Мазиловские были

– Нет, извини Свет, не приду. Во-первых, пятнадцатого я занят – у меня тренировка. А во-вторых… Ну не важно, что во-вторых…

– Ясно, – отозвалась она, и помедлив, вдруг спросила, – хочешь, я всё отменю?

– Да нет, Свет, чего уж тут отменять, раз ты всё обдумала и решила. Еще раз – совет вам да любовь. Правда, рад за тебя, и совершенно искренне поздравляю. Чего мне твою жизнь и судьбу ломать, если я в себе не уверен? Всё равно быть тебе женихом, во всяком случаем, в обозримом будущем не смог бы… К тому же, еще раз извини и не обижайся, пожалуйста, я к тебе очень хорошо и с нежностью отношусь, но чисто по-дружески, понимаешь…

– Понимаю, – ответила Света, – не продолжай. А что у тебя, кстати, с Еленой Юрьевной – синхронисткой, любовь-морковь или так, несерьезно?

– Вот, блин, ничего не скрыть в альма-матер, прямо как у бабушки в деревне! Все, ядрена шишка, всё знают! Я вот, только не знаю…

– Да ладно, не заводись опять. Это я ведь так, к слову, – вздохнула Светка и вдруг прибавила. – Я теперь знаю, какое будет у меня платье на бракосочетании… Ладно, пока… И тебе счастливо, honey!

И она положила трубку, показав, что разговор, а, может быть, и нечто большее, закончен.

…Все три недели перед Светкиной росписью чтобы я ни делал, постоянно мыслями сбивался о Светке, чего прежде со мной никогда не случалось. Но ни я, ни она больше друг другу не позвонили. Пятнадцатого, в субботу, я был, конечно, не занят, и в указанное ей время подъехал к «Грибоедовскому» загсу. Надев неприметный прикид, и надвинув на глаза отцовскую кепку-«яшинку», я «по-шпионски» растворился в толпе гостей многочисленных брачующихся.

В два с чем-то, на ступенях показалась «моя» пара. Светкин жених мне не понравился. Было в нем что-то чужеродное, «инопланетное» и отталкивающее, как в юных спецшкольниках. Он несколько комично смотрелся в явно не по плечу широкополом костюме. («Еще бы лапсердак со штраймлом напялил, шлимазл!» – ревниво подумал я тогда). Был он ниже Светки на пол головы. И так высокая Светка зачем-то надела еще и каблуки! (Нарочно?). Платье ее было черным с искрящимися блестками, совсем как у Джулии Лэмберт…

8

…Прошло несколько лет. В один теплый осенний вечер я засиделся у себя в редакционном кабинете в здании, за архитектурные формы прозванного в народе «телевизором». Оно, как и многое в Москве, появилось к Олимпиаде-80 на углу Герцена (тогда еще не переименованной обратно в Большую Никитскую) и Тверского бульвара. Как и все дежурные по отделам, считывал речь Горбачева, присланную из ЦК…

Уже несколько месяцев я работал в ТАССе, весьма престижной по советским временам конторе. В стране вовсю бушевала перестройка, которая, правда, еще не вступила в свою завершающую стадию, поэтому об «общечеловеческих ценностях» и «суверенитете республик» пока не говорили. В ходу были другие фразы: вслед за «перестройкой, ускорением и гласностью» заблажили о «демократизации партийной жизни» и «возвращении к ленинизму». «Больше социализма, товарищи!» – вещал с трибуны плешивый меченный генсек, духовный отец распада, будущий «главный немец» и обер-предатель…

Видимо, для того, чтобы этого самого «горбачевского социализма» стало совсем много, всё более маразматические формы приобретала ширившаяся антиалкогольная кампания. Массово вырубали виноградники, уничтожали ликеро-водочные заводы, закрывали питейный заведения. С утра в винные лавки выстраивались огромные очереди…

Как следствие (ведь на «алкогольных деньгах» держался большой сегмент экономики) – прилавки постепенно пустели, возникал тотальный дефицит. Из продажи стали исчезать то одни, то другие виды промтоваров, табак, еда… Из-за дефицита рвались устойчивые хозяйственные цепочки, предприятия начинали простаивать, пошли первые увольнения «лишних» людей… Спустя сорок лет после войны возвращались к карточной системе. Для благозвучия, впрочем, карточки обозвали «талонами».

