скачать книгу бесплатно
Это я внутри себя сама
прицепила к чёртикам иконки.
И теперь ни то ни сё, а жизнь
зависает между до и после
где-то в чёрно-белом, – компромисс
не найдя меж «требует» и «просит».
Терапия
Не относитесь так серьёзно.
Здесь нет серьёзного. Слова
хотели быть таблеткой просто,
чтоб не болела голова.
А кто пришёл искусства ради,
ошибся адресом, – но я
уже сама ошибкам рада,
лекарство новое ища…
Ангелы умирают, взрослея
Три, не три – без нас сотрётся,
да и снова нарастёт.
Человек – чужак для солнца
и для ночи – идиот,
слишком умничать привыкший
на осколках детских грёз.
Прячьтесь, детки: взрослый вышел
мир воспитывать всерьёз.
Полёт
Если так долго
лететь в бесконечность
вечным падением
вниз,
то вероятно,
и даже конечно,
падать
научишься
ввысь…
Вместо кровати
Моих экспансий упрямый почерк
блефует нежно – и тихо так
рисует мордочку в уголочке.
Пускай мяукает. Добрый знак…
Уж все отмаялись, откричались
и отпустили друг друга спать.
А мы с тобою свои печали
не отпускаем. У нас тетрадь
гостеприимная. Зимней ночью
я столько света рисую в ней,
что дрессирую нахальный почерк
хотя б при свечке мечтать скромней.
Снег ли?
Снегу мало зимы. Снегу мало себя.
Снегу имя своё слишком тесно.
На земле все размеры равняются «Я».
Где вместился твой взгляд, там и место.
Если снег – человек, поменявший формат,
но по-прежнему эгоистичен,
то и снег – только звук. И зима – не зима.
Всё вокруг – эвфемизмы двуличий.
М.О.Л.Ч.И
Молчи во мне!.. У Храма Тишины
так мало душ осталось для молчанья,
что я нарочно горло истончаю,
процеживаясь каплями грудных
кормлений… В первобытности младенца —
история беременной меня,
носимой Тем, Кто, деток хороня,
придумал мир святейших слов коммерций.
Я так устала голос убивать
внутри себя – родиться в ком-то тихом.
Спаси меня от голых сцен шумихи,
привыкшей стыд искусством называть.
Художник рисует Художника
Нарисованный дом продержался недолго.
Нарисованный дождь был гораздо сильней.
Два фантома сошлись на фантомной дороге
и не знали, что оба —
в р е а л ь н о й войне.
Нарисованный мир разбивался в смартфонах,
а Художник искал оправданье себе
в том, что кем-то был тоже – на раз – нарисован.
Одноразовый труп —
в вечно мёртвой толпе…
Единое Имя
У зимы будет длинное имя —
чтоб дочитывать до февраля,
не заметив, как в шаткости зимней
зародится иная земля,
где сольются Творец и творимый,
где холодный – себя же теплей —
не узнает, как страшно любимых
разделять: на земле —
и в земле.
…………
Пусть в весенней горячке свиданий
забывается имя всему,
а в единстве открытий и Тайны
даже горе – спасенье уму.
Как убить человека
Снова полночи, как зомби, не сплю.
Пульс то щекочет, то бьётся.
Кончилось время, и все «ай лав ю» —
сдача моя незнакомцу,
кто перепутал «купить» и «продать»
вместе с деменцией века.
Мне рассказали, что я – чья-то мать
в статусе «бомж и калека».
Можно ли верить? И можно ли жить,
если о главном забыто?
Я не просила ни правды, ни лжи,
но помогли —
э р у д и т ы…
Про воробышков
Слово выронил – душу вытравил.
Так бывает, когда с чужим.
Между жестами и субтитрами
звук особенной правдой лжив,
если хочет убить искуснее,
интонации натаскав,
как овчарок.
Считаться ль с чувствами
на земле мировых расправ?
Кто заметит в таком побоище,
где кончается совесть слов?
И насколько жесток хохочущий,
если смех – его ремесло?
Ампутация памяти
Бессонница понятна, но к лицу ли,
когда любовь в ладонях догорит,
а память, на пуантах ночь танцуя,
не различит, где именно болит…
И вот рассвет – сплошное удивленье,
что разгораться нечему давно,
а всё-таки живое и болеет,
как будто в том и есть реальность снов.
Причуды пограничного сознанья
на ленточки весь танец расплетут
фалангами обугленных прощаний,
используя безумие как жгут.
Ещё дышу
Три года прошло, понимаешь?
Три года, – укравших во мне
всё лучшее… Мне бы вчерашней
себя хоть глоточек!
Но нет
ни капли от прежней дурёхи.
Кормила голодную вошь.
Ты хочешь сравнить наши вдохи:
кто больше
на вошь ту
похож?
Иначе зачем ты вернулся,
когда ничего не вернуть!
Ты помнишь, какого я вкуса
была?!..
Вся – кормящая грудь!
