Любовница ветра

скачать книгу бесплатно

Любовница ветра
Михаил Сиреневый

9 частей. 4 стиля повествования. Перверты всех мастей делятся внутренним миром и попадают в смешные и пугающие ситуации. Отчисленный с университета пикапер Максим ради денег идёт на шантаж политика, чья племянница – Варвара, соглашается помочь ровеснику в афере, но взамен просит сыграть в «любовь». День из прошлого, когда Варвара пыталась покончить с собой. И будущее, где неизвестный разбирает запись диктофона влюблённого клинического идиота, пожертвовавшего собой в тот злополучный день ради Варвары.От автора: «Поверьте мне, все эти персонажи более чем реальны».

Часть 1

Капроновое касание

«Только бы не повалилось там всё к чертям собачьим», – иду я по тёмным закоулкам окраины города и только об этом думаю. Херовый из меня инженер-геодезист, сам понимаю. Ну а как? Деньги нужны были позарез – вот и пошёл в это дело наёмным самоучкой. Да только задолбало всё, думал, возьму этот последний заказ и в увольнение – отпуск себе годовой устрою, спортом займусь, от жирка избавлюсь, найду себе кормилицу. Ан нет, удалось оплошать напоследок с установкой металлоконструкции над лысой головой Юрьевича в его кабинете. Захотел красивый сложноустроенный навесной потолок. Вроде большая шишка, как-то с нефтепромышленностью связан, а жлоб ещё тот. Таким образом он и вышел на моё скромное, с небольшим денежным запросом (по сравнению с другими специалистами этой области), резюме. Свои деньги-то я получил, да только поздно понял, что в исполнительной схеме накосячил, а рабочие уже всё установили. Ладно, у нас всегда так: стоит – значит всё в порядке; не буду лишний раз отравлять себе настроение, тем более сейчас.

От предвкушения член всей своей длиной упирается в ширинку джинсов, и даже запах перегара, откуда-то веющий, и все эти захолустья не способны это испортить. Сладкое ощущение скорого секса с падшей женщиной щекочет яйца, а мысль о ещё одном трофее почти стимулирует простату. Понимаете, секс – это, конечно же, хорошо, но он имеет свойство заканчиваться, иссякать, остывать, как и люди. Все мы изменчивы, а значит, смертны, но вещи. О, друзья мои, вещи вечны (при должном уходе, естественно)! Почему-то повелось, что их можно выкидывать, а людей нет, вот только портятся люди, а не вещи. Они стареют, глупеют, заболевают, ну, или просто предают, однако то, что они после себя могут оставить через контакт с материалом, перманентно, как губка, которая вбирает и сохраняет всю энергию. Сами посудите, сегодня ваша прекрасная пассия хороша собой, горяча, вы хотите её, но проходит день-два, появляются месячные и плохое настроение, через неделю бедняжка устала на работе, а через месяц понимает, что ты не такой уж интересный и перспективный парень, а потом и вовсе уходит. Кажется, будто ты всё потерял. Конечно, ведь ты сидишь один и растираешь холодную ладонь об замызганные домашние шорты, представляя, что это всё ещё делает она. Вот только это ни хрена не так! Пасечнику важен мёд, а не пчёлы, понимаете, о чём я толкую? Всё лучшее, что она могла дать, она отдала не только тебе, но и своему нижнему белью, считай, поставила на них печать о своей когда-то в тебе заинтересованности. Только твои ощущения уже давно выветрились, а её трусики могут благоухать, как в самый первый раз. А всё, что тебе нужно, это только раздобыть их и обращаться с ними так бережно, как не обращался ни с одной девушкой. Желательно хранить в отдельных пакетах, лучше в вакууме, и дело сделано: в твоих руках долговечный генератор оргазмов. Иногда, правда, можешь запачкать в собственных выделениях, но порой это даже добавляет какую-то изюминку в запахе.

