Илимская Атлантида. Собрание сочинений

– А можно сделать только архитектурную часть?

– Как ты это понимаешь?

– В центральной части города стоят дома, построенные в разное время, и никто особо над архитектурой этих домов не задумывался. Тогда на это ни средств, ни времени не было, все спешно строили коммунизм.

– А два особняка, которые украшают ваш поселок уже второе столетие и сохранили достойный внешний вид? Их ты тоже хочешь перестроить?

– Нет, Алексей, эти особняки наша гордость. В одном из них сохранился дубовый зал с кессонным потолком и мраморным камином. Там также есть вестибюль с цветным витражом в стиле модерн. Даже война пощадила эти дома. Но зато рядом – нагромождение двух-, трехэтажных их бедных родственников из силикатного кирпича, который посерел от времени и непогоды, а вокруг панельные пятиэтажки, самых разных конфигураций, с черными, местами заплесневелыми швами, а то и дырами между панелей, с самодельными остекленными балконами, разрушенными козырьками над парадными.

– И чего ты хочешь: все снести и построить красивый город?

– Если бы была власть и деньги, сделал бы это.

– Понятно, Слава, понятно. Что же ты хочешь от меня?

– Я хочу, чтобы твоя фирма сделала архитектурный раздел, без подсчетов, расчетов и других сложностей, о чем ты мне говорил. Главная цель: приведение внешнего вида домов в порядок; может быть, панельные дома покрыть утеплителем со штукатуркой и покрасить в радостные тона.

– Хорошо, допустим, сделаем картинку, а откуда деньги взять на приведение в порядок домов? Твоя мечта недешево будет стоить.

– От продажи земли.

– А кто тебе разрешит использовать эти деньги?

– Надеюсь, что депутатский корпус. А еще, Алексей, я мечтаю закончить восстановление церкви, – как-то особенно благодушно и мечтательно произнес Куклин.

– У вас же есть работающий храм? – удивился Зубов.

– Восстановили только часть. Ты не знаешь, как мы восстанавливали?

– Нет, извини, даже не интересовался.

– Вот послушай. Церковь давно стояла разрушенная, еще до войны ее под руководством местных большевиков пытались взорвать – но до конца не удалось, ведь храмы русские люди строили на века и с помощью Божией. Мама рассказывала, что, когда храм рушили, все наши жители были огорчены, многие плакали. Мама у меня верующая была. А еще она говорила, что человек, который скидывал крест и колокол, вскорости погиб. А потом от несчастий погибло и все его потомство, весь род иссяк.

– Это, Слава, я не в первый раз слышу о каре Господней. Много таких примеров по всей России, которая свою веру отдала на поругание.

– А маме своей я больше всех верю, – по-детски всхлипнув, добавил Вячеслав. – Так вот, собрались люди весной, решили сами исправлять ошибки своих предков, сначала установили крест, а потом и весь храм решили восстановить. Много людей участвовало; кроме взрослых, работали дети и старики. Кто кирпичи несет, кто доски, а бабушки пирожки пекли, чтобы работников накормить. Так за несколько выходных подняли центральную часть храма.

– У нас в деревне, где я вырос, труд в помощь нуждающихся назывался «по́мочью».

– Алексей, ты не ошибся, может, «помощью» это называется? – деликатно поправил Зубова Вячеслав.

– Нет, нет, Слава, именно «помочью» с ударением на первом слоге. Это русский народный обычай. Коллективная трудовая помочь касалась крупных хозяйственных дел, строительства избы, кладки печи, заготовки дров. Вся работа выполнялась, как правило, за один день. После работы устраивались гулянья с хорошим угощением. Стол накрывали хозяева, те, кому помогали. Я не забуду, как нам в доме помогали. Убрали старую русскую печь и поставили новую. Какой праздник был потом! А еще нам забор вокруг дома помогли поставить, он выполнял роль ограды нашего небольшого участка от непрошеных гостей – соседских коз, кур и тому подобного несознательного населения.

– Спасибо, ты мне отличную идею подсказал.

– Какую же?

– Вокруг церкви нужно построить ограду, в оригинальном виде вряд ли смогу сделать. В свое время церковь была обнесена ажурной железной решеткой с каменными тумбами.

– А образца решетки нет?

– Есть. Нашли чертежи. Но слишком для нас это дорогое удовольствие. Кованое кружево – неподъемное для нас дело.

