скачать книгу бесплатно
– Приветствую вас, Лев Веньяминович. Внимательно слушаю.
– Вы один в кабинете?
– Нет, со своей помощницей…
– Я сейчас в здании банка, освобожусь буквально через пять минут, и буду ждать вас на улице. Сможете выйти, максимум, на 10 минут? Мне поручил переговорить с вами Эдуард Александрович Цымбарович – помощник министра…
– Может, ко мне зайдете, угощу вас кофе, посидим, поговорим?
– Стены – уши… А кофе мы попьем в кафе на углу за вашим зданием – открылось вчера. Вот и обновим его, а?
– Хорошо, через пять минут я буду в кафе…
Алена не спускала глаз с Гусева, готовая выполнить любое его поручение.
– Садись за мой стол… Не обидел, что перешел на «ты»? Я – в соседнем кафе, есть важный разговор. Мобильный со мной, но это пока мой личный… Вот его номер, и я хочу просить: никому не давай его, кроме Владимира Владимировича.
– Вы не на пять минут, конечно…
– Так принято говорить… Думаю, что встреча займет не меньше 40—50 минут. Не скучай. Вот одна из книг, начинай читать…
Когда Глеб зашел в кафе, он понял, что Лев Веньяминович, который тут же помахал ему рукой, не заходил в банк: он так и ждал его, сидя за столиком. Пожали друг другу руки, официантка стояла рядом, готовая принять заказ. Гусев попросил чаю.
Холод курил, в пепельнице уже было с полдюжины окурков.
– Вы все понимаете? Я не хочу засвечиваться в банке. Разговор сугубо между нами, хорошо? Даже ВВГ (Владимир Владимирович Гарун) не должен знать. Я уж не говорю о вашем заме – Срокине. Кстати, зачем он вам нужен? Мы бы вам подобрали молодого, современно мыслящего зама из нашего министерства…
И без перехода:
– Вы помните Мамина? Он возглавлял в банке информационную структуру по нацпроектам. Крупная в прошлом фигура. Но его кто-то слил: ВВГ узнал компру о «распиловке» бюджетных денег… Вы видите, я с вами играю в открытую карту…
– Видимо, вас уполномочили играть открыто? Но вы не спросили, надо ли мне все это, хочу ли я играть с вами?
– А вы не спешите! Мы с вами, примерно, одного возраста, скоро будем не нужны в основном штате, и нас тихо уберут из поля зрения. А жизнь-то продолжается. И, ох, как нехорошо становится человеку, который вынужден отказывать себе в трате 3—5 тысяч долларов в месяц. Тем более, он к этому привык…
Он помолчал, заговорил не так напористо:
– У нас разговор простой. Вы соглашаетесь принять на себя структуру Мамина с его сотрудниками или без них, уволив всех к е… м…, продолжаете параллельно с PR-ом банка работать над информационным сопровождением нацпроектов и держите марку минимум год. Год! И мы тогда все успеваем сделать… За это время вы получите департамент, станете членом правления банка со всеми вытекающими привилегиями, получите беспроцентный кредит на приобретение достойной квартиры или коттеджа в Подмосковье… Ну, и главное: на счете в оффшоре вас будут ждать два процента от известной всем нам суммы! Думаю, вам стоит…
Подошла официантка, расставила кофе для Холода, молоко и заварной чайник для Гусева. Тот попросил у нее принести дополнительно еще круасан со сгущенным молоком, разогретый. Холод понял, что Гусев спокоен, что специально воспользовался паузой. Он принял это за хороший знак…
– Я не спрашиваю о ваших полномочиях… Но согласитесь, вы уже один раз залетели. И, видимо, только благодаря тому, что Мамин был крупной фигурой, вы все отделались легким испугом. Теперь, надо думать, вы стали предельно осторожны, схему вы отработали идеальную: в случае чего, сразу и окончательно горит только один человек – уполномоченный заниматься всем этим, то бишь я.
– А как вы думали?! Два процента – это не шутка! Плюс всё сопутствующее вам в работе, которое будет предоставлено меньше, чем за год! Да, я вам прямо скажу: если вы за этот год даже палец о палец не ударите, вы все равно будете в фаворе. Это мы все берем на себя.
