Дом Богачей

Лето уже официально вступило в свои права. За три недели я и на йоту не продвинулся в поисках. Хотя привычные забастовки, казавшиеся еженедельными, как назло, будто исчерпали себя с началом лета, я с азартным рвением детектива начал собирать информацию в недрах интернета обо всех митингах за последний год. Запираясь в своей комнате, осваивал новостные паблики в социальных сетях, разделив все источники на «провластные» и «левые». Аристократы меня не интересовали, я штудировал каналы социал-демократов, дабы узнать, когда новоиспеченные французы и нелегалы планируют снова выйти на улицы. Ева не шла у меня из головы, мысленно перед сном я совокуплялся с ней каждый вечер и сходил с ума от возбуждения. Взбудораженный самыми пошлыми фантазиями, я штурмовал форумы, разящие либерализмом, яростно высказываясь против власти, печатая длинные антикапиталистические комментарии, высмеивая бюрократов.

Меня стали добавлять в чаты WhatsApp, затем в шифрованные Telegram-боты, закрытые группы в Facebook5 и «X6». Для пущей убедительности я подписался на десяток оппозиционных каналов, заявил в статусе профиля «Да здравствует Че Гевара!», добавил на «стену» фотографии Майкла Кинга-младшего7, Нельсона Манделы8, Ленина, Ганди и написал на своей странице цитату Фиделя Кастро: «Приговорите меня! Это не имеет значения! История меня оправдает». Втираясь в доверие, расспрашивал в чатах, когда намечается новый митинг на площади Бастилии, а так как люди в массовках всегда нужны, меня долго не проверяли. В общем, спустя полтора месяца мне, наконец, улыбнулась удача: меня добавили в рассылку «Повестка дня» на канале «Фронтовая птичка», там я узнал о следующем сборе через пять дней в субботу, двадцать второго июня.

Начало акции протеста было запланировано на десять часов утра. Я пришел на час раньше, надеясь встретить Еву наедине: бунтующие со своими протестами только мешали. Дабы не сойти за шпиона, какого-нибудь «ультраправого» журналиста, рыскающего внутри группы бунтарей в поисках самых активных и смелых участников, которых точно нужно сдать властям, вырядился я соответствующе. Надел спортивный костюм, кроссовки на высокой надежной подошве, в карман положил перцовый баллончик, за пазухой держал складную дубинку, даже приобрел за три евро на всякий случай желтый жилет9 в автомобильном магазине (вдруг и он понадобится) и спрятал все это в рюкзаке в своей спальне.

Лозунгами на сегодня были «Француз или мигрант – мы все рабочий класс»10, а также «Отзовите закон Дарманена»11. Площадь оживлялась, люди подтягивались к импровизированной сцене, собранной первыми протестующими. Здесь были объединения и на другие тематики – многие хотели высказаться по разным проблемам перед журналистами и телевизионщиками, коих сегодня обещало быть немало. Осознавая, что оставаться пассивным наблюдателем, как в прошлый раз, не выйдет, я предложил помощь небольшой группе студентов, которые хотя бы были ближе к религии, к ним могла присоединиться и Ева со своими флаерами – на их разложенных у тротуара плакатах были надписи «Не запрещайте нам верить», «Бог все видит и воздаст каждому», «Зачем платить налоги, если лучше жить в общине за городом?».

Мы все были примерно одного возраста, познакомились, разговорились, двое из студентов окончили мой лицей. Среди членов группы были довольно симпатичные девушки. Я помогал им распаковывать вещи, доставать мегафоны, свистки, разворачивать транспаранты, клеить плакаты.

Шло время, я поглядывал по сторонам в тщетном поиске своей метисочки, испугавшись мысли, что она пришла на прошлую акцию единственный раз. Наблюдая, как толпа растет до немыслимых размеров, выходя за границы улицы, успокаивал себя, что человек, которому хоть на минуту дали слово на сцене перед такой огромной толпой, надо полагать, не последний и придет снова. Эти мысли подняли мне настроение, я улыбнулся: конечно, она придет, да она тут главная!