– Ты прав, Слава, ковка сегодня дорогое удовольствие, но настоящий кованый забор может быть изготовлен из готовых элементов холодной ковки, практически ничем не отличающейся от изделий ручной горячей ковки. А стоимость уменьшается в разы.

– Что это за холодная ковка, Алексей? Расскажи.

– Холодную ковку правильнее будет назвать механическим сгибанием металлического прута на специализированных станках, для придания задуманной формы. Сгибание прутьев в станке можно производить как вручную, с помощью рычагов, так и с применением электромоторов. Помимо прута можно сгибать трубы, полосы, арматуру.

– И так все просто? Да, технический прогресс широко шагает, – удовлетворенно подивился экономичному решению Вячеслав.

– Просто – не просто, но намного легче, чем горячая ковка. И при этом я уверен, что в вашем городке есть умельцы, которые занимаются холодной ковкой. Можно пройтись по улицам и взглянуть на заборы и ворота.

– Я всегда думал, что эту работу делают кузнецы, потому с благоговением смотрел на ворота, калитки, оконные решетки.

– Холодную ковку, может, и кузнецы делают, суть в главном – она делается быстрее и сто́ит дешевле.

– Спасибо, Алексей, просветил. Сейчас я уж точно организую устройство ограды вокруг храма.

– Да, Слава, дел у тебя впереди много.

– По церкви и ограде, это еще не дела, а задумки. А дел – полная голова моя бедная. Дорожное покрытие улиц нужно обновить, кое-какие дома отремонтировать, школа и детсад – в приоритете. А еще красивый сквер в центре, у Дома культуры, разбиваем.

– Зачем сквер? У тебя что, зелени мало?

– Зелени много, но представь себе сквер, который со временем превратится в парк с набережной вдоль нашей речки. Думаю, получится эта задумка, если уговорим правительство области на благоустройство и очистку дна и берегов самой речки. Проект выполнили студенты строительного университета.

– Но этот проект больше похож на схему. Так ведь, Слава?

– Наверное. Но для разговора с губернатором его достаточно. Сегодня по этой зоне много замечаний, участок совсем не освоен, люди здесь не гуляют, – это уголок дикой природы, как сказала одна жительница.

– Слава, я не понял, почему уголок дикой природы? Это вы специально его создали?

– Если бы создали, Алексей. В центре города, у реки, ни проехать, ни пройти. Все заросло, сквозь такую чащобу не проберется, наверное, даже медведь. К речке не подойти, берега превращены в болото. Отличное укрытие для алкоголиков, бомжей и клещей. Стыд и позор для нас. Будущей весной начнем уборку и рубку всего лишнего, уже порубочный билет получили.

– А раньше не видели и не знали? И ничего не делали? – неодобрительно заметил Зубов.

– Попривыкли или глаза отводили.

– Надо чаще с народом встречаться.

– Да ладно тебе, Алексей, мне встречи с людьми нравятся, я охотно на них иду. А встреча с интересным человеком – это открытие целого мира.

– Ты знаешь, Слава, я как-то услышал, что все люди, которых мы встречаем в нашей жизни, посланы нам для чего-то. Одни – для счастья, другие – для нравственного урока, какие-то – для жизненного опыта. Ты же не станешь спорить, что многие случайные знакомства дарят нам самых лучших людей в нашей жизни.

– Уже, Алексей, на философию нас с тобой потянуло. Выйдем на улицу, посмотрим, как там разгорается ночка.

– Да нет уж, мы с Марией пойдем в свои покои, а то сегодня очень устали. Надо пораньше лечь, чтобы праздник не проспать. Праздники обязательно должны быть. Обязательно! – Зубов победной буквой V (Виват!) вскинул вверх руки и радостно заулыбался непонятно чему.

Была уже ночь, тишина углубляла темноту, темнота расширяла пространство бытия. Вдалеке трассировал лай собаки. Вячеслав включил на крылечке дома свет, округа повеселела. Деревья распрямились, за счет теней стали казаться выше, ветви гуще. Луна вглядывалась в земной мир из-за ветвей березы. Колышимая легким ветром, ее листва рябила лик ночного светила, так что стал заметен почтенный возраст этой молодящейся планеты.

– В конце июля ночь уже дышит осенью. Слава, показывай дорогу нам с Машей, а то с курса собьемся и уйдем не туда.

– Постойте на крыльце, сейчас включу свет в вашем домике.