– Кто вы?
– Вам-то какая разница?! Схема отработанная. Вы знаете, что Цымбарович – доверенное лицо у министра?
– Не уверен. А ВВГ? Разве они не друзья, не партнеры?
– О чем вы говорите!? Это же совсем другой уровень, это несопоставимые вещи! Я так и думал, что вы ни черта не представляете, что это за уровень отношений…
– А у нас, значит, свой уровень?
– И тоже, кстати, не хилый. В общем, так: сутки думайте и, в случае вашего согласия, милости прошу ко мне на встречу… Я, думаю, что через два, максимум, три месяца вы будете замом ВВГ. А он и знать не будет, за какие заслуги вы получили такой статус и от кого. Он будет знать лишь одно: все находится под его личным контролем и все исходит, естественно, только от него!
– Вы писали наш разговор?
– Я похож на идиота?!
– Можно, я спокойно съем круасан и выпью настоящего чаю?
– Расскажу вам анекдот, пока вы…
Официантка принесла выпечку – горячий румяный круасан. Глеб с таким аппетитом принялся его поглощать, что Холод забыл об анекдоте. Он смотрел на него, как на дурачка, который так и не понял, о чем с ним только что говорили, и в какую задницу он может попасть в случае малейшего сбоя в работе придуманной ими схемы.
Но Гусев-то, как раз, все это хорошо понимал и рассчитывал, что после чая он обязательно поблагодарит Льва Веньяминовича, а заодно, и Цымбаровича, помощника министра, за доверие. Правда, скажет, и другое, что с его, гусевской, миссией они круто разошлись: у них разные пути и разные хозяева…
При внешнем спокойствии, Глеба буквально колотило. И, чтобы как-то успокоиться, он стал думать о внуках.
Глава четвертая
Владимир Иванович Стасов ни к одной из известных ветвей фамилии Стасовых не принадлежал: ни к революционерам, ни к ученым, ни к деятелям искусства. Родившись в глубокой провинции, он в школе получил кличку Стас, которая так и прошла с ним до самой Менделеевки. Учился Владимир легко, химия всегда была у него любимым предметом.
Странного и непонятного основному контингенту школы учителя химии Ивана Терентьевича он обожал. Тот был даже несколько показным демократом: любой ученик, выполнив контрольную или лабораторную работу раньше школьного звонка, мог выйти из класса, потратить свободное время на свои нужды. Однако руководство школы на эту проблему смотрело по-другому: нередко завуч приводил на урок Ивана Терентьевича «праздно шатающихся» учеников. Но спорить с «химиком от бога» никто не решался, и поэтому процедура «приводов и гуляний» регулярно повторялась.
В столицу Владимир попал впервые, приехав на вступительные экзамены в химико-технологический институт. Слава Богу, тогда уже входило в моду проведение школьных олимпиад, и его в Менделеевке знали. Он не был лауреатом всемирных олимпиад по химии, но на уровне страны входил в твердую десятку юных дарований. В вуз он поступил легко, даже играючи. И с первого курса его стал патронировать Аркадий Маркович Эвентов, профессор, очень деловой, с предпринимательской жилкой, как теперь говорят, преподаватель. Еще в те далекие годы он зарабатывал репетиторством в десять раз больше, чем преподаванием. После третьего курса он и Владимира вывел на эту стезю.
Эвентов привел его в свой дом, в прекрасную почти 200-метровую квартиру в районе МГУ с двумя туалетами и застекленной теплой комнатой вместо лоджии. Как-то само собой получилось (Владимир может поклясться, что их никто не сводил специально), он подружился с дочкой Аркадия Марковича, студенткой иняза Московского областного пединститута, – Зоей. «Фамилия, брат, нас подводит, – сказал после лишней рюмки коньяка Володин наставник. – Фамилия…». Тогда тема не получила своего развития. Но после сдачи Владимиром экзаменов в аспирантуру, под квоту которой Аркадий Маркович положил все свои связи, состоялась своеобразная помолвка молодого аспиранта и выпускницы иняза. Да, чего там греха таить: Зоя была уже на четвертом месяце беременности.
