Тёмный голос

– Я хотела быть такой же, как вы! – утирая слезы, объясняла Энн.

Рейчел цинично передёрнула бровями.

– Не знаю, чего ты хотела! Однако факт налицо – ты нас обманывала. Всех своих подруг.

– Я хотела быть чуточку счастливее…

– Хм, странное у тебя счастье! Счастье во лжи не построишь…

– Я хотела быть такой же, как вы – замужней женщиной! Ведь даже к женщинам, чьи мужья никудышные, относятся иначе, их уважают. А меня? При любой возможности припоминают прошлое… А ведь я ни в чём не виновата! Я не хотела идти на баржу, – слёзы хлынули ручьём.

– Значит, я виновата? Могла бы не идти! – шипела Рейчел.

– Что теперь будет?

– Все узнают о том, что ты солгала, придумала настоящую комедию. Я думаю, что тебе следует показаться врачу. У тебя ведь тётка умерла в приюте для умалишенных?

Такие перспективы не особо радовали Энн. Она столько лет заслуживала хорошее отношение, самоотверженно трудясь и ведя образцово-показательную жизнь. И что теперь?

Может, она действительно не в себе, как и её тетя, помешавшаяся от неразделённой любви. Что она хотела? Глупой малости, чтобы о ней говорили. Ещё до того, как вернуться из Австралии, она вовсю представляла, как будет рассказывать об Адаме, как продемонстрирует фото, как услышит тёплые слова и увидит искры зависти, ведь она отхватила самый лучший приз. Она представляла, как подруги будут встречаться и говорить о ней. Пусть все восхищаются, пусть все завидуют.

– Как ты узнала? Ты специально?

Рейчел истерично хохотнула, а затем фыркнула:

– Честно, больше нечего делать, как устраиваться частным детективом! Всё произошло случайно! Ты знаешь, у меня в Австралии есть бездетная тётушка. Она написала, что при смерти и просила приехать. Я не могла отказать, тем более, что финансовые дела, у меня, не в лучшем свете, я надеялась на наследство. А когда приехала, то поняла, что ей скучно. И она здоровее любого новорожденного. Она живёт недалеко от Улуру… Вспомнив твои фотографии, я решила взглянуть на такую красоту…

– Ты рассказала что-нибудь Адаму или его жене?

– Конечно, нет! – Рейчел выждала паузу и продолжила: – Слушай, Энн, невзирая на твою ложь, я не хочу ничего никому рассказывать. Мы же подруги! – она оскалилась.

– Ты действительно можешь всё сохранить в тайне?

– Разумеется, ты же моя подруга. Только у меня будет одна просьба.

Энн кивнула, ощущая, как всё налаживается.

– Мне нужны деньги. Понимаешь, поездка в Австралию окончательно подкосила мою семью. Боюсь, мы скоро начнем голодать.

– Конечно! – Энн бросилась к кошельку. Достав несколько бумажек, протянула Рейчел.

– Мало.

Энн достала ещё.

– Мало, – вновь проговорила Рейчел, – всё, что есть в кошельке…

Вначале Рейчел появлялась раз в месяц, потом раз в неделю. Суммы росли, как снежный ком. Вся жизнь была повязана на том, чтобы заплатить за несколько дней спокойствия. Энн устала от лжи, она корила себя. Она хотела бежать подальше от родных мест, от Рейчел. Спрятаться там, где её никто не найдёт. Это было хорошим решением, но она измотала себя до полусмерти. Она чувствовала, что должна принести жертву, должна искупить ошибки молодости и лжи.

Длинное письмо для всех подруг и родственников она оставила на самом видном месте. Пузырёк со снотворным и немного воды – вот всё, что ей нужно. Она примет пилюли, а когда нахлынет сон, войдет в воду. Вот и всё…

Она открыла дверь. Рейчел поджидала на пороге.

– Здравствуй, подруженька! Я за деньгами, к сожалению, закончились!

– Денег больше не будет, – холодно констатировала Энн.

– Что за номер? Ты хочешь, чтобы все узнали?

– Мне всё равно, что ты им скажешь. Они узнают мою историю.

Рейчел перехватила взгляд Энн, скользнувший по записке. Склочница схватила его и быстро пробежалась глазами.

– Нет-нет. Все узнают мою правду. Все поверят мне! Ведь кто ты? Шлюха! Спуталась с моряком!

Дальше всё было, как в тумане. Руки Энн были по локоть в крови. Теперь всё кончено. Она взяла ещё один лист и написала продолжение, сознавшись в убийстве Рейчел.