Свет вспыхнул неожиданно, вспугнул насекомую рать, высветил разноцветные головки грациозных мальв, расплескал аромат душистого табака. Нехотя отрываясь от этой вечной, но редко видимой красоты, Алексей с женой прошли в отведенные для них хоромы.

Алексей Николаевич спал крепко. Сну не помешала ни новая кровать, ни сложные уличные звуки, ни тревожные сновидения. Конечно, дневная усталость взяла свое.

Зубов проснулся рано. Ощутил давно забытое, зовущее в неведомую даль, бывшее только в молодости чувство, беспокойно-стремительное и беспрекословное. Он полностью ему подчинился. Стараясь не потревожить спящую жену, надел спортивный костюм и на цыпочках подошел к окну. Взглянул в окно и зажмурился: как стая ос, солнечные лучи впились в глаза. Спрятавшись за занавеской, Алексей инстинктивно распахнул навстречу утру окно, неудержимой хвостатой кометой аромат нового дня ворвался в комнату. Он был так насыщен, так громогласно симфоничен, что мог разбудить Марию. Плотно закрыв створки окна и задернув занавески, Зубов вышел на веранду.

Его встретил птичий концерт. Он был таким мелодичным, таким искренним, что Зубов захлопал в ладоши. Прислушавшись, стал различать голоса в этой извечной партитуре: тут поскрипывает сорока, там дятел приноравливается к стволу сосны, вот позвякивают капельки алмазной росы, падающие на глянцевую траву, вот солнечные лучи стучат по сердцевинкам ромашек, как по на-коваленкам, а там колокольчики выводят свою вечную мелодию: динь-динь-динь, динь-динь-динь…

Алексей, пресыщенный и утомленный своим восторгом, сел на лавочку у дурманного жасмина, с родительской нежностью стал рассматривать «анютины глазки», гортензии и настурции.

На крыльцо, как солнце на небо, выплыла хозяйка усадьбы.

– Алексей, ты вовремя, заходи в дом, я блинчики жарю.

Зубов даже подпрыгнул от радости.

– С удовольствием. А сгущенка есть?

– Всё есть, и сгущенка, и сметана, и варенье черничное, твое любимое.

– Сейчас, надену смокинг и приду.

– Да ладно, можно и в спортивном костюме, блинчики не обидятся. Машеньку разбуди, а то самое вкусное проспит.

– Хорошо, Людмила. Подожди минутку.

За стол Зубов сел один. Ни Машу, ни Славу солнечные лучи не разбудили.

– Люда, а мне бы чашечку кофе? – жалостно попросил Алексей Николаевич.

– Алеша, я все сделала, как же утро и без кофе.

– Спасибо, милая хозяюшка, – разомлев от удовольствия, пропел гость.

Сидя за хлебосольным столом, купаясь в тепле и уюте, Алексей Николаевич, не понимал и не пытался анализировать, почему ему так хорошо. Он точно знал – что заслужил эту благодать, дарованную ему свыше. Он верил – что в жизни больше радости, чем огорчений, добрых людей, чем злых. А праздники необходимы для того, чтобы понять, что истинный смысл бытия – выражение ему своей любви и радости.

– Людмила, у меня глаза разбегаются, не знаю, что первым съесть.

– Глаза закрой, протяни руку, что возьмешь, с того и начни.

– Нет, я все-таки начну с блинов.

Людмила положила ему на тарелку стопку блинчиков и сама густо полила их сгущенным молоком. Оно разлилось необыкновенного вида лужицей, похожей или на солнышко, или на ромашку, которую рисует его любимая внученька Сонечка.

Налюбовавшись гастрономической картиной, Зубов быстро опустошил тарелку и потянулся за сладким пирожком. Жуя и с жадностью высматривая следующий пирожок, он не то чтобы спросил, скорее промурлыкал:

– Где же ты такому научилась, Людочка?

– С детства умею. Мы жили большой семьей; я, сестра, мама, папа, бабушка и дедушка. В дом всегда приезжали родственники, знакомые. Жили мы дружно, но иногда случались споры-размолвки. Меня это страшно расстраивало. Однажды мне на глаза попалась статья о том, что в доме, где часто пекут, люди меньше ссорятся. Запах выпечки делает людей добрее, терпимее друг к другу. И я стала печь пироги, печенье, блины, хлеб. И до сих пор не могу остановиться.

– А зачем останавливаться?

– Вот и я думаю, зачем.

