Измена. Уходя – уходи

Отвали – это что-то новое. Срываю одеяло, смотрю на скрюченную фигуру. Вытянулся за лето, то ли ещё будет. Надо кровать новую покупать…

– Вставай и иди умываться. До девятого класса доучишься, потом можешь уходить.

– Серьёзно? – Сын моментально просыпается. Садится, глаза таращит. – Ты разрешишь не идти в одиннадцатый?

– А почему это меня должно волновать? Это твоя жизнь. Захочешь – пойдёшь, не захочешь – твоё дело. Иди в ПТУ, иди на работу.

Пожимаю плечами. Конечно же хочу, чтобы сын получил высшее образование. Чтобы стал хорошим специалистом. Но конкретно сейчас понимаю, что это реально его жизнь. И свои хотелки в него не вложишь. Мне родители вложили, и что с того? Это они хотели, чтобы я на переводчика отучилась. Это они воспитывали так, чтобы до свадьбы ни-ни. Это они показывали мой красный диплом и золотую медаль из школы друзьям. Что в итоге? Ни дня по специальности, куча комплексов, вбитые с детства установки, что женщина всем должна. Нет. Дочку буду не так воспитывать. А сын пусть ищет себя. У него папа есть для того, чтобы показать, как надо. Например, как предателем стать в один момент.

Морщусь, выходя из детской. Даже сейчас Дима не проснулся – у него будильник через полчаса сработает. Спит на диване, одна рука на пол свесилась. Чёрные волосы растрепались, длинные прямые ресницы трепещут. Как я люблю смотреть на него спящего! Любила. Это зрелище перестало быть эксклюзивным.

На кухне как всегда лёгкий срач: в раковине посуда, на разделочной доске крошки – кто-то ел ночью. Знаю даже кто. Небрежно брошенное на стол полотенце. Машинально всё убираю, когда сын выползает из ванной и широко зевает. Растрёпанный. Какой он всё-таки ещё ребёнок!

– Ма, у нас во сколько урок?

– Сам не запомнил? Три раза сказала.

– Ну, у меня же ты есть. – Он улыбается Диминой улыбкой. Таким же обаятельным будет. Надеюсь, что не таким неверным. Перестань переносить обиду мужа на сына!

– В девять, – говорю, смягчаясь.

– А зачем ты тогда меня в семь разбудила?!

– Уже без двадцати восемь. Ты сорок минут только с кровати вставал. – Ставлю на стол овсяную кашу с малиной и чай.

– Мама, ты – жестокая женщина! – с чувством произносит Никита и падает на стул.

– Подтверждаю. Наша мама – очень жестокая женщина, – с улыбкой говорит Дима, входя на кухню.

В одних голубых семейных трусах в клетку, такой же растрёпанный, как сын. Они слишком похожи: те же чёрные волосы, те же синие глаза. Помню, когда блондинка-Маша родилась, свекровь пыталась слух пустить, что я нагуляла. Дима тогда так громко смеялся. Пресёк все слухи, демонстративно (с моего согласия и почти с моей подачи) сделал тест ДНК и маме под нос подсунул. Родня заткнулась. Правда, свекровь нет-нет да и упрекнёт, что родила Машу поздно, поэтому с пороком. А вот родила бы раньше-е… Как будто мы не пытались.

– И почему я жестокая? – спрашиваю сухо. Почти взяла его чашку, но вовремя останавливаюсь. Наливаю чай себе, сажусь напротив.

– До сих пор папу не простила! – авторитетно заявляет Никита и с шумом прихлёбывает из кружки. Я давлюсь чаем. – Он спит на диване, а ты там одна, на огромной кровати! Тебе должно быть стыдно, ма. Что бы папа ни сделал, он заслуживает вернуться на удобную кровать.

Выдох. Вдох. Дима отводит глаза: хоть на это совести хватает.

– Ага, – говорю медленно. – Значит, я жестокая, потому что папа совершил ошибку, а я не прощаю? А разве человек, который совершил ошибку, не жестокий по отношению к другим людям?