Пляж безлюден, в эти месяцы вода слишком холодная. Таблетки действуют быстро. Немного проплыв, она повернулась на спину. Солнце стояло высоко. Оно отдаляется…

О чем эта история?

О, том, как люди не позволяют себе быть счастливыми. И вместо того, чтобы стать хозяевами жизни, выбирают роль раба. Их не интересует счастье, они привыкли злиться, врать, завидовать, приносить себя в жертву, страдать. До конца своих дней они будут играть одну и ту же роль обиженных детей. Их легко понять, ведь стать собой – это труд, продолжающийся на протяжении всей жизни.

Ты проделала колоссальную работу, научилась контролировать мысли, акцентировать внимание на хорошем, наполнять себя светом, показала себе, что можешь добиваться поставленных целей, научилась безусловной любви. Ты практически проснулась – большая часть пути позади. Сейчас тебя ждёт шаг в неизвестность. Сейчас произойдёт то, что перевернёт все представления с ног на голову. Что это будет? Ни тебе, ни мне неизвестно! Как это будет, невозможно предугадать. Единственное, что я знаю – ты всё поймешь. Особенно то, как страхи контролируют людей. Встретившись со своим и честно взглянув ему в глаза, ты обретёшь первый кусочек свободы, своей духовности и себя как личности. Это никогда не бывает просто, но я в тебя верю.

Перечитывай мою новозеландскую историю и держи в памяти, что в любой ситуации нет жертв и нет палачей. Наши действия, поступки, страхи и ожидания в конечном итоге реализуются в жизни. Я даже не знаю, как бы сложились жизни у этих женщин, если бы они были личностями, были собой, а не играли роли агрессивной и пассивной жертвы.

Помни, я с тобой».

20

Я прочла историю около десяти раз, и каждое прочтение сопровождалось инсайтом.

Я вроде попугая бесконечно твержу: «Жизнь моя! И лучше меня никто не знает!». Однако постоянно сравниваю то, как я живу, с тем, как принято. Откуда я знаю, что так принято? Ведь мне, по сути, никто напрямую не говорит! Но ведь все знают, что лучше так. Так делает большинство! А право ли это большинство? Когда-то женщины пили уксус, чтобы быть бледными. Потом вкладывали деньги в сомнительные пирамиды. Лечились святой водой… Примеров много.

Я пришла в этот мир, как чистый лист. Я впитывала всё, что встречала на своём пути. Удивительно, но в детстве я отчётливо понимала, что моё, а что чужое. Вот эта книга мне нравится, и эта игра, а остальное не моё. Это знание было простым, оно не требовало усилий. Я просто знала без сомнений и колебаний, какой будет моя жизнь, и что я из себя представляю. Спросите ребёнка – и вы получите чёткий ответ! Удивительно, но практически все, кого мы называем гениями, с раннего возраста имели хоть мало-мальское представление: «Кто они?», «Зачем здесь?» и «Чем хотят заниматься?».

Смешно, но раньше я всё это знала. И мечты не наивны! Просто они не оформлены, дети имеют мало опыта, но четко знают, в каком направлении идти. Ведь цель у всех одна – быть счастливыми. Только счастье у всех разное.

Что было потом? Почему я потерялась? Почему смерть видела единственным выходом? В чём причина? Я могла бы сказать: виновато общество и его стандарты воспитания. Да, я могла бы так сказать! Только в моём случае всё было гораздо прозаичнее: «По вере вашей будет вам дано!». Стыдно, но факт! Сейчас я понимаю, что любое дело, которое не удавалось с первого раза, удавалось со второй или третьей попытки. Только потерпев поражение, я предпочитала опустить руки. Не я руководила собой, а страх неудач.

Сколько страхов я ношу внутри? Какую-то часть я смогла побороть, и жить стало проще, но есть те, что крепко держат за горло.

Благодаря чуткому руководству Евгении, мне удалось многому научиться, я хорошо поработала над собой. Те знания, что я приобрела, были похожи на кусочки пазла. Я понимала – мне нужно встретиться с моим самым великим страхом, чтобы кусочки сложились в единое изображение.

21

Пятый свёрток был со мной. Люблю перечитывать его; особенно хорошо это делать в длинной очереди к врачу. Каждый раз трагическая история открывает во мне потаённые отделы души, озаряет мой разум новыми знаниями, и дышать становится легче.

Сквозь хитросплетения печальной истории Энн и Рейчел до меня долетали всхлипы и обеспокоенные голоса.

