Измена. Уходя – уходи

– Эй, ты что, ревнуешь?

– Я? Да нет, ты что. Я же знаю, что ты у меня самый верный. – Елейно улыбаюсь, Он кивает, даже не моргнув!

– Я дома! – кричит Никита, хлопая дверью. Половина девятого. Отлично. Начинаю убирать тарелки со стола, время накрывать чай, хотя хочется допить вино. Желательно в одиночестве. Желательно, вообще на необитаемом острове.

– Руки сначала помой! – одёргиваю сына, когда он тянется к утиной ноге. Демонстративно выдохнув и закатив глаза, он идёт на кухню.

– Так, я не понял, это что за реакция? Тебе мама во сколько прийти сказала? Ты почему опоздал и не предупредил?

– Она уже нажаловалась, да? Ну, пришёл бы я вовремя, и что? Вы всё равно без меня поели!

– А если бы не ели? Если бы сидели и ждали? Как бы ты себя чувствовал, зная, что три человека голодные сидят?

– Но вы же поели.

Бессмысленный спор. Я отношу тарелки, пока Дима пытается играть в воспитателя. Увы и ах, милый, сын уже не прислушивается к нам. Сейчас мы для него кто угодно, только не авторитет…

Маша с трудом засыпает – к вечеру перевозбудилась, играя с папой. Тру висок, смотрю в окно, слушаю приглушённое бормотание планшета в спальне Никиты. Камень на груди к ночи стал огромным. Перед глазами плывёт, только бы не разрыдаться. Хочется задать один простой вопрос: почему? Почему ты меня предал? Нас обоих предал. Неужели вообще ничего не ёкнуло? Как ты так мог, Дим?..

Никто не зовёт меня лечь спать пораньше. Меня как будто не существует вовсе. Прихожу в спальню спустя час, не меньше. Надеюсь, что Дима спит. Нет. В телефоне. Переписывается с кем-то. Так обидно! Слеза скатывается по щеке, быстро её стираю, спрашиваю сипло:

– С кем это ты на ночь глядя переписываешься?

– А, да это Костян. Просит фотки прислать.

– Утром это сделать нельзя было? – ложусь как можно дальше от него, укрываюсь по плечи и отворачиваюсь к стене.

– Он жене хочет сейчас показать. Если я мешаю, могу пока в гостиной посидеть.

– Как хочешь, – отвечаю равнодушно. Глотаю комок: какой за сегодня? Если эта интрижка выйдет за пределы Валдая, где взять силы и делать вид, что ничего не происходит? Стоит ли наша семья таких жертв?..

Глава 4

Аня

Приближающаяся школа отвлекает от семейной драмы, которую я проживаю двадцать четыре на семь. Снаружи прежняя, а в зеркало смотрю и внутри вою. Он не перестал с ней общаться. Отшучивается, что новые друзья, а сам телефон из рук не выпускает. У нас паролей нет, но я никогда не лезла в чужие вещи и сейчас не собираюсь. Не мазохистка – смотреть, как человек, которого столько лет ценила, уважала, которому доверяла, пишет какие-нибудь сладкие гадости другой. О сексе он уже не говорит, и, если бы не последние дни отпуска, я бы с ума сошла, представляя, как каждую свободную минуту он проводит с другой.

Терпение заканчивается в пятницу, за три дня до начала учебного года. Я уже сто раз перепроверила, всё перепроверила: канцелярия, форма, обувь… Никита вообще никакого участия не принимал, и, кажется, его вообще не волнует школа. В прошлом году учился с удовольствием, в этом, чувствую, мои нервы окончательно помашут рукой. В сотый раз проговорив в голове всё ли купила, выдыхаю. Маша тихо играет на диване, переворачивая большие картонные страницы книжки. Дима рядом, следит, чтобы не упала, и одним глазом, естественно, в телефоне. Получает сообщение и светло улыбается. А меня от этой улыбки псих накрывает.

– Может, расскажешь, что такого весёлого прислали ребята из Валдая, что ты так улыбаешься?