О близких кардинальных переменах в жизни общества свидетельствовали разворачивающиеся дискуссии об истории, экономике, культуре, послабление цензуры, появление фактически оппозиционных власти (хотя ею же и учрежденных!) либеральных изданий типа «Огонька», «Московских новостей», начавших лихо очернять всё, что было дорого нескольким поколениям советских людей, разрешение алии – еврейской эмиграции, дозволение новых форм хозяйствования в виде кооперативов, хозрасчета и подряда. Пошли разговоры о выборах на альтернативной основе, начались брожение и разброд на окраинах, которые были готовы полыхнуть огнем…

Я уже давно закончил институт. После выпуска, ввиду «не-сложившихся обстоятельств» с «целевкой», выбил свободное распределение, и через несколько месяцев проверок, оказался в одной из войсковых частей. Там, «отточив перо» в отраслевой армейской газете и печатном органе МВО «Красный воин», двинул дальше по «писательской» линии.

Следующим этапом стал ТАСС, еще тот, кондовый, советский. По протекции друзей меня приняли в Главную редакцию союзной информации, и я пока не понял, нравится мне там или нет. Неспешно вникал в суть редакционного процесса, пытался постичь хитросплетения тамошней творческо-производственной жизни, старался разобраться в характерах коллег и рабочих нюансах. Кто с кем водит дружбу, кто под кем ходит, кто кого куда или кому толкает, и прочую белиберду и бессмыслицу…

А заодно прикидывал шансы на какую-нибудь перспективную командировку, постепенно приходя к выводу, что «приличных» стран и городов в обозримом будущем не светит. Во-первых, для этого надо было бы перевестись в профильную Главную редакцию иностранной информации, во-вторых – срочно жениться или вступить в продолжавшую, несмотря не перемены, рулить партию.

Однако знакомые «гриишники» просветили, что и от их редакции для неблатных и не большезвездных «подкрышников» маячили разве что Ближний или Средний Восток, или Черная Африка. Та-ак, блата нет, больших звезд тоже. Значит, как минимум, надо стать партийным или женатым?

Записываться в коммунисты по идеологическим соображениям не хотелось. Ну вот никак не мог я принять душой, какую политику партия на протяжении большей своей истории вела по отношению к вере и верующим! А нацменьшинства? Разве может быть целый народ «контрреволюционным» или «вражеским»?! Правильно ли, что за предательство или малодушие немногих коллективная ответственность ложится на всех? И всех – женщин, детишек, стариков – выгоняют из домов, сажают в теплушки и везут в голые степи или в тайгу? А разве допустимо для «лишения противника тыла» во время партизанских рейдов сжигать целые деревни, как, скажем, в Карелии, обрекая их жителей на верную гибель в зимнюю стужу?

Жениться в принципе было бы можно, но, как на грех, никакой подходящей кандидатуры на тот момент на горизонте не наблюдалось. С моей же тогдашней пассией – упомянутой выше Еленой Юрьевной, преподавательницей из колледжа (она была постарше меня на несколько лет), отношения в силу самых разных причин постепенно заходили в тупик. Да и не поехала бы никогда, проработав много лет в Нью-Йорке, эта красивая, умная, ухоженная и утонченная женщина из дипломатической семьи, к тому же с малолетней дочерью от первого брака, туда, где война и кровь, грязь и антисанитария, тяготы и лишения, а подчас и реально дырявая крыша над головой…

Впрочем, и у меня ехать в условные Аден, Адис-Абебу или даже в какую-нибудь Уагадугу, особого желания не возникало. Ведь мои прогнозы относительно языковых стажировок в «веселых странах» полностью сбылись: больше десятка однокурсников не вернулись оттуда, или вернулись, так скажем, с большими потерями. Кто-то подорвался на мине, кого-то подстрелил снайпер, кого-то убили на боевых, кто-то сорвался в пропасть на горном «серпантине», кто-то утонул в океане, кто-то сгорел от тропических лихорадок, кому-то для спасения от потрав оттяпали пол желудка, кому-то ампутировали конечности. Самые трагикомичные случаи произошли в Мозамбике. Там одного бедолагу, боявшегося океанских акул, а посему залезшего купаться в реку, крокодил едва не утащил на дно. Другому повезло меньше – бегемот откусил ему ногу…

Да что там! Я и сам два с лишним месяца после возвращения в Москву провалялся в бреду и собственном дерьме, отхаркивая кровью неизвестную южную заразу. Выжил – чудом! (Спасла мама, доставшая нужные заграничные лекарства и упросившая врачей позволить ей быть рядом). Валялся в больничке, а не в госпитале, потому как по всем бумагам, естественно, числился гражданским, и меня по-быстрому и по-тихому отправили на родину. В самом деле, ну а чего портить статистику по боевым и санитарным потерям? А в Союзе-то, мало ли кто чем болеет? С тамошнего гражданского начальства и спрос…

