Маска

Ночь была бесконечной, и мы делали всё, чтобы ее задержать. Иступленное, истомленное, ненасытное, единое наше тело то откидывалось на подушку и замирало ненадолго, то снова глодало, и терзало, и душило, и любило себя.

Московское серое утро входило в комнату, и на соседнем дереве каркали вороны: «Гарр», «Байа».

Я смотрел на нее, и у меня не хватало слов, чтобы сказать, как я ее люблю.

– Как я тебя люблю, – сказала Ира.

Глава 4

Мы с Ирой решили устроить себе медовый месяц. Мы договорились, что она возьмет на работе несколько дней за свой счет, чтобы поехать вдвоем на неделю в Петербург. Я хотел уехать прямо сейчас, но пришлось ждать до конца недели, потому что у нее были дела на работе, которые она не могла бросить. Помимо желания провести с Ирой несколько дней и ночей в другом городе, там, где нас никто не знает, у меня была еще одна причина торопиться. Я боялся оставаться дома. Я боялся ложиться в постель. Я боялся закрывать глаза. Я боялся своих ночных кошмаров и висевшей на стене маски. Я боялся снова окунуться в то неведомое, что одновременно притягивало и пугало, над чем я думал постоянно и чему не мог найти объяснения. Я боялся, что начинаю сходить с ума. Днем я сидел в кресле, смотрел на свою маску и спрашивал про себя:

– Чего же ты от меня хочешь?

А ночью лежал один с открытыми глазами, стараясь оттянуть наступление сна, и мне казалось, что маска отделяется от стены и, плывя в воздухе, замирает надо мной, глядя мне в лицо пустыми глазницами. Но сон приходил и успокаивал мозг. Африканские кошмары больше не тревожили меня.

С Ирой мы перезванивались каждый день, но не виделись: у нее были дела, а я опасался приглашать ее к себе: а что если существует какое-то поле, исходящее от маски, что если и на нее перекинется этот бред?

Когда в один из дней я отправился в банк снять деньги на поездку (наверное, последние), я узнал, что на мой счет переведена очень крупная сумма денег. От кого? Откуда? Неизвестно. Я не ждал никаких переводов, да и не было ни одного человека в мире, который мог бы меня облагодетельствовать. И тогда впервые шевельнулось в голове подозрение, что мои ночные видения происходят со мной наяву, что всё это не сон, что неизвестная могущественная сила подхватывает и переносит меня за тысячи километров. Даже оставленный на моей груди знак не мог меня убедить в этом. А сейчас я вдруг поверил, что творится нечто необъяснимое, имеющее тайный сверхъестественный смысл.

Я позвонил Алексею и попросил, как можно скорее, организовать мою встречу с его знакомым африканистом.

– Что, медицина уже бессильна? – спросил он, но пообещал всё устроить. И впервые его иронический тон показался мне неприятным и неуместным.

В назначенное время я завернул свою маску в тряпку, уложил в сумку и отправился в гости к Валерию Сергеевичу Защёкину, известному, как мне было сказано, специалисту по Африке, о котором я слышал впервые.

Валерий Сергеевич оказался добродушным человеком и гостеприимным хозяином. На стенах, на полках и на полу его квартиры была собрана настоящая коллекция африканских масок, статуэток, женских и мужских головок, фигурок животных из черного, красного и серого дерева. Он показывал их с гордостью и удовольствием, называя страны, из которых они были привезены, и их ритуальное назначение.

Потом он достал бутылку хорошего коньяка, разложил по тарелкам легкую закуску, мы устроились в креслах, и тогда я вынул из сумки маску, развернул тряпку и приступил к делу.

– Что вы могли бы сказать об этой маске?

Он взял ее в руки и долго рассматривал, сразу став очень серьезным.

– Это очень редкая и ценная вещь. Это маска из сердца Африки.

Я сразу вспомнил того старика в грязной лавке, у которого ее выторговал.

– Вы имеете в виду из Центральной Африки?

– Нет, не только. Хотя географически она действительно может быть родом из Центральной Африки, с экватора или чуть севернее его. Но я имел в виду другое. Для африканцев сердце Африки – это те места, куда еще не ступала нога белого человека, где в первозданном мире еще живут древние племена.

– Разве такое возможно? Разве в наше время еще сохранились места, где не ступала нога человека?