– Ну, он же не убил кого-то. И если обидел, то, наверное, уже попросил прощения. Ты попросил, па?

– Конечно. – Дима проникновенно смотрит на меня. Так хочется, чтобы это было правдой! Чтобы искренне раскаялся. Только слов о прощении я после того вечера не слышала, ни одного. Мы оба сделали вид, что ничего не произошло. Надо было дожимать, но момент упущен. После драки кулаками не машут.

– Видимо, плохо просил, – язвлю, отворачиваясь.

Ненавижу себя за то, что хочется простить. Чтобы как прежде стало, легко и просто. Пусть моя жизнь вернётся! Как другие прощают измену и живут с этим? Бабушка моя от дедушки три раза уходила. Рожала дочку и уходила, потом возвращалась. Через два года рожала и снова уходила. Только в восемьдесят призналась, как сильно его возненавидела со временем. Что с сорока лет они не спали в одной постели ни разу, а дедушка завёл шашни с одноклассницей младшей дочки, моей тёти. Как там любит говорить старшее поколение? Раньше разбитую чашку не выбрасывали, а склеивали. Три раза ха! Раньше просто развод клеймом был, а женщины терпели. Бабушка сказала, что, если их рядом похоронят, она будет к нам ночами приходить. Так и лежат на разных концах кладбища… А как счастливо и радостно праздновали золотую свадьбу!

Я себе того же хочу?.. Смотрю на Диму, пытаюсь понять, что чувствую. Не знаю. Там и боль, и обида, и надежда. Там так много всего, что сходу не разобрать. Там глупое женское всепрощение и остатки гордости. Там стыд за себя, глупый. Запустила. Смотрю на ногти – так и не записалась на маникюр.

У Димы пиликает телефон. Я теперь на этот звук как ищейка реагирую. Вскидываю глаза. Он показывает экран:

– Это Пашка. Написал, что не придёт сегодня. Перебрал с партнёрами.

Невольно смотрю: правда Пашка. Это теперь наша реальность? Стану мегерой, которая проверяет телефон и за мужем следит? Не хочу этого. Верните мне мою жизнь, моё доверие!

– Ты поздно? – спрашиваю небрежно, а у самой сердце замирает. Он кивает. Ничего необычного, раньше задерживался часто. И мы часто в офис с Никитой приезжали, сидели допоздна, пока он с логистами вопросы решал. Ничего не изменилось внешне. Для меня изменилось всё.

***

Дима

Пошла третья неделя моей новой жизни. Сам себя не могу узнать. Откуда столько цинизма взялось, или он всегда во мне был?.. Встречи с Ритой редкие, осторожные. Но сколько в них адреналина и страсти! Никогда не было такого, никогда и ни с кем. Башка нахер съехала и чердак свистит. Дети, жена, работа – всё неважным становится, когда Рита рядом. Она не удивительная-поразительная-горячая. Она всем стала. Сходу. Глупо сравнивать любовь к женщине и к детям. Любовь – она разная бывает. И моя к Рите полыхает, а к Ане ровно светилась. Рассудка напрочь лишился. Иногда смотрю на неё и банально слёзы на глазах: так много внутри. Глупо, тупо, жалко. На самом деле влюбился?

Жду, что попустит. Рад, что Аня к телу не подпускает – не встал бы банально. Домой прихожу и обратно тянет. Не каждый день видимся, и времени всего час или два. Мало этого. Мне мало. В редкие просветы благоразумия мудаком себя чувствую. Нахера остался? Мог же сразу уйти. Ради детей, чтобы Ане проще было? Так не особо помогаю, не дурак, понимаю это.

Ошейник на шее стягивается сильнее, путаюсь в собственном вранье. Пашка говорит, что всё норм. Тоха бы тоже поддержал. А Аня что? Не чужой человек, родная. Но… Как сестра. Член семьи. Отпустить не могу, жить вместе устал. Мерзко от себя, и только. На одной мерзости и самобичевании будущее не построишь. Как представлю, что впереди годы обмана, тошнить начинает.