Мн-да… Это потом, в зрелости вдруг накатывает ностальгия по пальмам, барханам или горам. (Хотя это, скорее, ностальгия не по пейзажам, а по ушедшей молодости, утраченным надеждам и улетучившимся иллюзиям). Тогда же ни меня, ни большинство моих товарищей-ветеранов в долгосрочку на Восток или в Африку и арканом было не заволочь, даже при очень высоком курсе доллара и чека…

За всё это время Светка лишь раз возникала в моей жизни. Но как! Мы встретились совершенно случайно, года за полтора-два до описываемого эпизода, в компании друзей-переводяг.

Один из наших товарищей – «португалец» Игорь Соловьев вернулся тогда из очередной командировки в Анголу. Он критически оглядел свое холостяцкое кооперативное жилище, купленное на «кровные», которое сдавал под присмотр знакомым, и приуныл. («Ну, ладно, кровать проломили, видно, так хотели, что с ногами на нее прыгнули. Но зачем же унитаз-то было выкорчевывать из пазов и плиту на кухне курочить?!»). В общем, найдя свою квартиру в абсолютно непотребном виде и совершенно непригодной для проживания, Соловьев не нашел ничего лучшего, чем закатить по этому поводу грандиозную пьянку. Благо, наличными чеками и рублями можно было хоть эту саму раскуроченную плиту растапливать…

И целую неделю в его хате на Юго-Западе дым стоял коромыслом. Гости и девицы меняли друг друга, как в калейдоскопе, а «на хозяйстве» оставались лишь самые стойкие «бойцы». Я – и то решил тряхнуть стариной, отозвавшись на зов «ветеранов движения», хоть и давно завязал с гулянками. По такому случаю ушел под защиту Красного креста, то бишь выправил у знакомого военврача необходимые бумаги. И, сказавшись в части больным, на три дня прибыл в распоряжение «Южного Фронта». Под конец моего бюллетеня и случилось то памятное происшествие.

…Я и не понял сразу, что передо мной стоит реальная Светка, а не смысловая галлюцинация. Улучив момент, я даже – как бы невзначай – дотронулся до нее. Нет, это была Светка, во плоти и крови. Оказалось, она приехала сюда со своими подругами, одна из которых оказалась знакомой Соловьева. Подруги-то и затащили Светку «в гости» отвлечься от суровых семейных будней, пока ее очкастый умный муж ошивался в стационаре с липовой язвой на предмет отмазки от «непобедимой и легендарной».

Помню, весь вечер за Светкой ухаживал какой-то соловьевский приятель, тоже офицер-«африканец», подливал ей горячительное (спиртное и закусь по причине «борьбы с пьянством» предусмотрительно закупили в «Березках» в неограниченных количествах), говорил двусмысленные комплименты и завлекал африканскими байками типа охоты на носорогов, налетом мартышек на советский военный городок и особенностями приготовления супа из акульих плавников.

Я отчего-то на это обиделся. Причем особо расстроила меня рассказка про человекоподобных зверюшек. «Тоже мне «Рамаяна», блин!» – насупившись, я заливал в себя одну за одной стопки с каким-то совершенно отвратным буржуйским пойлом – то ли вискарем, то ли джином. Перед глазами вдруг отчетливо заскакал друг Рамы – хвостатый Хануман во главе войска союзных индийцам боевых обезьян. Макаки потрясали копьями и уже были готовы двинуться в «яростный поход» на Ланку, освобождать похищенную демоном Раваной красавицу Ситу. Мн-да… Как там в «Бриллиантовой руке»? «По-моему, вам пора освежиться!»

Выйдя в очередной раз покурить и проветриться на лестничную клетку, я после профилактических гигиенических процедур в виде «двух пальцев в рот» у мусоропровода, увидел перед собой подругу детства. Ни слова не говоря, она взяла меня за руку и потащила прочь с пьянки, как когда-то в институте волокла из «корпуса «Г».