– М? – Дима поднимает глаза. Солнечный луч падает в них, заставляя светиться глубоким синим. – Это Тоха, мемчик прислал. Говорит, Оксана тебе не может дозвониться, хотела на завтра на шашлык позвать. Проверь свой телефон, а то у тебя, кроме школы и родительских чатов, наверное, в голове нет ничего.

Он говорит равнодушно, снова опускает глаза в телефон. Всё происходит в миг: Маша тянется за игрушкой, лежащей на полу, перевешивается через край дивана и… Я успеваю поймать в сантиметре от пола. Дочка плачет – испугалась.

– Ты задрал со своим телефоном! Сложно за ребёнком последить?!

Покачиваю Машу, постепенно она успокаивается, обнимает ручонками, горько всхлипывает. Злость так и клокочет, выцарапать бы глаза мудаку!

– Ну, ты же успела. – Он ещё и беззаботно улыбается! Меня начинает потряхивать. Кажется, Дима понял, что перегнул палку. Встаёт, подходит и протягивает руки: – Прости. Правда, прости, давай её мне.

– Телефон свой в руки бери, – отвечаю, а саму так и колотит. – У тебя теперь там и друзья, и семья, видимо!

– Ладно тебе. – Дима нервно смеётся, осторожно забирает Машу. – Вот моя семья. А там друзья. Просто пока воспоминания свежие, постоянно обсуждаем. Прости, увлёкся.

– Ты как приехал, только и делаешь, что обсуждаешь, – не могу удержаться. Начинает нести со страшной скоростью. – Может, поделишься, что же там такого интересного?

– Жизнь там, Ань! Там – жизнь! – внезапно взрывается он. – Там люди разные, и темы разные, а не только про школу, коммуналку и счета за кредиты! Там люди книги читают, фильмы смотрят, есть о чём поговорить! А тут только деньги и проблемы, проблемы и деньги! Да я уже дни считаю, чтобы с отпуска на работу выйти и твою кислую рожу не видеть!

Меня как будто наотмашь хлещут. Не знаю, как до сих пор на ногах стою, так и рухнула бы. Маша куксится и начинает кривить рот, собирается заплакать. Я пытаюсь сделать вдох, но не получается – лёгкие слиплись. Беспомощно открываю и закрываю рот, смотрю на Диму во все глаза. Он, явно поняв, что перегнул палку, смягчается.

– Ань, ты после Машиного рождения изменилась. Я понимаю, она у нас не всегда подарок, понимаю, что тебе тяжело, но и мне тоже, пойми. Я из работы не вылезаю, чтобы у вас всё было, а ты мне постоянно про распродажи и экономию талдычишь. Тебе денег мало?

Отказываюсь верить в то, что слышу. Это не может Дима говорить, не мне! Но если говорит, значит, всё правда? Значит, я виновата в том, что он изменил? В измене всегда виноваты двое…

– Что плохого в экономии? Я ведь не в секонд-хэндах одежду покупаю, продукты всегда качественные, просто жду скидку. Другой муж бы похвалил, а не осуждал.

– Я не хочу слушать, как ты купила стейки в Метро с тридцати процентной скидкой. – Дима вздыхает, трёт глаза пальцами. Машу крепче к себе прижимает, целует в висок. – Я хочу свою жену обратно, Ань. А не тень от неё. У тебя глаза перестали гореть.

– А у неё, значит, горят, да? – выплёвываю горько. Внутри пусто, ничего нет. Я потом пойму, потом всё осознаю, а сейчас в голове белый шум. Дима вздрагивает, смотрит поверх дочкиной светлой макушки. Мне вдруг становится всё равно на ответ. Забираю Машу и бреду в нашу спальню. Чувствую себя дряхлой, постаревшей сразу на пятьдесят лет, если не больше.