– Люда, а доченька переняла твое искусство?

– Я верю в то, что выпечка и кулинария тесно связана с женской энергетикой. Женщина на кухне – маг, волшебница. Все, что умела, передала дочери. Но она говорит, что у меня получается все равно вкуснее.

– Я согласен с ней. Мама всегда остается мамой. Сколько уже прошло времени, как не стало моей мамы, но до сих пор помню запах испеченного ею хлеба. Закрываю глаза и вижу, как она подает мне душистый, теплый ломоть и стакан молока. И вкуснее в своей жизни ничего не ел.

– Алексей, может, тебе молока налить?

– Нет, спасибо, уже некуда. А вот что я хочу спросить: вчера, когда мы с Машей пришли в гостевой домик, я почувствовал соблазнительный аромат кофе.

– Тебе это было неприятно?

– Наоборот. Очень приятно, подействовало и возбуждающе, и умиротворяюще.

– Это тоже мое изобретение. В гостевом домике мы не живем, гости приезжают редко. Перед вашим приездом я сквозняками проветрила комнату, но этого недостаточно. Я знаю секрет, как сделать, чтобы в помещении не осталось неприятного запаха. Надо взять горсть молотого кофе, насыпать на сковородку и хорошо прожарить, помешивая. А еще я около зеркала поставила в вазочке кофе в зернах, он насыщает воздух приятным ароматом.

– Вот здорово, а мы с Машей решили, что вы в домике пьете кофе.

– Не пьем.

– Умница. Спасибо тебе за завтрак, Людочка, дай поцелую твою волшебную ручку.

Зубов потянулся к Людмиле, но она материнским тоном пресекла это проявление излишней нежности.

– А ты ведь ничего не ел, поклевал, словно птаха.

– Да уж, наклевался, подняться трудно. На медведя стал похож. Пойду, прогуляюсь.

– Телефон возьми, вдруг Славе понадобишься.

– Хорошо. Я недолго.

Алексей Николаевич бодро вышел из ворот, прошел по улице метров двести и остановился у крутого откоса. Ветерок обхватил его своим широким объятьем. Подняв ворот куртки, Зубов сел на ошкуренное бревно, которое использовалось здесь в качестве лавочки. Несмотря на прохладные утренние дуновения, было тепло, сгустки ночного тумана, который утро согнало в изгиб реки, уносились ее бесшумным ласковым течением.

Зубов тоже притих, боясь нарушить своим присутствием утреннюю жизнь природы, сложный закон ее бытия, в котором все целесообразно и предусмотрено. Роса алмазно блещет на травинках, в небесах облака плещут как победные знамена, река из века в век верна своему руслу. Глубоко вздохнув, Зубов подумал, что вся эта красота и радость, и соловьиная песня, и та маленькая роща на противоположном берегу – принадлежат и ему тоже. Но за изнуряющими заботами, жизненными огорчениями он не осознает своего несметного богатства, данного ему в его же благо.

Из философских раздумий Зубова вывело близкое, настойчивое стрекотанье какого-то насекомого. Это кузнечик заработал, как будильник. Казалось, на своем языке он понятно возвещал: «Просыпайтесь! вставайте, жители земли! приступайте к своим делам!» И весь мир откликнулся на его призыв, все затрещало, застрекотало, защелкало, запорхало, расплескивая остатки сна природы, наполняя воздух жизнеутверждающей музыкой нового дня.

Алексей Николаевич легко встроился в оду всеобщего ликования, побежал по дорожке к реке, на ходу сбрасывая одежду. В радостном возбуждении вбежал в воду, с нарочитым шумом начал ногами расплескивать реку. Она будто в отместку обожгла его тысячами леденящих игл. В радости единения с миром Зубов, не чуя холода, с распростертыми руками упал в воду, ощутив теплоту и милосердие отдохнувшей за ночь реки.

– Вот ты где! – услышал он голос приятеля, приветливо машущего с берега.

– Слава, давай ко мне, – крикнул он другу, желая разделить с ним свое счастье.

– Холодновато.

– Это вначале, затем и не замечаешь прохлады.

– Алексей, я лицо сполосну, но в реку не полезу. Это ты у нас спортсмен.

– Эх ты.

– Успею еще, а утренняя вода холодная, мне уже не по возрасту такие заплывы.

– Слава, Слава, – выходя на берег, ласково заманивал друга Алексей Николаевич, – конечно, успеешь, но пропускать такое утро жаль.