Так, вот и нужный мне подъезд. Какой она номер квартиры мне сказала? Сорок два, что ли? Ещё и ни черта не видно домофон. Однако он мне и не понадобиться, потому что дверь открывается благодаря выходящей нетрезвой весёлой компании, а я забегаю внутрь. Этаж, по-моему, назвала четвёртый. Оп, переступаем ступень с явно очерченным свежим плевком и идём дальше. В общем, о чём я? – вспомнил, о белье, за которым иду. Когда берёшь исподнее у своей девушки («своя/моя/твоя» – слова, насчёт которых со своими друзьями я могу спорить часами, но здесь не будем об этом), всё понятно, но как же раздобыть его у проститутки, для которой расстаться с кровным имуществом, сто?ящим не менее получаса работы, не так-то просто? У меня есть пару схем: А) как заполучить трусики, в самом начале, как только разделся и сел на кровать, нужно самому начать снимать с неё нижнее бельё таким образом, чтобы, когда оно окажется у тебя в руках, ты бы смог закинуть его в горку к своим вещам (работницы на это не обращают внимание, главное, чтобы не видели, в какую сторону ты их вообще кидаешь) или в другое неприметное место возле своей одежды. С чулками поступаешь также, но уже в самом процессе, просто делай вид, что тебя намного больше возбуждают её обнажённые ножки. Когда всё закончится, не тяни время, иди одеваться и попутно рассовывай трофеи по карманам. Если спросит, где её добро, скажи, что случайно закинул за шкаф или вообще не помнишь, куда швырнул. Лишний раз не нужно жадничать, поэтому лучше урывать что-то одно: трусики или чулок (кому как, но бюстгальтеры меня не вставляют). Беги подмывайся и вали из квартиры. Б) Если по какой-то причине план «А» не сработал, то всегда есть запасной, старый и проверенный выход – это деньги. Лучше всегда иметь определённую сумму для подстраховки. Выше я говорил, что имущество платной девочки стоит не менее получаса работы, но это всё бельё в сумме, и поскольку мне нужны только трусики или чулки, я предлагаю ей четверть от часа её работы, если упрямится – поднимаю до трети от часа. Могу поднять до половины, если, действительно, зацепила, но это скорее исключение. Было у меня так только один раз, когда девочка попалась «сочная», во всех смыслах этого слова. Вся её внешность, от влажных губ до влажных губ, была какая-то текучая, переливная. А какой был запах! Пальцы благоухали после пятого мытья рук. Она оставляла, подобно улитке, повсюду свой влажный блядский след, от которого у мёртвого бы случился стояк.

Я на четвёртом этаже. Мне можно закрыть глаза, и я без проблем найду нужную дверь. Опять же, благодаря обонянию. Я могу за метр от двери унюхать логово проституток. Эту смесь из специфической кислости вагинальных выделений и пота вперемежку с приторной сладостью всевозможных смазок и недорогих парфюмов я не перепутаю ни с чем. Тёплый, немного спёртый, воздух дует из щелей двери, пока я долблю кнопку звонка. Они всегда открывают не сразу, будто бы нарочно хотят, чтобы ты немного подождал, – думаю, это какая-то чисто женская черта. В этот раз дольше обычного, хотя я, кажется, слышал чьи-то негромкие шаги. Волнуется, может, новенькая, или не успела навести марафет после прошлых гостей. Как я понял, девочек несколько в квартире. Оператор сказала подойти на полчаса попозже, значит точно кто-то был передо мной и, скорее всего, не один. На мой пятый звонок раздаётся щелчок замка, и я торопливо захожу в тёплое гнездо разврата.

