Предки под куполом

Славяне, как гордо именовали себя местные жители, исполняли в планетной системе роль арбитров, негоциантов и защитников. Их белоснежные города, украшенные выращенными деревянными теремами и сияющими куполами храмов, были центрами межземельной дипломатии и торговли. Здесь, на великих соборах, разрешали споры между купцами с Ошун и учёными с Аматерасу, здесь заключались договоры, связующие все шесть земель в единое целое. А на орбитальных верфях Славы строились знаменитые на всю систему боевые корабли – «богатыри», экипажи которых несли дозор на дальних рубежах, охраняя мир от неизвестных угроз.

Но самой поразительной чертой Славы были её океаны – безбрежные, полные тайн и жизни. Их бирюзовые воды породили уникальную ветвь человечества – атлантов, или морян. Добровольно отказавшись от суши, эти отважные пионеры океанов обжили глубоководные впадины, построив сияющие города из коралла и прозрачного сплава. Их тела со временем обрели возможность трансформировать ноги в ластообразные конечности и способность долго находиться без воздуха, а их культура, окутанная флёром морских легенд, была для сухопутных славян таким же символом тайны, как и для нас – далёкие звёзды.

Шестая и последняя из обитаемых земель, Аматерасу, была миром, где царил разум в его самой утонченной и возвышенной форме. Её народ, аримы, чьи черты – с характерным разрезом глаз и скулами – мы без труда узнали как монголоидные, создал цивилизацию, построенную на многовековой мудрости и неутолимой жажде познания.

Аматерасу была планетой ученых, философов и целителей. Именно здесь, в тишине белоснежных пагод, утопающих в цветах сакуры, рождались теории, разгадывающие тайны мироздания. Местные физики проводили вычисления, способные предсказать движение планетарных систем, а математики создавали языки, описывающие гармонию вселенной с изяществом поэзии. Филологи же этого мира почитались как хранители первозданной сути слов, ибо они верили, что правильная речь способна исцелять душу и преобразовывать материю.

Но истинной гордостью Аматерасу были их врачи-аримы. Их искусство простиралось далеко за рамки врачевания тел, ибо любую болезнь они видели как дисгармонию между духом, разумом и плотью. В их руках даже иглоукалывание и травничество преображались в высокое таинство, способное не только изгнать недуг, но и успокоить мятежную душу. В основе их философии лежала простая, но всеобъемлющая истина: здоровье – это равновесие. И своей высшей миссией Аримы считали поддержание этого хрупкого баланса, пронизывающего всё – от микрокосма человека до макрокосма всего мира.

Седьмая земля, Се Вера, висела на самой окраине системы ледяным безмолвным стражем. Это был мир вечной зимы, где свет солнца Ра был призрачным и не давал тепла, а пустыни из замерзшего азота простирались до самого горизонта. Атмосфера здесь была слишком разрежена, а холод слишком суров для любой формы жизни.

Её единственными обитателями были не люди, а автоматизированные комплексы и маяки, размещенные в славянских куполах-крепостях. Эти сооружения, похожие на гигантские хрустальные цветы, проросшие сквозь лёд, служили передовым рубежом обороны. С их вершин неусыпные взоры и датчики стражей отслеживали подступы к системе, готовые в любой миг поднять тревогу. Се Вера не давала жизни, но именно её ледяное безмолвие позволяло остальным мирам спать спокойно. Это был щит, вознесенный на краю света, молчаливый и незыблемый, как и вера в безопасность дома, которую он символизировал.

Пространственные пробои возникали на всех землях без исключения. Подход к решению этой общей проблемы везде был разным, но исследовательские экспедиции снаряжали все – некоторые насчитывали сотни участников. Однако после тщательного изучения последствий контактов руководство каждой из земель пришло к единому выводу: необходимо полностью изолироваться от источника заражения – мира, где условия среды постоянно менялись, порождая всё новые смертоносные штаммы вирусов и бактерий. Методы изоляции отличались: где-то проход заливали в гигантскую стелу, в других местах возводили курганы, а кое-где заключали Завесу под герметичные купола.

Лишь на Славе создали уникальный проницаемый купол, который, отсекая заражённых, позволял свободно мигрировать птицам и животным. Все экспедиции, сформированные из жителей этого мира и ушедшие через Завесу, обратно уже не вернулись.