Владимир обожал свою жену, хотя она не была красавицей: выше среднего роста, широкая в кости, с удлиненной талией и копной черных вьющихся волос на гордо поднятой голове. Она сама не раз говорила ему, что после родов у нее будет мощный таз и что обязательно укоротятся ноги.
– Дурочка, ты моя, – обнимал жену Владимир. – Да, откуда тебе-то знать?
– А ты видел мою бабушку по папиной линии: я вся в нее пошла…
– Так она просто красавица!
– Правда? Тебе нравится бабушка Фира? Как она тебя любит! Это она отстояла наш брак… Все, даже мама, были против… Национал-фобисты чертовы, хотели меня разлучить с тобой. Видите ли, им надо какие-то колена собирать! Вот мы родим с тобой четверых ребят, и все колена сразу пополним и соберем…
До родов Зоя не работала ни дня по своей специальности: она только хотела любить Владимира, рожать для него детей, воспитывать их здоровыми и полезными обществу. И двигать, таким образом, его науку, за которую он несет персональную ответственность. Она так сильно любила мужа, что иногда ей казалось: она потеряет рассудок только от того, что на защите кандидатской диссертации он может получить несколько черных шаров.
С родами случилось не все так просто: со старшей дочерью, Ириной, Зою пришлось положить на сохранение. Ребенок родился недоношенный, капризный, давал им прикурить: дочь орала ночи напролет. Зоя ни разу не пришла в спальню к мужу, не потревожила его сон. Владимир в это время работал над диссертацией. А когда он сам приходил в детскую комнату, Зоя, сидя на низком диване, тихонько шикала на него, причем, каждый раз говоря одно и то же: ты ходишь как медведь, разбудишь родителей… Владимир готов был расплакаться от чувства нежности к своей ненормальной жене. Он садился на диванчик, прижимал к груди курчавую голову жены, а потом подсовывал под нее маленькую подушечку и ровно опускал ее на широкий и мягкий подлокотник дивана: Зоя засыпала мертвым сном. А молодой ученый только тогда брал на руки вдруг замолчавшую, строго смотрящую на него дочку и начинал с ней разговаривать:
– Что, дорогая моя, Ирина Владимировна, урожденная Стасова, по матери Эвентова? Орать привыкли? Негоже так себя вести! Вон как мамку-то ухайдакала! Тебя бы на мою маму, то бишь, твою бабушку Олю… Ты бы вмиг научилась вовремя и есть, и спать, и гулять! Больно уж балует тебя мамочка Зоя…
Дочь, на удивление, скоро засыпала, и Владимир каким-то невероятным способом размещался на диванчике, где уже пятый сон видела его супруга. В такие ночи Владимир, как правило, просыпал на работу, которая состояла, в основном, из репетиторства. Ученики приходили к ним на квартиру, где мать Зои, Светлана Моисеевна, разводила их по разным комнатам: старшие начинали работу с отцом, младшие, абитуриенты, ждали, когда умоется и позавтракает Владимир.
…Еще не было митингов, еще никто не бегал с транспарантами, еще только массы приступали к изучению газет с материалами апрельского пленума ЦК КПСС, а Аркадий Маркович уже закрылся с зятем в своем (у Владимира, естественно, не было кабинета) кабинете и повел такой разговор:
– Дело добром не кончится… Поверь мне. Главное, что сейчас нужно сделать – внести последний самый большой взнос в кооператив, то есть фактически выкупить квартиру. У меня есть 19 тысяч, этого хватит даже на новую мебель… Все-все, молчи… Потом отдашь. Дети, внуки – наше самое главное вложение, наш основной капитал… Я все, естественно, оформляю на себя, поскольку в списке очередников кооператива стоит моя фамилия, потом переведу, извини, на… Зоиньку, как дарение. А как же: вдруг что-то случится у вас в супружеской жизни?
– Что вы за человек, Аркадий Маркович, вам бы только людей оскорблять! Да не нужен нам с Зоей ваш кооператив, без вас обойдемся…
– Да, каким это образом, молодой человек? Вы меня не дослушали, голубчик. Ваша задача – другая: срочно выходить на защиту докторской диссертации… Я практически все подготовил, осенью, после каникул, можно попасть на первый ученый совет: народ расслаблен, не собран, злых и неудовлетворенных – меньшинство. Вот мы и проскочим… Хотя, я верю в твою диссертацию, это 100-процентный проходной труд!