Если честно, девочка, которая меня встречает, не очень на лицо (по нему видно, что главный её сношатель – это сама жизнь, а не какой-нибудь постоянный клиент), чуть младше меня, к тому же бюстгальтер телесного цвета не сочетается с более бледной кожей. Но я опускаю взгляд ниже, на плавный переход от талии к бёдрам, на аккуратные ножки в чулочках, и понимаю, что уже не уйду. Если поднести к лицу алкоголика в завязке стакан с дешёвым пойлом, на которое в лучшие годы он бы и не посмотрел, то увидите, как гримаса отвращения сменяется наслаждением под действием спиртового запаха, – здесь то же самое. Девушка пристально заглядывает мне в глаза, молчит, когда я говорю какое-то дурацкое приветствие, и спрашивает, останусь ли я. Моё внимание переключается на закрытую комнату, из которой доносится музыка. Я киваю, снимаю куртку и разуваюсь рядом с двумя парами кожаных мужских туфель, рядом с которыми мои побитые кроссовки выглядят ещё плачевнее. А это значит – клиенты не ушли, ими занимаются другие девочки, скорее всего, там, откуда идёт музыка. В квадратной прихожей, помимо входной, имеется четыре двери: три ведут в разные комнаты, четвёртая, полуоткрытая, в туалет. Девушка спиной (скорее, попой) почти упирается в дверь с музыкой и указывает мне на самую левую от меня комнату. У них обычно с этим строго: нельзя, чтобы клиенты пересекались – конфиденциальность. Я захожу в это небольшое помещение, где две трети занимает кровать, спрашиваю, сколько их здесь работает, отвечает, что трое. Приглядываюсь и понимаю, что, кроме одного стула, вещи свои скинуть некуда, стало быть, чулочек придётся кинуть под него, – решаю в этот раз поживиться капроновым трофеем. Расстёгиваю рубашку и представляю, как буду надевать на руку трофей, когда окажусь дома, буду поглаживать им себя по лицу, вдыхать его запах, сохранивший, надеюсь, пот от ножек, и опускаться к набухшему органу, требующему соприкоснуться с материей. От этих фантазий стоит сильнее, чем от само?й девочки, которая трёт указательным пальцем мешок под глазом и настойчиво мне предлагает что-нибудь выпить. Соглашаюсь на бокал белого вина, потому что это было первое из перечисленного, а сам обдумываю, в каких бы лучше нам положениях и позах находиться, чтобы я смог совершить манёвр. Девушка спрашивает про мой вес, продолжая тереть покрасневшее веко, затем с милой улыбкой и извиняющимся тоном говорит про сломанную кровать; я втягиваю свой живот под белой майкой и говорю, что семьдесят пять. Она уходит и прикрывает дверь, виляя сексуальной попой. Кровать вроде как выглядит целой, проверять, конечно же, я не буду, хотя желание запрыгнуть и доломать меня посетило. Торопливо возвращается и протягивает мне полупрозрачный бокал. Я беру стеклянный цилиндрик и шучу что-то про сломанную койку и пьяных мартышек, по кривоватой улыбке понимаю, что шутка скорее её оскорбила, от этого мне становится ещё смешнее, а она так же заглядывает в глаза и не подаёт виду.

Девочка, действительно, странноватая, неопытной её не назовёшь, может, боится чего или влюбилась, – с такими размышлениями я отливал в унитаз и крутил на одной руке розовое махровое полотенце, которое она дала, на мысли о «влюблённости» поперхнулся от смешка на первом глотке вина и сплюнул его туда же, то есть в унитаз. Ну и дрянь. Я же вообще пить бросил, в компании моих друзей алкоголь почти под запретом по соображениям, которые долго объяснять. Содержимое бокала с последними каплями смывается в канализацию, а я, не убирая агрегата, включаю тёплую водичку в ванне. Фразу «сходи в душ» от девочек не нужно принимать буквально; нам не важна вся форма, нам важны лишь точки, на которые будет распределяться давление, как говорил мой несчастный инженер-наставник, недавно умерший от гипертонии. Пока возвращаюсь, меня не покидает ощущение невидимых следящих глаз из других комнат, особенно оттуда, где играет музыка, но почти не слышно голосов. Немного нагнувшись, моя девочка поправляет чулочки, в таком положении соприкоснувшиеся груди слишком привлекательны, а проглядывающиеся через капрон коленочки заставляют забыть про всё остальное. Ставлю на комод возле неё пустой бокал и стягиваю свою оставшуюся одежду.

