Чеджу: кровь на белом песке

Мила Дуглас

Чеджу: кровь на белом песке

От автора

От автора

Дорогой читатель,

Прежде чем вы отправитесь в это путешествие, я хочу, чтобы вы начали его с самого начала – с книги «Сеул: танец отчаяния». Да, в новой книге вас ждет ХЭ, но путь к нему будет вымощен испытаниями, которые покажутся героям невыносимыми.

Я пишу эти строки, чтобы предупредить вас: эта история – не развлечение. Она родилась из тьмы, и она честна. Это роман о боли, предательстве и о том, как собрать по кусочкам свое разбитое «Я». В нем вы столкнетесь с детализированными сценами насилия, психологического абьюза и откровенными сценами (18+), которые служат одной цели – показать всю глубину падения и всю силу возрождения.

Я не оправдываю тиранов и не верю, что любовь исцеляет монстров. Я верю в жертву, которая находит в себе силы стать охотницей. Если вы ищете такую историю – историю, где сильная героиня борется и побеждает, – то вам сюда.

Сюжет построен как психологический триллер, с загадками и поворотами, но его сердце – это психологическая драма.

Берегите себя. Вы всегда можете сделать паузу, если почувствуете, что чтение задевает вас слишком сильно.

С любовью,

Мила Дуглас.

Глава 1

Океан на Чеджу был не синим. Он отливал жидким серебром, переливающимся под солнцем в дымчатом тумане. Волны не гремели, а тихо вздыхали, накатывая на черный вулканический песок шелковыми языками пены. Этот звук – мерный, древний, утробный – стал саундтреком их нового бытия. Прошел уже год. Год, за который раны на ее душе медленно, под чутким вниманием Ки Чхана, затянулись прочными рубцами. Света больше не вздрагивала от тихого щелчка двери. Здесь, на краю земли, власть Хана Джисона казалась химерой, кошмаром, приснившимся в другом измерении. И ей здесь нравилось бесконечно больше, чем в шумном, давящем Сеуле. Здесь был ее новый дом.

Света ходила к психологу, с которой они могли говорить часами. Доктор Ли, женщина с мягкими глазами и тихим голосом, стала проводником по заминированным полям ее памяти. Именно она дала имена тем демонам, что Света носила в себе.

– Насилие редко начинается с крика и удара, Светлана, хотя и такое бывает, – говорила доктор Ли. – Но чаще оно прорастает как семечко, с маленького, почти невинного замечания. «Эта юбка слишком короткая, на тебя будут смотреть», «Твои подруги тебя используют, я один тебя понимаю». Он не рушил вашу реальность одним махом, он подпиливал ветку, день за днем, пока вы не перестали доверять собственному мнению. Вы вдруг стали ничем, и ваша вина за это росла с каждым днем.

Света слушала, и кусочки пазла в ее голове с треском вставали на свои, ужасающие места. Вспомнились бесконечные упреки в неблагодарности, сцены жестокости, изоляция от внешнего мира под предлогом заботы о ее безопасности.

– Это называется «газлайтинг», – объясняла психолог. – Он заставлял вас сомневаться в собственном восприятии, в своей адекватности. Вы перестали доверять себе, а значит, стали полностью зависимы от его оценки.

Самым трудным было осознать, почему она не ушла. Почему терпела. Доктор Ли терпеливо объясняла механизм травматической связи.

– Он чередовал жестокость и моменты нежности. Это как лотерея. Жертва живет в надежде на «хорошие» дни, цепляется за них, оправдывая «плохие». Это формирует зависимость сильнее наркотической. Ваша психика была сломана и перестроена под него. Он создавал в вас ощущение, что вы постоянно ошибаетесь, что без него вы пропадете. Так абьюзер формирует связь. Вы извинялись за вещи, которые не должны были требовать извинений.

Самым трудным было осознать цикличность. Доктор Ли рисовала на листе круг.

– Он не был монстром двадцать четыре часа в сутки. Вот фаза нарастающего напряжения – он хмур, вы ходите по струнке. Вот взрыв – унижения, иногда физическое насилие. А вот что шло потом?

– Потом… – Света сжимала пальцы. – Потом он приходил с драгоценностями, покупал брендовые вещи. Говорил, что не контролирует себя, потому что слишком любит. И мы переживали такой яркий, сладкий период примирения. Я думала: вот он, настоящий, Джисон.

