Сага в калейдоскопе

Сага в калейдоскопе

Михаил Чепурнов

© Михаил Чепурнов, 2025

ISBN 978-5-0065-9080-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1.

Возле магазина «Океан» на Волгоградском проспекте остановилась чёрная «Волга». Из машины вышел высокий, седой, средних лет мужчина, крепкий, крупный, мускулистый, с уже довольно большим животом – Борис Михайлович Каменев, директор этого магазина. Он привычно снял «дворники» с поводков, открутил левое зеркало и убрал в багажник – когда оставляешь машину на целый день, нельзя быть уверенным в том, что «дворники» или зеркало не украдут. Уверенно, с видом хозяина, с высоко поднятой головой и спокойным выражением на лице Борис Михайлович вошёл в «свой» в рыбный магазин, прошёл через торговый зал, открыл дверь с надписью «Служебный вход» и через служебное помещение, где в каждом проёме висели прозрачные, слегка желтоватые вертикальные жалюзи из толстой мягкой резины, попал в свой кабинет с коричневым прямоугольником стеклянной таблички «ДИРЕКТОР». Кабинет был украшен плакатами с красочными изображениями различных деликатесов, информирующими потенциальных покупателей о достижениях советской торговли и призывающими покупать чёрную икру, крабов, рыбные консервы и живую рыбу; почётными грамотами за личные достижения Бориса Михайловича, а также за достижения возглавляемого им магазина: «За высокие показатели», «За активное участие», «В связи с…» и подобные им. Окинув взглядом стол, на котором во множестве лежали бумаги, тетради и блокноты, Борис Михайлович по привычке скромно присел на край стула, выпрямил спину и сосредоточенно, задумчиво замер, словно разгадывал застывший на это мгновение в ожидании его решения шахматный этюд. «Боже, как много всех этих дел каждый день! Обходы, проверка приходов, проверка уходов, накладные, продавцы, кладовщики, товароведы, депутатские бумаги…». Тут он положил ладонь правой руки на стопку бумаг. «Почему? Почему в городе Москве люди, живущие после бараков и коммуналок в прекрасных, благоустроенных, новых домах, СОВЕТСКИЕ люди – бьют стёкла, воруют светильники и лампочки, гадят в подъездах?! Гадят и гадят, гадят и гадят… М-м. Быдло.»

Зазвонил телефон.

– Да, Анна Ванна. Сейчас депутатские дела, не могу. Да, мне нужно подготовить справку «О подготовке жилых домов к эксплуатации в зимний период» по нескольким адресам. Потом мне необходимо отчитываться перед избирателями, которые завалили наказами и жалобами. Потом нужно подготовить доклад, – он переложил и посмотрел в бумаги на столе и начал перечислять по пунктам, первое – о закрытии винного магазина напротив рынка, второе – об отсутствии хозяйственного магазина, третье – о плохом качестве строительства и ремонта повсеместно в домах, четвёртое – о пьянках около общежития дома 54, пятое – о пьянках в общежитии дома 54, шестое – о запрете стоянок грузовых машин около домов, седьмое – о том, что мало дружинников, восьмое – плохо почистили пруд, девятое – об отсутствии ассортимента в кулинарии, десятое – о том, что слабо вводятся предприятия культурного-бытового назначения, одиннадцатое – очередь в детские сады в 3.5 тысячи человек, двенадцатое – очередь на телефон на 3.5 тысячи лет вперёд, Вы не уснули? Анна Ванна?

– Ой, нет, нет, как можно, Борис Михайлович!

– Какой следующий пункт, я уже сбился.

– Кажется пятнадцатый.

– А вот и нет. У меня, Анна ванна все пункты записаны. Тринадцатый. Три-над-цатый!

– Господи, простите меня. То есть, Борис Михайлович. Тринадцатый, я запомню.

– Ни к чему. Итак, тринадцатый пункт – о состоянии предприятий торговли района, четырнадцатый – о торговле фасованной говядиной и субпродуктами, пятнадцатый – о проведении коммунистического субботника. А потом ещё дать резолюции по «Отчёту о работе постоянной комиссии по промышленности, транспорту и связи», «Отчёту о работе треста столовых», «О работе административных органов района по усилению охраны общественного порядка и сохранности социалистической собственности в свете решений 25 съезда КПСС». Возможно ли объять ЭТО!!! Как Вы думаете?