Повествование Нафани о мире заняло немало времени – многое было непонятно с первого раза, приходилось постоянно переспрашивать, да и множество слов оказались для нас совершенно незнакомы. Языковой барьер ощущался весьма остро.

Мы узнали, что у всей системы земель был единый язык и письменность, хотя у жителей каждой планеты существовали свои диалектные особенности и сленг. При этом каждая земля разработала собственный шрифт, по начертанию букв которого можно было безошибочно определить происхождение человека. По нашему предположению, именно эти шрифты и местные наречия, развиваясь в изоляции на нашей потерянной колонии – Земле, – со временем и породили всё многообразие языков, которые мы знаем сегодня.

Из рассказа Нафани наконец стало понятно, почему люди Земли, столь разные внешне и живущие порой на разных континентах, в основном имеют языки с общей структурой – все они произрастали из одного корня.

Мы вдруг спохватились, что до сих пор не предложили угощения хозяину этого дома и нашему рассказчику. Мама предложила сделать перерыв и перебраться на кухню. На этот раз мы проявили предусмотрительность и захватили еду с собой. Однако Нафаня вежливо отказался от наших блюд и вместо этого направил Егора с младшим домовёнком – тем, что ещё не получил имени, – в сад-огород.

Вернувшись с полной корзиной плодов, сын с восторгом принялся рассказывать, сколько всего удивительного мы пропустили.

Оказалось, младший домовёнок познакомил Егора с садовиком по имени Лесь. Это был высокий, невероятно стройный юноша с зелёными волосами и застенчивой улыбкой. Позже мы узнали удивительную особенность: волосы Леся, подобно шерсти белого медведя, были полыми и прозрачными. Они впитывали в свою структуру споры грибов, цветочную пыльцу и микроскопические семена практически всех растений сада-огорода. Каждое время года меняло его облик. Весной в его волосах начиналась настоящая жизнь – они прорастали молодыми побегами и становились изумрудно-зелеными. Летом, когда Лесь неспешно проходил по садовым дорожкам, его шевелюра превращалась в живую кисть, опыляя растения легким движением головы. К осени она постепенно золотела, украшенная алыми вкраплениями спелых ягод и лепестков, а зимой иней и снег превращали ее в сверкающую, абсолютно белую корону, сливающуюся с заснеженным пейзажем.

Сын не скрывал удивления: почему малый народец так искренне рад нам, непрошеным гостям, явившимся без даров? Мы попросту не ведали, что в этом доме обитает столько незримых жителей. И всё же каждый из них встречал нас с неподдельной теплотой.

Лесь с радостью демонстрировал удивительные свойства местных растений. Оказалось, наш «холодильник» оставался холодильником лишь до первого полива – стоило увлажнить его причудливые корни, как он начинал излучать тепло, превращаясь в настоящую печь. А весь сад-огород и вовсе напоминал волшебную лавку, полную диковинных припасов.

Выяснилось и другое: деревья, которые мы поначалу приняли за гибриды, на самом деле были уникальными созданиями природы – их ветви одновременно несли плоды на разных стадиях созревания. В доказательство Егор продемонстрировал содержимое своей корзины, где соседствовали плоды с одного дерева и куста – от нежных завязей до сочной спелости. Мы даже не успели придумать им названия, а запомнить местные, причудливые имена и вовсе казалось невозможным.

Оказалось, что зелёные плоды, напоминающие небольшие мячики, требовали термической обработки. Егор с готовностью продемонстрировал процесс выпекания на принесённом из соседней комнаты молодом цветке-«холодильнике», который ещё умещался в горшке. Как позже пояснил Нафаня, эти удивительные растения испокон веков служили местным обитателям своего рода каминами-обогревателями в холодное время. Использовать же наш цветок – «холодильник» для подобных экспериментов мы не могли – в нём бережно хранились привезённые из дома пицца и бутерброды.

Полив принесённый цветок, мы стали свидетелями чуда: из голубого он превратился в алый, хотя на ощупь оставался таким же тёплым. Легко коснувшись лепестка, Егор поместил плоды-мячики внутрь получившейся «печки». Лесь пояснил, что цветок сам определяет готовность блюда: по мере приготовления он начинает переливаться от красного к голубому, а лепесток раскрывается, приглашая достать угощение. Для следующего использования цветок нужно было просто полить снова.