– Ну, все, хватит, – сказал Владимир. – Мы уезжаем к маме Оле, поживем там, оглядимся, даст Бог, не пропадем…
– Вы безумец! Вы погубите мою дочь и внучку! Вы представляете, что сейчас начнется в стране? Вы спросили мою дочь, Зою Аркадьевну, по этому поводу?
– Кошмар, какой-то! Куда я попал? Больные что ли все?
– Это вы можете стать больным… И, если это потребуется, мы докажем! У нас вторая ветвь родословной – врачи, психиатры, в том числе…
– Да, пошел ты…
Владимир вылетел из двери кабинета и сразу столкнулся с женой. Он по инерции обнял ее крепко-крепко, как бы стараясь защитить от кого-то.
– Что ты, милый? Что с тобой? Кто тебя обидел? – Быстро заговорила Зоя.
– Пойдем со мной в комнату…
– Нет, подожди, я зайду к папе. А ты – иди, я сейчас приду, там Иришка одна, присмотри за ней…
Владимир стоял, набычившись, он еще никак не мог отойти от недавнего разговора. Дверь в кабинет оказалась незакрытой, и он услышал голос жены:
– Ни слова, папа! Я пойду за этим человеком в огонь и воду… Ты даже не понимаешь, какую ошибку ты совершаешь… Это я о дороге к Храму. Мы поживем пока у бабушки Фиры, она нас давно приглашала… А ты успокоишься и найдешь вариант, как извиниться перед моим мужем.
– Ты даже не знаешь, о чем идет речь!?
– Мне и не надо знать… Из твоего кабинета выскочил разгневанный и униженный мой муж… Муж мой! Я и он – одно целое! Значит, ты и меня унизил, оскорбил или еще какую-то гадость сделал. Все, остановимся на этом…
– Он тебя в тьму таракань собирается увезти, видите ли, к бабушке Оле…
– За-ме-ча-тель-но! Мы там несколько лет не были. Гениальная идея! Пойду собирать вещи…
…Они уехали к маме Владимира, рыбачили на реке, загорали, пили свежее молоко и ели яички из-под несушки. Спали с Зоей вдвоем, без дочки, на сеновале. Владимир любил жену каждый день, бывало – по несколько раз за ночь. Она стала стройная, худенькая, загорелая, коротко остригла волосы, почти смогла распрямить их от завитушек, и, если надевала косынку, то ничем не отличалась от местных русских баб.
– Хочу выкрасить волосы, стать блондинкой… Не возражаешь? – Спросила как-то жена.
– Возражаю… Зачем ты подстраиваешься под местных? Глупенькая, я люблю тебя такую, какая ты есть… А, впрочем, делай, что хочешь! У нас с тобой – «ночи разврата»!
– Тебя уже Иришка ревнует ко мне, замечал? Ты бы поласковее с ней…
– Ни фига себе… А я и не знал этого! Ну, женщины, ну порода?
После лета 85 года Зоя объявила, что она беременная. Она радовалась, как ребенок, говорила, что это Господь услышал ее молитвы. Это Он дает еще один шанс, скрепил ее дух, придал ей силы. Теперь она, вон, какая крепкая, загорелая, статная, и что родит она легко и просто.
Так все и произошло. Рожала она в местном стационаре, где были совмещены и больница, и поликлиника, и фабрика-кухня для приготовления детского питания. Бабушка Оля, сама медик, не отходила от Зои. Девчонка родилась крупная, белая, длинноногая, волосики пшеничного цвета, глаза – светло-серые, почти голубые. Господи, как радовалась Зоя:
– Она в вашу породу, – говорила жена Владимиру, а сама светилась счастьем, – в истинно – русскую породу Стасовых!
Назвали дочь Еленой, в честь бабушки Владимира – Елены Евлампьевны Стасовой, первой подержавшей на руках правнучку. Ну, а поскольку в семье сошлись две Елены, то младшую как-то потихоньку, незаметно для всех, стали называть Алёной.