– У кого «её», Ань? Что ты несёшь? – летит в спину. Не останавливаюсь. Вхожу в спальню, растерянно оглядываюсь – что тут забыла? Маша, как чувствует, – притихла, крепко держится кулачками за мои волосы. Роскошные, моя гордость. Дима так любит их расчёсывать, между пальцев перебирать. Натуральные, медовые, как я за ними ухаживаю! Для него больше, сама бы давно постриглась, потому что достали. Но ему нравится… Разворачиваюсь, в дверях сталкиваюсь с Димой. Перегородил проход, смотрит пристально.

– Что ты несёшь? Совсем рассудком тронулась? Где я, и где другие женщины?! Тебе вообще не стыдно такие вещи говорить? Меня подозревать? Когда мне изменять?! Я из дома сразу домой!

Лучшая защита – это нападение, всегда это знала. Мозг оцепенел, даже думать нормально не могу. Равнодушно пожимаю плечами: не хватало ещё что-то доказывать. Рассказывать, как по фотографиям шарилась, искала подтверждение его измене? Боже, как жалко это звучит и выглядит со стороны! Вскидываю подбородок, глаза в глаза.

– Пусть это останется на твоей совести. Дай пройти, Маше надо подгузник поменять.

– Сначала напридумывает себе, потом обижается, – ворчит Дима. Когда я возвращаюсь и спускаю дочку с рук, обнимает, заставляет на себя посмотреть, придержав за подбородок. – Ань, ты удивительная, потрясающая женщина. Просто сейчас у нас сложный период, который надо пережить. Хочешь, няню наймём? Начнёшь снова заказы брать, из дома выберешься.

Зачем он это говорит, если на самом деле изменяет? Вдруг я сама себя обманула? Были ли те фотографии, где он с той Ритой целуется? Может, мне показалось? Может, они правда просто друзья? Это же Дима, он не такой.

Или я просто очень рада обманываться.

– Ты же знаешь, что сейчас не до няни. Машу в сад отдадим, тогда выйду.

Вечером проверяю профили Диминых друзей, и правда – тех фотографий нет. Только у Риты тоже многие пропали. Совпадение? Конечно. И что теперь, на горячем его ловить, или всё-таки сделать вид, что ничего не знаю?..

Оба старательно делаем вид, что ссоры не было. Когда ночью Дима обнимает и утыкается носом в волосы, даже не отодвигаюсь. Надо самой меняться, чтобы мужа в семью вернуть.

На следующий день мы едем к друзьям. У них за городом большой дом, наш новый рядом, на той же улице. Антон Савойский – успешный адвокат, его жена Оксана – ландшафтный дизайнер. Мы уже десять лет дружим, ни тайн, ни секретов. Как мне казалось.

Пока Маша спит в коляске, а мужчины возятся с шашлыком, мы с Оксаной прогуливаемся по большому саду. Не удержалась: рассказала ей обо всём. Подруга ошарашила равнодушным:

– И что? Все изменяют, кто-то раньше, кто-то позже. На Антона посмотри. Думаешь, он член в штанах держит, когда девки из трусов выпрыгивают? Да хрен там! Я его когда на первой измене поймала, услышала: Или терпи, или разводимся. Я на моногамию не подписывался. Тебя люблю, а это – другое.

– Ты серьёзно сейчас?

Смотрю через сад на Антона. Он, конечно, красивый, этого не отнять. А ещё харизматичный и пахнет большими деньгами. Улыбка обаятельная, глаза зелёные, опушённые густыми ресницами. Конечно, тут многие бы повелись, но я никогда не думала, что у них с Оксаной такие отношения…

– Конечно, серьёзно. Знаешь, что скажу: хороший левак укрепляет брак. Это я по нам знаю. Антон когда с очередной девицей накувыркается, приходит домой, как кот, сметаны обожравшийся. И я такая же.

– В смысле?

– В прямом, Ань. Взрослей уже. Говорю: все изменяют. Или ты думаешь, я сижу и спокойно смотрю, как мой благоверный в рот очередной дурочке даёт? Мой тебе совет: найди любовника. И волки будут сыты, и яйца целы. Семья не развалится. Ну, это только если ты на самом деле хочешь семью сохранить.