– Мне поставили диагноз, – она плачет. – Как теперь с этим жить? – молодая женщина своей интонацией похоронила себя заживо.

Непонятное бормотание – просто кто-то читает молитву. С грохотом открылась дверь.

– Я тебе сказала! – писклявый напористый голос пытается что-то отстоять в телефонной перепалке. – Последний раз тебе говорю! Я клиентов не чистила. Это малолетка, новенькая! Сколько лет я работаю? Кто-нибудь жаловался?

Невысокая, плотная женщина внимательно вслушивается в сказанное. Кривая улыбка появляется на губах.

– Да ладно тебе! Эти …, – тирада нелестных прозвищ слетает с языка. – Давай по-другому! Я кого-нибудь обворовывала?

Она слушает, на лице появляется улыбка.

– Ну, вот! Я тебе про это и говорю… Подожди!– она бросает собеседнику.

По всей видимости, её не слушают, продолжая что-то активно говорить. Женщина морщится и грозно повторяет:

– Подожди! Да подожди ты! Да заткнись хоть на минуту! – она кричит в трубку.

Размашистые движения. Она вплотную подходит к нашей очереди.

– Кто крайний, в 302 кабинет? – от неё веет сигаретами и улицей.

Женщины безмолвно отрицательно качают головой. Она хищно бросает взгляд:

– Что, никого?

Молитва утихает, и ей отвечают:

– Да, никого.

Она бойко направляется к двери. Энергичные удары, и её голова заглядывает вовнутрь.

Из-за двери доносится:

– Дезинфекция! Зайдете через пять минут.

Она недовольно пожимает плечами и прислоняется к стене. Вспоминает о телефоне и подносит к уху.

– Ты ещё здесь? Пять минут надо подождать!

Ей что-то долго говорят.

– Короче, давай так!– голос становится недовольным. – Сейчас меня вычистят. Через две недели я приступлю к работе. Приставишь ко мне эту беленькую, она мне нравится, девка хорошая.

Она снова что-то слушает. Потом смеётся.

– Вот, я тебе говорю: с мозгами, юбок не носит, как эти тупые куры. Говорила им, что в мини сразу загребут.

Наша длинная очередь отвлекается и слушает телефонную трель уличной проститутки. Женщина рядом со мной шепчет:

– И даёт же Бог таким детей, а они их убивают. И этого пришла убить. Убьёт и снова станет на дороге. О, Боже! Почему так?

Она заходит в 302 кабинет, и очередь начинает шуметь пуще прежнего. На мгновение женщины забывают о своих проблемах. Их волнует вопрос: почему проституток обслуживают вместе с ними? Моя соседка обращается ко мне:

– А ты что думаешь?

Мой язык костенеет, ведь я собираюсь поддержать большинство. Осудить эту неизвестную женщину. Набросится на неё с критикой: «Это самое последнее дело – торговать собой». Я хочу это сказать, чтобы почувствовать одобрение, чтобы стать единым целым с этой страждущей очередью. Я собираюсь это сделать, но моё тело накрывает спазмами. Я начинаю кашлять. Мне понятно, что себя не обманешь. Это урок – нужно быть честной перед собой, перед людьми. Я смотрю своей соседке в глаза, она ждёт моего ответа.

– Что я думаю? – першение отступает. – Не суди, и судим не будешь! Она такой же человек! Она имеет право делать выбор. Жить так, как считает нужным. Я не имею никакого права её осуждать. Я не имею никакого права говорить ей, как лучше, что ей делать, и как жить! Всё, что я могу – это заниматься своей жизнью. Быть счастливой, и тем самым давать пример другим людям, тем, кто потерялся и запутался.

Мои глаза увлажнились от переизбытка эмоций от гордости за себя, за то, что я смогла выиграть эту маленькую битву в мире предрассудков. Женщина опустила глаза, она больше не говаривала со мной. Куртизанка вышла нескоро. И сразу принялась названивать.

– Только через неделю! – без приветствий отрапортовала она.

Снова внимательно слушает и агрессивно добавляет:

– Всю неделю буду работать! Деньги нужны!

Она подходит к стойке регистратуры и громко оформляет документы. Мы слышим её имя, фамилию и адрес.

Женщины в очереди недовольно бубнят. Я наблюдаю за ней. Мне кажется, она давно заметила это нездоровое внимание, и ей оно нравится. Своими громкими возгласами намеренно его подогревает. Она смотрит на выданное ей направление и едко замечает:

– Я не Инна, меня зовут Инга! Переделывайте!