– Нет, выходи сам, у нас дел много.

Друзья усердно карабкались по крутой тропинке, поднимающейся все круче и круче. Запыхавшись, добрались до ровной площадки, сели на бревно отдохнуть. Оно, прогретое утренним солнцем, было приятно теплым. Пошире расставив колени, упершись ладонями в бревно, прикрыв глаза, оба разнежились.

– Красота, вот так бы всегда было, – блаженно проговорил Алексей Николаевич.

– Ты прав, хорошо здесь, – скороговоркой выпалил Вячеслав. – Но послушай, Алексей, я вчера при Марии не стал расспрашивать о делах на работе.

– Ты что! В такое утро, в таком месте о чем бы хорошем спросил.

– А что для тебя хорошее?

– За последнее время, – это приезд к тебе.

– Приезжай хоть каждую неделю.

– Ты же понимаешь, что это невозможно. Сегодня праздник, сегодня день – подарок. Таким каждый день быть не может и не должен. А дела, Слава, неважнецкие. Похоже, государству наплевать на застройщиков. Цифры квадратных метров нужны, а те, кто выдает их на-гора, не нужны. Не знаю, почему, но вдруг в них увидели богатых людей. А… – вы богатеи? – тогда получайте по полной. Новый закон чудесен: каждый может отобрать, сколько сможет, сколько фантазии хватит и судья разрешит. Таких чудес уже много было. Закон разрешает: заплатил за одну квартиру, а после окончания стройки и квартиру получил, и деньги еще на две вырвал.

Для чего так делают, понятно, для того, чтобы прекратить массовую стройку. Чтобы на строительном рынке остались только те, кому «можно», чтоб они урвали кусок пожирнее.

О кредитах мечтаем, как о манне небесной. По-моему, кредиты рекламируют только для того, чтобы показать, что такое дело и у нас есть, что мы не хуже других стран.

Вспомнить страшно, как в прошлом году я кредитом занимался. Думаешь, получил? Нет, конечно. Нас спасло, что во второй половине августа потихоньку пошли продажи, удалось сделать большой зачет за квадратные метры, так что долгов перед субподрядчиками не осталось. На счете появились деньги. В результате вовремя заплатили налоги, выплатили зарплату. Но проблемы остались: сорваны графики платежей по договорам присоединения с монополистами, нужно еще доплатить за оборудование. Однако такого давления, что было в начале лета, уже не стало. Никто не подаст иск на банкротство, не отключит воду. Передохнули чуть-чуть, но деньги все время нужны. Может, в другой раз дадут, мы еще надеемся на наши банки. Вот я тебе сейчас, Слава, одну историю расскажу.

Я как-то задал вопрос председателю Совета директоров нашего Общества:

– Удивляюсь, на что живут банкиры, пренебрегая нашей «мелочью»?

– На что живут? Хочешь знать? – ответил он.

– Хочу. Интересно.

– Интересно, говоришь, тогда слушай: некоторое время назад я был связан с работой банков. Входил в состав комиссии по проверке ипотечных вкладов, надо сказать, что все кредитные организации регулярно сдают отчетность. Но проблема ее проверки связана с тем, что банки пишут огромное количество бумаг. Из них не понять реального положения вещей. Часть этих бумаг не нужна, но все пишется по инструкции, а ведь проверяют и обрабатывают их много сотрудников. Они изучают и, если что-то находят, едут проверять, но уже поздно – активов нет. При всех преградах, вывести из страны миллиарды довольно просто.

Самый проверенный способ – банк выдает оффшорной компании «кредит», а та благополучно не возвращает деньги. Конечно, во главе этих компаний поставлены близкие люди, если не по родству, то по духу – обязательно. Они связаны с менеджментом банка, но поди докажи. Большинство банкиров стараются красть незаметно и на долгое время растягивают это «удовольствие».

– А что, трудно заметить кражу? – спросил я председателя.

– Как тебе сказать, банкиры люди с опытом: ведут двойную бухгалтерию; чтобы в официальной отчетности не показывать средства вкладчиков, подкупают аудиторов. В конце концов, и наказания не боятся. По сравнению с украденным – оно смехотворно. Ты слышал, чтобы посадили банкира? Судить иногда судят, но чтобы посадить – невозможно. Иногда, для вида, кто-то не особо важный отдувается. Остальные живут за рубежом, имея непостижимо для нашего ума дорогую недвижимость в самых дорогих местах мира. Но это воровство по-крупному, а есть ежедневная мелочевка. В обычной жизни она называется обналичка.