Дальше всё действие происходит по обыденному сценарию, разве что как-то нерасторопно с её стороны; на трусики почти не обращаю внимания, поскольку нацелился на чулок. Для манёвра нужно быть сверху и закинуть ноги партнёрши себе на плечи, а там уже всё будет просто, главное, не кончить до этого момента. Я сверху; в ней; с некоторым неудобством удалось поднять ножки к своей голове и неловкостью, во-первых, потому, что скрипит сучья кровать, во-вторых, потому, что баба смотрит мне прямо в глаза. Стараюсь не замечать её лица в приглушённом свете и приступаю к снятию чулка: по чуть-чуть, понизив темп движений бедра, оголяю одну ножку, для полного соответствия своим действиям, чтобы всё выглядело естественно и незаметно, целую икры и колени. Со скрипами под нами бросаю трофей к стопке вещей. Тут уже мне пришлось посмотреть на неё, чтобы понять, увидела ли траекторию. Девочка повела глазами и снова уставилась на меня – значит видела. Плохо. Но ещё не всё потеряно. Можно, нет, нужно наслаждаться моментом, вот только это не совсем получается, во-первых, потому, что скрип усилился, во-вторых, она так же пристально смотрит, в-третьих, я слышал шаги возле нашей двери, что вкупе со всем стало меня заметно напрягать. Неужели она знает о моём фетише? Коллега рассказала о пропаже тряпья, описала мою внешность и… Не, слишком маловероятно, хотя возможно. Не думаю, что мы встречались раньше. Теперь даже мысль о влюблённости не кажется такой смешной. В идеале нужно снять другой, чтобы выиграть больше времени, и кинуть на видное место. Украдкой облизнув неснятый чулок, я пропихиваю под него пальцы, но встречаю немое сопротивление. Я не стал настаивать, и, вообще, мне хочется поскорей убраться отсюда. Поэтому прижимаюсь к её шее, чтобы укрыться от назойливых глаз и быстрее закончить. Как пытаться оживить убитое бревно. Хоть бы постонала для приличия; пока что здесь стонут только доски под матрасом и второсортный певец поп-музыки прошлого десятилетия. Устал. Тело начинает изнывать, как после марафона, вернувшегося из далёкого прошлого, но это не самое неприятное. Я совру, если назову себя обладателем стойкой потенции, порой достоинство подводит, зачастую с незнакомками. Так и сейчас, появляется вялость, все вышеперечисленные обстоятельства только усиливают её, а мысли об этом окончательно добивают, и вот мой недееспособный орган оказывается вовне и немощно повисает. От неё по-прежнему ни звука, от меня тоже, если не считать слабой одышки. Уже просто лежу на ней и думаю, как бы быстрей свалить отсюда с трофеем, нормально кончу дома, вот только вставать сразу лень. Сказать ей что-нибудь про мою случившуюся импотенцию или начать одеваться без лишних слов? Оправдываться в таких случаях никогда не стоит, лучше отшутиться, но в голову ничего не приходит. Со стороны девочки появилась первая активность: пока я лежу, уткнувшись в её плечо и шею, она поглаживает мой затылок и часть лица. Можно даже подумать, что ты в объятиях любящей тебя женщины, разве только движения немного размашисты и резковаты. Однако эти странные нежности вызывают у меня ещё большее раздражение, потому что, если это жалость, напоминают жалкое утешение. Но проблема не во мне, а в этой уродливой проститутке, в ублюдской квартирке, находящейся в жопе города, со всеми её обитателями, во всём прокля?том женском роде, который… И тут произошло то, чего я совсем не мог ожидать. Пока я лежал на ней (не всем весом, конечно, – немного упирался локтями в кровать), никого не трогал, молча, с закрытыми глазами, проклинал все и вся, как мне прилетает удар ладонью по уху. Я вскакиваю вне себя от бешенства, а эта потаскуха с якобы удивлённой миной съёживается, начинает тараторить и невнятно извиняться. Не хочу слышать ничего от этой невменяемой. Хватит с меня! Забираю свой трофей и проваливаю отсюда. Не сняв презерватива, я почти спрыгиваю с кровати к своей одежде. Деньги?! Она вякает про деньги, которые я ей должен, – а я и забыл про это. Обычно они берут их в самом начале. По-хорошему наглая потаскуха их не заслуживает, но я справедлив – заплачу с учётом, что чулок теперь мой. Молча надеваю штаны; всё ещё злой. От эмоций теряется бдительность и аккуратность – слишком заметно я засовываю конец чулка в карман, а эта уже тут как тут, прямо за спиной, и видит, как её собственность рывками пропадает в моих штанах. Неадекватная стерва выхватывает другой конец и начинает его забирать у меня. И вот мы стоим в маленькой комнате и тянем за разные концы капроновый чулок. Даже про деньги ничего слушать не хочет – вцепилась и мотает башкой в разные стороны. И это я «больной на голову»? После таких слов с её стороны злость во мне усиливается. Теперь это уже дело принципа. Я даже готов ударить её, лишь бы не отступить. Кажется, что жадная проститутка вот-вот накинется на меня, но я нарочно ослабеваю хват, чтобы она стала тянуть сильнее, – клюнула, схватилась обеими руками, а в этот момент я быстрым движением проворачиваю чулок вокруг ладони и со всей силы выдёргиваю из её рук. По инерции она заваливается назад, поскальзывается, падает на пол и с глухим хрустом ударяется затылком об угол массивного комода. Мой бокал, стоя?щий на самом краю, падает и разбивается вдребезги рядом с проституткой. Лежит и не двигается, и я стою как вкопанный, только следы крови на углу комода заставили меня прийти в себя и начать что-то делать. Я легонько пинаю её по животу – ноль реакции. Дело плохо. Очень плохо. Главное – не паниковать. Первое моё импульсивное действие – это вытирание крови чулком, который до сих пор крепко сжимаю в руке. Растираю кровавые следы, плюю на чулок и тру снова, чтобы не оставалось разводов. Что я делаю, там же моя ДНК? Теперь снова лихорадочно тру уже сухим местом. В коридоре слышны шаги. Только не это. Подскакиваю к двери и мёртвой хваткой цепляюсь за ручку. Сердце колошматит невероятно; от волнения стоит ком в горле и подташнивает. Шаги затихают возле само?й двери. Появляется первая слабая попытка войти, за ней вторая, более настойчивая. После неудавшихся попыток последовали стуки. Два женских голоса о чём-то пошептались. Дальше молчание, и моё громкое сердцебиение. В эту минуту ко мне приходит странная и навязчивая мысль: возбудит ли меня наличие крови на чулке, который, кстати, до сих пор обмотан вокруг моей кисти? Не успел я определиться с ответом, как снова раздаются стуки, но уже сильнее, и говорит приглушённо одна из девушек:

– Алёна, ты чего так долго? Нам уже уходить пора.

Пинок по двери и тот же голос громче:

– Алёна, ты его усыпила? Надо сваливать, пока те мужики не проснулись.

Что за… Да нет, быть такого не может! Я думал, что клофелинщицы – это байки и мифы из девяностых. Так, нужно собраться! Можно до последнего не открывать дверь, подождать, пока не уйдут, но это будет слишком подозрительно. Оставаться здесь с обокраденными клиентами, которые могут в любой момент очухаться, и, возможно, мёртвой проституткой совсем не вариант. Нужно уходить как можно быстрее – я готов выпрыгнуть из окна, лишь бы не продолжать следующую секунду находиться в этом положении. А там, может, повесят её труп на этих мужиков. Мне в тюрьму нельзя – у меня у самого? полуживая матушка да полумёртвый отец, для которых это может стать непоправимым ударом. Делаю глубокий вдох, убираю чулок в карман и открываю дверь.

Передо мной две девушки: одной под тридцать, другой как будто только-только восемнадцать стукнуло, – обе вытаращили глаза и молчат. Только сейчас понял, что из одежды на мне только штаны. Первый прерываю молчание:

– Я знаю, чем вы промышляете… Сразу об этом догадался… Я подменил бокал в целях самозащиты, конечно, и ваша соучастница выпила это снотворное.

Про самозащиту зря сказал, да и второго бокала вроде бы не было. Они так же растерянно хлопают на меня глазами, и я продолжаю:

– Мне проблемы с полицией не нужны, и сажать вас, быть свидетелем или потерпевшим у меня нет ни малейшего желания, – после такой уверенной речи я продолжаю с бо?льшим убеждением, – поэтому я предлагаю сейчас же всем нам свалить.

У той, что помладше, затряслась нижняя губа и она хочет сказать, но я, предопределив её мысли, говорю:

– Её придётся оставить здесь. Либо она, либо вы все трое.

– Мы её бросать не собираемся, – дерзко отвечает мне старшая. Видно, что не доверяет мне.

– Сами же говорили, что пора уходить. Как хотите, а я ухожу, – это лучшее, что я мог сделать в данной ситуации. Спорить и конфликтовать совсем не вариант.

Они отходят к входной двери и о чём-то переговариваются между собой. Я набрасываю на себя свои шмотки, попутно растирая рукавом места, которых мог коснуться. Сдерживаюсь, чтобы не пощупать пульс у полуобнажённого тела, тем более те могут заметить. Они так и не уходят, обсуждают что-то и попутно косятся на меня.