– Именно, – кивала доктор Ли. – Это «медовый месяц» и был тем крючком, который держал вас в ловушке. Вы жили от одного «хорошего» периода до другого, надеясь, что этот – последний, оправдывая все ужасы, что были между ними. Это классический цикл насилия: напряжение – инцидент – примирение – «медовый месяц». И так по кругу. С каждым витком ваши личные границы стирались все сильнее.

По вечерам, после сеансов, Света могла не спать всю ночь. Она перебирала в памяти эпизоды, прикладывая к ним новые, страшные ярлыки. «Цикл насилия». «Изоляция». «Патологический контроль». Ей было и стыдно, и горько, и невыносимо больно. Иногда ее охватывала ярость – не только на него, но и на саму себя, за свою слабость, за слепоту.

Справиться с этим ей помогали три вещи. Океан. Ки Чхан. И танец.

Океан был великим учителем. Она выходила на берег и кричала в шум прибоя все свои обиды и страхи. Или просто молча сидела, пока холодная вода омывала ее стопы, унося с собой частичку тяжелых мыслей.

Ки Чхан был ее тихой гаванью. Он никогда не говорил «я же предупреждал» или «надо было просто уйти». А был рядом. Его молчаливое присутствие, его руки, которые лечили и держали, были живым противоядием от ядовитой «любви» Джисона. С ним Света заново училась простым вещам: доверять, говорить «нет», быть собой, а не тем идеалом, которого от нее ждали.

И, наконец, танец. Она не репетировала «Лебединое озеро». Света танцевала свою боль. Назойливые воспоминания превращались в резкие, отрывистые движения. Чувство загнанности в угол – в серию стремительных пируэтов. А потом, на смену отчаянию, приходила медленная, тягучая пластика, рожденная шепотом океана и памятью о ласке Ки Чхана. Ее тело, бывшее объектом чужого вожделения и насилия, заново училось слушаться только ее. Оно становилось ее крепостью, ее языком, главным инструментом исцеления.

– Светлана-я, опять застыла, как цапля на охоте? – раздался сзади мягкий, знакомый до каждой интонации голос.

Света обернулась. Ки Чхан стоял в дверном проеме, опираясь о косяк. Его лицо, обычно сосредоточенное на приеме, было расслабленным, в уголках темных глаз затаились лучики морщинок – новые, появившиеся здесь, от солнца и, как она знала, от счастья. В руках он держал две чашки с парящим омуджи-ча, чаем из местных плодов.

– Не цапля, – улыбнулась Света, принимая свою чашку. Их пальцы встретились – ее, изящные, несмотря на появившиеся мозоли от домашних дел, и его – сильные, пальцы целителя. – Лебедь. Помнишь? Тот самый, умирающий.

– Тот лебедь давно уплыл, – Чхан сделал глоток, его взгляд стал серьезным. – Оставив здесь очень сильную и немного упрямую женщину по имени Светлана.

Их жизнь была простой, наполненной тихим, семейным уютом. Он устроился физиотерапевтом в местную клинику, она – преподавателем балета для детей в небольшой студии. Денег хватало на еду, аренду и бензин для его старенького джипа. Эта простота была их главной роскошью.

Сегодня был день приготовления кимчи. На столе лежала груда пекинской капусты, паста из красного перца, имбирь и чеснок. Они работали молча, в слаженном ритме, ставшем для них музыкой быта. Чхан солил капусту, а Света готовила острую пасту, ее пальцы, привыкшие к изящным па, с неожиданной ловкостью замешивали густую, алую массу.

– Пахнет грехом и спасением одновременно, – рассмеялась она, поднося к нему ладонь, испачканную перцем.

Чхан поймал ее руку и притянул к себе. Его губы коснулись ее запястья, слизывая каплю острой пасты.

– Спасением, – поправил он тихо. – Только спасением.

Его взгляд стал томным, тяжелым. Чхан не отпускал ее руку, а другой обнял за талию, прижимая к столу. Запахи чеснока, перца и моря смешались в головокружительный коктейль.

– Чхан, кимчи… – попыталась запротестовать Света, но голос ее дрогнул.

– Подождет, – прошептал он ей в губы, и его рот нашел ее.

Этот поцелуй был не таким, как обычно – не нежным и исследующим, а стремительным, властным, голодным. Пахнущий остротой перца и соленым потом. Он кружил голову сильнее любого вина. Его руки скользнули под просторную футболку, сдирая ее одним движением. Света ответила с той же дикостью, расстегивая его рабочую рубашку, жадно касаясь горячей кожи.