Я стал аплодировать в такт со всеми первому выступавшему на сцене мужчине. Пялясь на окружавших девушек, в давке трущихся о меня своими грудями, я не на шутку возбудился, в штанах стало тесно. Толпа нескончаемо кричала: «Долой расслоение общества!», «Повышайте налоги только богатым!», «Свободу политзаключенным!» – поднимая транспаранты с изображениями каких-то журналистов, естественно, «левых». На другой стороне площади уже стояли митингующие «желтые жилеты» с плакатами «Мы парализуем движение Парижа, если подорожает бензин!». «Стоп повышению пенсионного возраста!» было начертано на плакате с изображением пожилой бабки, пересчитывающей мелочь.

На что только не пойдет влюбленный человек. Мне было так смешно, когда я, не имея никакого отношения к религии, орал во всю глотку: «Мы сами выбираем своего бога», – даже не представляя, какого бога почитают девушки, идущие рядом. К слову сказать, они не были одеты в белые рясы, как единомышленники Евы в прошлый раз. Их одежда была гораздо симпатичнее – футболочки, джинсы и даже лосины. Подражая своему окружению, я неистово хлопал с мощной эрекцией в штанах.

И вдруг наконец-то увидел Еву. Меня к ней буквально привели. Сначала я узнал высоченного бугая, прервавшего нас с Евой в первый раз, она тогда окликнула его именем «Элиуд». Сквозь шум толпы он крикнул мне в ухо:

– Эй, парень, пойдешь с нами, ты высокий!

Мне сунули в руки край транспаранта «Приходите к нам в общину „Последняя надежда“, и вы обретете настоящее счастье!», другой край которого несла Ева. Все мои труды внезапно воплотились в результат. Я отыскал ее, не приходя ни на какие сеансы, вот так, на улице.

– Ева привет, это я, Адам! Помнишь?

Она обернулась, увидела меня и в этот раз улыбнулась, сказав:

– Привет, помню, конечно! Думаешь, я каждый день кого-то целую?

Меня прямо таки поразила ненавязчивость этого намека на то, что она не в отношениях. Кольца на безымянном пальце тоже не было. Вдруг показалось, что вечер не так уж плох.

– Я искал тебя повсюду, флаер твой я потерял, проводил все выходные на этой площади.

Это ее явно удивило.

– Ты серьезно?

– Да, я полтора месяца тебя по всему Парижу искал! – крикнул я и решил добить. – Даже в секс-шопы заглядывал! Вот насколько сильно я хотел тебя! Отыскать!

Она рассмеялась, я диву давался ее красоте и своему неожиданному красноречию. Правильно говорят – влюбленный человек делает то, на что раньше считал, что неспособен.

Началось движение от площади по бульвару Бомарше с поворотом на улицу Амло. Транспарант, который мы с Евой несли, предложили выставить первым, дабы впереди бегущие журналисты сделали кадры поудачнее. Только бы мать вечернюю газету не открыла, думал я, идя в первом ряду огромнейшей массовки с религиозным плакатом плечом к плечу с заводилами, кричащими в мегафоны свои призывы, словно мантру (даже барабанщик был).

Возбуждение подогревалось дрожью: все, что выкрикивали мы, эхом повторялось позади голосами тысяч парижан; я чувствовал себя полководцем, за которым шла армия единомышленников. Находясь в начале колонны, старался вовремя ускоряться, чувствовать толпу, чтобы не затоптали, как стадо бизонов, словно вел за собой легион. Непередаваемые ощущения! Пару раз я брал Еву за руку. Затем спас ее от недоброжелателя: поймал момент, когда прохожий со словами «Чтоб вы провалились, сектанты!» намеревался окатить Еву краской из банки – я рванул с места, закрывая собой девушку, столкнулся с ним, вывалив всю краску ему на джинсы. Он с невиданной злобой бросился прямо на меня. Я никогда не дрался, но увидел, как журналисты продолжают снимать наш первый ряд, и превратился в зверя – на меня смотрела не только Ева, на меня смотрела вся Франция. Один из взмахов моих длиннющих рук добрался до цели, в подбородок – в боксе это называется правый хук, и противник был сражен. Он был едва в сознании, когда его оттащили на тротуар, чтобы колонна не затоптала. Я был спасен, а у нас с Евой появилась своя история. Кадры, которые я потом увидел в газете – драка, банка краски, огромная толпа парижан на фоне, – были моим триумфом.

На улице Амло нам стали сигналить автомобили, короткие гудки означали одобрение и поддержку, солидарность нашему движению, длинные – «дайте проехать». Нам аплодировали прохожие: не нашей, конечно, религиозной колонне, скорее тем, кто протестовал против повышения цен, – горожане свистели, мы в ответ им махали, в азартной экзальтации я едва не позабыл о причине своего прихода на митинг.

Конечным местом шествия была площадь Республики; заняв всю улицу, толпа ликовала. Я был сражен наповал этим гигантским скоплением людей, их единодушием и совместными криками. Сколько таких митингов было нужно, чтобы чиновники перестали воровать наши налоги? Я опустил свою сторону транспаранта и еще раз взял Еву за руку:

– За мной должок, – поцеловал я ее в щеку, неизвестно откуда набравшись смелости. Просто я не видел с ее стороны возражений.

Ева улыбнулась мне и достала из малюсенького блокнота синюю фиалку, засушенную, как в гербарии. Ту самую, мою, сорванную с клумбы. Я понял, что надо действовать.

Глава 5.

Очарование первой близости

Любви все возрасты покорны.

А. С. Пушкин, «Евгений Онегин»

Мы сбежали с забастовки, как дети-воришки из кондитерской – тайком, под покровом вечернего полумрака. Та ночь обернулась самым поразительным праздником моей души, я сразу захотел завоевать Еву во что бы то ни стало, приударить за такой красоткой. В конце концов, нам ничего не мешало. Мог ли я грезить, что она питает ко мне чувства? Я был влюблен уже в ее интерес ко мне, был очарован предстоящими радостями. Наш роман зародился из суеты кишащих бунтовщиков и бед старших поколений – оказалось, у Евы ситуация с родителями еще хуже, чем у меня: паршивый отец-тиран, мать пропала, оставив ее. С первых дней Ева вознеслась надо мной волшебным ангелом, превращающим все в золото, серое – в цветное, тоску – в радость, ведя меня на край желаний, дабы расширить скудные границы моей неопытности. Союз безумия и миловидности, бурлящий в ней, манил меня.

В первую ночь мы ехали в такси куда-то далеко, я смешил ее, выдумывая на ходу что-то остроумное, рассказывая свои истории, не замечая существования таксиста и всего остального мира. Наша поездка состояла из нежностей, объятий, пошлых шуточек, волнующих до глубины прикосновений. Денег на дорогущие парижские гостиницы у меня не было, как и отдельной квартиры, но, к счастью, у Евы был маленький загородный домик, который сегодня пустовал. Она сияла молодостью, ее ягодицы едва не выпрыгивали из черных тоненьких джинсов. До меня у нее было несколько партнеров, как она говорила, «ничего серьезного».

Наконец, наша поездка – продолжительная, надо сказать, – закончилась, мы добрались, съехав на проселочную дорогу, которая сузилась до заезженной тропки, уходящей прямиком в лес, даже свет фар тонул в его зарослях. Выехав на опушку, наш шофер остановился и сказал: «Дальше не поеду». Мы рассчитались и пошли, а Ева крикнула таксисту вслед: «Трусишка!». Меня поразила эта беззаботная смелость. Я быстро написал сообщение в семейный чат родителям «Сегодня не ждите, ночую у девушки» и спрятал телефон. Вскоре последние источники света – фары – исчезли, мы вышли через лес на поле. Во тьме угадывались какие-то домики: похожие ставят у моря на бюджетных курортах для минимальных удобств; просматривались очертания столбов с отключенным освещением, свет неполной луны приоткрывал вид наподобие не то фермы, не то поселка. На мой вопрос: «У тебя здесь дача?» – Ева ответила как-то неопределенно.

Дальше все происходило быстро. Первые робкие лучи солнца, разрезающие ночную тьму, встретили нас в домике Евы, состоящем из двух помещений: гостиной-прихожей и спальни, где мы и расположились. Мы, свидетели рождения рассвета, целовались, стукнувшись носами, смеялись. Раздеваясь, люди порой утрачивают красоту, создаваемую одеждой: обнаженность им не к лицу, неважно сшита и сковывает действия. Евы этот порок не коснулся. Даже в одежде она смотрелась обнаженной благодаря столь выразительной выпирающей груди, блестящая загорелая кожа казалась натянутой на упругие формы, словно тетива; любая тряпка на ней преображалась в роскошную. Рядом с такими женщинами похотливые мужи на улицах жалеют, что уже женаты, презирают негласное правило общества – обязательно быть одетыми, пялятся, как в последний раз, не могут отвести взглядов, без стыда жадно поедая эти чудные прелести и мечтая сделать эксгибиционизм модным.