– Белого человека. Да, такие места есть. Обычно это непроходимые джунгли, которые существуют там, чуть ли не с сотворения мира. Я видел похожую маску в Африке только один раз, и как я ни упрашивал, мне ее не захотели ни продать, ни подарить, ни обменять. Эта маска сделана специально для обряда жертвоприношений.

– Жертвоприношения людей?

– Чаще всего животных, но иногда людей. Хотя я и повторяю: всё это, действительно, до сих пор происходит, но где неизвестно, очень далеко от цивилизации. А откуда у вас эта маска?

– Я купил ее лет пятнадцать тому назад в Бамако, в одной заброшенной лавке.

– Вам сказочно повезло. Для людей понимающих ей цены нет.

– А что означает эта клинопись на перекладине?

– По-видимому, имя того божества, которому поклоняется племя. Это может быть кто угодно: идол, зверь, чудовище.

Я вспомнил озерное чудище с ниточками-ногами, болтающимися между зубов.

– А вы когда-нибудь слышали о крупном ящере или даже динозавре, скрывающемся где-нибудь в африканских джунглях?

Он внимательно посмотрел на меня.

– Ходили слухи, что где-то на севере Конго в джунглях есть озеро, в котором до сих пор живет динозавр. Но это только слухи, никто из людей, с которыми я общался, его не видел.

– По-моему, вас что-то сильно тревожит. Спрашивайте, не стесняйтесь.

Я хотел рассказать ему все, но что-то удержало меня.

– Скажите, а эти жертвоприношения, как они происходят?

– Сам я этого никогда не видел, но мне рассказывали. Обычно в очень уединенном месте, где-нибудь в лесу на большой поляне собирается племя, только мужчины. Посреди поляны стоит жертвенный столб, к которому привязывается жертва, разжигается большой костер. Обычно это происходит в полнолуние. Под удары тамтамов выполняется ритуальный танец. Потом у жертвы перерезают горло или вырывают сердце, либо бросают ее на съедение хищнику.

У меня в голове вырисовывалась картина ночного кошмара. Всё так, как он рассказывает.

– Как это вырывают сердце?

– Говорят, что могущественные духи, покровительствующие этим племенам, делают этих людей очень сильными и физически, и духовно. Пальцы входят в тело, как в масло, и вырывают сердце.

– А что означает духовная сила?

– В Африке, даже в городах, до сих пор еще верят, что в удаленных деревнях живут колдуны, которые могут не только насылать на расстоянии порчу, болезни и смерть, но и управлять издалека чужим сознанием и даже переносить человека в любое место по своему желанию.

– Как это переносить человека?

Он опять внимательно посмотрел на меня.

– Вы никогда не слышали о довольно редких, но известных случаях в истории, когда человека одновременно видели в двух разных местах, далеко отстоящих друг от друга?

– Да. Что-то такое припоминаю.

– Ну вот, что это? Трансформация сознания или тела, голограмма, массовый гипноз или что-то совсем сверхъестественное? Это никем не объяснено. С материалистической точки зрения это невозможно. Но это случается. Африканские предания гласят, что наиболее могущественные колдуны обладают такими способностями перемещаться во времени и в пространстве или перемещать других людей.

– А для чего это им нужно? На кого может быть обращена эта сила?

– Трудно сказать. На кого-то, кого они хотят использовать в своих племенных интересах. Но точно знаю: если такая сила, действительно, существует, а в Африке в это верят все, то плохо придется тому, кто попадет в ее капкан; он или умрет, или сойдет с ума.

– А маски при этом играют какую-то роль?

– Конечно. С одной стороны, африканские маски – это выражение сути человека, его внутреннего я, концентрация сознания. С другой стороны – это мощный передатчик потока сознания, и чем древнее и могущественнее маска, тем она восприимчивее.

А что, вас беспокоит ваша маска?

– В последнее время да, хотя до этого я в течение пятнадцати лет не обращал на нее внимания.

– Значит, либо в вас самом что-то изменилось, и вы поддались ее воздействию, либо кому-то это понадобилось. Послушайте, мне кажется, у вас какие-то неприятности. Я не собираюсь выспрашивать, но если это связано с вашей маской, продайте ее мне. Это, действительно, ценная вещь, и я вам хорошо заплачу.

Я ни разу не задумывался о том, чтобы избавиться от маски, предложение было неожиданным.

– Спасибо, хорошо, я подумаю. Но сейчас сказать не могу.

– Конечно, я вас не тороплю.