Чхан поднял ее и усадил на край кухонного стола, смахнув на пол несколько кочанов капусты. Холодная столешница обожгла кожу, а его тело, прижавшееся к ней, было огнем. Он снял с нее штаны, и они упали на плитку. Его пальцы, еще пахнущие солью, скользнули между ее ног, находя влажную готовность. Света вскрикнула, впиваясь ногтями в его плечи.

– Хочу тебя всего, – потребовала она, задыхаясь. – Сейчас.

Чхан вошел в нее резко, заполняя собой все пространство, вытесняя прошлое, боль, страх. Здесь, на кухне, среди разбросанных овощей и специй, под аккомпанемент шума океана, это было дико, по-земному, по-настоящему. Ее ноги обвили его талию, Света отвечала на каждый его толчок, встречая его с той же яростью и страстью. Это не был танец нежности. Это был танец жизни, плоти и крови, утверждение их права на это счастье, этот дом, эту совместную жизнь.

Он кончил с глухим стоном, зарывшись лицом в ее волосы. Ее собственное тело взорвалось волной блаженства, заставившей ее выгнуться и крикнуть, не стесняясь своего голоса.

Они обнимались так еще несколько минут, тяжело дыша, их тела слипшиеся, блестящие от пота пахли сексом, чесноком и морем.

– Наше кимчи теперь будет с особым соусом, – хрипло рассмеялся Чхан, целуя ее в макушку.

Света рассмеялась в ответ, чувствуя, как счастливые слезы подступают к глазам. Это и был их рай. Непричесанный, настоящий, без глянца.

На следующий день Светлана собрала ему обед. Не просто доширак или сэндвич, а красивый ланч-бокс, пирам-досик: рис, омлет, маринованная спаржа, несколько идеально слепленных манду (пельмени) и, конечно, их вчерашнее, «особое» кимчи.

Клиника, куда она пришла, была небольшим двухэтажным зданием с панорамными окнами, выходящими на море. Воздух пахал антисептиком и сушеными травами.

– Аннёнгхасейо, Светлана-сси! – хором приветствовала ее медсестра Пак, вечно улыбчивая женщина лет пятидесяти.

– О, наша танцовщица пришла! – крикнул из-за угла старый массажист Ким, показывая большой палец. – Чхан-сам-ним сегодня с утра как на иголках, все на часы поглядывал!

Ее встречали как свою. Как часть этого маленького мира. Для них она была не беглой русской балериной, а просто Светланой, женой доктора Ки, милой и талантливой женщиной.

Ки Чхан как раз заканчивал прием. Дверь в его кабинет была приоткрыта, и она увидела, как он, склонившись над пожилой пациенткой, что-то терпеливо объясняет, его лицо было сосредоточено и добро. Сердце Светланы сжалось от любви.

Он поднял взгляд и увидел ее. Его лицо озарилось такой безоговорочной, такой светлой радостью, что у нее перехватило дыхание.

– Извините, жена пришла! – сказал он пациентке, извиняясь, и вышел в коридор.

– Принесла тебе поесть, – Света протянула ланч-бокс, чувствуя себя немного глупо и по-детски счастливо.

– Ты спасла мне жизнь, – Чхан взял коробку, его пальцы ненадолго сомкнулись вокруг ее пальцев. – Я умираю с голоду.

Он представил ее новому коллеге-врачу, который как раз проходил мимо.

– Моя жена, Светлана. Преподает балет.

Гордость в его голосе была самым дорогим комплиментом в ее жизни.

Света ушла от него с легким сердцем, с ощущением, что ее жизнь, наконец, сложилась в правильный пазл. Возле их дома она задержалась, чтобы полюбоваться на свой скромный садик с гортензиями, который она сама разводила.

И только подойдя к калитке, она заметила, что их старый ржавый почтовый ящик слегка приоткрыт. Внутри, среди рекламных проспектов и счетов, лежал небольшой конверт без марки и обратного адреса. Внутри была единственная фотография.

Старая, чуть замыленная, вырезанная из какой-то программы. На ней она, Светлана, лет шестнадцати, в пачке и пуантах, запечатленная в прыжке на сцене Мариинского театра. На обороте, тем же бездушным компьютерным шрифтом, что когда-то вывел ее имя на роковом конверте, было всего два слова:

«Я скучаю. Дж.»

Сердце на мгновение замерло, и по телу пробежала ледяная волна. Старая паника, знакомая до тошноты, сжала горло. Но длилось это лишь секунду. Потом Света выпрямила спину, как учила доктор Ли в упражнениях на заземление. Она ощутила под ногами твердую землю Чеджу, вдохнула соленый воздух, услышала крик чаек. Вспомнила крепкие руки Ки Чхана на своей талии и свой собственный смех на кухне.