– Решили здесь остаться? – говорю с лёгкой издёвкой и специально медленно шнурую обувь. Понимаю, что нужно уходить, но боюсь, что обнаружат кровь на её затылке или, совсем плохой вариант, отсутствие пульса.

– Она сдаст нас. Нужно забрать её с собой, – как отрезает, говорит старшая.

«Не сдаст – нема, как труп», – хочется пошутить, а сам всем существом надеюсь, что это только шутка.

– Может, не надо? – вякает себе под нос младшая.

Но её напарница настроена решительно и направляется в ту самую комнату. Здесь уже я начинаю заметно нервничать; не нахожу, что можно сказать, сделать, чтобы остановить её. Старшая уже касается плеча и шеи той проститутки. Я предпринимаю попытки отхода, но у меня не получается сразу открыть замок. И тут-то раздаётся испуганный визг младшей. По моему лбу пробегает увесистая капля холодного пота. Я поворачиваюсь и сам издаю подобие визга.

Из той комнаты, где играла музыка, из приоткрытой двери на четвереньках выползает существо мужского пола. По блестящей лысине и седой щётке усов между красными щеками я узнаю в нём Юрьевича, что и вызвало во мне такую реакцию. Приглядевшись, я понимаю – к лучшему или худшему, – что обознался. Мужик похож на лунатика, как в полусне, глаза вот-вот закатятся под лоб, и производит неразборчивые звуки, похожие на кашу из стонов, рыков и брани. Старшая, к счастью, не успев тщательно осмотреть тело проститутки, бросилась к нам; я открыл дверь, и мы втроём выскочили в подъезд.

Чем это они его накачали? Это отходники такие? А на его месте мог быть и я, но убегаю вниз по лестницам вместе с преступницами, как соучастник. Если бы только как соучастник. Надеюсь, что всё обойдётся. Знаете, а у девочки впереди меня, той, что помладше, красивые оголённые ножки. Сейчас меня должно волновать только то, как быстрее покинуть эти места и замести следы, но почему бы не воспользоваться моментом? Я хватаю её за локоть, останавливаю на первом этаже и говорю:

– Сними сейчас свои трусики и отдай мне!

Она смотрит на меня пустым и непонимающим взглядом. Скорее всего, не отошла от всего увиденного и пережитого.

– Снимай трусики и отдавай мне, иначе я закричу на весь подъезд и сдам тебя, – повторяю я.

Та же реакция: как баран на новые ворота.

– Сними трусы и отдай этому больному извращенцу! – кричит ей старшая, которая уже стоит на улице и держит дверь. До младшей, наконец, доходит, она засовывает руки под юбочку и шустро исполняет приказание.

Можно было попробовать и со старшей что-нибудь получить, но она без лифчика и в джинсах, – я же не совсем изверг. Забирать было нечего, и вот бабочки покидают подъезд, а я вдыхаю ещё один трофей.

На улице уже их след простыл – растворились в ночи. Я бреду, огибая случайные фонари, по тёмным дворам. Постараюсь добраться до центра пешком по закоулкам. Немножко потряхивает – напоминает предлихорадочное состояние, но я поглаживаю в кармане женское бельё, и становится как-то спокойней. Оно и такое свойство имеет, знаете ли.

Глава 1

Что мне осталось, кроме глубокой,

Кроме бездонной печали?

Ветер, о, Ветер, как я, одинокий,

Все мы с тобою встречали.

Что полюбить мне, кроме безбрежной,

Вглубь ускользающей дали?

Ветер, о, Ветер, как я, безнадежный,

Быстро мы все увидали.

Что же мы ищем в безднах неверных,

Те же в конце, как в начале?

Все мы постигли в пространствах безмерных,

Только себя не узнали.

Бальмонт К. Д.

Пустая банка из-под консервированного личи в сиропе пролетает метр, ударяется об грязно-бежевые обои и точно попадает в мусорный пакет. Он даже не смотрит в ту сторону – уверен, что попал. Его внимание занимают ветви с ещё не распустившимися почками за окном. Колышутся в такт волнообразным перекатам сеточной занавески. По оголённым стопам проходит сквозняк. Во рту сладкое послевкусие экзотического фрукта. Он уже забыл, для чего посмотрел в окно. Слежение за кончиком дерева не даёт сконцентрироваться ни на чём другом, и только телефонный звонок через некоторое время выводит из подобия гипноза.

