Упавшие облака

– Мы руководствуемся указаниями нашего правительства, – шаблонно произнес Юрий Борисович.

– Я готов вас внимательно выслушать, – Филипп взял себя в руки. – Все ваши расчеты, лабораторные эксперименты и опыты покажете в процессе вашего доклада.

– Мы готовы, – покладисто ответил Юрий Борисович. Несмотря на громкие заявления и цитаты главнокомандующего, жить хотелось всем. Инстинкт самосохранения еще никто не отменял, и этот старенький, некогда бравый ученый искренне пытался выжить, чего бы это ему ни стоило. Поистине жалкое зрелище человека, пытающегося ухватиться за соломинку, когда он тонет.

Судорожно и сумбурно раздавая указания подчиненным нервным голосом, периодически переходящим на крик, профессор Воробьев пытался предоставить всю информацию Филиппу, в том числе с грифом «совершенно секретно». Жажда жизни била неиссякаемым ключом из этого уже немолодого ученого. Он любил жизнь и не хотел прощаться с нею…

Воробьев зачитывал доклад о проделанной работе, по сути, о проведении операции по уничтожению страны Филиппа, иногда предоставляя данные, которые не касались эксперимента, но были не менее интересны швейцарскому ученому.

– У нас есть свои внедренные люди в CERN, которые поначалу проводили разведывательную деятельность. Все важные данные, расчеты и результаты исследований попадают к нам через них. Один из наших сотрудников, которого зовут Степан, должен был внести изменения в эксперимент, тем самым разрушив основную часть Евросоюза.

У Филиппа складывалось впечатление, будто он допрашивает секретного агента враждебного государства, провалившего задание и взятого с поличным. Причем Воробьев рассказывал все, включая мельчайшие детали. Малодушие и жажда выжить говорили сейчас за него.

– Степан… Степан… Постойте-ка… А как фамилия этого Степана? –заинтересовался Филипп, зная только одного сотрудника CERN с созвучным именем.

– Бриневич, – выпалил и одновременно сдал засекреченного агента профессор Воробьев. Он хотел жить и считал в эту минуту Филиппа пресловутой соломинкой, за которую удастся ухватиться и благодаря которой он сможет все-таки остаться на плаву. Воробьеву казалось, что важна каждая деталь, каждая мелочь может быть полезна для их всеобщего спасения. Но в действительности его интересовала только одна жизнь – своя.

Филипп пользовался преимуществом. Ему было приятно ощущать, что все ученые, сидящие в этом зале, отчасти стали заложниками ситуации, теперь он уже владел важной информацией и мог ими манипулировать.

– Степан Бриневич, – повторил Бьянчи, – Стефан Брин… – и все сразу стало на свои места. – Значит, этот самовлюбленный и заносчивый молодой человек внедрен в штат научных сотрудников CERN.

«Я и подумать не мог, что такое возможно. Никогда не доверял Бриннеру, но надо отдать ему должное – он хорошо играл свою роль».

– Теперь расскажите, – настаивал швейцарец, – каким образом вы хотели вмешаться в эксперимент и нанести огромный ущерб ЕС?

– Да, конечно, – все более теряя над собой контроль, Воробьев продолжал заваливать информацией этого еще молодого, но компетентного ученого в области квантовой физики. – Все дело в квантовой запутанности, – наспех говорил Юрий Борисович. – Нам необходимо было с помощью нашего ускорителя создать несколько частиц, наделенных именно этими свойствами. Потом с помощью специального контейнера с сильным магнитным полем, удерживающим одну из этих частиц внутри, доставить ее на территорию CERN. Вторая осталась под нашим контролем. То есть мы смогли бы управлять частицей, находящейся в CERN, посредством изменения своей частицы – из нашей лаборатории. Во время проведения вами эксперимента наш внедренный агент должен был внести изменения в качественный и количественный состав разогнанных частиц, что он и сделал. По нашим расчетам, это должно было привести к взрыву огромной мощности, но что-то пошло не так.

Бьянчи на основании предоставленных ему данных, сделал вывод, что все, о чем только что, перебивая друг друга, рассказывали эти люди, не имело ничего общего с тем, что произошло. Все, о чем они говорили, можно было назвать ударом выше ворот, в лучшем случае ударом в штангу, но это было совершенно не то, что замышляли эти великие умы.

Теперь, благодаря дополнительной информации, Филипп мог выстраивать дальнейший план действий. И тут он задумался. Задумался, как выжить в этой чудовищной стране, которая сейчас ему представлялась параллельным миром. Если он выдаст им все, что знает, наверняка, в живых его не оставят. Он им не будет нужен. И тогда они начнут предлагать свою помощь международным организациям, выдавая себя за тех, кто может спасти человечество. В конечном итоге все будут им обязаны, даже не за найденное решение, а за снисхождение участвовать во всем этом.

Филипп сказал, что ему необходимо взять расчеты и документы, чтобы подумать над ними у себя в комнате. Получив их, он смог бы немного потянуть время, а заодно отдохнуть от всего, что его ужасно утомило.

Глава XIX

Нет привязанностей – нет страданий.

Будда

Сидя на черном мягком полу, облокотившись спиной о такую же стену и прижимая к себе ребенка, Элиан не могла пошевелиться, боясь своим движением нарушить затишье, внезапно наступившее после безжалостной борьбы. Она боялась вновь спровоцировать непредвиденную реакцию странного и несчастного маленького человека. Элиан думала о том, что может сделать для него сейчас. Как ей быть дальше и что ее ждет – она не могла даже предположить.

Собравшись с мыслями, которые беспрерывным потоком кружились в голове, не давая ей трезво оценить ситуацию и мешая предпринять хоть какие-то действия, Элиан все же смогла найти в себе силы и расставить приоритеты.

Несмотря на все страхи и опасения о том, как будет реагировать мальчик, она приняла решение, что в первую очередь ей предстоит заняться этим ребенком: выкупать, переодеть и накормить. Последнее было самым трудным. Она пока не представляла, как это можно сделать. После выполнения всех этих манипуляций, Элиан определит, может ли она хоть чем-то помочь Матиасу. Как-то же с этим справляется истощенный и вечно занятый своими опытами и экспериментам мужчина – его отец. «Неужели я не смогу помочь Матиасу?» – вопрос остался без ответа.

Она сидела и слушала, как через это щупленькое тельце доносится до нее ритмичное биение маленького сердца. Складывалось впечатление, что оно пытается подстроиться под биение ее сердца, заставить их биться в унисон. Может быть, это неким образом отражалось на том, как этот несчастный малыш пытался посредством таких непонятных подстроек под ее организм обрести некую гармонию с другим живым существом.

«Может, это и есть то, о чем говорил Клаус, – реакция Матиаса на меня», – подумала Элиан.

Нименд, скорее всего, руководствовался другими критериями, так как он не мог знать того, что сейчас происходило между девушкой и этим странным ребенком. Матиас по всем признакам, несмотря на то что давно не был младенцем, хотел обрести мать.

«Все это из-за раннего ухода матери» – подумала девушка. Так или иначе, Элиан чувствовала физически и ментально, чего этому мальчику явно не хватало, несмотря на то, что он воспринимал мир совершенно не так, как обычные дети. Он будто бы хотел вернуться в миг своего рождения, когда его впервые приложили к материнской груди, тщетно пытаясь оставаться одним целым с матерью. Элиан с новой силой ощутила это волшебное и непривычное для нее чувство.

Просидев так с десяток минут, Элиан, целиком погруженная в свои мысли и новые ощущения, которые спровоцировал этот странный ребенок, попыталась, не тревожа Матиаса, встать и направиться с ним в ванную.

Проходя мимо одной из дверей, за которыми, вероятнее всего, скрывалась гардеробная, так как в прошлый визит в дом Нименда он, забрав сына, заходил именно туда, чтобы переодеть его. Внутри этого помещения девушка и вправду обнаружила огромное количество одежды, в том числе детской. Причем последней было намного больше, чем взрослой. Взяв необходимое, Элиан направилась в ванную. Зайдя в нее, девушка аккуратно поставила ребенка на ноги, придерживая его и боясь, что Матиас упадет при первой возможности. Этого не происходило. Малыш прекрасно держал равновесие и уверенно стоял на своих крепких и очень тонких ножках. Посмотрев с нескрываемой жалостью и болью в глазах на лоб мальчика, где красным цветом выделялись места ушибов, которые он получил после бесполезных попыток выбраться из комнаты или из своего тела. Подняв его руки, Элиан обнаружила стесанные пальцы и кровь под ногтями. Даже у взрослого человека это вызвало бы нестерпимую боль, не говоря о таком хрупком существе, как Матиас. Но он никак не реагировал, видимо, ему это совершенно не докучало. Кто мог сказать наверняка, что сейчас чувствовал сын профессора, и что его беспокоило. Какие эмоции он испытывал и что его тревожило, – не было известно никому. Он стоял, как большая кукла, безучастный ко всему окружающему. По большому счету, Матиас был сейчас обычным кукольным гуттаперчевым мальчиком, без проявления каких-либо признаков жизни, кроме обычных физиологических – дыхания и глубокого взгляда, который никогда не смогут подделать лучшие производители искусственных глаз. Элиан с облегчением подумала, что хорошо вот так, без лишних эмоций и различного рода приступов и припадков ей приходилось справляться с первым испытанием, свалившимся на ее голову.

Разного рода чувства и эмоции сменяли друг друга, пока она занималась купанием ребенка. Намыливая Матиаса душистым мылом, Элиан переживала, что пена может попасть в глаза мальчику. Смывая ее, она заботливо прикрывала их. Девушка радовалась, что это ей удается так легко. Ребенок покорно, без лишних движений, словно робот подчинялся всем ее действиям. Но Элиан снова охватывало чувство страха или, скорее жути, потому что иногда ей казалось, что она моет неживого ребенка.

Откинув все страхи и переживания, девушка сосредоточилась на том, чтобы как можно быстрее завершить процесс купания. Вытерев с хрупкого создания последние капли мягким банным махровым полотенцем, она принялась наряжать Матиаса в разные вещи, перебирая одну за другой, благо их количество позволяло это делать, да и качество одежек было безупречным. Одним из самых любимых занятий девочек была игра в куклы с непременным частым переодеванием персонажей, так как именно этот процесс был одним из самых притягательных для них. Вот и сейчас, забыв обо всем, Элиан старательно надевала на малыша кофточку, но увидев, что есть другая, еще лучше, тут же меняла ее, и эта игра несколько затянулась. Девушка явно получала удовольствие от того, что она делала. Матиас был не против. По крайней мере, никак не проявлял своего недовольства к происходящему.

Закончив столь приятное для себя занятие, Элиан с беспокойством подумала, что ей предстоит одна из самых сложных и пока еще непонятных процедур. Именно этим словом она назвала простое физиологическое действие для всех живых существ – кормление. Девушка понятия не имела, как можно совершить это с ребенком, который больше похож, как ей казалось, на мертвеца, а не на живого человека.

Убрав все вещи, которые не пригодились, обратно в гардеробную, Элиан, взяв на руки щупленького мальчика, направилась в столовую, которая в свое время произвела на нее впечатление своей гармонией и странным расположением всех предметов.

Тогда молодая девушка не знала, почему в этом загадочном доме все так обустроено. Она попросту не успела спросить у Нименда, но позже он подробно рассказал ей обо всем.

Спускаясь на первый этаж по массивным ступеням очень красивой лестницы, Элиан вновь ощутила единственное физическое проявление Матиаса. Каждый раз, когда она брала его на руки и прижимала к себе, тотчас чувствовала отклик в виде попытки даже не прижаться, а вжаться в нее как можно сильнее. Что это было? Инстинкт? Рефлекс? Сложно сказать, но это было и не подлежало никакому сомнению. В такие мгновения Элиан накрывало чувство жалости, смешанное с материнским инстинктом. Ей было очень тяжело. Особенно, когда наступало время отлеплять Матиаса от себя, разрывая невидимую связь, которая так быстро устанавливалась между ними.

Вот и сегодня, находясь в странной столовой Нименда, девушке пришлось усадить дитя за стол. Ребенок, словно игрушечный, поддался и принял то положение, которое ему придала Элиан. Матиас сидел и безразлично, словно слепой, смотрел в никуда.

– Как же тебя кормить? – недоуменно произнесла вслух девушка.

Она взяла со стола тарелку напротив мальчика, строго в том месте, где ей, согласно предписанному очертанию, надо было находиться. Казалось, значение имеет и незначительная доля миллиметра. Молодая девушка пренебрегла правилом. Едва она успела взять тарелку, как сразу же последовала неожиданная реакция со стороны Матиаса. Безмолвный и неподвижный он скривился в ужасной гримасе. Рот перекосило на одну сторону, оголяя нижний ряд передних зубов, широко открытые глаза, выражали боль и ужас. Все лицо, будто покрылось старческими морщинами. Было заметно, что ребенок весь напрягся, в особенности кисти рук показывали это напряжение, оголяя тонкие косточки пальцев, искривляя их, словно коршун перед своей смертельной хваткой.

Элиан не сразу заметила это, потому как занялась приготовлением скромного обеда. Девушка услышала вибрацию посуды на столе – напряжение ребенка было настолько сильным, что он весь затрясся, и этот тремор передавался от рук Матиаса столу.

Обернувшись, Элиан с ужасом увидела покрасневшее лицо ребенка в отвратительной гримасе и со вздувшимися венами. От неожиданности она уронила вилку. Совершенно растерявшись, девушка судорожно отодвигала от мальчика столовые приборы, располагавшиеся строго на своих местах. Элиан страшно боялась, что ребенок одним неверным движением причинит себе вред, поранившись об острый край ножа или разбив фужер, который стоял в непосредственной близости от его правой руки. Девушка не знала что делать.

Ее действия спровоцировали еще больший приступ. Матиас встал на ноги, прогнулся назад, и напряжение захватило его тело полностью. Это напоминало столбняк. Ребенка выкручивало все сильнее, изо рта пошла пена, он начал задыхаться. Бедная Элиан схватила мальчика и побежала с ним на второй этаж, не думая, зачем она это делает. Вероятно, сработало что-то на подсознательном уровне, так как там она видела его в совершенно другом состоянии. Правда, это не дало положительных результатов – тело натянулось как струна, в одной мощнейшей судороге. Глаза закатились, кожу покрыли багровые пятна. Матиас по-прежнему не мог нормально дышать, испуская новые порции пены изо рта. Элиан подумала, что ей не справиться, и мальчик погибнет у нее на руках. Она металась по дому с ребенком, не зная, что предпринять.

Неожиданный телефонный звонок вмиг переключил ее внимание. Она бросилась к нему, как к спасательному кругу. Звонил Нименд, будто почувствовав, что дома случилось неладное. Девушка трясущимися руками схватила трубку, и с третьей или четвертой попытки ей удалось смахнуть сенсорную кнопку.

– Клаус, что делать?! – Элиан кричала. Она не слышала ничего, ее трясло, девушка пыталась взять себя в руки, четко осознавав, что в первую очередь должна успокоиться, как бы сложно это ни было.

– Что случилось? – взволнованно спросил Нименд. – Элиан, возьми себя в руки и говори как можно спокойнее, – профессор приказным тоном отдавал команды. Голос Клауса немного успокоил девушку.

– У Матиаса приступ, он весь…

– Слушай меня внимательно, – перебил Клаус. – Где это произошло?

– В столовой, я пыталась…

– Понятно, – снова не дав Элиан досказать, Нименд начал давать инструкции. – Ты должна немедленно, несмотря ни на что, поставить или посадить Матиаса туда, где начался припадок. Обязательно проверь, все ли кухонные приборы и предметы находятся на обозначенных для них местах. Постарайся поставить все как можно точнее. Элиан, запомни, чем быстрее ты расставишь все по местам, тем быстрее все прекратится. Ты поняла?

– Да, мистер Нименд, – дрожащим голосом, произнесла девушка.

– Я постараюсь сейчас приехать, – пообещал Клаус и отключил телефон.

Элиан выполнила все инструкции Клауса. Получалось не с первого раза, так как ее трясло, наверное, сильнее, чем Матиаса. Все валилось из рук, она постоянно отвлекалась, чтобы посмотреть, жив ли этот странный маленький человек. От волнения девушка путала местами предметы, которые она и отодвинула от Матиаса. Но ей удалось расставить все по местам, что так было важно для ребенка. И тогда Элиан заметила, что сын Клауса потихоньку приходит в себя. Дыхание стало ровным, пена перестала течь изо рта, словно лава из жерла вулкана. Хрупкое тельце постепенно расслаблялось, и наконец Матиас самостоятельно сел на стул.

Элиан так боялась повтора этой ужасной ситуации, что все поправляла и поправляла предметы. Опомнившись и взглянув на Матиаса, девушка увидела рулон бумажных полотенец, на столешнице в подставке, которая тоже была очерчена контуром. Аккуратно крадучись Элиан подошла к рулону и, стараясь сделать это как можно незаметнее для ребенка, отделила часть мягкой, почти невесомой бумаги, строго по линии разрыва, чтобы не дай бог с подставки не свисал неровный, оборванный край. Для обычного человека это не имело никакого значения, но только не для Матиаса.

Протерев лицо, шею и рот маленького демонического существа, Элиан с огромным сожалением подумала, что все у нее начинавшееся так гладко, в одночасье рухнуло. Все ее старания перечеркнул этот непредсказуемый и странный человечек. Теперь предстояло все начинать сначала: вся одежда Матиаса пропиталась потом, ручьями стекающего с него и пеной, которая извергалась изо рта так сильно, что Элиан от увиденного стало дурно.

Элиан, еще не так давно, как борец, уверенная в своей победе, – сдалась. В голове перепутались мысли, наполненные негативом ко всему, что произошло. Над ней словно кто-то намеренно издевался, выбирая все новые трудности и проблемы, с которыми она не могла справиться.

Неожиданно для себя Элиан попала в лабиринт собственных эмоций, мыслей и чувств.Молодая беззащитная девушка, опершись на кухонный шкаф, съехала по нему вниз, силы покинули ее. Поджав ноги так, чтобы колени оказались на уровне лица, ей захотелось сжаться в маленький комочек и продолжать уменьшаться в размере с одной лишь целью – превратиться в незаметную точку, а затем и вовсе исчезнуть из этого, наполненного несправедливостью и враждебностью мира, оставив после себя лужицу из слез на полу.

– Что же делать? Как мне дальше быть? – шептали губы. По ее лицу текли слезы. Бежевый свитер с жадностью впитывал слезинки, словно пустынный песок редкие капли долгожданного дождя после продолжительной засухи.

Девушка не заметила возвращения Нименда.

Он сразу направился в столовую. Первым Клаус увидел Матиаса. Он сидел, словно кукла, ни на что не реагируя. Справа от него на полу сидела Элиан, и Нименд бросился к ней, не обращая внимания на ребенка. Он присел напротив рыдающей девушки и попытался дотронуться до ее плеча. Реакция была неожиданная: Элиан отдернула плечо от руки Нименда, давая понять, что ему не нужно сейчас проявлять стандартную заботу. Вскочила на ноги и, пряча заплаканное лицо, девушка бросилась на второй этаж. Нименд не стал ничего предпринимать, подождал секунд десять и, не обращая внимания на своего сына, направился искать Элиан.

Клаус предположил, что девушка в той комнате, которую он ей предоставил для ночевки. Он постучал, попросил разрешения войти, но не дождался ответа. Открыв дверь спальни, он с удивлением обнаружил, что Элиан там нет. Клаус хотел как можно быстрее попросить прощения за этот неприятный инцидент. Он был настолько загружен проблемами на работе, что все остальное начал считать второстепенным. Так расставил жизненные приоритеты великий ученый, чувствовавший груз ответственности перед всем человечеством. Наука для него оставалась самым главным приоритетом.

Проверив наспех все комнаты и помещения второго этажа, он с удивлением обнаружил, что дверь с табличкой Mathias Nimend заперта.

Обида была настолько сильна, что Элиан захотелось побыть в черной, без единого случайно залетевшего фотона комнате, чтобы не видеть ничего и никого. Представить на мгновение, что ее вовсе не существует со всеми навалившимися проблемами. Хотелось сбежать от всех неурядиц. Сейчас эта некогда жуткая комната показалась самым комфортным и безопасным местом в доме.

Клаус не пытался открыть дверь, которая отделяла сейчас свет от тьмы. Он примостился на полу и оперся о стену. Нименд понимал, что нужно дать Элиан какое-то время побыть одной, но у него как всегда не было этой возможности, и он, так и не сняв теплое пальто, а только расстегнув все пуговицы, начал говорить.

– Послушай меня, дорогая Элиан, у меня, к сожалению, остается все меньше и меньше времени на ребенка. Я хотел бы извиниться за все, что сейчас произошло. Все, к огромному сожалению, гораздо хуже, чем я мог себе предположить. Еще раз прости за мою безответственность. Элиан, я по-прежнему прошу тебя остаться, несмотря на то что я и так причинил тебе много страданий. Я уже говорил, что все предметы, с которыми ты столкнулась в столовой и в комнатах первого этажа, должны занимать строго определенные места, – так захотел Матиас. Он чувствует, что только так все должно располагаться. В противном случае его накрывает приступ, который никто не может объяснить. Я анализировал его поведение и пришел к выводу, что все эти предметы интерьера выстроились в тех местах, где были совершены попытки кормить Матиаса. Мы никогда не поймем, для чего ему необходима эта гармония предметов. Скорее всего, в мире, где живет мой сын, полном гармонии и порядка, нет хаоса. Я не знаю, почему для него важно, чтобы все было так идеально именно в местах его кормления. Возможно, тогда он наиболее тесно контактирует с внешним миром.

– Элиан, прости меня! – искренне повторил Клаус.

Замок щелкнул в двери «черной комнаты» и Элиан позволила бесполезно пытающимся и неутомимым частицам, наконец-то ворваться туда, куда им был вход запрещен.

Заплаканная девушка, щурясь от непривычно яркого света после «черной комнаты», решила выйти и поговорить с ученым. Работа изматывала его, и уже не оставалось сил справляться с проблемами, свалившимися так внезапно. Одну из них он отчаянно пытался переложить на Элиан.

Привыкнув к свету, она присела на пол рядом с ученым. Нименд, сделав вид, что ничего особенного не произошло, отрешенно сидел на полу.

– Хорошо иногда помолчать. По-моему, каждый из нас, в равной доле оказался в каком-то дерме, – неожиданно для самой себя вырвалось у Элиан.

– Да уж, – согласился Нименда.

– У вас мало времени, поэтому покажите, как нужно проводить эту сложную, но жизненно важную процедуру кормления.

– Непременно! – обрадовался Клаус. – Эту процедуру я провожу дважды в день. Она только кажется сложной, а на самом деле все проходит гладко и быстро, особенно когда ты делаешь это не в первый раз.

– Я постараюсь научиться, – пообещала, проговорив это все еще в нос, не отошедшая от рыданий девушка.

– Надеюсь, что ты не держишь на меня обиду за то, что из-за меня тебе пришлось все это пережить?

– Успокойтесь, давайте сосредоточимся на главном. Матиас наверняка очень проголодался, – Элиан захотелось поскорее разрядить обстановку.

– Сложно сказать, может ли он испытывать это чувство, думаю, что нет, – ответил Нименд, поднимаясь с пола.

Они спустились на первый этаж, Клаус снял пальто и вымыл руки.

– Вот, смотри, Элиан, – Нименд открыл дверцу кухонного шкафчика.

В закрытом боксе находился прозрачный катетер, с воронкой на одном конце и каплевидным окончанием с другой стороны. Это было простое приспособление. Проблема заключалась в том, как человеку, который никогда не пользовался им, производить незнакомые манипуляции? Самым страшным для Элиан, было вставить подобие шланга в рот ребенка и, не промахнувшись, продвинуть его по пищеводу до желудка.

Матиас пребывал в состоянии оцепенения, от которого веяло жутким, неживым холодом. Элиан еще не привыкла к нему и явно побаивалась. Но в какое-то мгновение ей показалось, что он взглянул на нее и улыбнулся. Слегка опешив, она подумала, что ребенок нуждается в ней.

Нименд заметил растерянный вид девушки и предложил накормить Матиаса вместе с ним, чтобы Элиан смогла прочувствовать все сама.

На полочке находились мерный стакан и специальная питательная смесь, которую необходимо было развести теплой кипяченой водой и подождать минуты три, чтобы она настоялась и, полностью растворившись, превратилась в однородную смесь. Эта часть подготовки очень напоминала кормление младенцев.

Клаус умышленно пытался не принимать активного участия, дабы дать возможность проделать все, от начала до конца, самой девушке. Он только говорил, что делать и в какой последовательности. Так проходил ее первый урок по выкармливанию этого живого и одновременно не живого ребенка.