Хочу. Очень хочу, но это точно не мой выход. Пора взрослеть, так Оксана говорит, да? Я предпочту свои розовые очки, пусть и покрытые трещинами, циничной маске заядлого сварщика. Смотрю, как хохочет Антон, одной рукой обнимая Оксану, как вторит ему Дима, пересказывая что-то невероятно смешное из поездки, и чувствую себя чужой среди этих людей.

Вечереет. Между деревьев загораются круглые фонарики. Неторопливо иду с коляской по дорожке, Машуля не хочет опять засыпать, смотрит огромными глазками, тихо кряхтит, но на руки пока не просится, поэтому наслаждаюсь тишиной и покоем. До сих пор не могу в голове уложить измены в семье друзей. Ни грамма фальши в них не увидела, как ни присматривалась весь день. Глаза у обоих светятся, когда друг на друга смотрят.

– Я тоже, – слышу голос мужа. Останавливаюсь у невысокой плакучей ивы, за длинными тонкими ветками подсвеченный фонариками виднеется силуэт Димы. И его низкий, глубокий голос, таким тоном не говорят о работе.

– Котёнок, потерпи. В понедельник уже отпуск закончится, увидимся. Ну, ты чего, Рит? Нет. Нет, это ты послушай: я уже не раз говорил, что не уйду из семьи. Не начинай, а. Так, всё. Послезавтра поговорим, такие разговоры по телефону не решаются.

Я хочу раствориться в воздухе, исчезнуть, но Маша резко выгибается и громко кряхтит. Нет смысла прятаться. Выхожу из-за дерева и в упор сморю на растерявшегося мужа.

– Значит, я себе всё выдумала?

Глава 5

Дима

Тотальный кабздец. Идиот, так глупо спалиться! Аня смотрит с презрением, которое невозможно подделать. Самому с себя становится тошно.

– Ань, это… – понимаю, что всё, что скажу дальше, будет полнейшей хренью. Только сильнее самого себя зарою.

– Это та, у которой глаза горят. Рита.

Вздрагиваю. Она реально уже всё знает? Когда только успела? Попросил же друзей всё удалить с Риткой!

Мы познакомились в волонтёрском чате, за полгода до поездки. Ироничная, остроумная, яркая – даже через аватарку с простой лисой чувствовался секс. Он от неё волнами исходил. Сперва это был даже не флирт: лёгкое прощупывание границ друг друга. Я не скрывал, что женат, что дочка недавно родилась, и сын подросток. Она меня младше на двенадцать лет и замужем ещё не была. Ничего серьёзного, простая переписка. Я её вообще не брал в расчёт, да и Ане изменять не собирался.

Она у меня… хорошая. Да, именно хорошая. Когда-то невероятной была, особенной, но со временем обабилась, что ли. Фигура прежняя, лицо гладкое, а в голове бытом насрано. Раньше на любую тему говорить могли, а теперь только учёба Никиты и болячки Маши. Нет, я детей люблю, оба желанные. Машуля так вообще подарок, только операцию сделаем… Страшно об этом думать, поэтому стараюсь думать меньше. Не понимаю, почему у Ани вечно времени нет: на деньги не жалуемся, у меня доход хороший, своя грузоперевозочная компания. Не самая большая по меркам столицы, но с приличным заработком. Аня рогом упёрлась с няней, а ведь она бы её разгрузила, ещё как! Но раз хочет долбаться сама, кто я такой, чтобы мешать? Надо было сходу настоять, сейчас не было бы никаких проблем…

Сам не понял, как сильно начал от неё уставать. Как секс пресным стал, хоть весь арсенал игрушек из заветной коробки используй. Как наши вечера свелись к молчанию или скучному обсуждению новой распродажи. Как, как, как… Всё не за один день произошло. Оглядываюсь и не могу понять, когда жена вообще волновать перестала. И тут Рита.