Рита другая. Не Аня – их нет смысла сравнивать. Они не как лёд и пламя, они как тёплое и твёрдое: в разных плоскостях вращаются. Скользко раз говорили: не зарекайся?! В пословице про суму, чуму и тюрьму, а у меня про измену. Осуждал, теперь сам сполна хлебаю и остановиться не могу.

Может, сделать так, чтобы Аня снова спалила? Детский сад. Надо сесть и поговорить. Нормально так, серьёзно. Я мужчина, или кто? Определиться уже, выбрать. Риту, где жить заново начал, или Аню, где годы вместе и дети? Сука, что ж так сложно, а?!

Позже. Ещё немного времени, чтобы обдумать. Вдруг выбор неверный? Не хочу семью терять, если ошибся.

Глава 7

Дима

Простыни пахнут чем-то цветочным, из химчистки. К этому запаху почти привык за месяц. Рита лежит на животе, смотрит сквозь ресницы и расслабленно улыбается. Веду кончиками пальцев по позвоночнику, обвожу ямочки, поднимаюсь обратно. Надо собираться, но как не хочется!

– Может, ещё на час продлим? – спрашивает она тихо. Эти моменты оба не любим: когда расставаться надо. Опостылело прятаться. Как люди живут на две семьи? У меня не получается. Дома ад начинается, мой собственный. Когда на Аню смотрю, на её губы, вечно поджатые. Чувствую её взгляд на себе, обвиняющий. И продолжаю, мать твою, продолжаю изменять! Рита больше о том, чтобы из семьи ушёл, не говорит, но понимаю – её тоже надолго не хватит. Да и кому бы на её месте понравилось так жить? Ей двадцать пять, от мужиков отбоя нет, иногда не понимаю, что вообще во мне нашла. Не верю своему счастью. Или наоборот – худшему, что в жизни случалось…

Смотрю на часы: шесть. Домой стараюсь возвращаться в семь, но иногда задерживаюсь. Только по работе, ни разу с Ритой. Может, и правда продлить?

– Мить, – она касается губ, ловлю ими пальцы, – почему ты такой красивый?

Фыркаю. Нашла красоту. Хотя льстит, конечно, когда она говорит о моей внешности. В тридцать семь уверенности в себе уже поубавилось, а Рита словно свежую кровь вливает.

– Такие глаза синие, – продолжает она, придвигаясь ближе. Улыбается, обводит брови. – Ты знаешь, что у тебя вообще седых волос нет?

– Пока нет, скоро появятся. – Глажу её талию, веду по рёбрам вверх. – Буду нравится, когда поседею?

– Будешь. Тебе пойдёт.

Какая у неё улыбка всё-таки! Яркая, всё вокруг освещает. Веснушки уже бледнеть начали, скоро часть скроется до следующего лета. Мы будем вместе следующим летом? И через год, два, десять, когда на самом деле поседею?.. Обнимаю порывисто, сжимаю крепко – не отдам. Не хочу представлять, что дальше без неё жизнь будет. Размеренная, привычная. Но без неё. Это как слепому дать прозреть, а потом снова отнять зрение. В номер звонят. Не отпуская Риту, снимаю трубку. Говорю:

– Ещё на час продлеваем.

Нельзя вечно на двух стульях сидеть, надо решать. Прямо здесь и сейчас понял, кого выбрал. Какое будущее. Рядом с Ритой. Надолго или нет – время покажет, но Аню обманывать больше не могу. Она поймёт, должна понять, что так обоим лучше будет.

– Ты пустишь меня к себе? – спрашиваю тихо. Рита поднимает голову, хмурится.

– Ты о чём?

– Если я уйду, пустишь к себе, или мне лучше пока квартиру снять? Если что, я пойму, всё-таки мы не так долго знакомы, чтобы съезжаться…

– Мить, ты серьёзно сейчас? – Она садится, смотрит сверху вниз. – Серьёзно уйдёшь?

– Уйду. – Тоже сажусь. – Даже если с тобой потом расстанемся, с Аней уже жить не смогу. Рано или поздно это бы случилось.