Понятие «мелкий банк» и «обналичка» воспринимаются как синонимы. Надо сказать, что «обналичкой» занимаются преимущественно банки, которые курируются чиновниками и определенными структурами.

Некоторые владельцы продают свой «умирающий банк» тем, кто нуждается в «обналичке». Даже если такой банк продержится полгода, его новые владельцы могут быть спокойны за комиссионные. Но далеко не все мелкие банки занимаются «обналичкой». Приоритетным направлением бизнеса для многих из них является обслуживание финансовых интересов своих учредителей. Они выполняют функцию «кармана» для своих владельцев. Бизнесмены беспокоятся за сохранность своих денежных потоков, потому предпочитают тратиться на «карманный» банк и держать в нем средства.

Вот видишь, сколько у них дел, еще надо исхитриться, чтобы деньги у населения выманить. Где уж найти время, чтобы заниматься кредитованием предприятий? Дело хлопотное и доходы копеечные.

– Почему же власти так пекутся о банках? – с искренним недоумением спросил Вячеслав.

– Не о тебе же заботу проявлять? Где деньги, там и власть, это аксиома. А может, наоборот? – усмехнулся на свое предположение генеральный директор.

* * *

После этого поучительного рассказа Зубова приятели несколько минут помолчали, пристально вглядываясь реку, где вода от легкого ветерка рябила, выплескивалась на берег мелкими волнами. Разноцветье неба казалось мелодией, записанной в верхних октавах скрипичного ключа, было высшей красотой нескончаемой музыкальной пьесы природы.

– Когда у нас начало торжеств, Слава?

– Сегодня.

– Я знаю, что сегодня. Точнее.

– В двенадцать, – ответил Вячеслав, взглянув на часы, – через три часа и начнем.

– С докладом выступать будешь?

– Я же тебе программу посылал.

– Конечно. Потому и приехал. День хоть не перепутал, и то радуйся.

– Ладно, Алексей, придуриваться. Ровно в двенадцать начнем с молебна.

– С молитвы! Мы что, в церкви собираться будем?

– Нет, конечно, тем более церковь у нас одна, небольшая, при городском кладбище.

– А разве молебен на улице возможен?

– В твои годы пора это знать, Алексей.

– Не надо меня упрекать в незнании таких вопросов, думается мне, ты и сам узнал об этом не так давно.

– Ладно, не хочу спорить и докладывать тебе, когда я постиг церковную науку.

– А что, Слава, молебен необходим?

– Об успехе дела будем молиться. Порядок этот издревле на Руси заведен, не мной придуман, не мне отменять. Ничего плохого в этом нет. Чтобы тебя успокоить скажу, что молебен – это короткое Богослужение.

– И на этом спасибо. Слава, я вынесу все тяготы рядом с тобой.

– Все подсмеиваешься, Алексей, не можешь без этого.

– Прости, могу. Но бывает по-разному. Иной раз вроде серьезно говорю, все равно собеседник за шутку или, как ты, – за насмешку, воспринимает.

– Да, характер не переменишь.

– Что ж поделать, Слава, – шутливо закончил приятель разговор.

Возвращались они молча.

* * *

В центре городка, рядом с Домом культуры и именинником торжества – новым домом, все свободное пространство было украшено яркими флагами, разноцветными шарами. На новостройке, между окнами первого и второго этажа, распростерт транспарант со словами благодарности строителям.

Алексей Николаевич и Вячеслав Иванович, идущие вместе с женами, уже на подходе подчинились счастливой атмосфере праздника, ведь все вокруг радовались теплу, солнцу и самому́ торжественному событию.

Многие участники были одеты в легкую прогулочную одежду, некоторые сельчане нарядились в лучшее. На двух детских площадках у дома резвились ребятишки. На лавках – расположились старожилы, они внимательно и одобрительно наблюдали за происходящим, кивая в такт музыке, доносящейся от Дома культуры. Кто помоложе, не стесняясь праздничного настроения, даже танцевали.

Вячеслава Ивановича постоянно окликали, останавливали, кто-то здоровался, кто-то благодарил, кто-то приставал с личными вопросами. На все это он реагировал смущенно и торопливо. Так что, когда рядом никого не оказалось, Алексей Николаевич прошептал приятелю: