Танго теней

Михаил Гинзбург

Танго теней

Глава 1: Эхо разбитого зеркала

Дождь. Этот город словно захлебывался им – бесконечная серая морось, от которой не спасала ни отяжелевшая, как мокрая собака, шляпа, ни поднятый воротник плаща, упорно пропускавший за шиворот ледяные капли. Ночь уже выдыхалась, уступая место неохотно-серому рассвету, когда меня выдернули из общества недопитой чашки кофе и почти опустевшего графина с янтарной жидкостью.

Харгроув. Виктор Харгроув. Имя прокатилось во рту, оставив привкус старой меди. Строительный воротила, воздвигший полгорода на фундаменте из тумана и невыполненных клятв, а другую половину – на чем-то куда менее благовидном.

Его особняк, больше похожий на склеп с удобствами, чернел на холме. Окна хищно скалились огнями в предрассветную хмарь, напоминавшую застарелый синяк. У парадных дверей, достаточно помпезных, чтобы смутить средней руки монарха, меня встретил патрульный Миллер – желторотый юнец с глазами затравленного кролика, мечущимися в отсветах полицейских мигалок.

– Детектив Рурк. Он в кабинете. Скверное дело, сэр, – голос у Миллера дрожал, как перетянутая струна. – Кончина редко бывает упакована в праздничную обертку, Миллер, – буркнул я, перешагивая через лужу, в которой, казалось, утонул сам мрак минувшей ночи. – Кто обнаружил? – Экономка. Явилась утром. Ее крик, полагаю, мог бы поднять и тех мертвецов, что еще не успели остыть. Если бы мистер Харгроув уже не занимал эту нишу.

Кабинет оказался образцом дурновкусия, где каждый предмет вопил о своей цене: темное дерево, тяжелые портьеры. И сам Харгроув, раскинувшийся возле своего непомерно большого стола. Алое пятно на его шелковом халате расцветало, точно диковинный и ядовитый цветок. Пустые глаза буравили потолок, украшенный росписью с ухмыляющимися амурами. Одна рука судорожно стискивала грудь, другая застыла ладонью вверх, будто ожидая от небес не то прощения, не то финального расчета.

На полированной столешнице – два бокала. В одном еще плескалась на палец янтарная влага, другой был опрокинут, его содержимое растеклось по персидскому ковру липким пятном. Ни следа борьбы, во всяком случае, той, что оставляет заметные отметины. Не налет случайных грабителей. Тут что-то личное. Или деловое. В этом городе эти две стервы часто отплясывали танго на чужих костях.

Мой взгляд начал свой медленный обход, привычно впитывая детали, словно старый пыльный саквояж – все, что плохо лежит. Воздух был тяжел, пропитан приторной сладостью дорогих сигар и еще одним, более тонким и острым ароматом – женских духов, тех, что нашептывают о бессонных ночах и тайных встречах. У ножки стола что-то блеснуло. Я присел, суставы недовольно хрустнули. Женская сережка. Крохотная, с темным камнем в необычной оправе, похожей на птичью лапку. Определенно не из шкатулки миссис Харгроув, предпочитавшей жемчуга и холодную сдержанность. Улика отправилась в специальный пакет.

Над камином криво висело монументальное полотно, изображавшее какую-то давнюю баталию, где все сражались явно не за правое дело. Интуиция, а может, просто многолетний опыт общения с подобными Харгроуву типами, заставила проверить. За картиной обнаружился сейф. Распахнутый. И пустой, как обещания кандидата перед выборами. Кто-то точно знал, где искать и что забрать. Или, что важнее, что не оставлять.

Сам камин представлял собой холодную, заиндевевшую пасть, полную сажи. Почти полную. Несколько обугленных клочков бумаги цеплялись за решетку. Я осторожно поддел их кончиком пера. Большинство рассыпалось в прах, но один упрямый уголок сохранил остатки изображения. Логотип. Частичный, но достаточно узнаваемый: стилизованная литера «М», принадлежавшая «Монолит Индастриз». Контора Маркуса Торна. Заклятого конкурента Харгроува. Интересное кино.