– Ты бы ушёл, потому что разлюбил?

– Знаешь, не в любви дело. Наверное, не ушёл бы, может, даже не задумывался бы, что с жизнью не так. Жили бы два несчастных человека.

– А ты сейчас счастлив? – Рита заглядывает в глаза.

– А ты как думаешь? – сгребаю в охапку и целую. Сладкая, нежная, моя.

Домой приезжаю поздно. Аня ни разу не звонила, хотя раньше бы, конечно, набрала хоть раз, чтобы узнать, где я. Эта тишина говорит больше сотни звонков и сообщений. Никто меня не встречает, свет нигде не горит, только на кухне. Дети спят. Аня сидит за столом, перед ней полная чашка кофе. Взгляд пустой. Даже не поднимает, когда вхожу. Сажусь напротив. Она смотрит на меня, глаза пустые. Дрожь пробирает. Беру её за руки. Ледяные. Не могу найти нужные слова, они все разом кончились. Мы пятнадцать лет вместе прожили, это не вычеркнуть из памяти. И дети… Сжимаю руки сильнее, а у самого губы дрожат.

– Я тебе вещи собрала, – говорит Аня безжизненным голосом. – В спальне чемодан. Остальное заберёшь потом. С Никитой тоже сам разговаривать будешь. Объяснять. На развод подам на неделе.

– Ань… – комок в горле размером с футбольный мяч. Так паршиво никогда не было.

– Уходи, Дим. Прямо сейчас уходи. Пожалуйста.

Встаю. Шатает, когда иду в нашу спальню. Уже не нашу. Чемодан лежит на кровати, внутрь нет смысла заглядывать: если собирала Аня, там будет всё необходимое, от носков и трусов до галстука. Выхожу, Аня до сих пор сидит за столом, не двигается. Это всё? Вот так, просто?.. Из дома на улицу, выдохнуть, поднять глаза на горящее окно. Нет пока чувства, что ушёл, кажется, в командировку уехал. Надо обдумать, осознать, поэтому пока не к Рите еду, снимаю номер. Надо слова подобрать, чтобы сыну объяснить. Благо, Маша маленькая пока.

Дети… Крепче стискиваю ручку чемодана, иду к машине. Спасибо, что Аня не стала закатывать скандал. Расстанемся мирно, обсудим, как платить буду, когда с детьми встречаться. В больницу с Машей в любой момент готов ездить, от обязанностей не отказываюсь. С ипотекой как быть, не понятно. Будем продавать дом, или она захочет себе оставить? Столько вопросов… Решим по мере возникновения, пока надо справиться со странным чувством, когда одновременно тяжело на душе и легко, так, что прыгать хочется.

***

Аня

Ушёл. Выдыхаю и утыкаюсь лбом в чашку. Решение приняла ещё несколько дней назад, когда увидела сообщение в телефоне. Оно всплыло на весь экран, он даже не додумался оповещения отключить. Они до сих пор встречались. И стало так… никак стало. Как разом все чувства отрубило. Смотрела на него, а видела чужака. Годы, перечёркнутые одной изменой, одной женщиной. Особенной, видимо. Он даже не пытался вернуться в спальню, ложился на диван, словно так и надо, а я лежала без сна и представляла, что сделаю, если сейчас войдёт. Мы бы помирились, наверное. Я бы закрыла глаза на измену, стали бы жить как раньше. С виду точно как раньше. Идеальный фасад для окружающих.

Я уже простила, а теперь… Дима сделал свой выбор, и быть второй, ненужной, просто для того, чтобы была, я не собираюсь. Уж что-что, а гордость пока ещё есть. Не собираюсь унижаться, умолять бросить её, не уходить из семьи. Мне такой муж самой не нужен. Папу у детей отнимать не собираюсь, сам пусть решает, как будет с ними общаться.

Дом… Тут всё сложно, ипотека с материнским капиталом, продавать его – целое дело. Надо будет с юристом проконсультироваться. Алименты, надеюсь, трясти не придётся, Дима скупым никогда не был, уверена, что своих детей не обидит.