– Простите, еще один вопрос. Мне всегда казалось, что в Африке живут очень бедно, что это самые нищие страны в мире. Могут ли какие-то Богом забытые племена в джунглях иметь достаточно большие деньги или тем более пожертвовать их на какое-то дело?

– Конечно, никаких денег там нет. Но в то же время в Африке очень сильны племенные связи. Какой-нибудь их дальний родич или выходец из этого племени может быть правительственным чиновником или министром. Раз вы были в Африке, то должны знать, что коррупция там процветает почти официально. Люди из правительства бывают настолько богаты, что средние европейские миллионеры им в подметки не годятся. Причем они пальцем не пошевельнут, если даже их народ умирает с голоду. Но на какие-то высшие нужды своего племени они тут же выделят любые суммы.

Вот всё и разъяснилось. По крайней мере, мне открылась видимая часть айсберга. Хотя это и не уменьшало моей тревоги. Как это он сказал? «Плохо придется тому, кто попадет в капкан: он или умрет, или сойдет с ума».

На прощание он еще раз попросил меня подумать над его предложением.

Я уносил домой свою маску и свои страхи.

Глава 5

1

Я купил два билета в вагон СВ, чтобы уже с самого отправления поезда Москва – Петербург нам можно было остаться вдвоем. Мы встретились с Ирой ночью на вокзале за полчаса до отправления. Увидев меня, она вся засветилась, заулыбалась. Я решил ничего не рассказывать ей о встрече со специалистом, чтобы даже легкое облачко не омрачало нашего путешествия.

Под перестук колес мы пили ее любимый джин с тоником. Она не говорила о работе, а я больше не вспоминал об Африке. Мы сидели, обнявшись, смотрели друг другу в глаза и наслаждались состоянием покоя и любви. Мы отгородились от мира занавеской и закрытой дверью купе, и это временное уединение дарило нам надежду на счастье и долгую жизнь вдвоем. Хоть маленькая иллюзия безопасности и надежности. Под перестук колес мы целовались и занимались любовью, и очнулись только когда услышали в коридоре: «Подъезжаем. Санкт-Петербург».

Мы сняли двухместный номер в хорошей гостинице, в самом центре города. Она принимала душ, я разбирал вещи, а потом мы завтракали и строили планы на ближайшие дни: Эрмитаж, Петродворец, Павловск, Русский музей, Исаакиевский собор, Царское село. Мы оба любили Питер и бывали здесь не раз. И сейчас, повинуясь желанию дарить, свойственному всем влюбленным, мы хотели подарить друг другу свои любимые места в этом городе и, перебивая друг друга, говорили: «Давай еще погуляем по Невскому», «Поедем на Васильевский остров», «Пойдем в Летний сад».

Радостно закружились светлые петербургские дни и ночи, и где бы мы ни находились: в шумной толпе Невского проспекта или на пустом берегу Балтийского залива, – мы всё равно были только вдвоем.

Наверное, поэтому я только на третий день заметил, что за нами следят.

Упираясь в синее небо, над нами нависал Петродворец. Золотой Самсон слепил глаза, я резко отвернулся и увидел ниже на ступеньках Большого каскада мужчину, который смотрел в нашу сторону. Я бы, возможно, не обратил на него внимания, если бы, перехватив мой взгляд, он не повернулся и не зашагал в сторону. Его лицо показалось мне знакомым, и услужливая память тут же подсказала, что накануне я видел его среди экскурсантов в Эрмитаже, а еще раньше в холле нашей гостиницы. Всё это могло быть совпадением. Мало ли людей, остановившихся в той же гостинице и следующих по тем же экскурсионным маршрутам. Если бы не эта неуклюжая поспешность. Если это так, то, во всяком случае, он не профессионал. За кем следят? За мной? За Ирой? Зачем? В конце концов, я отогнал эти вопросы, но решил быть внимательнее. Ире я, конечно, ничего не сказал.

Ира спускалась ко мне по ступенькам, и я видел, что эмоции переполняют ее. Она всё время улыбалась, всё время тянулась ко мне, глаза сияли, и мне хотелось остановить каждый этот миг, и я, то и дело, хватался за фотоаппарат и фотографировал ее.

На следующий день мы поехали в Царское село. Я внимательно разглядывал людей и, то и дело, оглядывался. Ира, наконец, не выдержала:

– Ты кого потерял? Я здесь.