– Алло, Макс, ты подошёл?

– Нет ещё, одеваюсь.

– Ты не вышел?

– Выхожу.

– Ладно, я тогда пока сам с ней встречусь, – в интонации слышится подготовленность, потому что это отточенное копирование манеры поведения ненуждающегося человека, о чём оба прекрасно понимают. – Наберёшь, когда будешь подходить.

– Стой, я по срочным делам задержался, – со смехом врёт Максим, – иди ко мне навстречу, я уже выхожу.

– Ты снова опаздываешь, а я мог бы по своим делам в офис заскочить, – ещё одна ложь. Максим знает, что в месте, именуемом «офис», где собираются на мягких диванчиках разного рода фрилансеры, его не особо жалуют, если, конечно, он не нашёл новое.

– Мы давно не виделись, я хотел бы поговорить наедине.

– Три дня – это давно?

– Конечно, – кокетство – лучший способ оправдания.

– Ладно, давай только быстрее.

– Будет исполнено, мой альфа-господин!

– Ха-ха, давай-давай.

Максим жил в съёмной комнате коммунальной квартиры. Помещение небольшое, старый ремонт, порой пробегают тараканы, зато недорогая плата, рядом с центром города, есть удобный диван. Год назад он был отчислен с последнего курса университета за неуспеваемость. О слове архивариус и его значении узнал, можно сказать, сразу перед тем, как поступить на специальность «документоведение и архивоведение», сонный после трёх дней в шумном плацкарте, удивлённый местной летней прохладой.

– О, Макс, здорова! – стоило выйти из комнаты, и раздаётся скрипучий голос.

– Привет, Вовчик.

– Куда снова побежал? – всегда один и тот же вопрос.

– Да по делам, – всегда один и тот же ответ.

– А, по девчонкам? – та же любознательность, которая в Максиме постоянно вызывает какую-то стыдливость, не за себя, а за Вовчика.

– Как пойдёт.

– Как тебе сценарий?

– Какой сценарий?

– Который я дал тебе почитать.

– А, да, то есть, нет, ещё не прочёл. Думаю, сегодня этим займусь.

– Глянь, Максим, мне кажется, на этот раз у меня удалась интересная вещь.

– Хорошо.

– Вот что ты знаешь про метемпсихоз?

– Я опаздываю, давай потом обсудим, – если нет времени, Вовчика нужно сразу останавливать или избегать, иначе точно опоздаешь.

Вовчик – один из соседей по квартире. По невысокому, худощавому телосложению и гладкому лицу с редкими волосиками над губой и редкими зубами под ней не скажешь, что он старше Максима, пускай даже на год. Он тоже бывший студент, но всё-таки с дипломом. Максим, послушав изрядное количество рассказов Вовчика про своё студенчество, немало удивлялся тому, что сосед смог окончить обучение, кажется, не меньше удивлялся и сам Вовчик. Если Максим съезжал со студенческого общежития с возбуждающим трепетом перед будущей неизвестностью, то дипломированный журналист с большой неохотой, хотя в его жизни мало что поменялось с тех пор, разве что появились рабочие смены билетёром в кинотеатре. Псевдоинтеллектуальные интересы, разбросанные крышки от бутылок пива, лёгкие наркотики, любовь к кинематографу и всепоглощающая прокрастинация.

Максим обошёл дом и направился вдоль улицы. Внизу, на тёмном силуэте чёрных кед виднелось коричневое пятнышко грязи, которое он не заметил при выходе, и которое теперь не давало покоя. Платочка или салфетки с собой не имелось, руками – не вариант, к чистоте рук он относился с маниакальной серьёзностью, ощущение, что они грязные, липкие или плохо пахнущие, могло вызвать навязчивый дискомфорт и даже лёгкую панику. Внимание Максима переключилось на приближающуюся фигуру со своеобразной походкой, которую он бы не спутал ни с какой другой: заметное движение бёдер вбок при каждом шаге, выпяченная грудь и торчащие из карманов джинсов большие пальцы.

– Артур, у тебя есть платочек?