Собирала его вещи с каменным сердцем. Спасибо, что чувства до сих пор отключены, иначе уже билась бы в истерике, пока складывала его свитера и брюки. Аккуратно, разглаживая складочки, чтобы заломов не было. Складывала и думала: а она также о нём заботиться будет? Готовить вкусняшки, носиться с таблетками и чаем, когда температура тридцать семь и один, отпаивать после похмелья, если с друзьями перебал?.. Будет она, другая, не спать ночами, пока не долетит до другого города и не отпишется, что на месте?

И вот тут накрыло понимание: мне больше не надо это делать! Мне не надо о нём заботиться, как о третьем ребёнке! Не надо подбирать носки с пола в спальне, и разгребать сброшенную в кучу одежду на кресле. Не надо думать, что приготовить на ужин, чем ещё удивить, ведь три дня подряд мы не едим одно и то же. Это то, что называется свобода?..

Налила кофе с этим странным пугающим чувством. Задумалась. Одна с двумя детьми. Толком без работы, с образованием, которое ни разу не пригодилось. Два года дома сижу, куда бежать, что делать? Работу искать надо. Отвлечься. А Машу куда, с кем? Голова кругом.

Он же с ней сейчас. Даже не позвонил, не сказал, что задержится. Я не стала унижаться и названивать. Когда вернулся, всё по виноватому взгляду поняла. И вот теперь сижу одна. С кучей проблем, двумя детьми, ипотекой и без работы. Одна. Ненужная.

Горько выдыхаю. Рыдание рвётся изнутри, затыкаю рот ладонями и трясусь. Сползаю на пол, прислоняюсь к ножке стола и глушу всхлипы. Немного слабости, совсем чуть-чуть, а завтра пытаться сделать вид, что ничего пока не изменилось.

Утро начинается с дикой головной боли и Машиного крика: она проснулась, выбралась из кроватки и вылила на себя воду, стоящую на моей тумбочке. Подскакиваю, как будто на меня эту воду вылили. Дочку на руки, взгляд на часы – шесть. Уснула где-то в три, голова вообще дурная, ничего толком не соображаю. Вчера я выставила мужа за дверь. Смотрю на пустое место на кровати. Он с ней сейчас? Как заставить себя не думать? Как найти к нему злость, если внутри только обида на себя?

Раздеваю Машу, переодеваю в сухое, кладу рядом. Если получится, ещё поспим немножко. Зевая, заходит Никита – удивил. Сегодня воскресенье, в школу не надо.

– А где папа? – спрашивает удивлённо.

– В командировку улетел. В срочную, – отвечаю первое, что приходит в голову.

– Мы же с ним на рыбалку собирались, – уныло тянет сын и падает на кровать с другой стороны от меня и Маши.

Вот почему проснулся так рано. Интересно, Дима вообще вспомнил вчера об этом? Обида за Никиту обжигает необходимой злостью. Обнимаю обоих детей, смотрю в потолок. Ради них всё переживу. Если он их на другую семью променял, Бог ему судьба. Но топтаться по ним не позволю!

Глава 8

Аня

Первые дни без Димы проходят странно. Ничего не изменилось, ощущение, что он на самом деле уехал в командировку. Я даже не переживаю, как отрезало. Совершенно спокойно живу дальше, откладывая подачу заявления на развод. Мы за пять дней ни разу не созвонились и не списались. Очень удобно уйти и сделать вид, что ничего не происходит. Так хочется поделиться с кем-то! Ну, хоть с кем-нибудь! Но оказалось, что за декрет и заботу о Маше я растеряла всех подруг. Мало кому нравится постоянно слушать про больницы и болячки, у меня никого не осталось. Антон и Оксана скорее Димины друзья, да и навряд ли Оксана поймёт. Не было времени остановиться и посмотреть на себя со стороны, и сейчас я понимаю, что жила в вакууме семья-дом, а жизнь проходила мимо дальше. И Дима в этой жизни очень активно участвовал.

– Ма, а папа когда приедет?