Нет, того типа я больше не видел. Может быть, всё это я выдумал. Может быть, всё это следы моих московских страхов. И я начал себя успокаивать: обычный мужчина, гуляет себе по Питеру, как и мы. Нервный, так это бывает. Может быть, совсем не нас он смотрел там, в Петергофе. А может быть, и не смотрел вовсе.

Бирюза Екатерининского дворца сливалась с расплавленным на солнце золотом, золото сливалось с бирюзовым небом, подозрения отступили, и радостно-бирюзовое настроение парка передалось мне.

Наступил наш последний день в Петербурге. Мы решили еще раз пройтись по самым любимым нашим местам. Теперь это уже были наши места. Мы шли от Исаакиевского собора к Медному всаднику, вдоль Адмиралтейства, мимо Ростральных колонн, через мост на Васильевский остров.

Потом по лестнице, уходящей под воду, мы спустились к Неве и сидели у самого края воды, и она терлась о наши ноги и нашептывала: «Я вас тоже люблю, я вас тоже люблю».

Я поднялся на набережную купить сигарет и, когда вернулся, Ира всё также сидела, повернувшись вполоборота к реке и задумчиво глядя на другой берег. Она была похожа на русалочку. Я оперся на парапет и залюбовался ей. Она поставила туфли рядом и, опершись рукой на согнутое колено, гладила другой ногой воду. На ней была широкая розовая юбка, обнимавшая ее босые ноги, и белая блузка с узкими тесемками, которые открывали руки и плечи. Короткая стрижка, темные очки на голове, белые узорчатые серьги в ушах, спокойное лицо, мягкая улыбка, улыбающиеся глаза.

Маленький катер появился из-под моста неожиданно и с бешеной скоростью помчался прямо на нее. Лиц я не видел. Я видел только вытянутую руку.

Она смотрела в другую сторону и ничего не замечала. Я бросился вниз по ступенькам, но знал, что не успею. Горло перехватило, я не мог даже крикнуть. И в этот миг она, то ли услышала, то ли почувствовала меня: повернула голову, увидала меня, улыбнулась, легко вскочила и сделала шаг наверх. Этот шаг спас ей жизнь. Катер пронесся рядом с последней ступенькой, и рука прорезала воздух в том месте, где она только что сидела. Она оглянулась и даже не поняла, в чем дело. Поднявшаяся волна накрыла ее ноги и смыла туфли.

– Что за придурки, туфли утопили, – сказала она обиженно.

Я добежал до нее и прижал к себе изо всех сил. Я не мог говорить, губы мои тряслись.

Она слегка отодвинулась и посмотрела на меня внимательно:

– Что с тобой? Что случилось?

– Мне показалось, что тебя хотят убить.

Она улыбнулась, обняла мое лицо ладонями и поцеловала меня.

Катер исчез, будто его и не было.

– Бог с ними, с туфлями, – сказала она.

Вечером в гостинице, когда мы уже собрали вещи и сели выпить коньяка на дорожку, она спросила:

– А ты вправду подумал, что меня хотят убить?

Я не хотел ее расстраивать и сказал:

– Что ты, любимая. Это так у меня вырвалось. Просто катер прошел слишком близко, и я испугался за тебя.

– Ты совсем не умеешь врать. Значит правда. Подожди. У меня тоже есть тайна. Но тебе, милый, скажу. Я – богатая наследница, и меня уже пытались убить в Москве.

2.

Снова барабанной дробью застучали колеса, и в унисон бились рядом наши сердца. Мы ехали домой, опять в отдельном купе, и она рассказывала. Если бы за время нашего знакомства я так хорошо не узнал ее, если бы не знал, что она очень здравомыслящая женщина, и если бы собственными глазами не видел, как катер чуть не скинул ее в воду, я бы не поверил ни слову.

– Это случилось недавно, уже после знакомства с тобой. Машина с утра не хотела заводиться, и я поехала на работу на метро. Вечером возвращалась поздно. Переулки у нас в районе узенькие, прохожих мало. Я шла по тротуару по левой стороне, когда из-за угла выскочила машина. Улица была пустая, машины там вообще редко ездят. А эта неслась на огромной скорости мне навстречу прямо рядом с тротуаром. Я еще подумала: вот сумасшедший, собьет ведь кого-нибудь. А потом, на выезде из арки, она вдруг въехала двумя колесами на тротуар и помчалась на меня. Я остановилась и вжалась спиной в стену дома. Между нами оставалось несколько метров. И тут она резко вильнула влево, снова выехала на мостовую и промчалась мимо. Только тогда я заметила на краю тротуара прямо перед собой столб. Думаю, если бы не он, меня бы сбили. Я бросилась со всех ног домой, но на повороте оглянулась: переулок был пуст, ни машин, ни людей. Вот и всё.