После того как Максим вынужден был съехать с общежития, он заселился в хостел. На большее денег не хватало: постоянного заработка не было, только разные подработки; одинокую мать, которой ещё предстояло узнать ужасную для себя новость, в финансовом плане беспокоить не хотелось, только если совсем деваться будет некуда. Когда Максим оказался на пороге хостела с двумя сумками наперевес, былое предвкушение будущей свободной жизни улетучилось, и он почувствовал что-то похожее на страх. Дверной колокольчик и механистическая улыбка девушки-администратора ознаменовали для него переход на новый уровень ответственности и самостоятельности. Однако адаптация произошла незаметно, он быстро привык к разношёрстной массе из проживающих: от явных маргиналов до интересных личностей с богатым жизненным опытом, – помогала ему в этом, как называл про себя, «особенность характера». Заключалась она в способности по желанию абстрагироваться от происходящего вокруг, людей в том числе, путём воспроизведения в воображении одного воспоминания.

– Макс, смотри какая на остановке стоит, да вон там, бледненькая в чёрной мантии. Подожди здесь, я подойду к ней.

Сто?ит Максиму только разрыхлить почву памяти, как помещения хостела или любое другое место теряют свои очертания, превращаясь в застывший пейзаж. От линии начинающегося леса пролегает по пляжному песку длинный ствол поваленного дерева, его верхушка свисает над небольшим песчаным обрывом и отражается в зеркально-гладком отражении водной поверхности. Дальше водная гладь сливается с серым утренним туманом. Холодное небо готовится к появлению солнца и разрезается тонкой струйкой дыма от потухшего костра. Когда-то в этом месте время для него застыло. Порой жизнь кажется миражом, сто?ит моргнуть – и вечность, живее всего остального, будто вчерашнего дня не было вовсе, завтрашнего не будет; паники нет, эмоции давно позади, только скребущее ожидание без цели и смысла, потому что всё прочее забылось, забылось и тепло, и тяжесть, которые материализуются в ладонь, как иной мир, упавший на плечо.

– Долго ждал?

Одно время за неимением другого заработка Максим выходил работать ночными сменами администратором в этом же хостеле. Сменял его Артур, парень годом младше, проживающий здесь же. Поначалу они держались друг от друга на расстоянии, – Максима раздражала какая-то неприкрытая наглость и сокрытое желание Артура из любой ситуации извлекать для себя выгоду при минимальных собственных затратах, того же, в свою очередь, отталкивала нелюдимость Максима, которую сам Артур и некоторые жильцы списывали на неуместное высокомерие. Вскоре оказалось, что у них много общего: оба с провинциальных городов, оба не из лучших условий, оба с раннего возраста привыкли надеяться только на себя. Но это не главные связующие, – мало ли подобных людей в России и мире? Их объединяли похожие комплексы, как скрытые незаживающие раны, и какое-то глубинное недоверие к миру. Окончательно сошлись они на общем чрезмерном увлечении девушками, точнее, теми эмоциями, которые они могли получать через их соблазнение, начиная от преодоления страха подхода к незнакомке, заканчивая получением быстрого секса и даже материальных благ. Всё, что до этого вызывало взаимную антипатию, стало понятным и в какой-то мере зеркальным.

– Так, сейчас забью её номерок… На чём я остановился?

– На авантюре, которая обогатит нас, и мы сможем перебраться в столицу.

– Точно. Помнишь, я звал тебя в бар, где по выходным собираются комики-любители?

– Может быть, – Максим терпеть не мог подобные мероприятия.

– Ты тогда даже до конца не дослушал.

– И?

– Я пошёл туда один и познакомился с одной девочкой, которая выступала, пообщался, взял контакты…

– Мне тебя поздравить?

– Дальше слушай. Опасаясь миловидной внешности, я сразу поинтересовался возрастом – она оказалась несовершеннолетней, семнадцать лет, хотя можно дать и меньше. Мы разговорились. Она легко переходила на откровенные темы, которые я не мог обойти стороной, и узнал интересную информацию. Она потеряла девственность два года назад, а соблазнил её один влиятельный сорокалетний хер, предварительно накачав алкоголем и наркотой. Сначала я думал, это шутка какая-то, но она не шутила.

– Разве слово «соблазнение» применимо к такому возрасту и таким подручным средствам?

– Вот, к этому я и веду. Мужик подсадил несовершеннолетнюю на наркотики, изнасиловал, откупился дорогими побрякушками и живёт себе дальше. Ещё я узнал, что год назад она пролежала в реанимации из-за передозировки какой-то синтетической дрянью.