Сюжет начал отращивать свои обычные колючие ветви, каждая из которых сулила лишь новые царапины. Миллер все еще топтался у двери, словно ожидая разрешения войти или исчезнуть. – Что-нибудь, детектив? – Несколько сувениров на память, – отозвался я, выпрямляясь. – Богатый покойник, грязная смерть и список тех, кто желал ему такой участи, который, похоже, будет расти с каждой минутой. Он сглотнул. – И что теперь? Мой взгляд переместился с пакетика с сережкой на мысленный образ хищной ухмылки Торна, а затем – на зияющую пустоту вскрытого сейфа. Дождь за окном усилился, каждая капля вбивала свой гвоздик в крышку гроба этой ночи. Впереди маячил мой кабинет, больше похожий на склеп, где тишина всегда была готова заключить в свои холодные объятия, и город, как обычно, подсовывал свою нечестивую троицу вариантов. Игра в наперстки, где под каждым из них тебя ждет оскал черепа.

Глава 2: Камень цвета ночи

Утро сочилось в щели между жалюзи моего кабинета неохотным, серым светом, словно ночной сторож, не желающий сдавать смену. Дождь, мой неутомимый аккомпаниатор, сменил яростный барабанный бой на заунывное шуршание, будто устал оплакивать этот пропащий город. Кофе на столе давно превратился в холодную, горькую жижу, но вкус во рту был еще гаже – привкус дела Харгроува.

Я вытряхнул сережку из пакета на потрескавшуюся поверхность стола. Под тусклым светом лампы камень – иссиня-черный, почти поглощавший свет – казался осколком застывшей полуночи. Оправа, тонкая работа, вилась вокруг него, словно когтистая лапка какого-то экзотического зверька. Вещица дорогая, определенно не из тех, что покупают на воскресной ярмарке. И уж точно не из коллекции покойной миссис Харгроув, чьи вкусы тяготели к массивности и демонстративной респектабельности. Эта серьга была иной – она шептала о тайне, о чем-то запретном, возможно, даже опасном.

Обычные ювелирные лавки города были бесполезны. Такие безделушки создавались на заказ или продавались в местах, куда простой смертный с улицы не заглядывал. Мне нужен был кто-то с памятью на блестяшки и гибкой совестью. Имя всплыло само – старик Арчибальд "Арчи" Пинкус, владелец антикварной лавки на задворках Финансового квартала. Его заведение было скорее прикрытием для более деликатных операций с предметами искусства и ювелирными изделиями сомнительного происхождения. Арчи видел больше краденых бриллиантов, чем звезд на небе этого города, и его память была острее бритвы, когда дело касалось камней и их владельцев.

Лавка Арчи встретила меня запахом пыли, старого дерева и чего-то неуловимо-сладковатого, как увядающие цветы на могиле. Сам Пинкус, маленький, сморщенный, как прошлогоднее яблоко, с глазами-бусинками, которые, казалось, видели тебя насквозь, сидел за массивным дубовым прилавком, полируя серебряную табакерку.

– Детектив Рурк, – проскрипел он, не поднимая головы. Голос его напоминал шорох старого пергамента. – Какая редкая птица в моей скромной обители. Надеюсь, не по душу моей лицензии? Она чиста, как слеза младенца… ну, почти.

– Сегодня я не по лицензии, Арчи, – я положил пакетик с сережкой на прилавок. – Взгляни. Интересует происхождение. И, возможно, хозяйка.

Арчи смерил пакетик взглядом, затем медленно, с преувеличенной осторожностью, извлек сережку. Повертел ее на морщинистой ладони, поднес к единственному глазу, в котором еще теплился огонек профессионального интереса. Лупа, извлеченная из недр жилетного кармана, придирчиво исследовала каждый изгиб металла, каждую грань камня.

– Хм-м-м, – протянул он наконец. – Интересный экземпляр. Черный турмалин, шерл, если не ошибаюсь. Редкой чистоты для такого размера. Оправа… да, работа тонкая, нездешняя. Пожалуй, мэтр Жюльен, француз, что держал мастерскую на Аллее Ювелиров лет десять назад, пока не решил, что воздух Парижа полезнее для его ревматизма. Он любил такие… коготки. Да, это его стиль.

– Жюльен давно уехал, Арчи. Меня интересует, кто мог заказать или купить такую вещь здесь, в городе.

Старик Пинкус задумчиво пожевал беззубыми деснами.

– Мэтр Жюльен делал вещи на заказ для… определенного круга. Дамы, предпочитающие, чтобы их украшения говорили не столько о богатстве, сколько о… характере. Была одна клиентка… любительница всего темного, экзотического. Певичка из одного заведения… как же его… «Синий Гарлем». Да, точно. Лила. Лила Вэнс. Она могла бы носить такое. У нее был вкус к подобным безделушкам, и мужчины, готовые их оплачивать.