Ждал поездки так, как не ждут амнистии. Мы напрямую ни разу не говорили о сексе, но от намёков стояк ходить мешал. У нас из-за этого с Аней несколько раз такие бурные ночки были, что кровать ходуном ходила, благо, Машка крепко по ночам спит, а спальня Никиты далеко. Я ждал встречи, как мальчишка, хотя скоро сорокет стукнет. Дождался.

Рита оказалась ураганом. Нет, разрушительным тайфуном в постели. Не про любовь тут совершенно, а про звериное, инстинктивное. Мы в первую же ночь в один номер заселились, больше толком не расставались. Любая свободная минута – зажимались по углам, как подростки. Адреналин кипел. Границы я обозначил сходу чёткие: жена и дети на первом месте, ничего сверх того, что имеем сейчас, не будет. Рита поняла, приняла и… В первый же вечер, как домой вернулись, написала. Каюсь, не сдержался. Захотелось ещё тех эмоций хлебнуть. Только смотрю сейчас на Аню, на коляску, в которой Маша спит, а внутри всё сжимается. Это залёт, рядовой. Это охереть какой залёт.

– Ань, это… – понимаю, что мямлю, как баран, но тупо ничего умного в голову сходу не идёт.

Она горько качает головой, словно ничего особо от меня и не ждала. Бьёт по самолюбию капец как. Со счетов уже списала, да? Шаг, ещё один подхожу и беру за локоть. Морщится – невольно сжал слишком крепко. Волнуюсь, нервничаю.

– Это не то… Нет, это то… Ань, вы важнее. Вы для меня во всём важнее.

– В качестве кого? – спрашивает она пугающе сухим голосом. – Посудомойки, прачки, поварихи?

– Нет, конечно, что ты начинаешь.

– Я не начинаю, Дим. Я заканчиваю. Нравится там, где секс хороший? Иди туда, держать не буду.

– Никуда я не собираюсь уходить! – даже представить себя без семьи страшно. Как с обрыва в море – в желудке становится пусто. Понижаю голос, заглядываю в глаза. – Анют, я понимаю, что виноват. Но я клянусь, что это был первый и последний раз! Никогда больше не повторится! Вы для меня важнее всего!

– Ты сам-то в это веришь? – С трудом её узнаю. Столько боли в глазах, что самому больно.

– Верю. Верю, что мы с этим справимся. Хочешь, к психологу пойдём, только давай не будем с плеча рубить.

Она убирает мою руку с локтя, грустно улыбается. Ну же, Ань, прости дурака, бес попутал! Ты правда нужна мне. Куда я без семьи?..

– Один шанс, Дим. Только один, больше не будет, – говорит она устало. Уходит. Тихо шелестит гравий под колёсами коляски. Выдыхаю. Кажется пронесло. Остаток вечера Аня молчит или отвечает односложно, но Тоха и Олеся уже подпили, особо внимания не обращают, громко хохочут, перебивают друг друга, рассказывая о недавней поездке в Тайланд. У них, конечно, семья странная – знаю, что Тоха налево ходит только в путь. И Олеся понимает и принимает. Гармония, наверное, только детей у них нет. Может, поэтому и разнообразили так свою жизнь.

Я никогда Тохе не завидовал, осуждал даже. Если бы Олеся не знала, нашей дружбе давно пришёл бы конец… Моралофаг хренов. Сам теперь таким стал. Не холодно теперь на вершине своих моральных устоев? Кошусь на Аню: спина ровная, взгляд в одну точку, бокал в руке второй за вечер. А что бы я чувствовал, если бы она изменила? Бред. Аня на такое не способна. Да и не надо ей это, она в семье и детях, не про аргентинские страсти.

Обратно возвращаемся в тишине. Аня отвернулась к окну, Маша ёрзет в кресле. Дома тоже молчание. Никита зевает, выбирается из своей берлоги, спрашивает, как отдохнули. Высокий стал, мне уже по плечо, ещё немного, и перерастёт Аню. Что бы сказал, узнав о моей измене? Счёл бы предателем? Боюсь даже представлять, как бы отреагировал – возраст непредсказуемый.