– А ты не рассмотрела, кто был в машине? Сколько человек?

– Нет, это были обычные Жигули светлого цвета, но всё произошло так быстро, что я ничего не разглядела. Да и темнело уже. Если бы это не было так абсурдно, я бы сказала, что там вообще никого не было.

– Похоже на сегодняшний случай: лиц не видно, догнать не пытались, пронеслись со страшной скоростью и всё. А ведь я тоже никого не заметил в катере, только вытянутую руку. Странно это. А почему ты мне сразу об этом не рассказала?

– Не хотела тебя волновать, портить поездку.

– Ладно. Я тоже не хотел тебя беспокоить, но за нами в Питере следили. Так мне показалось.

– Кто?

– Не знаю. Мужчина. Первые три дня, потом он исчез. Я до сих пор точно не уверен, может быть, это совпадение, но он был в тех же местах, что и мы.

– Как он выглядел?

– Высокий, худощавый, волосы темные, лет тридцать пять. Лицо какое-то настороженное.

– Да это же мой бывший. И ты верно подметил: у него всегда настороженное лицо, всю жизнь боится, что его обманут.

– Значит, он за нами следит. Может быть, и наезды эти он подстроил?

– Нет, что ты. Следить – на это он способен. Но убить меня – он никогда этого не сделает. Нет, это невозможно.

– Допустим, хотя я бы не стал исключать и эту возможность. Теперь подумаем, что у нас еще имеется. Что ты говорила про наследство?

– Это давняя и долгая история. Но я всё равно тебе ее собиралась рассказать. Я была единственным и поздним ребенком. Моей маме было тридцать пять, а отцу сорок, когда я родилась. Отец часто ездил в командировки за границу, и я до сих пор помню свои детские впечатления: как я его ждала, как он приезжал, брал меня на руки, подбрасывал к потолку, привозил подарки. Это была такая радость. А потом он пропал. Позже, став постарше, я узнала, что он остался за границей. В те времена это было равносильно смерти. Мама больше замуж не вышла, мы так и жили вдвоем. Мне его очень не хватало. И в то же время я не могла его простить, потому что он нас бросил. Хотя одновременно хотела простить, лишь бы вернулся. Только через много лет я узнала, что он нам писал, звонил, хотел перевезти нас к себе, но всё это до нас не доходило. Когда мне было девятнадцать, и уже рухнул железный занавес, он приехал в Москву. Я так ждала его в детстве, я так много о нем думала, я так часто про себя разговаривала с ним, что когда я увидела его, все обиды ушли: он умер и снова воскрес; будто и не было этих четырнадцати лет. Он жил во Франции, был женат на француженке, но своих детей у него больше не было. Он провел в Москве две недели, и за эти дни мы с ним не расставались: мы гуляли по Москве, ходили с ним в театр, сидели в кафе и говорили, говорили. Он меня расспрашивал о моей жизни, он мне рассказывал о своей, о своих путешествиях, о Париже. С тех пор он приезжал к нам регулярно: два-три раза в год. Несколько раз я была у него. Я познакомилась с его новой женой и ее дочкой Софи. Ей сейчас двадцать пять, и она замужем за африканцем, он сын какого-то царька или президента. Они с ним живут то в Париже, то в Африке. Правда, я его не видела. Папе сейчас семьдесят, и он богатый человек. Он мне рассказывал, что когда остался во Франции, он долго искал приличную работу, но не нашел и уехал в Африку. Он провел там несколько лет, много ездил, путешествовал, открыл какие-то рудники, стал близким другом и советником президента одной африканской страны. Разбогател, вернулся во Францию. А когда я была у него в гостях в прошлом году, он показал мне свое завещание: большую часть он оставляет мне. Он очень хотел, чтобы я осталась с ним, но я не могу бросить маму одну. Вот и вся история. Теперь ты знаешь, с кем ты живешь: я – богатая наследница, и, скорее всего, поэтому меня хотят убить.

– Да, интересно. Но меня сейчас больше заботит, кому это понадобилось. Кому это выгодно? Давай разберемся. Ты говоришь, что отец всё завещает тебе. Значит, могут быть недовольные: та же Софи со своим африканцем или ее мать.