«Синий Гарлем». Клуб с репутацией столь же дымной, как и воздух внутри него. Место, где богатые и влиятельные мужчины города искали забвения в клубах сигарного дыма, звуках надрывного джаза и обществе женщин с глазами, видевшими слишком много. Лила Вэнс. Имя ничего мне не говорило, но направление было задано.

– Спасибо, Арчи, – я убрал сережку. – Как всегда, твоя память – настоящий антиквариат, бесценный.

– Рад служить закону, детектив, – Пинкус криво усмехнулся, и в этой усмешке было больше знания о темных делах города, чем во всех полицейских отчетах. – Особенно, когда это не касается моих скромных дел. Заглядывайте. Может, подберете что-нибудь для своей дамы… если таковая имеется.

Я промолчал, лишь кивнув. Дамы в моей жизни появлялись и исчезали, как тени в переулках этого города, оставляя после себя лишь привкус разочарования и пепел несбывшихся надежд.

Выйдя из душной лавки Пинкуса на улицу, я вдохнул влажный, пропитанный выхлопными газами воздух. «Синий Гарлем». Лила Вэнс. Серьга начинала свой рассказ. Теперь вопрос был в том, как заставить эту певичку допеть его до конца. И не окажется ли ее песня погребальной для кого-то еще.

Глава 3: Песня сирены в дымном сумраке

Вечер укутал город своим бархатным, пропахшим бензином и сыростью плащом. Огни реклам неохотно протыкали туман, отражаясь в мокром асфальте маслянистыми пятнами. «Синий Гарлем» пульсировал в этом сумраке приглушенным неоновым светом, словно больное сердце, обещающее сомнительное утешение заблудшим душам.

Дверь выплюнула меня в густой, как патока, полумрак, пропитанный табачным дымом, терпким ароматом дешевого виски и дорогих духов, смешавшихся в один удушающий коктейль. Надрывный саксофон плакал где-то в глубине, жалуясь на вселенскую несправедливость, а контрабас отбивал глухой, тревожный ритм. Публика была под стать заведению: холеные дельцы с глазами хищников, расслабленно откинувшиеся в глубоких креслах; их спутницы – яркие, как тропические птицы, с заученными улыбками и скучающим взглядом; одиночки у стойки бара, ищущие на дне стакана ответы, которых там отродясь не бывало.

Я нашел себе столик в углу, откуда сцена была видна как на ладони, а сам я оставался в спасительной тени. И вот она вышла – Лила Вэнс.

Луч прожектора выхватил ее из темноты, и на мгновение в зале воцарилась почти благоговейная тишина. Высокая, гибкая, в платье цвета ночного неба, расшитом звездами из фальшивых бриллиантов, она была похожа на языческую богиню, сошедшую с Олимпа прямиком в этот прокуренный ад. Темные волосы волной ниспадали на плечи. Она не улыбалась – ее лицо было маской отстраненной печали. А потом она запела.

Голос у нее был низкий, грудной, с той хрипотцой, что заставляет мужские сердца биться чаще, а кошельки – раскрываться шире. Песня была о потерянной любви, об обманутых надеждах, о городе, который пожирает своих детей – банальный набор для подобных заведений, но в ее исполнении эти избитые слова приобретали какую-то новую, почти болезненную глубину. Она пела, и казалось, что каждая нота была пропитана ее собственной, невысказанной болью. Саксофон втори́л ей, извиваясь и стеная.

Я дождался, когда она закончит свое первое отделение под жидкие, но искренние аплодисменты. Она чуть заметно кивнула, тень улыбки коснулась ее губ, и скрылась за тяжелой бархатной шторой, ведущей, надо полагать, в гримерку. Время действовать.

Пробираясь между столиками, я чувствовал на себе липкие взгляды. Здесь не любили чужаков, особенно тех, кто не вписывался в общую картину праздного разврата. У заветной шторы маячил вышибала – гора мышц в плохо сидящем костюме, с интеллектом, вероятно, не превышающим объем его бицепса.

– Мне нужно поговорить с мисс Вэнс, – мой голос прозвучал достаточно твердо, чтобы он не отмахнулся сразу. Я небрежно качнул головой в сторону сцены. – Поклонник ее таланта.

Он смерил меня взглядом патологоанатома, изучающего очередной экспонат.

– Мисс Вэнс отдыхает. И не принимает незнакомцев.

Я усмехнулся, доставая из кармана не удостоверение, а сложенную вдвое двадцатку – универсальный ключ во многие двери этого города.