Никита спрашивает второй день подряд, а я могу ответить только «Не знаю». Когда он в командировке, сын не пишет и не звонит, чтобы не отвлекать. Но ведь теперь это правило не работает, так?

– Напиши ему. Сейчас можно.

– Уверена? – тянет Никита с сомнением.

– Да, уверена. Напиши, он обязательно ответит.

На самом деле без понятия: ответит или нет. Пытаюсь не думать, чем он занят всё это время, с кем. Хотя понятно и чем, и с кем. Приближается очередная Машина диспансеризация, семь кругов ада по поликлинике, с молитвами, чтобы не пришлось ехать в больницу. Мне надо напомнить, что он обещал быть рядом? Или гордо тащить всё на себе? Обойдётся. Меня бросил, но забивать на детей не позволю.

Вечером, когда наконец наступает тишина, беру листок бумаги и расписываю наше имущество. Всё, до последнего счёта. По-прежнему неясно, что делать с домом. А квартира, в которой мы сейчас живём, оформлена на свекровь. Мысленно мычу, тру виски: как могла об этом забыть? Когда мы разведёмся, она нас отсюда выгонит? С неё станется, ведь отношения у нас не сахар и никогда хорошими не были. По факту всё, что у меня есть – дом с пустыми стенами. Выходит, надо как-то его продавать. Сложно. Придётся проконсультироваться с юристом, сама не справлюсь, а Диму, судя по всему, это не волнует. Скоро за квартиру платить.

Постепенно начинает доходить глубина ямы, в которую Дима уронил нас своим уходом.

Сыну ответить всё же соизволил. Сказал, что вернётся сегодня. Жду, нетерпеливо расхаживая по квартире. Что скажет, что я отвечу?.. Ключ поворачивается в замке, муж заходит, как ни в чём не бывало, с чемоданом. Сердце пропускает удар – решил вернуться? Не понравилось на новом месте? Никита выходит из спальни, серьёзно протягивает руку. У них давно прошли времена обнимашек, теперь сын и мне не позволяет лишний раз коснуться.

– Как съездил? – спрашивает серьёзно. Дима пожимает плечами, отводит глаза. Ну, нет, милый мой, объясняйся сам.

Выразительно смотрю на чемодан. Разувшись, Дима проходит с ним в спальню, кладёт на кровать и говорит:

– Надо ещё вещи взять.

– Собирай. – Прислоняюсь к стене, скрещиваю руки на груди. Больше не собираюсь складочки на брюках наглаживать.

– Что, не поможешь? – криво улыбается.

– Издеваешься? – фыркаю и качаю головой. – Надеюсь, ты не забыл, что двадцать пятого за ипотеку платить, а двадцать шестого с Машей на диспансеризацию.

– Помню, – он открывает шкаф, голос звучит приглушённо. – За ипотеку заплачу, за вами с утра заеду, Пашку предупредил, что весь день не будет.

Интересно, а как Пашка отреагировал на его уход из семьи? С тоской думаю, что у него как раз друзей полно, есть с кем обсудить перемены в жизни. Наверное, его все поддерживают. Может, даже завидуют.

– Ты не консультировался с юристом по поводу раздела имущества? – спрашиваю, уже зная ответ. Нет. Всеми вопросами, связанными с домом, занималась я. И искала, и узнавала про оформление, и проверяла договора… Со счетами тоже я всегда возилась, он, наверное, даже за коммуналку сам не сможет заплатить, если придётся.

– А что тут думать? Дом останется вам, я выплачу остаток ипотеки, там не так много осталось.

– В счёт чего, Дим? В счёт алиментов? – об этом я тоже думала. Я не потяну дом, у меня нет денег на то, чтобы сделать его пригодным для жилья.

– Почему в счёт алиментов? – искренне удивляется он. Даже выглядывает из-за дверцы шкафа. – Я буду вам платить, зачем тебе на алименты подавать? В любом случае, платить буду больше, чем бы тебе присудили алименты. Или ты хочешь ещё и порядок общения с детьми определить?