Даже меня Ева вгоняла в краску своим величием, настолько усиливая мою робость, что я поначалу стеснялся просто смотреть на нее. Я жадно целовал ее везде, запав на это обнаженное тело, волнующее своими изгибами, словно море, в котором я мечтал утонуть и очутиться на ее необитаемых холмах. Длинные ноги устремлялись вверх, к упругим ягодицам идеально круглой формы, словно верхушки иглу, существовавшим совершенно самостоятельно. Она пленяла своей манерой отдаваться, волнуя и нагревая кровь моих чресел. В ней было столько очарования, беззаботности и шарма, что я, подобно прочим первопроходцам любовных дорог, закидывал себя банальностями: как мог я влюбляться в других, когда где-то рядом была она? Все, на кого я раньше заглядывался, казались теперь лишь эскизами в тени дивной, законченной картины.

Я лежал в постели, Ева села на меня верхом. Я не смел перечить, сходя с ума от удовольствия, был полностью порабощен этой роскошной грудью с переплетением вен у розовых сосков. Особое лоно, такое же неповторимое, как ее лицо; желобок между ягодицами столь выраженный, что в нем удержится конверт, – от всего этого я буквально каменел, словно глядя в глаза Медузы Горгоны. Эта горячая метисочка вытворяла со мной такое, что я уже сомневался, жив я или попал в рай, где она – спустившаяся с небес богиня, исполняющая мои желания. Я тогда и задумываться не смел, что в этом должен быть подвох, меня опьяняли внимание и страсть. Ее имя ласкало слух, ее мелодичный голос, словно трепет арфы, изливался в пространстве.

Рано или поздно это происходит с каждым из нас: судьба стучится в твою дверь и вносит в унылую, размеренную жизнь свои коррективы. Не игнорируйте и не бойтесь ее, рискуйте – вы заслужили перемены. Наступает время, когда фортуна берется именно за вас, добавляя красок моментам, закидывая новыми знакомствами, меняя вас навсегда. Мое существование все семнадцать лет до этой ночи было невыносимо скучной рутиной, однако же карма пришла и по мою душу, обрушив поток накопившихся событий.

Уснув поздним утром, мы проспали в объятиях друг друга практически до вечера. Очарование первой близости стало расплываться, я поднялся с кровати, выглянул в окно и увидел целое поселение. И, не поворачиваясь, спросил:

– Ева, а мы где?

Часть вторая. «Последняя надежда»

Глава 6.

Разведка на местности

Кто сказал, что мой свет лучше твоей тьмы?

Д. Киз, «Цветы для Элджернона»

Лес, увиденный в столь уникальный час, поистине завораживает. Огненное зарево на горизонте, переходящее в синеву выше, у первых видимых звезд. Солнце отступает, чтобы назавтра снова возродиться, подобно фениксу; вырисовывает очертания хвойных макушек, еловых и ореховых семейств; чаща наполняется ночными звуками.

Ева устроила мне небольшую экскурсию по селению, в котором, кстати, были довольно жесткие правила: после десяти часов вечера освещение на столбах выключали, и все местные жители расходились по домам, откуда до утра выходить не имели права. Я был рад прогуляться здесь, не встречая никого, сразу отметив, что наш домик – довольно уютный, надо сказать, – был ближе остальных построек к горам и лесу и дальше всех от единственной тропы, ведущей к автомагистрали. В полумиле от нас начиналось поле, как сказала Ева, днем там работают большинство жителей деревни.

Мы шли вдоль жилых домов, ни один не повторял следующий, и было видно, что каждый построен с любовью. Меня сразу поразил этот контраст с городом: непередаваемое ощущение тишины, спокойствия и единения с природой, полная изоляция и независимость от мегаполиса. Я распознал в одном из зданий кухню, выдающую себя струей дыма и ароматами готовящегося мяса, в другом что-то вроде прачечной, судя по количеству вывешенного сушиться белья; несколько ангаров, по звукам неподалеку угадывались курятник, собачник и даже коровник. Все это было расположено на приличной площади в несколько гектаров.