– Спасибо, – говорю тихо, когда Аня, накупав и уложив Машу, переодевается в пижаму. Мягкую такую, флисовую. Когда-то в шёлковых спала. Да и хер с ними. Жизнь на месте не стоит, глупо думать, что та яркость может вернуться.

– За что? – Она поворачивается, застёгивает пуговицы. – Думаешь, я простила? Будем жить как раньше? – Достаёт из шкафа плед и подушку, кладёт на кровать. – Спишь в гостиной.

– Серьёзно? – сперва возмущаюсь, но быстро себя осаживаю: это минимальное наказание, которое я заслужил. Забираю, выхожу из спальни. Диван у нас удобный, большой. Немного потерплю. Аня долго злиться не умеет, простит.

Воскресенье проходит в суете: едем в гипер, на неделю закупаемся едой. Потом предлагаю отвезти детей в аквапарк, Аня не возражает. И к вечеру даже начинает разговаривать, хоть и сквозь зубы. Жизнь налаживается.

Рабочая неделя начинается как всегда с сотни поставленных задач, которые надо решить. Просмотр документов, совещание с логистами – врываюсь в работу с отпуска и не замечаю, как полдня пролетает. В офисе вечная суета, обожаю этот гул, как звук исправно работающего мотора. Плох тот начальник, который не может уйти в отпуск и оставить дело на подчинённых. У меня в этом плане всё в порядке, зам – Паша – отработал на все сто. Лёгок на помине: заходит, присаживается на край стола.

– Ну, что, большой босс, как отдохнул? – Он поигрывает бровями. Про переписку с Ритой ему рассказывал. Пашка – вольная птица, ни детей, ни плетей. В отношения не лезет, до тридцати четырёх умудрился дожить без единого штампа в паспорте. Странно, как Пашка умудряется постоянно выходить сухим из воды: несколько раз с замужними мутил, как-то даже из квартиры в одних трусах через балкон убегал. Женщин покоряет искренней улыбкой и прищуром ярко-голубых глаз. И небрежно уложенные волосы соломенного цвета привлекают, как светофор.

– Хорошо отдохнул, – вздыхаю и откидываюсь в кресле. – Только Аня обо всём узнала.

– Уже?! – Пашка таращит глаза. – Как? Когда?!

– Да хер его знает… – тру шею, смотрю на телефон. Рита пока не писала. Надо бы самому написать и сказать, что всё кончено. – Кто-то фотки по ходу выложил, а она запалила.

– Ну, ты даёшь! Кто же так изменяет? – фыркает Пашка. – Судя по тому, что ты не особо расстроен, она простила?

– Сказала, что даёт один шанс. – Морщусь. Здесь, вдали от её взгляда, всё кажется проще. Гроза прошла мимо.-

– Считай, уже простила. Выдыхай, бобёр.

– Пытаюсь, – усмехаюсь. – Надо Рите написать, но рука не поднимается.

– Хороша, да?

– Слишком. – Поднимаю глаза к потолку, выдыхаю, вспоминая. – Охуенная.

– Жду подробностей.

– Да какие там подробности? Давно секса не было, подрочить хочешь?

– Слушай, ну, ты говорил, что она гимнастикой занималась. Как там с растяжкой? – Пашка ведёт бровями, сжимает кулак и несколько раз с силой ударяет по нему ладонью. – Новые позы попробовал? Расширил горизонты?

– Расширил. Вертелась так, что член дымился.

– Помню, была у меня циркачка… – мечтательно тянет Пашка. Экран телефона светится – Рита написала. Беру не сразу. Думаю, что сказать. Как. Реально сейчас кину?

Привет. Не отвлекаю?

– И что, погулял и хватит?

Надо поговорить.

Всё. Написал, выдохнул. Скажу, что жена узнала и теперь надо расстаться.

Лично, или по телефону скажешь, что всё?

Жена узнала.

И?

– Ладно, не буду мешать. – Пашка отрывает задницу от стола и уходит. Смотрю на телефон, вздыхаю. Набираю Риту.

– Надо же, а я думала, духу не хватит позвонить.