– Ну, э-э, да, конечно же. Дела государственные, – тут в динамике затрещало. Директор отнял трубку от уха и стал слушать издалека, после чего сказал нетерпеливо:

– Ну хорошо, заходите.

И уже через пару секунд в дверь постучала и вошла Анна Ивановна – предпенсионного возраста дама с огромным гнездом волос на голове:

– Борис Михайлович, пакет из Министерства, я Вам только что по телефону говорила.

И протянула ему пакет.

– А я помню, представьте, – Борис Михайлович съехидничал, – Ну что же там срочного?

– Технические условия на мидии черноморские. – озабоченно сообщила Анна Ивановна.

– Ну, давайте, я позже посмотрю.

– А копию надо сразу обратно в министерство, – плаксиво сказал Анна Ивановна.

– Ну, давайте я подпишу. – он взял бумагу у Анны Ивановны и размашисто написал на ней «Ознакомлен». – Всё? Спасибо!

Анна Ивановна ушла, и как только Борис Михайлович разложил перед собой многочисленные бумаги, в дверь опять постучали, и не дожидаясь ответа в кабинет уверенно вошли двое мужчин в костюмах. Не ощущая опасности, Борис Михайлович, вновь оторванный от дел, довольно грубо спросил:

– Вам что ещё?!, – и громко и раздражённо сказал в направлении открытой двери, – Анна-Ванна, почему у меня посторонние!

В это время один из вошедших мужчин ловким, отточенным жестом извлёк из нагрудного карманчика пиджака красное удостоверение с весьма авторитетной, позолоченной надписью «КГБ СССР» на обложке; затем мастерски хлопнув удостоверением пред носом растерявшегося директора магазина, он таким же отточенным движением убрал удостоверение обратно в карманчик.

– Борис Михайлович Каменев? Комитет государственной безопасности, майор Гурьев.

– А-а, да, звонили, это вы за осетриной? – пролепетал мгновенно потерявший уверенность и царственный апломб Борис Михайлович.

– Да нет. Осетринка… Гм. Не привыкли мы к осетринке вот так – запросто. Нам бы чего попроще. Мы по другому поводу. – Теперь майор Гурьев достал другую, вдвое сложенную бумагу из внутреннего кармана. – Вот постановление, ознакомьтесь. А мы пока пригласим понятых. – Он кивнул второму сотруднику, который молниеносно скрылся за дверью кабинета.

Борис Михайлович всё так же сидел на краю стула, но уже начал сутулится, словно слегка обмяк, но сосредоточенно глядя на свои бумаги, как-бы рассчитывая продолжить дела, от которых его оторвали по недоразумению. Майор Гурьев с самодовольным видом разгуливал по кабинету и читал почётные грамоты, обильно развешанные по стенам:

– ПОЧЕТНАЯ ГРАМОТА!

Тов. Каменев Борис Михайлович

Награждается за высокие производственные показатели в работе за 3 квартал 1977 года и в связи с 60 годовщиной Великой Октябрьской Социалистической революции.

Генеральный директор фирмы «Океан» Е. Б. Фельдман

Секретарь партбюро В. С. Львович

Председатель месткома З. А. Дуброва;

ПОЧЕТНАЯ ГРАМОТА!

Награждается Каменев Борис Михайлович

За большой вклад в выполнение плановых заданий, активное участие в общественной жизни и в честь Дня Рыбака

Генеральный директор фирмы «Океан» Е. Б. Фельдман

Секретарь партбюро В. С. Львович

Председатель месткома З. А. Дуброва

7 июня 1977 г.

Гурьев захохотал.

– Знаешь, Борис Михайлович, а Фельдман тебе больше грамоту не даст.

– Почему? – поднимая глаза от стола тяжело и тихо спросил директор.

– Фельдмана сейчас тоже берут. Ну давай ещё посмотрим.

ПОЧЕТНАЯ ГРАМОТА

Тов. Каменев Борис Михайлович

Награждается за добросовестное отношение к работе и успешное окончание учебного заведения без отрыва от производства.

Директор торга «Гастроном» И. Коровкин

Председатель Объединённого комитета профсоюза В. Степанов

Секретарь партбюро Н. Лосев

Секретарь комитета ВЛКСМ М. Макров;

– И Коровкин тебе больше грамоту не даст. Да и вообще, теперь тебе грамоту никто не даст. Ну, разве что за ударный труд на лесоповале, да и то, на утреннем разводе, в устной форме.

В кабинет вошли понятые – сотрудники магазина: Анна Ивановна и продавец магазина в фартуке, испачканном кровью от разделки рыбы и притащивший с собой густой рыбный запах. Второй сотрудник КГБ с противоположной стороны стола достал из своего небольшого портфельчика бумагу и ручку и приготовился записывать в протокол.

– Предъявите содержимое карманов, – обращаясь в Борису Михайловичу резко произнёс майор, – понятые, прошу внимания.

Борис Михайлович начал выкладывать содержимое карманов. Гурьев диктовал, особенно уважительно отметив наличие и чистоту носового платка:

– Ключи от машины с черным брелком «Canada», носовой платок чистый, удостоверение депутата районного совета депутатов №40, абонемент №Е657 на право внеочередного приобретения билетов в кинотеатры г. Москвы, кожаное портмоне с документами на машину и деньгами (считает деньги), денег 38 рублей и сорок копеек. Попрошу встать. – вновь обратился он к Борису Михайловичу, – Посмотри, – это уже своему помощнику. Тот обыскал Бориса Михайловича, впрочем, довольно поверхностно – обшарил карманы, похлопал но ногам, животу и спине.

– Ничего. – доложил второй сотрудник.

– Граждане понятые, подпишите протокол. – Гурьев занял директорский стул и оглядывал картину задержания с довольным видом кота, только что съевшего жирную мышь. Анна Ивановна и продавец в фартуке подписали протокол и остались в кабинете молча смотря друг на друга. На Бориса Михайловича надели наручники и провели обратным путём через дверь кабинета с коричневой под стеклом табличкой «ДИРЕКТОР», небольшое служебное помещение, прозрачные, слегка желтоватые вертикальные жалюзи из толстой мягкой резины, дверь с надписью «Служебный вход». Возле его чёрной «Волги» оказалась припаркована другая, тоже чёрная, и тоже двадцать четвёртая, но к величайшему сожалению Бориса Михайловича, ему уже не приходилось выбирать, на чём и куда ехать. Его усадили на заднее сидение, и вдруг – понеслась, полетела жизнь перед глазами, как говорят, проносится она перед смертью. Хотя что есть тюрьма для русского человека, как не разновидность смерти! Пролетела коммуналка на Дубининской улице, где он родился и с детства привык к тому, что нужно быть крепким и сильным и всегда бить первым, если кто-то не успел тебя опередить; вспомнилось что и детство и взросление пришлись на самые суровые годы – войну и послевоенное время. Пронеслась армия, где служил в спортроте и очень бедное и голодное время, когда после армии вместо поступления в институт пришлось устроиться на работу разнорабочим в рыбный магазин на Пятницкой улице, так как старший брат алкоголик обокрал родителей и пропил всё. Пропил ВСЁ. Как смог поступить в Плехановский на вечернее, в институте познакомился со своей первой женой, Раей и они переехали в свою собственную комнату в коммуналке, как у них родилась дочь… Как устроился работать в ГУМ, как умер брат, по ошибке, или специально выпив кислоты, умер в чудовищных мучениях… Как умер отец, которого он очень любил, можно сказать – боготворил. Ему улыбался сейчас отец, который чудом прошёл войну, воевал в Сталинграде, вернулся домой живой, без тяжёлых ранений, но на войне заболел, застудил почки. Когда умер отец, Борис в одну ночь поседел… Вспомнил, как стал заведующим рыбным отделом в ГУМе, и управлял тем, о чём мечтает каждый человек в Советском Союзе – дефицитом. Именно это принесло так много новых знакомых, «друзей», «связи», положение, деньги, солидность. Потом к нему в отдел пришла работать совсем молоденькая продавщица Татьяна, почти девочка, он влюбился в неё без памяти, разошёлся с женой, женился на Татьяне и у них родился такой долгожданный сын Максимка – такой интересный, розовощёкий, маленький карапуз – свой собственный сын, который так смешно говорит «пиноик» вместо приёмник, «гамазин» вместо магазин и ещё много всякого. Пролетели воспоминания про трехкомнатный кооператив, Совет Народных Депутатов, где он был депутатом, уносились вдаль, подхваченные ураганом воспоминаний лица и номера телефонов сотен людей, которым нужен был он и которые нужны были ему… Вспомнился его собственный только год назад построенный и открытый магазин «Океан», откуда его только что увезли, и увозили всё дальше и дальше. Впереди теперь могла быть только тюрьма.

2.

Отвратительный лязг и грохот закрываемой железной двери за спиной разбудил мурашек под кожей по всему телу. Невзрачный, безликий надзиратель в зелёной форме открыл дверь «боксика» и кивком головы указал Борису направление внутрь. Боксик оказался отдельным грязным вертикальным пеналом размером метр на метр, с решётчатым окошком, где можно было только стоять. Надзиратель, не произнося ни звука, изобразил пухлым, коротким пальцем в воздухе окружность, как команду развернуться, наконец-то снял с Бориса наручники, запер боксик и ушёл. В наступившей тишине раздавались лишь звуки грохочущих железных дверей и шагов по бетонным полам. Борис сразу отметил для себя, что время потеряло свою привычную размерность. Секунды, часы, да скорее всего и дни, недели и годы, в тюрьме не имеют ничего общего с секундами, часами, днями на воле. Он просто стоял в боксике, пробовал считать хотя бы шаги по бетонному полу, так как по многолетней привычке он не мог ничего не делать и ничего уже не ждал. Время не относилось теперь к категории реальности. Вдруг с крысиным писком отворилась глухая металлическая дверца за зарешеченным окошком, тут же захлопнулась, загремели ключи снаружи, захрустел открываемый замок и снаружи появился другой надзиратель.

– Фамилия, Имя, Отчество, – дежурно сухо, без какой-либо интонации произнёс он.

– Каменев Борис Михайлович.

– Лицом к стене, – надзиратель выпустил Бориса и закрыл боксик. – Вперёд.

Совсем недалеко оказалась следующая дверь, куда надзиратель завёл Бориса. Здесь за столом сидел очень усталый человек в белом халате, по всей видимости тюремный фельдшер.

– Раздевайтесь, – безразлично и тихо сказал он.

Борис разделся до трусов. Фельдшер приступил к осмотру: рот, подмышки, руки, ноги, что- то записал. Потом показал, покачивая в руке карандашом вверх и вниз на трусы, лениво подразумевая, что их надо снять.

– И наклонитесь. Так. Раздвиньте половинки.

Борис спустил трусы, наклонился, раздвинул ягодицы; фельдшер посмотрел пару секунд между ягодиц, сел обратно к столу и вновь что-то коротко записал.

– Жалобы?

– Сердце болит.

– Возьмите валидол, – фельдшер вынул из кармана халата начатый блистер с таблетками, выдавил из него две таблетки: одну положил себе в рот, другую протянул Борису. – Одевайтесь. Он нажал кнопку на столе, при этом где-то рядом задребезжал электрический звонок, вошёл надзиратель и вывел Бориса.

– Вперёд.

Пришли в другое помещение, где стояла только деревянная лавка. Вошёл человек в синем халате:

– Раздевайтесь.

Борис с механической покорностью снял костюм, рубашку, брюки, майку, ботинки, часы, трусы, носки. Человек в халате записал всё это в бланк и продиктовал записанное:

– Костюм синий, в полоску, размер 54, одна штука, часы «Ориент», циферблат зелёный – одна штука, ботинки коричневые, замшевые, размер 45, одна пара, трусы, рубашка, майка, носки. После этого всё ощупал, сложил в мешок, дал Борису подписать бланк и ушёл с мешком, громыхнув очередной металлической дверью.

Борис остался голыми присел на край лавки. Пришёл другой человек, тоже в синем халате с машинкой для стрижки и подстриг Бориса наголо. Ушёл. Сидеть голым на лавке стало холодно. Когда Борис понял, что он окончательно окоченел, пришёл надзиратель:

– Пошли в баню. Вперёд.

В голове мелькнула светлая и тёплая картинка бани. Пар, горячая вода, шайки, лавки, мочалки, веники, парилка, но картинка обманула. Баня оказалась маленькой, грязной карикатурой, с серыми кривоватыми кранами, торчащими из стены. Борис открыл один из них, в подставленный серый тазик полилась тонкая струйка воды. Едва он успел наполовину наполниться, вошёл надзиратель:

– Одеваться.

Борис наскоро лил на себя набранную воду, держа тазик одной рукой и другой пытаясь получше помыть пах, подмышки, шею.

– Дайте хотя бы полотенце! – уже с некоторым отчаянием возмутился Борис.

Надзиратель засмеялся:

– Полотенце? Полотенце получишь. Вперёд.

Надзиратель подвёл мокрого Бориса к окошку, где он получил свёрток в котором была казённая одежда со штампами тюрьмы, бирками, пятнами, дырками – трусы, майку, робу, штаны, кирзовые ботинки без шнурков. Борис внимательно осмотрел каждую вещь, с отвращением оделся. Затем он получил алюминиевую ложку, матрас, одеяло, полотенце, наволочку, простыню. Борис вновь рассмотрел всё полученное – тонкий, дырявый матрас, короткое в пятнах байковое одеяло, в половину обычного, серое бельё, крошечное полотенце.

– Вперёд. – услышал он и вздохнул.

Надзиратель провёл его по коридорам, сдал другому надзирателю, тот проверил по карточке его фамилию, имя, отчество. После этого Бориса подвели к камере, дверь которой открыли двумя ключами. В камере Борис увидел привинченные к полу четыре двухъярусные железные кровати (шконки); посередине стол, тоже привинченный к полу. «Интересно, почему нет табуреток?» подумалось Борису. Дальше он окинул взглядом высокий потолок и наверху, в правом углу, небольшое окно. С внешней стороны окно было закрыто железными жалюзями, через которые слабо проникал дневной свет. На потолке трубка светильника дневного света. Высоко под потолком было радио, а ниже на стене приклеена бумажка, на которой было напечатано расписание его включения: с 6:00 до 7:30, с 9:00 до 12:30 и с 17:00 до 22:00. В камере находилось шестеро обитателей, каждый лежал на своём месте и каждый внимательно осматривал вновь прибывшего в камеру, подперев согнутыми в локтях руками свои бритые головы-черепа; выглядело это словно сообщество любопытствующих одуванчиков, уже утративших свой пушок. Одна шконка была пуста, на неё сел Борис и положил рядом своё немногочисленное казённое шмотьё, дверь захлопнулась. Обернувшись на звук закрываемой двери, Борис увидел в углу грязное отхожее место, «парашу», и тут же ощутил её крепкий, густой запах, распространённый купаж отхожих мест – запахи плохо смытых человеческих испражнений и хлорки. Потом он разглядел своих сокамерников: при ближайшем рассмотрении видение одуванчиков исчезло, зато резко бросились в глаза отличия их внешности от людей, с которыми он общался только что на «воле», ещё несколько часов назад; давно он не видел такие лица, зубы, наколки, повадки, не слышал этот характерный «блатной» акцент. Как только грохнула закрывшаяся дверь, Борис услышал с верхней шконки:

– О, у нас прибыло. И хто ты такой?

– Борис.

– И шо ты за Борис, откуда ты такой Борис?

– Из Москвы. Директор рыбного магазина. Сегодня утром арестовали.

– Это ты был директор, а сейчас ты уже не директор.

Со всех шконок весело заржали.

– Посмотрим.

– И шо ты будешь смотреть? Народное добро расхищал в особо крупных? Кровь нашу пил, простых людей? Придётся тебе ответ держать…

– А вы здесь что, просто в гости зашли что ли?

– Ну почему же в гости? Я вот, например, незаслуженно взят мусорами, ой пардон, органами, за убийство, хотя я конечно никого не убивал, – один из зеков спрыгнул со своей шконки и начал вальяжно расхаживать вразвалочку по камере, показывая то на одного, то на другого сокамерника, – а Колюня за изнасилование, но ты посмотри на него – он же чистый ангел, может ли он кого-нибудь хоть пальчиком тронуть, а наверху – я тебе даже не буду говорить, кто и за шо – сам всё узнаешь…

В это время в двери со скрипом открылось окошко, и показалось лицо надзирателя:

– Каменев, приготовиться на выход.

Дверь камеры открылась и Бориса повели на допрос.

3.

– Здравствуйте, Борис Михайлович! Давайте знакомиться. Моя фамилия Петров, я следователь комитета государственной безопасности по особо важным делам. Вы задержаны по делу фирмы «Океан», сотрудником которой Вы, – следователь сделал многозначительную паузу и произнёс по слогам, – яв-ля-лись. До этого момента Вы были членом преступного сообщества, целью которого было личное обогащение и подрыв государственной экономики Советского Союза путём хищения социалистической собственности в особо крупных размерах и взяточничества. Вам знакомы эти фамилии? – Следователь протянул Борису лист бумаги, с густо напечатанным через синюю копирку списком. Борис не без удивления посмотрел на список и даже ухмыльнулся возле некоторых знакомых фамилий.

– Так вот, – продолжил Петров, – все эти люди сейчас дают показания друг на друга и на Вас, в том числе. Поэтому я советую Вам поторопиться и присоединиться к этому интереснейшему соревнованию.

– Я ни на кого показаний давать не буду. – Борис положил бумагу на стол и потёр друг об друга пальцы правой руки, сложенные щепотью и испачканные чернилами копирки, впервые оторвал взгляд от лица следователя и осмотрелся – обшарпанный стол, на столе – только лист бумаги, который он только что изучал да лампа; два стула – на одном сидел он, на другом Петров. Окно за решёткой. Сам Петров. Ничего больше.

– Ну что же, другого ответа я от Вас и не ожидал. Поверьте, мы очень хорошо осведомлены о каждом из этого списка. Мы знаем про Вас всё. Да, Вы были умны и хитры и быстро освоились в системе где нужно было не только брать, но и отдавать «наверх». – Следователь пристально посмотрел на Бориса. Борис ссутулился на стуле и вопросительно смотрел на следователя. Следователь заходил по кабинету; было заметно, что он готовил эту речь:

– Вы спросите, почему уже «был»? Да потому, что никто из тех, кто остался там, на воле уже больше никогда не вспомнит Вас, не позвонит, не узнает на улице. Они уже никогда не помогут Вашей жене, даже если она будет умирать с голоду вместе с вашим сыном. Вас больше нет. Там нет. Вы есть теперь только ЗДЕСЬ. А здесь – здесь есть теперь только те, кто сидит с Вами в камере. Ну, например – Сабаев. Они в составе 17 человек два дня насиловали девочку, а потом убили её. При этом нам удалось пока задержать только четверых, а Сабаева – как организатора, так как он лично знал родителей девочки и саму девочку тоже знал, поэтому когда он встретил её на улице после школы, она не побоялась с ним пойти. А сделал он это потому, что проиграл её в карты своим дружкам. Ещё с Вами в камере Токарев, который от большого ума залез ночью в библиотеку, но ничего там не найдя, поджог её. И теперь его мать вынуждена будет до конца своей жизни выплачивать ущерб, так как по «понятиям» Токарев не может работать, ему западло. Достаточно? Поверьте, что и третий, четвёртый, пятый и любой, каждый, кто окажется в Вашей камере, будет не менее «симпатичный» товарищ, от общения с которыми Вы были избавлены в прошлой жизни, так как Вы были там, они – здесь, но теперь они и будут настоящей Вашей жизнью. Вы теперь ЗДЕСЬ! Для Вас, ещё (смотрит на часы) сегодня проснувшегося в своей собственной квартире на кровати со своей собственной любимой женой, теперь настала совершенно другая реальность, в которой Вы следующие 10 или 15 лет будете просыпаться только в камере или лагерном бараке с такими, как Сабаев, и Вы уже никогда не вернётесь в сегодняшнее утро. Ни-ког-да. И кстати, не рассчитывайте на помощь Ваших высокопоставленных друзей. Друзей у Вас больше нет. Никто Вам не поможет кроме меня. Да, теперь я Ваш единственный спаситель и друг, поверьте. И если Вы будете делать всё правильно, я смогу помочь, ну например перевести Вас в другую камеру, к Вашим… бывшим друзьям, ну или людям более привычного Вам круга общения – их здесь теперь мно-о-ого.

Петров призывно кивнул Борису на лист, который всё ещё лежал на столе.

– Я ни на кого показаний давать не буду.

– Ну что же… – следователь нажал на электрический звонок под столешницей. Вошёл надзиратель.

– В камеру, – с некоторым сожалением произнёс Петров.

Придя с допроса в камеру, Борис обнаружил, что оба места на его шконке заняты; его матрас, бельё, подушка, одеяло валяются на полу. На его месте спал молодой здоровенный детина. Борис потряс его за плечо:

– Молодой человек, это была моя койка.

На Бориса глянула настолько омерзительная рожа, что мгновенно стало саднить где-то в груди.

– Была твоя, стала моя. Отдыхай, дядя.

Остальные зеки с звериным любопытством уставились на Бориса. Заговорил Сабаев:

– А, расхититель народного добра вернулся. Ты думаешь, что ты ВОР, и будешь сидеть с почётом, как ВОР, но ты не ВОР, ты барыга и нет к тебе уважения. Ты у нас, у народа украл. Ты вошь – и вошью ты здесь будешь.

– Татарин не Гагарин. – подтвердил другой зек (скорее всего это был Токарев). – Не трогай мальчика, он уставший.