Много позже я проверил в интернете: все эти дома, выстроенные на краю света, укрытые кронами деревьев и скованные горами, словно тюремными застенками, нигде не числились, ни одна карта их не знала. За деревней не было ничего, совсем ничего, по крайней мере, я так думал. Неприступные огромные скалы, и в них упирался дом Евы – последнее строение на самой восточной точке этого места, южнее был только густой лес. Здесь, на территории этого, так сказать, поселка, связи или тем более интернета абсолютно не было.

Должен признаться, невооруженным глазом можно было сразу разглядеть, что люди здесь – все как один боговеры, а весь этот фермерский уголок на краю света – все-таки религиозная община. У местных жителей, а я успел их рассмотреть в окно, когда только проснулся, на головах были те же повязки с вышитыми цветами – очелья, которые я видел на протестующих в день знакомства с Евой. С такими же узорами была и одежда. Женщины были в белых широких платьях, мужчины в рубахах, а их пояса – с такими же цветами, символами плодородия. Я в своих джинсах и кардигане был здесь, как говорится, ни к селу, ни к городу.

Всего в селении было чуть больше сорока жителей, включая детей. Словно выжившие после конца света на ковчеге Ноя и продолжившие род в этих горах на краю Земли. Древний культ, тайное племя, ватиканская секта? Воображение подкидывало разные сюжеты, но больше всего было похоже, что это обычное поселение староверов, этакие неокрестьяне, отвернувшиеся от современных канонов во имя свободы, способные прокормиться работой в полях, живущие в свое удовольствие, не зависящие от современной бесконечной погони за роскошью. Кроме одежды ничего странного за этими людьми не замечалось: они трудились в поле, выращивая продукты для своего пропитания. Переодеваясь в рабочую одежду, ничем не отличались от самых банальных дачников. Я словно попал в прошлое, в эпоху юности моих родителей, у которых на родине, по их рассказам, так выглядели колхозы. Миловидные девушки поливали грядки, брызгая водой на проходящих мимо крепких мужчин с корзинами овощей: веселье сопровождало труд с утра до вечера.

Чистейший воздух, от которого крепко спалось бы даже самому безнадежному невротику с бессонницей, красивейшие пейзажи, словно из рекламы Milka, и главное – люди. Любовь к ближнему завораживала: улыбчивые девушки махали мне с грядок морковками и огурцами, отправляли воздушные поцелуи и подмигивали, все друг другу помогали, поддерживали. Жители этого славного загородного поселка пребывали в гармонии, без зависти и ненависти. Я будто попал в утопию, мне здесь несказанно понравилось с первого дня.

В основном все жили парочками. Так как моей парой была Ева, самая обворожительная принцесса этого царства, ко мне относились с интересом с первого дня. В коллективах, в которых я раньше работал, к новичкам присматривались со скепсисом, думая, что очередной молодой дебютант быстро сбежит, не уживется с персоналом, не сработается с начальством. Здесь же меня приняли, как в семью, хотя я и пообещал себе, что как-нибудь при случае использую свою прослушку, дабы проверить здесь всех. Доверяй, но проверяй.

Так как связи в этой лесной глуши и в помине не было, раз в неделю приезжал почтальон и забирал конверты из ящика, в который местные складывали письма для родственников. Посланий было очень мало. Как мне рассказала Ева, любой мог жить здесь, если был готов помогать и жить по совести: «Последняя надежда» давно перестала быть обычной общиной. В основном, местные добровольно отказались от благ цивилизации, не прижились в городе, они ценили природу и независимость, кто-то встретил здесь свою любовь – причин было множество, у каждого свои. Их домики были построены из толстых стволов прочнейшего клена. Свобода была так близка, так притягательна и осязаема, что, казалось, в этом уголке на краю света решались все беды и проблемы современности, а душа была готова воспарить.