– Может, для старого друга ее покойного… знакомого, Виктора Харгроува, найдется минутка? Исключительно для выражения соболезнований.

Имя Харгроува заставило его массивные челюсти слегка дрогнуть. Двадцатка незаметно перекочевала в его ладонь, размером с небольшую лопату.

– Минута. Не больше, – просипел он, отступая от шторы.

Гримерка Лилы Вэнс оказалась неожиданно скромной – небольшой диванчик, туалетный столик, заваленный косметикой, и зеркало, отражавшее усталое лицо женщины, только что снявшей с себя сценическую маску. Она сидела, откинувшись на спинку дивана, и медленно курила тонкую сигарету. На мой стук она даже не повернула головы.

– Если это снова Франсуа с его прокисшим шампанским, можешь передать ему, чтобы он катился…

– Боюсь, шампанского у меня нет, мисс Вэнс, – прервал я. – Только пара вопросов.

Она медленно повернула голову. В ее глазах, подведенных слишком ярко для этого тусклого помещения, мелькнуло удивление, сменившееся настороженностью.

– Кто вы? И какие еще вопросы?

– Детектив Рурк. А вопросы… они касаются Виктора Харгроува. И одной маленькой вещицы, которую, возможно, вы потеряли.

Глава 4: Танго теней и горький привкус

При упоминании Харгроува и потерянной вещицы Лила Вэнс вздрогнула, дым сигареты на мгновение замер в воздухе. Она медленно опустила руку с сигаретой на подлокотник диванчика, ее взгляд стал еще более настороженным, почти враждебным.

– Я не знаю, о чем вы, детектив. И Харгроув… это трагедия, конечно, но я не видела его уже очень давно.

– Давно? – я сделал шаг вперед. – А сережка с черным камнем, в оправе, похожей на птичью лапку? Тоже не припомните? Такая валялась на полу в его кабинете, совсем рядом с… ним.

Не успела она ответить, как тяжелая бархатная штора за ее спиной резко отодвинулась, и в проеме возникла внушительная фигура Маркуса Торна. Его ледяной взгляд остановился сначала на мне, затем скользнул по Лиле. В воздухе гримерки повисла тяжелая, звенящая тишина, густая, как непролитая кровь. Лила Вэнс застыла между нами, фарфоровая статуэтка на грани того, чтобы разбиться на тысячи осколков.

Любой резкий ход сейчас мог лишь усугубить ситуацию, загнать Лилу глубже в раковину молчания, которую вокруг нее, очевидно, выстраивал Торн. Я позволил уголкам губ слегка приподняться в подобии улыбки, хотя веселого в этой сцене было мало, как правды в предвыборных обещаниях.

– Что ж, мистер Торн, – мой голос звучал спокойно, даже чуть лениво, словно мы обсуждали погоду, а не потенциальных соучастников убийства. – Не смею больше отнимать ваше время и задерживать ужин мисс Вэнс. Этот город полон соблазнов, и лучшие из них редко ждут. Мисс Вэнс, я свяжусь с вами позже. Возможно, завтра. Есть пара формальностей, которые нам все же придется уладить по делу мистера Харгроува. Сущая рутина, не более.

Торн не сводил с меня глаз. В них не было удивления, лишь холодный расчет и плохо скрываемая угроза. Он словно прикидывал, насколько я опасен, насколько глубоко готов копнуть.

– Рутина, детектив? – протянул он, и в его голосе прозвучали стальные нотки. – Надеюсь, ваша рутина не будет слишком утомительной для мисс Вэнс. Она очень чувствительная натура. И ей нужен покой после… недавних событий.

«Чувствительная натура», которую он держал на коротком поводке. Я кивнул, сохраняя маску безразличия.

– Разумеется. Я всегда стараюсь быть максимально деликатным. Доброго вечера.

Развернувшись, я вышел из гримерки, чувствуя на спине их взгляды – тяжелый, давящий взгляд Торна и нечитаемый, как иероглиф, взгляд Лилы. Коридоры «Синего Гарлема» казались теперь еще темнее, музыка – навязчивее. Вышибала у входа проводил меня все тем же непроницаемым взглядом каменного истукана.

Ночь снаружи встретила меня своей обычной сырой прохладой. Город жил своей жизнью, переваривая в своем ненасытном брюхе чужие судьбы, радости и трагедии. Связь Торна и Лилы Вэнс – вот что не давало покоя. Это уже не просто деловая конкуренция, переросшая в убийство. Это что-то более запутанное, более личное. Если Торн так опекает певичку, которая, возможно, обронила сережку у трупа Харгроува, то либо он знает гораздо больше, чем показывает, либо сам по уши в этой грязной истории. А Лила? Она пешка в его игре? Жертва? Или хитрая интриганка, умело дергающая за ниточки?