У неё даже голос бархатный, с хрипотцой. От него по спине мурашки и кровь загорается.

– Я не хочу терять семью, – говорю как есть.

– Понимаю. Обратно под крыло к своей наседке залез. Там тепло, уютно. – Так и сочится сарказмом. Чувствую себя мальчишкой, которого взрослые пацаны гнобят. Неприятное чувство. – Ладно, поиграли и хватит.

– Подожди. – Морщусь. Щипаю переносицу, подбирая слова. – Рит, я не хочу всё заканчивать.

Глава 6

Аня

Странное чувство: когда жизнь не изменилась снаружи, но внутри больше ничего нет. Пусто там. Я почти перестала спать. Ночами лежу, прислушиваюсь к Машиному дыханию и глотаю горечь. Почему он так поступил? Устал. А я не устала! Мы так дочку ждали… Дима не отходил, пылинки сдувал, и после рождения не изменился. Выходит, изменилась я. Перестала возбуждать. Как же наивно было думать, что он будет любить вечно! Самое смешное, что он всегда говорил, что любит сильнее, и я соглашалась. Чувствовала себя с ним, как за каменной стеной, именно с ним поняла, что значит это выражение. Что бы ни происходило в моей жизни, он всегда был рядом, поддерживал. Мы друг друга поддерживали. Когда умерли, один за другим, мои бабушка и дедушки, а потом ушёл его папа. Когда его сократили, а Никита сломал ногу и мне пришлось отказаться от серии выгодных предложений в Сочи, чтобы сидеть с ним. Когда нам объявили Машин диагноз…

Глаза давно сухие, как один раз поплакала, так больше ни слезинки не проронила. Зачем? Себя, бедную-несчастную, жалеть? Я скорее не себя жалею, а то, что пропустила, не доглядела, не додала… Жру себя, ругаю, умом понимая, что нельзя так. Когда всё только на себя взвалить, а его оправдывать нельзя. Сказал, что не хочет семью терять, но ведь и правда хороший отец. Не знаю, что у нас дальше будет, пока не представляю, как просто за руку взять, не то чтобы в постель лечь. Он теперь будет сравнивать? Насколько она лучше?

Как не думать, не представлять его с ней? Это что, взрыв гормонов? Оксана сказала про хороший левак, и что, теперь наш брак стал крепче? Да ни фига подобного!

Верчусь на кровати ужом, в пот бросает. По ночам температура скачет, и сердце бьётся глухо. Провериться бы, всё-таки не двадцать, могут и сердечные болячки вылезти. Постукиваю кулаком по груди: болит там внутри. Виновата. Так и слышу, как бабушки у подъезда сочувствуют. Головой качают, а сами кости перемывают, мол, такая хорошая семья была… Да она бы на себя в зеркало посмотрела… Ушёл к молодой…

Никуда не ушёл! А нужен ли такой? Как надо себя не уважать, чтобы обратно принять? Сажусь, стискиваю голову в ладонях. Ему как с гуся вода. Ходит, улыбается, с Машей занимается. Как не случилось ничего. На вопрос Никиты, почему в гостиной спит, рассмеялся и сказал, что немного с мамой поругался, и порой мужику полезно отдельно поспать. В качестве профилактики. Пригорело у меня с этих слов, конечно. Сдержалась.

Первое сентября уже завтра. Сын в шестой класс идёт, линейки нет, до школы три минуты, вести не надо. На цветы и подарок учительнице деньги сданы, новенькие тетрадки, стопятьсот ручек, пенал взамен старого, хорошего, потому что «ма, он отстой» – всё куплено. Рубашка наглажена, ботинки начищены. Знаю, что вернётся растрёпанным, помятым. Заранее готовлюсь к нытью и крикам. Но точно не готова утром услышать:

– Ма, я не пойду. Чё я там забыл?

– Вставай, – говорю со вздохом. Благо, Маша ещё спит. Тяну одеяло, Никита с силой тянет обратно, отворачивается к стене.

– Ма, отвали! Я сказал, что не пойду!