– Нет, вряд ли. Своей жене он тоже что-то собирается оставить, не так мало, я думаю. А африканец – всё-таки сын президента, и они с Софи живут совсем не бедно.

Я подумал про себя: «Опять африканец. Что-то часто в последнее время я наталкиваюсь на Африку». Но тут мне пришла в голову одна мысль, и я сказал:

– Всё-таки я вижу два возможных варианта: или это делает из-за денег кто-то из родственников твоего отца, или из мести твой бывший муж. В любом случае тебе грозит опасность, и вот что я предлагаю. Сегодня же по приезду ты переедешь жить ко мне. И, кроме того, мне кажется, я придумал, как можно тебя защитить.

Она села ко мне на колени, обняла меня и тихо сказала на ухо:

– Как я хочу с тобой жить.

Когда мы легли, за занавеской уже серел рассвет.

Глава 6

1

Утром мы заехали ко мне, а потом занялись переездом.

Я давно жил по-холостяцки. Конечно, это накладывало отпечаток и на обстановку, и на атмосферу моей квартиры. Я не знаю, как ей это удалось, но теперь Ира быстро и незаметно превращала ее в уютное гнездышко. Хотя мы всё-таки оба очень устали за последнюю бессонную ночь. Так что поначалу мы перевезли только самое необходимое: одежду, несколько картин, которыми Ира хотела оживить мою берлогу. Сегодняшним днем жизнь не кончается. Если только ее не прервут.

Об этом-то я и хотел поговорить с Ирой. Идея, которая пришла мне в голову, была странной, я сам это понимал, – в духе моих странных видений.

Мы сели на диван, выпили джину с тоником, Ира, как всегда, положила голову мне на плечо, и тогда я ей рассказал о своей встрече с африканистом.

– Понимаешь, теперь я почти уверен, что всё, о чем я тебе рассказывал, всё, что я видел во сне, происходит на самом деле. Я не представляю себе как: раздвоение личности, перенос сознания, но что-то есть, и это связано с маской. Сначала я испугался. Я думал, что схожу с ума. Но сейчас мне кажется, что они не хотят мне зла, наоборот, нуждаются во мне. Кто они? Чего они хотят от меня? Почему раньше не использовали этот канал-маску, чтобы проникнуть в мой мозг? Я не знаю. Но у них есть цель. И я им зачем-то нужен. Значит, и они могут мне помочь. А раз ты со мной, значит, могут помочь и тебе. Если эти силы, злые или добрые, существуют, если они настолько могущественны, что могут за тысячи километров управлять человеческим разумом и телом, то они смогут оградить тебя от опасности. Я, правда, не знаю, как с ними связаться. До этого они сами приходили за мной или входили в меня. Но если они умеют проникать в мое существо, то они должны понять, что теперь я сам хочу встретиться с ними, что нам нужна их помощь.

Ты не думаешь, что я сошел с ума?

– Нет, я так не думаю. Просто ты необычный человек, поэтому с тобой происходят необычные вещи. Поэтому я тебя и люблю.

Интересно, если тебе удастся с ними связаться, я тоже смогу отправиться с тобой?

– Может быть. Я ведь уже видел тебя там. Можно сказать, они тебя мне отдали.

– За это я им очень благодарна.

– Ты вспомни. Может быть, ты что-то похожее видела во сне?

– Нет, я бы сказала. Нет, не помню. Но только в тот день, когда мы с тобой встретились, у меня было предчувствие: что-то обязательно произойдет, что-то хорошее.

– Неважно. Мне не терпится попробовать. Давай еще выпьем и пойдем в постель.

Это была первая ночь в нашем доме и первая ночь, когда мы не занимались любовью, а лежали рядом на спине, закрыв глаза. Она положила мне голову на грудь. Я обнял ее и тихонько зашептал на ухо:

– Не бойся, все будет хорошо. Представь себе мою маску: широко открытый, смеющийся рот, вывернутые губы, профили человека и животного, свисающие по щекам, как бакенбарды, пустые глаза, высокий лоб, рога. Представь себе большую поляну, освещенную костром. В черном небе светит полная луна. Теплый летний ветерок приятно обдувает кожу. Пахнет пряной травой и цветами. Глаза привыкают к темноте и различают за полукругом хижин темный лес, подступающий с трех сторон. С четвертой серебрится вода, это озеро. Хриплые голоса птиц и вой хищников доносятся из джунглей.