Москвичи прислали телеграмму, поздравили, правда, довольно сдержанно, с рождением дочери, приглашали приехать, поскольку Зоина кооперативная квартира стояла пустой. А Владимир Иванович Стасов к этому времени уже успел дослужиться в местном индустриальном техникуме до должности директора. Зоя пошла учителем в школу, оставив девочек на бабушек – Олю и Елену. Ее английский и французский языки были безупречными, об этом говорили все не только в школе, но и в городе. Будущие абитуриенты записывались к ней за год, и она практически никому не отказывала, при этом, не переставая, говорила, что в школе она ничуть не хуже объясняет предмет. Денег Зоя не брала, эта была закрытая тема, чем вызывала явное неодобрение со стороны других репетиторов.
Так семья Стасовых врастала в среднерусские просторы с их небыстрыми и неглубокими реками и речушками, с ужением рыбы, травными покосами, сеновалами и парным густым молоком. Девчонки росли, как на дрожжах, ухоженные, сытые, крепкие. Иришка – со смоляными волосами, завитыми в крупные кольца, Алёна – пшеничная, почти голубоглазая, чуточку длинноногая, похожая на кузнечика.
Когда старшая дочь пошла учиться в местную школу, москвичи-родители-дед да бабка – поняли, что внучек им не видать, как собственных ушей. Во тьму таракань приехала бабушка Есфирь (та самая Фира), врач-психиатр, еще крепкая и любвеобильная женщина. В это время за ней ухаживал то ли седьмой, то ли восьмой претендент в мужья. Она сразу подружилась с бабушкой Олей, физиотерапевтом местного разлива, потом долго тискала девчонок, провела им полное обследование на предмет наличия и отсутствия всего женского. Увиденным она осталась весьма довольна. Особенно ей понравилась русская Алёна. «Это – уникум, это надо изучать, это чудо Господнее! Стасова Елена Владимировна, русская по отцу, еврейка по маме… Я более русской девчонки не видела. Я свожу ее в Израиль, там все лягут от зависти и не встанут. Оля, вы дадите мне ее на месяц-другой?».
– Родители не разрешат, мала еще…, – сказала «мама Оля», которую так называли теперь все – Владимир, Зоя, Ирина и Алена.
– Родители! – Требовательно позвала Владимира и Зою бабушка Фира. – Вы помните, кому вы обязаны любовью? Замужеством, наконец?
Родители закивали, покраснев, при детях.
– Поедем все вместе на родину Зоиных предков?… Господи, там оденетесь прилично, за копейки можно так отовариться, хоть в князья…
– Из грязи – в князи, – почему-то с грустью в голосе сказал Владимир Иванович. – Нет, баба Фира, – сказал он, – мы еще не готовы. Так, Зоенька? Дайте нам попривыкнуть, подрасти чуток. Это никуда от нас не уйдет…
Зоя подошла к мужу, обняла его со спины, тем самым как бы закрывая тему разговора.
Потом баба Фира и внучка Зоя долго шептались на кухне. Владимир понял только одну услышанную случайно фразу, сказанную женой:
– Пусть отец придумает, как переписать квартиру на Владимира… Тогда мы будем готовы к разговору.
И второй раз в их жизни психиатр Есфирь Ушеровна Авис сделала невозможное: отец Зои не только сумел каким-то образом переписать квартиру на Владимира, но и извинился перед ним в присутствии практически всех родственников с их стороны.
Стасовы переезжали в столицу больше года. Сколько было слез в школе у Зои! В парткоме техникума Владимира Ивановича за «измену малой родине» грозили исключить из партии и лишить права занимать руководящие должности. Девочки ни в какую не хотели уезжать без «мамы Оли» и бабы Елены. Владимир Иванович настолько комфортно стал чувствовать себя в родном городке, что, честно говоря, плевать хотел на столицу. Ну, и что, что он несостоявшийся доктор наук, что из того, что не получит в техникуме звания профессора? Времена-то, посмотрите какие: вузы закрываются, люди с голоду умирают…
Но переезд все же состоялся. Жили плохо, денег, если бы не репетиторство, практически не было. Конечно, родня со стороны Зои помогала, тут уж ничего не скажешь. Это тебе не русские раздолбаи. Тесть начал пристраивать зятя то к одной, то к другой теме, которые находили свое практическое применение и в фермерстве, и в лесоразработках. Нередко они стали участвовать в подготовке макетов-стендов для иностранных компаний, выставляющих свою продукцию на ВДНХ.
