Упавшие облака

Пытка длилась довольно долго. И Филипп, уже видя, что многие из собравшихся попросту начинают раздражаться от пустых ответов и от того, что они топчутся на одном месте, не продвинувшись даже на размер атома к решению проблемы, сослался на усталость, предложил всем извинить его, и перенести поиски на следующий день.

Его коллегам ничего не оставалось, как принять предложение. С громкими и нервными дебатами они покидали так называемую конференцию, которую смело можно было назвать международной, однако из международников там был один Филипп, впрочем, в качестве неофициальной фигуры.

В зале остались Филипп и профессор Воробьев.

– Надеюсь, коллега, завтра вы будете убедительнее и находчивее, – с раздражением в голосе и явным недовольством процедил сквозь зубы Юрий Борисович. – Я бы вам высказал свое мнение обо всем, что сейчас произошло, но боюсь, это очень повлияет на ваш сон, которого вы ожидаете с таким нетерпением. До завтра, – кинул профессор, направляясь к выходу.

Филипп, оставшись один в этом немаленьком зале, ощутил, как все давит на него с неимоверной силой. Он подошел к ближайшему стулу, уселся на него и, опершись локтями о стол, обхватил голову руками.

«Я так и знал. Актер из меня никудышный. Да, впрочем, причем здесь вообще актер?» – попытался оправдываться перед собой Филипп. – «Будто бы самый гениальный актер в мире смог лучше сыграть эту роль, чтобы ему поверили. Как же мне найти выход из этого положения?» – мучительно размышлял он, никак не находя решения проблемы.

Он встал и медленно побрел к выходу, преодолевая бесконечные ряды стульев, которые были буквально разбросаны всеми, кто с раздражением только что покинул это помещение.

Выйдя из зала, Бьянчи побрел в свои апартаменты. Миновав несколько дверей, располагавшихся по обе стороны коридора, Филипп поравнялся с той, которая вела в кабинет приятного молодого человека, предлагавшего свою помощь.

Не успев подумать, он машинально дернул за ручку, но дверь оказалась заперта.

«Вероятно, уже ушел домой», – подумал Филипп, и слово „дом“ острым ножом резануло по сердцу. Он с еще большей тоской поплелся, шарпая ногами о бетонный полированный пол. Добравшись до места своего ночлега, Филипп сгреб в одну кучу все бумаги, которые лежали на кровати, и безжалостно сбросил их в угол. Никакой ценности и важной информации они все равно не несли. Бьянчи попытался придать ужасному матрасу хоть какую-то мало-мальски правильную форму, безрезультатно распихивая вату равномерно по всей поверхности. Несмотря на все старания, бугры перекочевывали из одного места в другое. Прекратив бесполезное занятие, молодой ученый разложил пыльное синее армейское одеяло, которое наверняка успело послужить Советской Армии, поправил ватную подушку и лег на кровать прямо в одежде, сняв обувь. Пружины и металлические элементы незамедлительно дали о себе знать, пробиваясь через те места, где отсутствовали бугры в матрасе.

Кроме злости и раздражения, Филипп не испытывал других эмоций. Кому он был обязан тем, что с ним случилось, ученый не мог предположить. Сейчас это волновало его меньше всего. Пролежав еще какое-то время на этом унизительном месте для ночлега, Филипп принял для себя окончательное решение – завтра, с самого утра, он пойдет к своему новому знакомому, все расскажет и попросит помощи.

«Будь что будет, но долго так продолжаться не может».

Еще через минут сорок на этом самом неудобном матрасе в мире Бьянчи ощутил огромное чувство голода, о котором совершенно позабыл из-за нервных переживаний. За целый день ему никто не предложил поесть. Никому не было дела до какого-то там европейского ученого.

Следующие пару часов Филипп крутился на матрасных буграх, больше напоминающих русские дороги, мучаясь от голода, который, словно вакуумный механизм, всасывал желудок. Усталость не давала о себе быстро забыть, Филипп внезапно провалился в глубокий крепкий сон, хотя и сопровождавшийся периодическими нервными вздрагиваниями.

Утро наступило так же неожиданно, как и переход в мир сновидений. Некие обрывки снов были и на этот раз, но настолько незначительные, что эту ночь он провел без сновидений.

Разбудили Филиппа совершенно незнакомые доселе звуки, которые сначала доносились издалека, постепенно приближаясь к его комнате. Бьянчи показалось, что по коридору движется механическое существо, со скрипами и лязганьем, которые сопровождались шаркающими шагами. Звук все нарастал, и Бьянчи побоялся, что неизвестное существо может открыть незапертую дверь, и, переступив порог, застанет его врасплох, пользуясь беззащитным состоянием только что пробудившегося человека.

Ученый не знал, который сейчас час, но предполагал, что еще рано. Рассвет только забрезжил. На улице было темно, как ночью. Несмотря на это, что-то происходило за дверью.

«Какого черта!» – разозлился Филипп, понимая, что ему больше не заснуть. Мысли уже вовсю планировали грядущий день, одновременно разрушая его нервную систему, хотел он этого или нет. Бьянчи никогда не практиковал методы обуздания собственных мыслей и в итоге стал всецело их заложником.

Не в силах бороться с любопытством, он медленно сел на кровати, провалившись глубоко в эти растянутые и местами отсутствующие пружины. Нащупал обувь. Это были стоптанные ботинки, «любезно» предоставленные ему из магазина, в котором целесообразно было бы сделать отдел, именуемый «вторые ноги». Сунув ноги в ботинки, не зашнуровав их, Филипп направился к двери, чтобы выяснить происхождение звуков, не дававших ему спать в столь раннее время.

Приоткрыв аккуратно дверь, так тихо, насколько позволял ее возраст, Бьянчи увидел старушку, лет семидесяти, в синем рабочем халате. На голове косынка, бледного цвета, с некогда пестрыми непонятными цветами, но уже давно выцветшими. По лицу утренней «гостьи», покрывшемуся испариной, стекали капли пота. Ее глубокое дыхание, переходящее в хрип, многое говорило о состоянии здоровья. Несмотря ни на что, женщина размашистыми движениями елозила по полу деревянной шваброй, на конце которой мотылялась невероятно грязная тряпка темно-серого цвета. Рядом стояло оцинкованное ведро с водой точно такого же цвета. Женщина периодически снимала ее со швабры, окунала несколько раз в ведро, ловко выкручивала и, накинув снова на швабру, продолжала равномерно размазывать грязь. Все это делалось настолько механически отработанными движениями, что казалось, звуки издает не живое существо, а некий робот. Продвигаясь из одного конца коридора в другой, она периодически брала за тонкую ручку ведро, издававшее характерный скрип, и с грохотом ставила его на новое место, тем самым разрывая тишину пронзительным эхом пустого здания.

Филипп недоуменно посмотрел на все это действо и поймал себя на мысли, что в каком-то смысле начинает привыкать к местной жизни.

«Боже, как же меня угораздило оказаться среди всего этого?..»

Вернувшись обратно в свое «ложе», Бьянчи лег, не снимая ботинок, свесив ноги с одного края кровати. Он думал. И мысли текли в голове, то и дело опережая друг друга. Не обращая внимания на утреннюю мозговую активность, Филипп твердо решил предпринять все попытки, чтобы не быть здесь. Решено. Как только начнется рабочий день, он подойдет к Владимиру и попросит о помощи.

В конце коридора над входными дверями висели механические настенные часы, сверху покрытые несколькими слоями пыли и паутиной, но все же показывающие относительно точное время.

Филипп вышел из комнаты и направился в сторону часов, чтобы узнать, сколько у него еще есть времени до прихода на работу Владимира. Сделав несколько шагов, он услышал крик позади себя, настолько пронзительный, что от неожиданности Бьянчи немного нагнулся и присел. Обернувшись, Филипп увидел все ту же женщину, которая, разразившись немыслимым для ученого гневом и бранью, кричала в его сторону на непонятном языке и непонятно, чего требовала. Но то, что это относилось именно к нему, и то, что это была гневная брань, сомнений не было. Даже глухонемой уловил бы эти вибрации ненависти и злобы, которые она источала. А ведь должна бы в свои годы заниматься исключительно собой, путешествуя по миру и коротая дни с престарелыми подружками где-нибудь в кафешках. Суровая действительность этой чудовищной во всех отношениях страны была такова, что старикам приходилось почти до конца своих дней где-то работать за «копейки», чтобы влачить жалкое существование. Вся их тяжелая жизнь, сплошь усеянная всевозможными трудностями и несправедливостью, превращалась в обычную озлобленность и ненависть, но не к истинным причинам их бед и страданий, а ко всему тому, что никоим образом не имело отношения ни к ним, ни к их проблемам. Во всем были виноваты проклятые империалисты-американцы и их прихлебатели-европейцы. Так им говорили сначала из радиоточек, потом по радио, после – из крохотного черно-белого телевизора, а затем любыми способами и видами доносили эту информацию до умов этих поистине несчастных людей.

Филипп не понимал, почему он стал объектом такого всеобъемлющего чувства ненависти со стороны этой женщины.

– Was willst du von mir? – неожиданно для самого себя отреагировал Филипп, пытаясь перекричать эту сумасшедшую, которая никак не унималась.

– Ах ты ж, фашист проклятый! – еще более разгневалась эта несчастная. – Пошел вон с чистого коридора! Пол еще не высох, а его уже засерает фашистская нечисть! Надо было вас всех еще в сорок пятом поставить к стенке! Все проблемы только от вас! Ух, была б моя воля…

Филипп ничего не понимал из того, что она кричала. Он быстро пробежал до конца коридора, взглянул на часы, показывающие четверть седьмого, и так же быстро, стараясь не обращать внимания на впавшую в ярость женщину, прошмыгнул в свою комнату и покрепче прижал дверь.

Старуха не унималась еще минут двадцать, вспоминая Германию, немцев, Великую Отечественную, и Сталина, а также прочие события и личности, абсолютно непричастные к этому маленькому эпизоду в ее жизни, который произошел в начале седьмого утра и мог бы остаться незамеченным, но это было не в стиле женщин этой профессии. Их неиссякаемой энергии хватило бы, наверное, не на одну атомную электростанцию.

Молодой человек уже не обращал внимания на затихающие вопли скверной малограмотной женщины, которая мнила себя как минимум директором тех предприятий, где она мыла сначала грязные туалеты, а затем, – этой же тряпкой, – и все остальные полы в здании. Скверным, едким запахом аммиака были пропитаны все стены, полы и даже потолки в отхожих местах.

Филипп лежал на твердых волнах вонючего матраса и ждал. Ждал наступления возможности, когда он предпримет дерзкую попытку. Поставит на кон всю свою жизнь и, доверившись малознакомому человеку, попытается спасти себя, рассказав ему все, что с ним произошло.

Желание поскорее все закончить преобладало над тем, что он мог терпеть в этих нечеловеческих для него условиях.

Время тянулось медленно, несмотря на утро. Филипп то погружался в дрему, то снова приходил в себя с колотящимся сердцем в груди. Одни мысли подталкивали сделать этот самый важный шаг в его жизни, одновременно другие отговаривали.

«Ничего не бойся, расскажи ему все, и ты получишь такую долгожданную помощь от человека, который тебе ее обещал», – звучало в голове, и тут же: – «Не делай этого, ты совершенно не знаешь, какие у него намерения по отношению к тебе».

В мучительных противоречивых рассуждениях Бьянчи пролежал два часа. Он периодически вставал, чтобы сделать несколько глотков воды, которую набрал в пустую пластиковую бутылку из обычного крана в туалете. Никто из похитителей не удосуживался подумать о его физиологических потребностях. Им всем было нужно только одно…

«А что потом? Что, если я предоставлю результаты, которые они так хотят получить? Неужели они бы посадили меня на самолет и отправили в Женеву, испытывая огромное чувство благодарности? Невозможно представить такую картину. За то короткое время, что я нахожусь в этой сумасшедшей стране, мне много с чем пришлось столкнуться и сделать выводы. Ну уж нет, я все же воспользуюсь шансом, который предоставила мне судьба. Выбора все равно нет, надо действовать согласно обстановке», – так думал Филипп, пока не услышал сначала чьи-то голоса, а потом и шаги. Их становилось все больше, и молодой ученый понял, что рабочий день начался. Ему надо было действовать на опережение всех, кто снова заставит его сегодня трудиться над проблемой, к которой ни он, ни все эти ученые не имеют никакого отношения.

Быстро встав с кровати, он зашнуровал сбитые ботинки, приоткрыл дверь и осторожно выглянул в коридор в надежде, что его никто не заметит. Бьянчи быстрым шагом направился к заветной двери кабинета, где вчера познакомился с приятным молодым человеком.

Подойдя к ней Филипп замер, опасаясь услышать посторонний голос, который мог принадлежать в лучшем случае обычному сотруднику института, а в худшем – профессору Воробьеву.

Услышав через закрытую дверь чью-то возню, он решил действовать. Постучав и не дождавшись ответа, Филипп бесцеремонно распахнул дверь и увидел, как молодой человек, представившийся вчера Владимиром, наводит порядок на столе. Протерев пыль, которой, кстати, там не было, он принялся поливать многочисленные цветы, стоящие на подоконнике, на шкафу, на всевозможных многоуровневых металлических подставках. Обернувшись, он добродушно улыбнулся Филиппу и подошел к нему, протягивая могучую руку. За этим последовали стандартные слова приветствия и фразы, отвечающие за беспокойство о делах собеседника.

– Good morning, mr. Bianchi! How are you?

– Morning! – ответил Филипп. – Fine, thanks, and you?

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – поинтересовался сотрудник института.

– Да, выслушайте меня, пожалуйста, и помогите, если сочтете возможным.

– Я вас внимательно слушаю, – сказал юноша, машинально подхватив со стола тряпку, и бережно протирая бюст какого-то советского деятеля с заостренной бородкой, занимающего видное и почетное место на его рабочем столе. Закончив своеобразный ритуал, расстегнул дорогой портфель из натуральной кожи, стоявший на стуле, и достал несколько бутербродов, аккуратно завернутых в бумагу. Посмотрев на Филиппа, юноша без лишних слов протянул ему один, со свисающим кружком колбасы. Бьянчи с благодарностью принял угощение.

– Дело в том, – начал, жуя бутерброд, Филипп, – что я гражданин Швейцарии. Меня похитили с целью…

Он рассказал все, что с ним приключилось. Филипп старался говорить простыми словами, чтобы не тратить драгоценное время на сложные обороты, явно проблематичные для восприятия собеседника, а также на дополнительные разъяснения-уточнения того, что с первого раза не понял бы Владимир.

Новый знакомый внимательно слушал, периодически хмурил брови и выражал явное недовольство и возмущение тем, что произошло с Филиппом.

Бьянчи пытался рассказывать как можно подробнее, стараясь не упустить никакие детали. Ему казалось, чем подробнее будет повествование, тем больше ему поверит Владимир и глубже проникнется его проблемой. Вот тогда у него и возникнет желание помочь несчастному иностранцу.

Филипп то и дело поправлял очки, бережно сохраненные всеми участниками его жизненных перипетий. Возможно, все они считали, что без очков от ученого будет мало пользы, а искать новые здесь никто не собирался.

Владимир внимательно слушал Бьянчи. И чем дольше он это делал, тем возмущеннее становилось выражение его лица. Это не могло не придавать уверенности Филиппу, и он, добавляя все новые детали, продолжал монолог.

Молодой человек, больше похожий сейчас на нелегала из Средней Азии, чем на одного из ведущих ученых CERN, закончив повествование о самом трагическом периоде своей жизни, спросил:

– Вы мне можете помочь? Хочу добраться до посольства, но понятия не имею, как это сделать и где оно находится. К тому же, у меня нет документов и денег, как, впрочем, и возможности свободно передвигаться.

Владимир, который за время рассказа Филиппа пересел за свой стол, с неподдельным удивлением смотрел на европейца.

– Кстати, – спросил Филипп, – а вы тоже принимаете непосредственное участие в работе над экспериментами в области квантовой физики?

– Мм… Нет, я, скорее, занимаюсь административно-управленческой деятельностью в этом учреждении, – Владимир был явно смущен этим вопросом.

– Так вы сможете мне помочь? – умоляющим тоном произнес Филипп.

– Подождите меня здесь, мне нужно выйти на несколько минут, – сказал Владимир.

Филипп все понял – он ошибся.

«Теперь все будет только хуже, – и где-то в глубине души стало спокойнее и легче, по крайней мере, ему не придется искусственно продлевать свои страдания. – Все кончено!» – сейчас лишь эта фраза крутилась у него в голове.

Прошло несколько минут, и дверь кабинета открылась. Бьянчи даже не взглянул в ту сторону, будучи уверенным, что сейчас зайдут лысые накаченные мордовороты, и он окажется всецело в их власти. Боялся представить, как именно будет происходить «устранение проблемы по имени Филипп Бьянчи».

Несмотря на все опасения, совершенно неожиданно для Филиппа, в кабинет вошел Владимир и запер за собой дверь. С мокрых рук капала вода на паркетный пол, такой же, как и в комнате Филиппа.

Юноша молча открыл шкаф, в котором висела верхняя одежда, и взял с полки полотенце.

«Может, он просто ходил в туалет?» – цеплялся за соломинку Филипп и смотрел на Владимира, как на Бога, покорно ожидая, что же скажет сейчас этот уже хмурый юноша, от которого зависела его дальнейшая судьба.

Но хмурый юноша молчал, испытывая нервы Бьянчи. Вытерев руки, он аккуратно повесил полотенце на спинку стула, стоявшего вплотную к отопительному радиатору, от которого пахло краской – так сильно он был разогрет сегодня.

Сев за стол, Владимир наклонился вперед и шепотом сказал:

– Думаю, мне удастся вам помочь.

У Филиппа в груди все оборвалось. Он совершенно не знал, как реагировать на слова Владимира. Слезы навернулись на глаза.

– И мы это сделаем незамедлительно, так как времени у нас нет. Единственное, что от вас требуется…

– Все что угодно, – не сдержался Филипп.

– От вас требуется неукоснительное выполнение всех инструкций, которые я вам буду озвучивать.

– Да, да, конечно, – не дав договорить Владимиру, ответил Бьянчи.

– Мне необходимо позвонить профессору Воробьеву и сказать, что вы будете отсутствовать в первой половине дня по моему распоряжению.

Филипп не мог поверить в происходящее. Неужели случилось чудо? Особенно его порадовало избавление от общения с профессором Воробьевым.

– Отлично. Что я должен делать?

– Пойдите к себе в комнату, наденьте верхнюю одежду, а я тем временем пообщаюсь с Юрием Борисовичем.

– Бегу, – взволнованно произнес Филипп и буквально помчался в убогий и жалкий кабинет, который он, скорее всего, больше никогда не увидит.

Он с радостью натянул на себя все, что было в его распоряжении, даже колючий шарф показался необыкновенно нежным и мягким, Бьянчи не пренебрег ни одной из вещей своего скудного гардероба. Красивые узоры на стекле указывали на то, что на улице градусов двадцать пять, если не все тридцать мороза.

В коридоре Филипп наткнулся на профессора Воробьева и машинально поздоровался с ним. Воспитание не позволяло пройти мимо просто так. Юрий Борисович ничего не ответил, бросил злобный взгляд и сделал вид, будто ничего не произошло.

– Я готов, – радостно сообщил Бьянчи Владимиру, который надевал теплую куртку чуть ниже колен и шапку-ушанку, но не такую, как у Филиппа, а сшитую по фасону, который в основном носили жители скандинавских стран. Заключительным элементом гардероба стали кожаные черные перчатки на меху. Владимир указал Филиппу на выход и пошел чуть позади.

Бьянчи был несказанно рад, он испытывал настоящее чувство эйфории от происходящего. Наконец-то он был счастлив и мог радоваться каждой секунде жизни. И даже тот факт, что сейчас он шагает впереди и может задавать темп, окрылял его.

Иногда пропуская повороты и выходы, из-за того что Филипп совсем плохо ориентировался в здании, он ловил себя на мысли, как же прекрасно, что он больше никогда не окажется в этом ужасном месте.

Владимиру периодически приходилось перенаправлять молодого ученого, так как тот буквально пролетал двери.

Оказавшись на улице, Филипп не мог насмотреться на белый снег. Житель Женевы ахнул не только от увиденного, но и от морозного свежего воздуха. Нечто подобное в Швейцарии можно наблюдать только в заснеженных Альпах.

Заснеженный автомобиль, кстати, тоже немецкий, ждал, будто удивляясь тому, как он мог оказаться здесь в таких суровых условиях. Но «Мерседес» не был бы самим собой, если бы не умел подстраиваться, а во многих случаях и бороться со всеми невзгодами, давая такую уверенность и надежду своему хозяину, которую не мог дать ни один производитель.

Сигнализация дважды коротко и громко свистнула, и яркие желтые габариты подмигнули хозяину, не обращая внимания на то, что были сплошь покрыты льдом и снегом.

Владимир подошел к автомобилю и открыл переднюю пассажирскую дверь, давая понять, что это место для Филиппа.

Ученый мгновенно оказался в авто.

Обойдя машину, новый друг Бьянчи сел на водительское место, захлопнул дверь и включил зажигание. «Мерседес» мгновенно откликнулся на нажатие кнопки START STOP ENGINE. Мощный мотор взвыл, и, тихо заревев, авто тронулось с места, медленно поплыв, словно ледокол посреди бушующего океана.

Описать состояние, в котором сейчас пребывал Филипп невозможно.

Путь оказался неблизкий. Ближайшее швейцарское посольство находилось в столице. Ехать до него пришлось чуть менее шести часов, учитывая погодные условия и остановки по пути следования.

Невероятное чувство благодарности к этому великодушному человеку переполняло Филиппа.

– У вас не будет неприятностей из-за меня? – спросил швейцарец.

– Я все улажу, не беспокойтесь, – необычно серьезным тоном ответил Владимир. На его лице читалась напряженность.

Филипп понял, что лучше помолчать и наслаждаться воображаемой посадкой в самолет, направляющийся в Женеву.

Чем ближе к столице, тем лучше становились дороги, а значит, тем быстрее они ехали.

Неожиданно для Филиппа они въехали в город, в котором находилось посольство Швейцарии. Он удивился, насколько огромной была столица этой страны. Проехав еще минут тридцать, наступил самый волнительный за последние несколько дней период. Автомобиль остановился напротив металлического забора, за которым виднелось двухэтажное светло-зеленое здание с таким родным и долгожданным белым крестом на красном полотнище при входе.

– Спасибо вам! Вы не представляете, что вы для меня сделали, я обязательно отблагодарю вас, – пообещал ученый.

– Не стоит благодарностей, – с тем же хмурым видом ответил Владимир.

– Я могу идти?

– Конечно, не смею задерживать.

Филипп аккуратно открыл огромную дверь автомобиля, вышел и направился ко входу в посольство. Дух захватывало, и ноги почему-то не слушались. Каждый шаг отдавался во всем теле. Каждое движение было устремлено в направлении свободы, родного дома. Молодой человек шел медленно и настолько осторожно, насколько мог себе позволить, так как невероятно боялся. Боялся проснуться и оказаться снова в этом ужасном месте, в которое попал по неизвестно чьей прихоти.

Филипп вдруг услышал, как его окликнул через открытое окно в машине Владимир:

– Подождите-ка, я кое-что забыл вам сказать, нечто очень важное.

Бьянчи развернулся и направился обратно.

– Если вам не сложно, присядьте, пожалуйста, я должен кое-что сказать, это важно для вас.

Филипп, доверяя своему новому другу, а иначе его и назвать было нельзя, столько он сделал для Бьянчи, покорно подчинился. Открыл дверь и быстро сел на переднее сиденье. Он не заметил, что Владимир не убрал руку с того места, где оказалось его бедро.

Что-то кольнуло Филиппа там, где была рука Владимира. Он не придал этому значения, как вдруг все поплыло перед глазами. Бьянчи хотел пошевелиться, но не смог. Каждую мышцу сковало в такой невероятной судороге, что он не мог сделать ни одного вдоха. Все тело налилось расплавленным свинцом и в одно мгновенье превратилось в неподвижную восковую фигуру. Он смотрел на размытое лицо своего спасителя и не понимал, что с ним произошло.

Владимир и хладнокровно смотрел прямо в глаза Филиппу и ничего не делал. Он ждал. На его глазах заканчивал свое существование целый мир по имени Филипп Бьянчи, в котором некогда жили горячо любимая Элиан, настоящий друг Нименд, всевозможные забавные, а иногда и курьезные жизненные ситуации, игра с собакой, поездки в горы и многое-многое другое. Бьянчи уже ничего не чувствовал, только стеклянными, широко открытыми от удивления глазами смотрел в пустоту сквозь человека, которого еще секунду назад считал ангелом-хранителем, посланным ему небом.

Молодой швейцарский ученый выпал из системы, свалившись в бесконечную пропасть времени. Стремительно падая вниз, Филипп Бьянчи вмиг достиг останавливающую время скорость света, заточив его в Парменидову ловушку бытия и небытия.