Я обнаружил, что рядом с дорогой связь все-таки появлялась. Так я поддерживал нечастое общение со своей семьей, которого и раньше-то было немного. Брат вечно в разъездах, снимал видеоблоги о путешествиях, вел группу по йоге, ездил с матерью на собрания кришнаитов. Отец на фоне ухудшения отношений с женой, а также вследствие кризиса веры в себя и потери смысла жизни из затворника превратился в скитальца. Формальная переписка в семейном чате велась все реже, что расстраивало меня. Семья раскололась пополам, в итоге мы с отцом чаще переписывались вдвоем, чтобы избегать смыслового подтекста религиозной чуши в общей беседе. С братом я и вовсе прекратил общение. Хотя он и был старшим, такого промаха я ему простить не мог. Другое дело мать – она всю жизнь была религиозной, а сейчас ее возраст подходил к пятидесяти, и менять что-то было бесполезно, сформированное мировоззрение не искоренить.

Как-то я разговорил одного парня: он был моим ровесником, что меня особенно удивило. Но оказалось, что он родился в этой общине. Звали его Луи. Он был умнее многих моих друзей, хотя по факту жил в лесу. Лишь позже я узнал, что у них есть своеобразная школа – днем всех детей до восемнадцати лет собирали в помещении молельни и обучали не только религии, но и основам мировой истории, правоведения, особый упор делали на психологию. Все, кто был старше восемнадцати, работали в поле. В общем, Луи в моих аккуратных ненавязчивых вопросах разглядел скептицизм и отвечал, особо не разглагольствуя:

– Посмотри вокруг, Адам, что ты видишь? Я вижу рай на Земле. Мы ни от кого не зависим. Никто нами не руководит. Сколько лет жизни нужно потерять и сколько миллионов потратить, чтобы получить крохотную квартирку в Париже? А здесь каждый дом построен нами самостоятельно, причем за довольно короткий срок и совместными усилиями. Мы каждый день делаем друг друга счастливыми, мы рядом и в беде, и в радости.

В общем, мадам Дифенталь, предпосылок к чему-то страшному не было совсем! Если отбросить главную тайну общины, о которой я вам скоро расскажу, то эти деревенские были гораздо более добрыми и отзывчивыми, чем многие городские! Мы спокойно жили бок о бок, вместе работали в поле и веселились по вечерам. Ко мне хорошо относились, со многими я познакомился и подружился в первые же дни. С кем бы я ни разговаривал, любой утверждал, что был там по собственной воле.

Я поднесла палец к губам.

– Адам, сделаем небольшой перерыв, вы не против? Я съезжу на обед, и мы обязательно продолжим. Тут нормально кормят или захватить что-нибудь для вас?

– Приезжайте поскорее, мадам Дифенталь. Меня покормит медсестра Мадлен. Мне нужно закончить рассказ и понять, что делать дальше.

– Обязательно разберемся с вашими проблемами.

Я незаметно подняла с пола свой диктофон и вышла из кабинета. Эмильен, надо полагать, не покинул пост моего личного телохранителя ни на одну минуту, стоя напротив нашей палаты и заигрывая с медсестрой Адама, которая дала мне халат.

– Вот он, мой защитник! – подошла я и встала между ними. – Мадам Мадлен, вас ждут голодные пациенты, – подмигнула я ей и сняла халат. Она ушла.

– Поехали, покормлю тебя, я не решился оставлять вас, но посмотрел в интернете карту города, тут рядом есть ресторанчик. Только я в туалет забегу, сидел тут, не отходил ни на минуту.

– Ты ж мой дорогой, – обняла я его и по-доброму рассмеялась, – такой заботливый! Беги скорее.

Наведение справок

Мы дошли до ресторанчика «Ле Филао» на улице Ги де Мопассана, пробежались по меню, сделали заказ.

– Ну что, принцесса, многое успела выяснить?

– Короче, зовут его Адам Росс, посмотришь по базе адрес родителей. Вообще, он упомянул Пятый округ, Буланже, 26, но лучше…

– Лучше я пробью его с ноутбука, пока буду охранять вас в клинике.

– Молодец, дорогой, теперь самое главное: я попросила Адама указать на спутниковых картах примерное местоположение общины. Он довольно уверенно обвел вот эти горы, – произнесла я, водя пальцем по экрану своего мобильного в Google maps по самой границе Франции с Бельгией. – Говорит, вот по этой дороге доезжаешь вот до этого леса и пешком идешь сюда, до самых гор.