– Если бы Вы меньше говорили по телефону, то ничего бы не пришлось делать заново! – медсестра вступает в перепалку.

– Я тебе сказала по буквам – Инга! Чем ты слушала? – куртизанка намерена разжечь скандал.

– Не тыкайте мне!

Инга недовольно отворачивается от окошка регистратуры и ждёт документы.

На прощание она громко хлопает дверью.

22

Сверток № 6.

Внутри лежала фотография. Я её видела в квартире Евгении – та самая, на которой было написано «Варна 1958». Симпатичная молодая женщина обнимает высокого худощавого мужчину. Евгения и Альберт.

К шестому свёртку прилагалось три письма. Одно из них было жёлтым, потрёпанным, с засохшими бурыми пятнами. Глядя на него, несложно догадаться, что ему не меньше, чем фотографии. Остальные конверты новые. На одном было написано: «Прочтёшь первым!». На другом: «Прочтёшь после старого письма».

«Здравствуй, моя дорогая! В предыдущем послании я говорила: обрести себя можно, лишь встретившись со своими страхами. Сколько людей, столько и страхов. У каждого они свои. И эта встреча неизбежна, если стать хозяином жизни.

Я расскажу тебе о своём страхе. Он перевернул мою жизнь с ног на голову. Он освободил меня от предрассудков, от сожаления и горечи. Моя жизнь обрела цельность. После этого опыта я приобрела свободу, любовь и счастье.

Я рада, что сохранила письмо, которое адресовала Саре и Наденьке. Я думала, что это мои последние слова для самых близких. Открой его и прочти».

Раритетный конверт был запечатан. Я несколько минут рассматривала его пожелтевшую от времени бумагу. Запекшиеся пятна; такие бывают, когда проливаешь кофе. Бумага была плотной и увесистой. Я водила пальцами по шершавой текстуре и всматривалась в скромную надпись с Новозеландским адресом и двумя именами: «Саре и Надежде».

Я распечатала конверт, и запах прошлого ворвался в комнату. Запах библиотек и прокуренных кабаков, чернила и водки. Я расправила с десяток жёлтых, мелко исписанных страниц, усеянных разводами и бурыми пятнами.

«Сара, Наденька!

Я должна рассказать о том, что произошло. Вы должны знать! Вы помните, после того, что произошло с Энн и Рэйчел, к нам зачастила полиция. Узнав о наших корнях, нами заинтересовались спецслужбы. Помните, мы летали с Альбертом в Австралию? Мы сказали вам, что это был отпуск. Всё неправда и ложь. Мы были там на обучении. Нас завербовали. Они предложили перебросить нас в Союз. Сделать, как они говорили, «пустяковое дело», за возможность увидеть родных, получить вознаграждение и безопасно вернуться в Австралию.

Мы прибыли в Варну летом 1958 года. По прибытию получили поддельные документы. Семья Ивановых, Екатерина и Андрей. То послание, что нам велели передать, я выучила на память ещё в Сиднее. Набор букв и цифр. Явно, что это был какой-то шифр.

Мы провели несколько дней в Болгарии, где нас кратко ввели в курс дела. Корабль до Одессы. И вот, мы в городе, где впервые встретились. В городе, где я обрела вторую жизнь. Где я научилась любить и доверять. Он был уже не тем… Война оставила свой след. Разрухой и борьбой были пронизаны солнечные улочки. Мы не стали задерживаться – кольцо опасности сжималось. Нам было страшно встретить людей из прошлого: соседей, коллег.

– Здесь очень опасно, – рассуждал Альберт. – Мы ввязались в плохую историю. Доведём всё до конца и мигом возвращаемся обратно… Повидать родных и близких – ужасная идея. Люди очень изменились, здесь воздух пропитан поиском предателей Родины, – осматриваясь, шептал муж.

Я была с ним согласна. Не задерживаясь в Одессе, мы направились в город, где жили мои родители. Там нужно было передать послание, и у нас оставалось короткое время, разумно было бы залечь на дно, а потом двигаться в обратном направлении, не особо привлекая внимания. Только в моей голове зародилась безумная идея. Всеми правдами и неправдами я вознамерилась увидеть мать и отца, познакомить их с Альбертом, рассказать о Наденьке и своей жизни. Это было нужно, как глоток воздуха. Мне хотелось увидеть в их глазах гордость за свою дочь. Услышать, что я: «Умница!».

