. По ее словам, Юго позвонил и сказал, что очнулся в доме своей преподавательницы. Мальчик был в такой панике, что мать едва узнавала его голос. Юго не помнил ни как попал в дом, ни что он там делал. Задыхаясь от рыданий, он рассказал, что балконные двери были открыты, он обошел весь сад и с изумлением обнаружил плавающих в бассейне кукол. Потом он решил обыскать дом – комнату за комнатой, этаж за этажом – и едва не лишился чувств, обнаружив тело Клер Дьемар на самом верху, в ванне. Марианна объяснила Сервасу, что целых пять минут сын только плакал и что-то невнятно бормотал, но потом взял себя в руки и продолжил объяснять, что с ним случилось. Он попытался привести Клер в чувство, распутать веревки, но узлы были слишком туго затянуты. Он осознавал, что она мертва, и потому вышел из дома под дождь, дотащился до бассейна, сел на бортик и оставался там неизвестно сколько времени, а потом позвонил матери. Юго признался, что странно себя чувствует. «У меня в голове туман» – так он сказал. Видимо, его накачали наркотиками… Он ничего не видел и не понимал, когда появились жандармы и надели на него наручники.
Майор подошел к бассейну. Куклы. Один из экспертов вылавливал их сачком – цеплял, вытаскивал и опускал по одной в большие прозрачные целлофановые мешки. В этой сцене было нечто потустороннее: повсюду горели прожектора, освещая ярким светом белые призрачные лица кукол и их неподвижные голубые глаза. Сервасу стало не по себе: эти глаза казались удивительно живыми по сравнению с мертвыми – мертвее не бывает! – глазами Клер Дьемар. Нет, не так. Куклы взирали на окружающих с враждебностью живых существ… «Ну что за вздор лезет в голову», – обругал себя Сервас.