Дальнейшие тонкости процесса нам помог освоить Нафаня. На кухне обнаружились специальные приборчики, которые при соприкосновении с горячим плодом мгновенно прилипали к нему, позволяя извлечь его из цветка, а через несколько секунд на воздухе так же легко отлипали – этого времени с лихвой хватало, чтобы донести горячую «булочку» до тарелки.

Аромат готовящегося угощения был настолько божественным, что даже сытый человек не смог бы устоять перед соблазном попробовать хотя бы кусочек. Что же касается самого плода, то он демонстрировал настоящие метаморфозы: в средней степени зрелости, приняв форму горшочка, после приготовления он напоминал по вкусу нежнейшее картофельное пюре, а в полностью созревшем виде превращался в нечто, почти неотличимое от копчёной колбасы – и готовить его уже не требовалось.

И тут до нас дошло: вот почему мы так любим все эти блюда в нашем мире! На подсознательном уровне их вкус и аромат хранили память о далёкой прародине, напоминая нашим генам о настоящем доме.

Волшебная корзинка Егора преподнесла нам еще один сюрприз – целую коллекцию удивительных напитков, заключенных в плоды-кувшинчики. Эти диковинные дары природы, росшие на невысоких кустарниках, как и всё в этом мире, меняли свои свойства в зависимости от степени зрелости, и каждый плод был совершенным творением.

Они напоминали миниатюрные растительные сосуды с аккуратной крышечкой, словно созданные руками искусного гончара. Но самое удивительное заключалось в том, что цвет этой самой крышечки безошибочно указывал на содержимое сосуда. В незрелом состоянии, когда крышечка сияла нежно-зеленым цветом, внутри скрывался игристый лимонад, в более зрелом под розовой крышкой – нежный кисломолочный напиток, напоминающий «Снежок», а ярко-красная крышечка сигнализировала о наступлении новой стадии – теперь в кувшинчике находился густой молочный ванильный коктейль. Настоящим же открытием стали плоды с тёмными, шоколадно-коричневыми крышечками. Внутри оказывался изысканный алкогольный коктейль с фруктовыми нотами и лёгкой игристостью.

Нафаня, заметив наш интерес, пояснил: «Чем темнее крышечка, тем крепче напиток, – заметил он, – Детям – строго запрещено».

Вспомнив, что в саду я насчитала с десяток таких кустов, я с радостью подумала, сколько ещё вкусовых открытий ждёт нас впереди.

Пока мы восхищались разнообразием напитков, мой взгляд упал на изящную хрустальную вазочку, стоявшую на столешнице, с матово-белыми шариками испещрённые морозными узорами – «чистиками». Положив один в рот, я почувствовала, как он завибрировал, безупречно очищая зубы. Приятный мятный вкус сменился легкой прохладой, когда, по совету Нафани, я его проглотила, ощутив необыкновенную лёгкость в желудке.

– Ух ты! – восхитился Егор, тут же последовавший моему примеру. – Мам, это же мечта! Никаких зубных щёток и паст в походы таскать не нужно! Нафаня, а они откуда берутся, очередное дерево?

– Какое дерево? – удивился домовой. – Да нет же, они сами по себе растут! Смотрите.

Он подвёл нас к стене, где в ажурной нише с хрустальной стеной вилась изящная лиана с мелкими серебристыми листьями. Её стебель и сам был похож на живой хрусталь, усыпанный небольшими бутонами.

– Это чистильница, – пояснил Нафаня, с нежностью проводя пальцем по листу. – Сама знает, сколько плодов дому нужно. Почует, что в вазочке пусто – новый выпустит.

Мы завороженно наблюдали, как один из бутонов на наших глазах медленно раскрылся, и из него покатился тот самый матово-белый шарик. Он докатился до края ниши и замер в почтительной готовности.

Я с новым уважением посмотрела на скромную вазочку. В этом мире даже гигиена была продумана до мелочей и превращена в изящный, волшебный ритуал. Оставалось только выяснить, что здесь используют вместо туалетной бумаги, но этот вопрос я, пожалуй, отложу на потом.

Глава 4 Тайны Чумного острова

Так и пролетел наш день в этом удивительном мире – между практическими опытами, теоретическими познаниями и знакомством с новыми законами природы. Мы совершенно забыли о первоначальной цели – навести порядок. Когда солнце стало клониться к закату, Егор спохватился:

– Мам, а у нас там ведь ещё только обед! Весь биоритм собьём!

Он был прав: здесь был вечер, а в нашем мире – всего три-четыре часа дня. К нашему счастью, Нафаня предложил простое решение:

– Зачем уходить? Давайте подготовим для вас комнаты?

Мы втроём уставились на домового с немым восторгом. «А что, так можно было?!» – читалось в наших глазах.

Быстро закивав головой, я попросила сделать нам такое одолжение:

– Будем невероятно благодарны, если это не слишком обременительно для вас!

Нафаня расплылся в улыбке и что-то тихо приказал маленькому безымянному домовёнку, который всё это время скромно сидел в уголке комнаты, внимательно слушая наши разговоры. И понеслось!

Буквально через мгновение комната наполнилась стремительным движением. Со всех сторон – хотя откуда именно, оставалось загадкой, ведь вокруг были сплошные стены – набежало, наверное, с десяток-полтора домовых. Они мелькали так быстро, что я не успевала не то что разглядеть, но даже сосчитать их.

– Оказывается, дом сильно перенаселён! – вырвалось у меня.

Нафаня рассмеялся:

– Я же старшой над домовыми, не извольте беспокоиться. В ваших покоях обитаем только я да мой внучок. Да-а-а… – он протяжно вздохнул, – давненько мы не готовили дома для людей. Совсем навыки подрастеряли, вон сколько суеты. Ничего заранее не подготовили.

Он грустно покачал головой, но в его глазах теплилась надежда, когда он взглянул на нас:

– Вам у нас нравится? Может, станете новыми хозяевами? Не зря, поди, я не ошибся, назвав вас так сразу?

Мы переглянулись с мамой и Егором – и синхронно пожали плечами, словно репетировали этот жест. Решение ещё не созрело; мы слишком мало знали об этом мире, чтобы раздавать обещания. Нафаня всё понял без слов, но искорка надежды в его глазах не погасла. С гордостью он повёл нас знакомить с обновлёнными покоями.

И тут нас ждало чудо. Прошло всего минут пятнадцать, а дорога к комнатам сияла чистотой, стены выглядели свежепокрашенными, а потолок излучал ровный тёплый свет. Как они успели?

«Так, – мелькнуло у меня в голове, – нужно не забыть узнать у Нафани, как включается это освещение!»

Первая комната была для бабушки, домовята решили, что она устала больше всех. Ну как же мы и не заглянули бы к ней?!

Я переступила порог спальни – и остолбенела от восторга.

– Как вам удалось?.. – только и смогла выдохнуть, бессильно опуская руки.

Просторная комната дышала уютом. Стены, окрашенные в нежный, прозрачно-бирюзовый оттенок – цвет утреннего моря в ясную погоду, – были украшены изящными барельефами, выполненными с ювелирной точностью. Каждый элемент рельефа казался живым: переплетающиеся лианы с бархатистыми листьями и гибкие ветви экзотических растений, покрытые причудливыми узорами, словно тонкое кружево, струились по стенам, устремляясь к центру потолка. Там они формировали изысканную подвесную композицию, где крупные, идеально гладкие сферы, мерцавшие перламутром, были собраны в подобие виноградной грозди. Каждая «ягода» излучала лёгкое внутреннее свечение, наполняя пространство таинственным сиянием.

Этот филигранный растительный узор, где каждый завиток и листок был проработан с изяществом и любовью, находился в идеальной гармонии с хрустальными оконными проёмами и балконной дверью. Наверно утром их микроскопические грани будут преломлять свет, создавая на стенах и полу подвижные еле заметные радужные блики, похожие на игру света в кристаллах.

Нафаня легким, почти невесомым движением коснулся чуть выступающего резного лепестка на одной из стенных лоз – и в тот же миг люстра под потолком мягко вспыхнула. Она не просто зажглась, а будто проснулась: тёплый золотистый свет, струящийся из той самой «виноградной грозди», залил всё пространство, окрашивая бирюзовые стены в медовые тона и заставляя хрусталь окон чуть искриться. Свет был удивительно живым и приятным для глаз, создавая атмосферу мгновенного уюта и покоя.

Комната, просторная и наполненная мягким сиянием, буквально дышала уютом, который ощущался физически – как тёплое, невидимое объятие. Воздух здесь был свеж и чист, с едва уловимым ароматом цветущих луговых трав. Пространство не было загромождено лишней мебелью – каждая вещь занимала строго отведённое ей место, создавая ощущение гармонии и порядка. Все предметы обстановки были подобраны с безупречным вкусом: формы – плавные и обтекаемые, материалы – природные и благородные.

К моему изумлению, взгляд сразу же привлекла кровать. Она была уже застелена, будто её только что приготовили для долгожданной хозяйки. Постельное белье, сотканное из ткани невероятной мягкости, поражало своей красотой. Нежный кремовый цвет полотна украшал вышитый серебристой нитью орнамент – стилизованные ветви с мелкими листьями, перекликающиеся с барельефами на стенах. Подушки, пухлые и упругие, в таких же шелковистых наволочках, манили прикоснуться к ним.

Рядом, в небольшой зоне для отдыха, стояли низкий диванчик и пара глубоких кресел. Их обивка, выполненная из прочного, но приятного на ощупь материала цвета спелой сливы, не имела ни малейших следов времени, потертостей или выцветания. Мягкая мебель выглядела так, словно её только что принесли из мастерской. Между ними располагался изящный столик, казавшийся почти воздушным. Его столешница, сделанная из цельного матового молочно-белого камня, была настолько тонкой и гладкой, что напоминала лепесток гигантского цветка. Она покоилась на тонких, изогнутых ножках, напоминающих стебли экзотических растений.

Вся обстановка в комнате сверкала безупречной, тщательно продуманной новизной. Ни пылинки, ни намёка на запустение. Создавалось впечатление, что эта комната не стояла годы, а была специально подготовлена, законсервирована и ждала своего часа, чтобы раскрыть гостеприимство именно в этот момент.

Нафаня с загадочной улыбкой указал на едва заметную панель в стене. При его легком прикосновении стена бесшумно отъехала в сторону, открывая проход. Я, разумеется, не удержалась – сунула туда свой не в меру любопытный нос, и дыхание перехватило от открывшейся картины.

Это была не просто ванная комната, а целая зала – называть её иначе казалось бы неуважением. Пространство было просторным и наполненным тем же умиротворяющим светом, что и спальня. Стены здесь, сохраняя нежный светло-бирюзовый оттенок, на ощупь оказались приятно теплыми, словно нагретыми летним солнцем. Они плавно, без единого угла, переходили в пол, покрытый удивительным ковром – его короткий ворс напоминал шелковистую золотую траву и был на удивление мягким и пружинистым под босыми ногами.

Главным элементом залы была огромная, просторная чаша, образованная самой стеной и занимавшая добрую половину помещения. Её гладкая, отполированная до зеркального блеска поверхность имела мягкие, обтекаемые формы. По её отвесной стене с тихим, мелодичным журчанием струился непрерывный поток хрустально-чистой воды, образуя прозрачный, искрящийся водопад. В воздухе стояла легкая свежесть, а от воды исходил едва уловимый аромат цветущих альпийских трав.

Рядом, в нише, освещенной мягким рассеянным светом, располагалась гардеробная. Она была просторной и абсолютно пустой. Гладкие, матовые стены и размер помещения наводили на мысль, что прежние хозяева действительно обладали обширным гардеробом.

Нафане и домовым, столпившимся в дверном проёме, явно льстило наше искреннее изумление. Их лица расплылись в самодовольных улыбках. А ведь мы прекрасно помнили, что ещё несколько часов назад комната была завалена хламом ничуть не меньше остальных.

– У нас есть свои секреты, – таинственно произнёс Нафаня, явно играя на моём любопытстве. – Может, когда-нибудь и расскажу. Ваши комнаты тоже готовы!

– Чудеса! Егор, бежим смотреть!

Мы с сыном, словно сорванцы, помчались по коридору наперегонки, обсуждая, что же нас ждёт за дверями. И не разочаровались – каждая комната оказалась удивительно точным отражением нашего характера и вкусов.

Так, в череде бытовых открытий и исследований новой реальности, незаметно пролетела целая неделя нашего пребывания в этом мире.

Глава 5 Штормовое предупреждение

Спустя несколько дней мы наконец спохватились: работу и учёбу на Земле никто не отменял. Пришлось с утра вернуться в привычный мир. День тянулся мучительно долго – владеть такой фантастической тайной и не иметь возможности поделиться ею ни с кем было невыносимо трудным испытанием. Однако мы твёрдо решили пока хранить молчание.

Едва дождавшись вечера, мы запаслись мороженым, сменной одеждой, купальниками и сбежали обратно на Славу. В тот вечер мы позволили себе настоящее блаженство – вволю наплавались в тёплой воде и назагорались под ласковым солнцем этого удивительного мира.

А вот ночь прошла неспокойно, нас разбудил оглушительный рёв шторма, в котором невозможно было различить, где кончается яростный вой ветра и начинается грохот разгневанного моря. Впервые за всё время пребывания в этом, обычно столь идиллическом мире, мы столкнулись с настоящей мощью его природы. Сын выразил общую мысль об атмосфере царившей за стенами дома одним точным словом: «Эпично!»

Выйдя на хрустальную террасу – мы уже привыкли называть «хрусталём» удивительно прозрачный и прочный материал, из которого были сделаны окна и стены, – мы замерли, поражённые разверзшимся перед нами хаосом. Ещё вчера ласковое и спокойное, игравшее всеми оттенками бирюзы, море теперь представляло собой грозное зрелище. Огромные чёрные валы, похожие на движущиеся горы, с рёвом и грохотом обрушивались на берег.

Ветер с такой яростью хлестал в прозрачный барьер стен, что сквозь тончайшие фильтры проникали солёные брызги, оставляя на лицах и одежде липкие, холодные капли. От каждого нового удара стихии по стенам и по телу пробегала дрожь, сердце замирало в ожидании, что вот сейчас хрупкая с виду преграда не выдержит и рассыплется на осколки. Сын же, напротив, был в неописуемом восторге. Он впитывал каждую деталь этого буйства, не сходя с места, пока его одежда не промокла насквозь, а волосы не слиплись от солёной воды.

Лично у меня в эту ночь сердце неумолимо рвалось назад, в наш тихий, привычный мир. Сон был коротким и тревожным, прерываясь от каждого нового оглушительного раската грома. Однако мои домашние, очарованные дикой красотой шторма, решили остаться. И к утру природа, словно и впрямь истощив свою ярость, полностью успокоилась. Воздух, напоенный свежестью, был чист и прозрачен, и в нём явственно витал резковатый запах озона, смешанный с насыщенным ароматом моря.

Нужно было проверить, уцелело ли наше скромное имущество после столь бурной ночи, и мы всей семьей направились на пляж. В своих блужданиях по острову мы с Егором нашли домик, совсем как игрушечный, он был ближе всего к пляжу, у самой черты, где перламутровые шарики бисера пляжа переходят в изумрудную траву и белые плиты. Небольшой, уютный, с большой открытой террасой, обращённой к морю, он стал использоваться нами как пляжный. Вот в его сохранности и решили убедиться.

Едва спустившись к морю, мы замерли: по ослепительно-белому песку, словно кости гигантского зверя, были разбросаны тёмные, мокрые обломки дерева. Первой мыслью было, что шторм уничтожил наше укрытие, однако реальность оказалась куда страшнее и трагичнее.

Среди щепок и обломков на песке, в неестественной позе, лежал навзничь старик. Серебряные волосы на его виске были склеены алой, ещё живой кровью, а ноги безвольно касались пены набегающих волн. Мы бросились к нему, и, оттащив его тяжёлое, безжизненное тело подальше от воды, на сухой, тёплый песок, Егор стремглав помчался за Лесем. Мы надеялись, что садовик знает, какой местной травой можно остановить кровь. Применять наши, земные лекарства на обитателе этого мира, чья реакция организма была нам не ясна, побоялись, а бежать за одними бинтами и антисептиками в наш мир я посчитала неразумной тратой драгоценного времени. Лесь, выслушав сбивчивый рассказ Егора, лишь кивнул, подтвердив мои догадки, и вскоре вернулся, неся в сплетённой из лиан корзине целый набор различных целебных трав, мхов и гибких побегов.