Сообщение я передала быстро на чердаке полуразрушенного здания совсем юной девушке. До сих пор перед глазами стоит её хорошенькая голова с короткими светлыми волосами. Огромные зелёные глаза поднимались ко мне, а потом падали на лист, на котором она старательно записывала мои слова.

– Берегите себя! – на прощание сказала она. Ещё совсем ребёнок.

До отправления поезда оставались сутки. Это очень беспокоило Альберта. Он боялся, что меня могут увидеть, узнать. Мы были в уязвимом положении. Мы даже не доверяли своим документам. Нам казалось, что если их увидят, нас сразу же разоблачат.

Я уговаривала Альберта, спрятаться у моих родителей. Это безопаснее, чем мыкаться по железнодорожному вокзалу или искать комнату для ночлега.

– Переночуем в кустах, – шутил он. – Сейчас это самое безопасное место.

Я без устали продолжала убеждать мужа. Мне не хотелось ему озвучивать истинную причину, почему я ищу встречи с семьёй. Ещё в Новой Зеландии, когда нам только намекнули о возможной вербовке, я мигом согласилась. Я не думала о риске, я представляла, как увижу отца, как расскажу ему о своей жизни. О, том, что сделала! Сколько спасла жизней! Я ощущала, как он обнимет меня, расплачется. И я почувствую, как все те обидные слова, сказанные мне восемнадцатилетней, потеряют силу, они отпустят меня, я стану свободной. Мне стыдно признаться, но всё, что я делала в жизни, было с оглядкой в прошлое. Что скажет мой отец? Он будет гордиться? Я всегда задавала эти вопросы. Мне хотелось, чтобы он знал и понимал: я хорошая дочь!

К сожалению, я не была хозяйкой своей жизни. Я была жалкой рабыней, которая жаждала отцовского прощения и любви. Ведь мать, хоть и ворчала, была на моей стороне. Она, не смевшая перечить мужу, не заступилась, когда отец выставил меня на улицу, и пожалуй, это единственное, за что я злилась, но одновременно и понимала.

– Альберт, они не причинят нам зла, – сжимая руку мужа, повторяла, как попугай.

– Они, возможно, нет, а вот другие – могут…

– Альберт, давай просто подойдём к тому дому, где они живут.

– Ты знаешь, где их искать?– муж был озадачен.

– Перед тем, как отправится сюда, я просила узнать адрес моих родителей. И они узнали… Это дом моего детства, – в тот момент, я знаю, мои глаза блестели. – Это чудо, что его не разбомбили во время войны. Это чудо, – добавила шёпотом.

– Женя, милая, это так опасна. Ты не видела своих родителей восемнадцать лет. За это время они могли очень сильно измениться… Я думаю, ты не забыла, как они поступили с тобой…

По всей видимости, Альберт предчувствовал, что может произойти непоправимое.

– Надеюсь, ты помнишь, – пристально глядя в глаза, повторил он.

– Мы посмотрим издали, мы не будем входить в дом, – со слезами на глазах убеждала его.

Ближе к вечеру он сдался.

Дом из красного кирпича напоминал решето, усеянное следами от пуль. Агенты рассказывали, что в моём родном городе велись ожесточённые бои. От трехэтажного дома на двенадцать квартир тянуло картошкой, капустой, фекалиями и плесенью. Во времена моего детства всё было иначе: пахло пирогами, лавандой и мылом.

Я обошла дом. Альберт молча следовал за мной. Так лучше были видны окна моих родителей. Тусклый свет озарял комнату. Я попыталась присмотреться. Неторопливая тень мелькнула за окном. Она постоянно останавливалась. Возможно, это мама. Сейчас моим родителям 65 и 67 лет.

Смеркалось. Альберт нервничал:

– Дорогая, пойдем!

– Ещё немножко.

Я ловила себя на мысли, что сейчас произойдёт то, что позволит мне войти в этот тёмный подъезд, быстро взбежать на второй этаж и забарабанить в родную дверь. Моя интуиция меня не подвела. Замызганный кусок ткани, висевший на окне, отодвинулся. Я увидела свою мать. Она что-то клала на подоконник. Я смотрела на неё. И вот она поднимает глаза. Я вижу, как они округлились, а потом она зажала рот рукой. Я понимаю, что она вскрикнула. Альберт попытался меня увести, но я стояла, как вкопанная. Я ждала его – отца. Его лицо искривилось, а глаза стали больше, чем у матери.

Предчувствуя беду, Альберт силой поволок меня. Я сопротивлялась. А потом был возглас матери:

– Женечка, доченька!