Света не бросилась в дом в слезах. Не стала рвать фотографию. Она просто взяла конверт, ее пальцы не дрожали. Тихий ужас шевелился в животе, но он больше не управлял ею. Она обернулась, к дому, к океану, к ее жизни.

Игру в прятки объявили досрочно. Но на этот раз Света была готова. Она была не жертвой, а воином, знающим своего врага и, что важнее, знающим свою силу. Танец отчаяния мог начаться снова, но теперь у нее были доспехи и щит – в виде любви, которую она наконец научилась принимать.

Глава 2

Океан утихомирился, загадочно замер, превратившись в зеркало, предвещающее будущий шторм. Воздух на Чеджу стал тягучим, влажным и в небе собирались первые тучи. Света стояла на пороге дома, вглядываясь в набегающую на берег мглу, и чувствовала, как старый, знакомый до костей трепет шевелится под кожей. Это было необъяснимо. Иррационально. Как внезапно зазвучавшая за спиной музыка из забытого кошмара.

Загадка пришла с туманом. Сначала – лишь смутный силуэт вдали, на пустынной дороге, ведущей к их дому. Человеческая фигура, двигавшаяся медленно, неуверенно, будто призрак, заблудившийся между мирами. Он был слишком худой, почти прозрачный в сером свете надвигающегося вечера. В его походке не было ни грации, ни цели – лишь опустошающая усталость, видимая невооруженным глазом.

«Турист что ли, – подумала сначала Света. – Сбился с маршрута».

Но что-то щелкнуло внутри, какая-то струна, дремавшая в глубине памяти, отозвалась резкой, тревожной нотой. Света инстинктивно сделала шаг назад, в тень веранды, превратившись из наблюдательницы в охотницу, почуявшую дичь.

Фигура приблизилась, и Свету будто ударило током. Лицо. Это лицо, тысячи раз виденное на гигантских билбордах в Сеуле, на экранах телефонов ее учениц, в глянцевых журналах. Но теперь оно было неузнаваемо искажено. Ни косметики, ни укладки, ни ослепительной улыбки. Только восковая бледность и огромные, горящие лихорадочным блеском глаза. Ли Минхо. Не кумир миллионов, а тень, изгнанная из собственной жизни.

Он не дошел до калитки, его ноги подкосились, и он рухнул на колени на мокрый от мороси песок, словно древний грешник, ищущий последнего причастия.

Именно в этот момент к дому подошел Ки Чхан. Он возвращался из клиники, на его лице застыла усталая, но спокойная улыбка, которую Света так любила. Улыбка человека, нашедшего свой дом. Его взгляд скользнул по ней, поймал ее оцепенение, а затем упал на фигуру у их ворот.

Реакция Чхана была мгновенной и безоговорочной. Врач в нем затмил все остальное. Он не удивился, не возмутился. Он увидел человека в беде.

– Минхо? – его голос прозвучал тихо, но твердо, разрезая влажный воздух.

Тот поднял голову. Его взгляд, мутный и потерянный, нашел Чхана, затем Свету. В нем не было ни радости узнавания, ни надежды. Лишь животная, бездонная боль.

– Они… они везде, – прохрипел Минхо, и его голос обычно такой яркий, казался призрачным, хриплым. – Нигде… нет места…

Ки Чхан, не говоря ни слова, шагнул вперед, поднял его с земли с той же профессиональной аккуратностью, с какой имел дело с тяжелыми пациентами, и, почти на себе, поволок в дом. Социальная пропасть между корейским врачом-мигрантом и звездой K-pop в этот момент не имела никакого веса. Один был спасателем. Другой – тонущим.

Света стояла как вкопанная, наблюдая, как эта тень из ее прошлого, ее личный позор и боль, переступает порог ее настоящего, ее убежища. Хрупкий мир, выстроенный с таким трудом, дал трещину с тихим, зловещим хрустом.

Очнулась она лишь в гостиной. Минхо сидел на их потертом диване, сжимая в дрожащих пальцах стакан воды, который дал ему Чхан. Он был похож на затравленного зверька, которого только что вытащили из капкана. Чхан молча осматривал ссадину на его лбу, его движения были точными и спокойными.

И тут в Свете все закипело. Тихий ужас сменился леденящей, всепоглощающей яростью.

– Что он здесь делает? – ее голос прозвучал как удар хлыста, слишком громко для этой тихой комнаты.

Чхан поднял на нее взгляд.

– Минхо в шоке, Света. Обезвожен. Ему нужна помощь.

– Помощь? – Света истерически засмеялась. – Ему нужна помощь? А у кого мы будем просить помощи, когда он приведет сюда этого придурка Джисона? Ты подумал об этом?

– Светлана, – мягко произнес Чхан, но она его не слышала. Вся ее исцеленная ярость, вся боль, которую она так тщательно хоронила в себе, вырвалась наружу.

– Я не хочу его видеть! – выкрикнула она, обращаясь уже к Минхо. – Ты понял? Ни секунды! Убирайся отсюда! Из моего дома!

Минхо дернулся, будто она ударила его. Его глаза, огромные и несчастные, наполнились слезами.

– Свет… прости… – он простонал. – Мне некуда идти.

– И что? Это разве моя проблема? – Света подошла к нему вплотную, и ее тень накрыла его. – Ты предал меня. Ты публично назвал меня ошибкой, провалом! Вывалял в дерьме. Ты сломал меня ради своей карьеры! А когда карьера все равно рухнула, ты приполз сюда? Искать утешения?

– Она не рухнула! – его голос внезапно сорвался на крик, полный отчаяния и ненависти, но не к ней. – Он ее уничтожил! Джисон! Даже из-за решетки, даже сидя в своей камере, он нашел способ! Утечки, компромат, давление на лейбл… Меня вышвырнули как отработанный материал! Мои же друзья по группе отворачиваются, когда я прохожу мимо! Он систематически стирал меня с лица земли! И он знает… – Минхо перевел дух, и его взгляд стал абсолютно безумным. – Он знает всё о вас. О вашей жизни здесь, на Чеджу. Он получает фотографии. У него длинные руки, Света. Очень длинные.

Тишина повисла в комнате, слышалось только тиканье старых часов. Слова Минхо падали, как камни, в тихий пруд их жизни, опускаясь на дно и поднимая всю грязь и страх, которые они так старались похоронить.

– Я не привел его, – прошептал Минхо, и в его голосе слышалась детская мольба. – Я его ненавижу. Он использовал и сломал нас обоих. Позволь… позволь мне просто пожить здесь. Несколько дней. Папарацци и нетизены… они разорвали бы меня на части, если бы нашли. Я чуть не свихнулся от всего этого. Я больше не могу быть один.

– Нет, – ответила Света с ледяной четкостью. Ее сердце бешено билось, но разум был ясен. – Терпеть не могу тебя. Твое присутствие… оно как яд. Ты приведешь сюда Джисона. Он уничтожит всё, что мы построили.

Света закрыла руками лицо. Ки Чхан медленно подошёл к ней, и положил руки ей на плечи, сообщая – «Я здесь, родная, не бойся».

– Джисон уже здесь! – крикнул Минхо, вскакивая. – Не понимаешь? Он везде! В каждом взгляде незнакомца, в каждой случайной машине! Мы никогда не будем в безопасности! Никогда!

В этот момент вмешался Ки Чхан. Он встал между ними, не как защитник, а как разделитель, как стена.

– Хватит, – сказал он тихо, но так, что оба замолчали. Он посмотрел на Свету, и в его глазах не было упрека, лишь глубокая, всепонимающая печаль. – Света, посмотри на него. Он не враг. Он всего лишь мальчишка, которого сожрала и выплюнула система, сильнее его. Та же система, что чуть не сожрала тебя.

– Он сделал свой выбор! – не сдавалась она, но в ее голосе уже появилась трещина.

– Прощение, – Чхан сделал шаг к ней, – это не то, что нужно заслужить. Это то, что нужно просто… отпустить. Иначе его груз будет тянуть тебя на дно вместе с ним. Света, освободись от этого груза. Отпусти, милая.

Его слова достигли цели. Они не были пафосными. Его мысль всегда практичная, как все, что он делал. Врач, ставящий диагноз ее душе. Света смотрела на Минхо – этого сломанного, испуганного юношу, в котором не осталось и следа того ослепительного бога, что когда-то разжег в ней огонь. И видела не кумира, не предателя. Видела еще одну жертву в длинной череде жертв Хана Джисона. Еще одного изгнанника из того сияющего ада, что они когда-то называли жизнью.

– Какой же ты жалкий, Минхо!

Ее ярость ушла, оставив после себя лишь горькую, соленую усталость, как после долгого плача. Она не простила его. Прощение было слишком громким словом для той тихой пустоты, что воцарилась внутри. Она просто… отпустила, как сказал Ки Чхан. Позволила этой тени из прошлого остаться в ее настоящем, понимая, что их судьбы, как осколки одного разбитого зеркала, были связаны навсегда.

Глава 3

Ворота тюрьмы закрылись за его спиной с глухим, окончательным щелчком. Хан Джисон сделал глоток свободного воздуха. Он был холодным, колючим, пахнущим бетонной пылью и далеким морем. Не воздух жертвы, вышедшей на исправление. Воздух хищника, вернувшегося в свои владения.

Тюрьма не сломила его. Она его закалила. Как сталь, опущенная в ледяную воду. Джисон сел за решетку богатым, человеком, играющим в божество. Он возвращался аскетом, чья власть заключалась не в деньгах, а в непоколебимой воле. Его костюм, идеально сидящий, подчеркивал его мускулистое поджарое тело. Лицо потеряло последние следы мягкости, обнажив идеальный, безжалостный каркас черепа. Глаза, всегда холодные, теперь были абсолютно плоскими, как поверхность черного озера в безлунную ночь. В них не было ни злобы, ни торжества. Лишь фокусировка. Точная, как у снайпера.

Его не встречал роскошный лимузин с подобострастным адвокатом. У обочины, в сотне метров от ворот, стоял черный, немаркированный фургон «Хёндэ». Рядом с ним, прислонившись к бамперу, курил мужчина. Он был невысок, коренаст, одет в простую черную куртку и такие же штаны. Его лицо было испещрено шрамами, а взгляд был тяжелым и спокойным, как у старого бульдога, видавшего всякое. Это был Ву Ким, он же «Стальной Цветок», глава сеульского филиала триады «Красный Дракон».

Джисон ровным шагом подошел к фургону. Никаких приветствий, никаких поклонов. Они измерили друг друга взглядами – вышедший на волю аристократ преступного мира и его боевой пес.

– Ву-сан, – произнес Джисон. Его голос был тихим, но он резал влажный воздух, как лезвие.

– Хан-сам, – кивнул Ву Ким, бросив окурок и раздавив его каблуком. – Добро пожаловать на свободу.

Он открыл заднюю дверь фургона. Внутри не было сидений, только два ящика. В одном – свежая одежда, дорогая, но неприметная. В другом – оружие, телефоны, паспорта и пачки денег разной валюты. Рабочие инструменты.

Джисон молча переоделся прямо на улице, скинув костюм, как змея сбрасывает старую кожу. Его движения были экономичными, лишенными суеты. Он не спрашивал, как дела. Джисон знал. Каждый его вложенный до ареста доллар работал. Его паутина, которую он плел годами, не распалась. Она лишь замерла в ожидании хозяина.

– Отчет, – сказал Джисон, когда фургон тронулся.

Ву Ким, сидя за рулем, говорил ровно, без эмоций, как опытный управляющий.

– Лейбл «Старлайт» обанкротился. Активы, которые вы указали, выкуплены через подставные компании в Нидерландах и на Кайманах. Ваш бывший партнер, господин Ли, решил посвятить себя благотворительности после того, как его сын попал в серьезную аварию на гоночном треке. К счастью, остался жив.

Джисон кивнул. Он и не сомневался. Его взгляд упал на планшет, лежащий на центральной консоли. На экране – спутниковая карта. Красивый остров Чеджу. Один из домов был обведен красным кругом.

– Они там? – спросил Джисон, и в его голосе впервые прозвучала некая нота. Не волнение. Собственнический интерес. Как коллекционер, спрашивающий о местонахождении своей самой ценной, украденной вещи.

– Да, – Ву Ким свернул на пустынную дорогу, ведущую к частному аэродрому. – Доктор Ки Чхан работает в местной клинике. Она преподает балет детям. Живут скромно. Никаких связей с прошлым. Думают, что спрятались.

На губах Джисона появилось нечто, отдаленно напоминающее улыбку. Это было страшнее любой гримасы ярости.

– Она так наивна. Я бы нашел ее везде. Среди миллиардов женщин. Ничто не забывается. Никто не теряется. Нужно лишь знать, где искать и кому платить.

– Хм, ещё один момент, за вами установлено наблюдение, – продолжил Ву Ким. – Со стороны прокуратуры. Мы их отшили. Пока. Они не ожидали, что вас встретим мы.

– Они многого не ожидают, – отрезал Джисон. – Они думают, что посадили преступника. Они не понимают, что выпустили на волю охотника. А он пуль не боится.