Мой старенький «Форд» сиротливо ждал под моросящим дождем. За рулем я закурил, наблюдая за входом в «Синий Гарлем». Минут через пятнадцать они вышли. Торн вел Лилу под руку, почти по-хозяйски. Она села в его роскошный черный «Паккард», не удостоив окружающий мир даже мимолетным взглядом. Машина бесшумно растворилась в ночи, оставив после себя лишь слабый запах дорогих сигар и неразгаданных тайн.

Наивно было полагать, что Лила Вэнс после такого вот «представления» с Торном выйдет на связь или будет словоохотлива. Торн позаботится о том, чтобы она держала язык за зубами. Значит, нужно менять тактику. Давить на нее сейчас – бесполезно, только спугнешь окончательно. Но и отступать я не собирался. Сережка была ключом, и этот ключ все еще указывал на нее. А теперь – и на Торна.

В этом городе у каждого скелета в шкафу была своя мелодия, и моя задача – собрать из этих разрозненных нот целую симфонию правды, какой бы фальшивой и уродливой она ни оказалась. И Торн, сам того не желая, только что добавил в эту партитуру несколько очень интересных пассажей.

Глава 5: Танец мотылька в свете фонарей

Ночь за ночью я превращался в еще одну неотличимую тень этого города, вмерзая в промозглый асфальт напротив «Синего Гарлема». Мой «Форд» стал мне и наблюдательным пунктом, и временным пристанищем, где запах остывшего кофе смешивался с табачным дымом, создавая неповторимый аромат безнадеги и упрямства. Часы тянулись, как карамельная нить, липкие и бесконечные. Я наблюдал, как неоновая вывеска клуба притягивает ночных мотыльков – мужчин в дорогих костюмах и женщин в слишком ярких платьях, всех тех, кто искал в его душных объятиях забвения или сомнительных приключений.

Лила Вэнс появлялась и исчезала, как видение. Ее выступления были все так же надрывны, голос все так же проникал под кожу. Маркус Торн был ее почти неизменным спутником – встречал после работы, увозил в своем черном «Паккарде», надежно укрывая от любопытных глаз и, как я подозревал, от ненужных вопросов. Казалось, он держал ее в золотой клетке, выпуская лишь на сцену, чтобы ее голос приносил ему дивиденды – какие, я пока мог только гадать.

Терпение – добродетель, которую моя работа вбила в меня так же прочно, как привычку к дешевому виски. И на третью ночь оно было вознаграждено. «Паккарда» Торна не было. Вместо него у служебного входа притормозило невзрачное такси. Через несколько минут из клуба выскользнула Лила. Она была без обычной сценической брони – простое темное пальто, платок, низко надвинутый на лоб. Она быстро огляделась, словно опасаясь чего-то, и нырнула в машину.

Мой старенький двигатель чихнул, но завелся. Время для деликатного эскорта.

Такси не неслось по центральным проспектам, а петляло по тихим, плохо освещенным улочкам, уводя все дальше от сверкающего центра, в те районы, где город уже не старался казаться приличным. Здесь фасады домов были обшарпаны, фонари светили тускло, а тени в подворотнях казались гуще и опаснее. Наконец, машина остановилась у старого доходного дома, зажатого между такой же унылой застройкой и пустырем, заваленным строительным мусором. Лила быстро расплатилась и, не оглядываясь, скрылась в темном подъезде. Такси укатило.

Я припарковался чуть поодаль, заглушил мотор. Несколько минут спустя в одном из окон на третьем этаже зажегся неяркий свет. Шторы были плотно задернуты, но сам факт, что Лила Вэнс, звезда «Синего Гарлема», подруга всемогущего Маркуса Торна, приезжает в такую дыру, говорил о многом. Это явно не то место, где Торн устраивал бы ей любовное гнездышко. Это было что-то другое. Что-то ее, личное. И, возможно, тайное.

Я сидел в машине, наблюдая за этим одиноким светящимся окном. Дождь снова начал накрапывать, мелкий и настырный. Внутри этого дома, в одной из его комнат, находилась женщина, которая держала в своих руках если не все, то многие нити этого дела. И сейчас она была одна. Без Торна. Без охраны клуба. Возможно, без своей обычной маски неприступности.