Она стояла у подъезда, такая родная и близкая. Несколько мгновений – и мать бросается ко мне. Слёзы, дыхание прерывистое, волосы растрепаны. Я отбилась от рук Альберта и бросилась к ней. И вот, мы дрожим, прижимаясь друг к другу. Она гладит меня по волосам и увлекает к дому. Я оборачиваюсь и зову Альберта:

– Пойдём.

Он с недоверием следует за мной.

Тёмный подъезд с узкой лестницей и коридорами, перепачканный экскрементами. Дверь открывается, мы быстро проскакиваем вовнутрь. Мать плачет, вытирает слёзы, но через мгновение они снова на щеках.

– Моя девочка, я не надеялась тебя увидеть, – она снова жмётся ко мне.

Совсем седые волосы скользят у меня под руками.

– Тише, тише, мама, – я пытаюсь её успокоить.

– Да не реви,– я слышу голос отца. – А то соседи услышат. Ну, здравствуй, дочь! – он обращается ко мне.

– Здравствуй, папа! – я отвечаю и чувствую, как меня охватывает волнение. В его взгляде и интонации в мой адрес брошено только одно – ничтожество, ужасная дочь.

– Кто с тобой? – он переводит взгляд на Альберта.

– Это мой муж – Альберт!

Альберт улыбается и протягивает руку:

– Приятно познакомится.

Мой отец не отвечает на рукопожатие, а внимательно осматривает его, и, потом глядя на меня, говорит:

– Только еврей на тебе и мог жениться.

– Женя, нам лучше уйти. Прямо сейчас, – замечает муж.

Только я не слушала своего любимого и мудрого Альберта. Я всматривалась в отца. Всё такой же грозный и вечно недовольный. Обрюзглое тело и лысая голова.

– Проходите, проходите, – мать проталкивает нас вперед. – Не надо уходить, сейчас будем ужинать.

– Еще успеешь уйти! Разувайся и проходи к столу, нужно познакомиться, – отец грозно кинул Альберту.

Мать суетилась, подавая скромный ужин из картошки и капусты, по всей видимости, именно их запах я учуяла у дома.

– Где была? – он грозно бросил мне.

Разумно было бы соврать, но я рассказала всё, как было. Альберт с ужасом следил за происходящим.

Отец дослушал до конца, уважительно покачал головой и добавил:

– Ты смелая. Переночуете у нас, а утром чтобы ноги вашей здесь не было. Надеюсь, вернётесь домой.

Мы легли спать около полуночи, мама долго расспрашивала о Наденьке. Когда мы проснулись, отец не спал, скручивал сигареты-самокрутки.

– Сейчас завтракаете и уходите, – коротко заключил он.

– Спасибо!

Мать долго плакала, просила, чтобы я ей писала. Отец ухмылялся:

– Перестань, дура старая, оттуда письма не доходят.

На улице было прохладное утро. Я в последний раз посмотрела на родной дом, мы завернули за угол. Двое мужчин следовали за нами, ещё двое, пересекая улицу, приближались со стороны, прижимая нас к стене дома. Трое в длинных, кожаных плащах, выросли перед нами. Чёрная машина не заставила себя ждать.

– Проедемте с нами! – без права на выбор предложили они.

Мы ехали недолго. Нас доставили в хорошо охраняемое место. Обилие военных, колючей проволоки и высоких стен лишало всяких надежд. Едва мы вышли из машины, нас разлучили. Напоследок Альберт крикнул:

– Женя, всё будет хорошо!

Со мной не церемонились. Ударяя прикладами, загнали в холодный барак, обустроенный под камеры. В нос ударили холод и зловония. Узкая камера, в которой не было ничего, кроме ведра для малой нужды. Я прижалась к стене и сползла на пол. Маленькое окошко под самым потолком мало-мальски освещало мою темницу. Этого было достаточно, чтобы рассмотреть выцарапанные надписи. Я стала читать, ужас охватил с новой силой. Это были слова прощания. По всей видимости, узники этого склепа давно были похоронены. От осознания скорой, мучительной кончины я вскрикнула. Боясь привлечь к себе внимание, я плотно зажала рот. Скукожилась и беззвучно заплакала. Тогда я поняла, что всё закончено и осталось недолго. Кого винить в том, что меня убьют? Я думаю, это соседи подслушали разговор и донесли.

Гнетущая тишина доводила до безумия. В бараке была я и часовой. Совсем юный мальчик, возможно, ровесник моей Наденьки.