Но, по большому счету, заслуга тестя была в другом: каждый день, он, как дятел, долбал Владимира за докторскую диссертацию. Втянул его в науку, тот снова почувствовал вкус к брошенной теме. И что удивительно: через год он блестяще защитился в той же Менделеевке. Вот вам и новый российский ученый, умеющий не только защищаться, но и зарабатывать на своей теме. Еще через год Владимиру Ивановичу, заместителю заведующего кафедрой, с учетом директорствования в крупном индустриальном техникуме, присвоили почетное звание профессора.
ООО они создали с немцами уже как партнеры, 50х50 процентов. Дело пошло: тесть стал научным консультантом, Владимир Иванович – генеральным директором, с их стороны были еще главный бухгалтер и главный технолог. А вся производственная база со всеми вытекающими последствиями полностью стала немецкой. Обороты по итогам первого года деятельности фирмы превысили более 10 миллионов долларов США. Их компания практически полностью заменила металлические трубы на, назовем условно, пластмассовые, в газовом и коммунальном хозяйствах нескольких северных городов. И к моменту трудоустройства Ирины в банк, хотя она могла бы работать представителем отца в Германии, но не захотела, компания Владимира Ивановича оценивалась, приблизительно, в сто миллионов долларов.
У Алёны тоже не было никаких иллюзий по поводу развития семейного бизнеса, его продолжения, расширения и т. п. Она, как и Ирина, закончила финансовый институт, правда, по совету мамы Зои, успела параллельно окончить курсы МИДа с основным языком – английским. В отличие от старшей сестры – просто обожала автомашины. Отец не баловал ни одну, ни другую дочь: купил им по «Пежо» разного цвета и на этом закрыл автомобильную тему. А то, что дочери оказались в одном банке, это заслуга уже Ирины: она вытащила младшую сестру в старшие специалисты. Вот только плохо, думал не раз Владимир Иванович, что дочери пошли через приемную начальства. А, с другой стороны, думал он, жизнь, когда – никогда, все равно придется познавать.
Ирина познавала жизнь страстно, она оказалась карьерной девочкой, честолюбивой. У нее быстро появился бой-френд, мальчик, ставший, благодаря родственнику в министерстве, очень молодым начальником отдела банка. Но это так: он рассматривается как «спящий вариант». Она сама нашла высокопоставленного руководителя, перешла к нему в секретариат, а через три – четыре месяца уже стала заведовать этим секретариатом.
Кто-то донес жене начальника о ситуации, стал назревать приличный скандал. Начальник курировал и международную деятельность банка: Ирина уехала на несколько месяцев на подготовку выставок для иностранных гостей. Вернулась в банк еще более привлекательной, загорелой, с кучей знакомств и иностранных вздыхателей. И заняла должность начальника отдела. Все в банке уверены, что это далеко не последняя должность в ее послужном списке.
Алена – другая. Она немного восторженная, верит в горячую любовь, настоящую дружбу. Искренне любит родителей, своих многочисленных бабушек и дедушек, обожает отца, многих поклонников меряет по его меркам. Вот неделю назад познакомилась с новым руководителем PR-службы, очень интересным и необычным мужчиной. «Обидно, – думала девушка, – что он почти ровесник папы… Но я все равно пойду к нему, хочу узнать, как там, за горизонтом, где нет бухучета, где не „ложат“, где боготворят и уважают женщин… Что нового я там познаю? Какой-то новый опыт должен быть и у меня?».
Глава пятая
Вернулся Глеб злым, взъерошенным. Молчал, дождался, когда Алена освободит его стул, сел. Не развязывая, сорвал галстук, смотрел на книгу, которую читала девушка. Долго смотрел, не понимая даже, что перед ним лежит.