Искушение было велико – подняться туда немедленно, застать ее врасплох, вытрясти из нее правду. Но что, если я ошибаюсь? Что, если она не одна? Или если мой внезапный визит лишь заставит ее окончательно замкнуться? Этот город научил меня одному: поспешность – лучший друг могильщика. Но и промедление могло стоить слишком дорого. Окно на третьем этаже горело ровным, спокойным светом, словно маяк в бушующем море моих сомнений.

Глава 6: Признание в тусклом свете

Решение созрело мгновенно, острое и холодное, как лезвие ножа. Промедление сейчас было сродни поражению. Я выбрался из машины, и ночь тут же обхватила меня своими сырыми, промозглыми объятиями. Подъезд доходного дома встретил запахом застарелой пыли, кошачьей мочи и чего-то еще, неопределенно-кислого – ароматом бедности и несбывшихся надежд. Тусклая лампочка под потолком бросала дрожащий свет на облупившиеся стены и стертые ступени деревянной лестницы, которая скрипела под моими ногами, словно жалуясь на каждого нового визитера.

Третий этаж. Дверь квартиры, из-под которой пробивалась тонкая полоска света, была обита старым, потрескавшимся дерматином. Ни звонка, ни номера – лишь глазок, темневший, как пустая глазница. Я прислушался. Тишина. Та самая, которая бывает оглушительнее любого крика. Я постучал – два коротких, отчетливых удара.

За дверью послышался шорох, затем шаги – легкие, неуверенные. Пауза.

– Кто там? – голос Лилы Вэнс был тихим, лишенным сценического бархата, почти детским. В нем слышался испуг.

– Детектив Рурк, мисс Вэнс. Нам нужно закончить наш разговор.

Снова тишина, достаточно долгая, чтобы я успел пересчитать все трещины на ближайшей стене. Затем щелкнул замок, и дверь приоткрылась на несколько дюймов. В проеме показалось ее лицо – бледное, без капли косметики, с темными кругами под глазами. Она была в простом домашнем халате, и сейчас, без сценического блеска и защиты Маркуса Торна, выглядела невероятно уязвимой.

– Что… что вам нужно? Как вы меня нашли? – в ее глазах плескался страх, смешанный с обреченностью.

– Я неплохо нахожу то, что хорошо прячут, мисс Вэнс. Можно войти? Не думаю, что этот разговор стоит вести на лестничной площадке.

Она колебалась мгновение, затем молча отступила, пропуская меня внутрь.

Квартирка была крохотной: одна комната, служившая и спальней, и гостиной, с маленькой кухонькой, отгороженной занавеской. Обстановка более чем скромная – старенький диван, колченогий стол, пара стульев. Ничего, что напоминало бы о звезде «Синего Гарлема» или о роскоши, которой окружал ее Торн. Лишь на стене висела одна фотография в дешевой рамке – Лила, гораздо моложе, улыбающаяся, рядом с пожилой женщиной с добрыми глазами. Вероятно, мать.

– Это… квартира моей тети, – тихо сказала Лила, словно прочитав мои мысли. – Она умерла в прошлом году. Я иногда прихожу сюда… чтобы побыть одной. Подумать.

– И о чем же вы думаете, мисс Вэнс? О Викторе Харгроуве? О сережке, которую вы якобы не теряли?

Она опустилась на диван, обхватив себя руками, словно ей было холодно.

– Я знала, что вы не оставите меня в покое, – прошептала она. – После того, как вы показали ее…

– Так она ваша?

Лила медленно кивнула. Слеза скатилась по ее щеке, оставив блестящий след.

– Да. Моя. Виктор… Виктор подарил ее мне. Давно.

– И как же она оказалась на полу в его кабинете, рядом с его трупом?

Она подняла на меня взгляд, полный отчаяния.

– Я была там. В ту ночь. Но я его не убивала, клянусь!

– Рассказывайте, Лила. Рассказывайте все. Иначе я ничем не смогу вам помочь. А помощь вам, поверьте, понадобится. Особенно если Маркус Торн узнает, что мы с вами здесь мило беседуем.

Имя Торна заставило ее вздрогнуть.

– Маркус… он не должен знать, что я с вами говорила. Он… он будет в ярости.

– Тогда говорите правду, Лила. Это ваш единственный шанс. Зачем вы пошли к Харгроуву в ту ночь?

Она глубоко вздохнула, собираясь с мыслями. Свет от единственной лампы выхватывал ее бледное лицо из полумрака комнаты, превращая ее в героиню одной из тех печальных баллад, что она пела в «Синем Гарлеме».