Будучи изрядно хмельным, я не сопротивлялся, и, если честно, даже толком не успел ничего понять, а тем более расспросить. Ни про ее житье-бытье, ни про ее родителей. В мгновение ока я оказался в такси, а затем, после тряски по ночной Москве, у нее дома. Вернее, не дома в Мазилове, а, видимо, на ее новой, семейной, хате – где-то в районе проспекта Мира. Там на кухне, обитой деревом, она меня долго, молча, отпаивала крепким пахучим чаем из металлической коробочки, отмачивала в ванной, а потом заботливо уложила спать. Спустя какое-то время легла и сама…

А потом… Потом была ночь страсти и нежности, а, если хотите, и любви. Несостоявшейся, нерастраченной… Выпитое спиртное, как это ни странно, не препятствовало проявлению чувств, не умаляло сил, а скорее, наоборот, способствовало остроте восприятия и сладости ощущений. Помню, под утро, Светка бережно теребила мои волосы и шептала без своего дурацкого “honey”: «Наконец-то я дождалась, хороший мой…». Из глаз ее текли совершенно неподдельные слезы радости и одновременно печали…

После утреннего кофе, когда мне уже надо было ехать военкоррствовать, Светка нежно поцеловала меня и сказала:

– Майкл, мы больше не будем с тобой видеться, хорошо? Сам понимаешь, honey…

Я кивнул и лишь спросил:

– Телефон-то оставишь?

Она отрицательно покачала головой.

Вздохнув, я медленно, стараясь запомнить каждую ямочку и складочку ее кожи, погладил Светку по щекам и шее и поспешил на службу…

…Почему я в тот день, сидя в ТАССе и глядя в окно на храм Большого Вознесения, где, по преданию, венчался Пушкин, вдруг вспомнил свою подругу детства? Не знаю. Как говорится, «навеяло»…

Я закончил считку горбачевской речи и отнес «свой» отрывок шефу, после чего развалился в компьютерном кресле (ТАСС уже в те годы был оборудован довольно шустренькими венгерскими компами «Видеотон») в ожидании дальнейших указаний. И тут раздалась телефонная трель, которая вывела меня из описанных воспоминаний. Я поднял трубку. Звонила Светка.

9

– Это я, Майкл, здравствуй! – послышался в трубке знакомый голос. – Не удивляйся, что я тебе звоню по рабочему номеру. Его тетя Валя дала. Я ведь тебе сначала позвонила домой, но она сказала, ты на работе. Вот, хорошо, что застала…

– Здравствуй, Света! – воскликнул я. – Неожиданный звонок.

– Ну, что там твой ТАСС, всё еще уполномочен заявить, или как? Номенклатурствуешь помаленьку, honey? Пайки, служебные авто с вежливыми стукачами-шоферами, пропуска в цековские распределители и столовые, спецполиклиники, скучные фэйсы партийных бонз…

– Хм, не без этого, – усмехнулся я с некоторым удовольствием. – Сегодня, вот поутру первый секретарь МГК подвез до работы на своем «членовозе» – мы на строительстве очередной станции метро были. Я потом репортаж накатал для дневного выпуска новостей… Кстати, вполне нормальным показался этот новый первый. Говорят, хороший мужик и крепкий хозяйственник.

– Ой, honey, – услышал я в трубке Светкин вздох, – неужели ты и вправду думаешь, что там есть «нормальные», а тем более «хорошие»? Чтобы достичь такого положения, представляешь, скольких он подсидел, скольких сдал, скольких заложил, скольких обманул, скольких сожрал, скольким настучал по голове, а перед сколькими прогнулся, скольким пролизал зад…

– Ну, не скажи…

– Да, ладно, болт бы на них всех, как говорят твои переводяги! Я-то, собственно, на минутку, если так можно сказать, по делу…

– Весь внимания. Что-то случилось?

– Можно сказать и так. Я ведь в «Шарике», ну в «Шереметьево». Вот, выбежала перед таможней позвонить подруге и тебе, попрощаться. У меня через два часа самолет.

– В смысле?

– Ой, Майки, Майки, – усмехнулась девушка, – ты, как всегда, не догоняешь. Улетаю я. Ну в смысле, мы вместе с Борисом улетаем…

– Куда? – не понял я.

– Какой же ты не догадливый, honey! Рейс на Вену. Потом Рим с «Римскими каникулами», слышал про такой термин?

– Что это значит?

– Это значит, «прощай, немытая Россия». Мы давно были в подаче. Но вот, наконец, все формальности соблюдены – и израильтяне дали визу, и наш, то бишь теперь уже ваш ОВИР нас выпустил…

Я опешил:

– И что же дальше?

– А, не знаю, что дальше. Может, в Израиль, может, в Америку. У Бориса там какой-то дядя двоюродный есть. Посмотрим.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

англ. – Мед, медок, сладкий, дорогой

2

англ. – Господин, откройте ваш чемодан, пожалуйста!