– Нет, – морщусь. – Мы вроде не звери, не цапаемся. Разведёмся мирно. Только… Скажи, нам надо будет отсюда уехать?

– Зачем? – и снова искреннее удивление. – Это наша квартира, живите тут, пока ипотеку окончательно не погашу. Потом будем думать, что дальше делать. Или ты думаешь, я вас на улицу выгоню?

Так благородно звучит, что хочется смеяться. Да, квартира изначально покупалась в строящемся доме, мы тогда ещё не были женаты, но свекровь всё равно на себя заставила оформить, потому что деньгами помогла. Ну, это она мне так сказала, по факту же всем подругам разнесла: это чтобы я не претендовала ни на что. Будто мне это надо. Мы с Димой сами ремонт тут делали, и живём с самого брака. Когда дом купили, я так мечтала, что наконец моё будет! Никто не придёт попрекать, не посмотрит косо… Интересно, что скажет свекровь, когда узнает, что сыночка загулял? Как рыжую эту примет?

– Предлагаешь просто оставить всё как есть? Счета делить будем?

– Счета? – Дима замирает со свитером в руках. – Ань, а оно тебе надо? Ну, серьёзно. Я доплачу ипотеку, это оформим нотариально. И деньги на детей давать буду. Хочешь поделить несколько сотен тысяч? Оно того стоит?

– Ты и мне алименты платить должен, вообще-то. До трёх лет Маши. – Это я только вчера узнала, пока по сайтам о разводах и разведённых шарилась. Через одну все говорят не верить обещаниям, через две все подают-таки на алименты через время. Смотрю на Диму. Верить? А как ему можно верить?! С другой стороны прав ведь. За дом платить два года ещё, и сумма немаленькая. Оформим, пусть закрывает долг. Детей не обидит, в это очень хочется верить, а на счетах… Ну, лежит там пара миллионов, толку мне с половины? За дом платить в два раза больше.

– Тебе тоже? – он хмыкает. – Надо же.

– Представь себе. Может, всё же есть смысл подать на алименты, да?

– Пап, ты что, опять уезжаешь? – Никита вошёл в спальню без стука. Я отмечаю это машинально, делаю пометку: надо потом поговорить.

– Да, Кит. Уезжаю. – Дима тяжело вздыхает. Садится на кровать и протягивает руку, приглашая сесть рядом. – Я теперь буду жить в другом месте.

– Вы разводитесь? – Никита вдруг злобно смотрит на меня. – Это из-за неё, да? Ты и его достала!

Если бы под дых ударили, не было бы так больно. Хочется сложиться пополам – так резко воздух заканчивается. На глазах выступают слёзы.

– Тон поубавь! – холодно отрезает Дима. – Ты как с матерью разговариваешь?!

– А как с ней разговаривать?! Она только и делает, что запрещает и кричит!

От беспомощности я даже слов подобрать не могу. Вот тебе и целование в жопу, вот тебе и потакание всем капризам: ничто не даёт гарантию, что ты внезапно получишь подростка-монстра.

– Если хочешь, – нахожу наконец в себе силы заговорить, – можешь уйти жить с папой. Уверен, его новая жена будет ласковой и доброй.

Ну, вот, сказала. Обида выплеснулась злобной ревностью, язык бы себе откусить!

– Новая жена? – Никита поворачивается. – Ты что… маме изменил?

Его настроение как флюгер, моментально меняется. Дима снова вздыхает, но отвечает честно:

– Да. Я полюбил другую женщину и ухожу к ней.

– Понятно. – Опустив глаза на свои ладони, Никита молчит. Мы оба ждём взрыв, но его не происходит: сын встаёт и тихо выходит из спальни.

***

Дима

Сын неприятно удивил: когда успел стать таким грубым? Аня говорила – вспоминаю запоздало – а я внимания не обращал. Себя подростком вспоминаю, вроде не таким был. С Аней всё хорошо прошло. Какая она всё-таки мудрая женщина! Надо будет в доме ремонт начать наконец, хватит откладывать. Если потом они туда переедут, не в голых же стенах жить.