Юмористические рассказы. Часть третья

Нина Петровна, сельская учительница, была старой девой, ученики ее не любили и называли воблой астраханской (родилась она на Нижней Волге).

Засиделась в девках и библиотекарь Вероника, правда, по другой причине – одна нога у нее была короче другой, и, думая, что так скрадывается уродство, она передвигалась по деревне трусцой, к концу рабочего дня к окнам прилипали не только старушки, глядя на удивительную иноходь библиотекарши. А что еще смешного можно увидеть в Баклушах?

Венера, наоборот, отличалась приятной внешностью, но в жены ее никто не брал. Может быть, имя отталкивало или профессия: ей приходилось брать семя у быков-производителей.

– Мечтаю я, особенно по ночам, о друге синеоком, – вздохнула Вероника.

– Хотя бы однооком, ночью не видно, – съязвила Нина Петровна. – Хватит, довязались! Ученики стали называть меня астраханской воблой в сетке. Это они о моем новом вязаном платье. Давайте соберем посиделки с мужиками. Найдем свободных: не все же обабились.

– На водку многие клюнут, – согласилась Венера. – Кого пригласим? Петра Сивого? Он снова холостой. Пригож, но пьет, как конь. На последней своей свадьбе чокался с каждым из гуляющих, и только пыхтел, вытирая рот рукавом. Невеста трижды засыпала под столом. По слухам: не всегда одна. Разные языки в деревне, есть и злые. Можно позвать Аркадия, местного зоотехника. Многие доярки от него понесли. До развала колхоза не женился, зачем, на ферме баб было больше, чем коров, а сейчас они в основном дома в подсобных хозяйствах содержатся, и очень скучает он.

– Хорошо бы местного фермера Наливайко пригласить, – продолжала Венера. – Но могут выдрать волосы, и не только на голове: все, кому за 16, положили на него глаз. Ходит павлином среди этих курочек-дурочек. А ведь только недавно переехал во дворец из саманной землянки.

– Обязательно придет монтер Пробкин, – сказала Вероника. – После того как он упал с телеграфного столба, вообще перестал соображать: поднимается в когтях даже на стремянку, ходит в них по улице как в кандалах.

– Лучше пригласить учителя пения Собакина, – вновь перебила Нина Петровна, – он играет на саратовской гармошке, поет, пляшет. И вообще дурачок. Хоть посмеемся.

– А как же, Нина Петровна, он преподает у вас музыку, если играет только на саратовской гармошке?

– Он племянник директора школы, который сам не может без балалайки, и кто сейчас будет петь под гармошку перед учениками, круче для них не придумаешь. Накурятся гадости и приплясывают.

– А нормальные мужики в деревне есть?

– Есть. Иван Соломонович всегда приветлив, кланяется, что сейчас в диковинку. Говорит, он единственный еврей на все Заволжье. Сгорел его дом – без причитаний переселился в баню. Увез жену проезжий гастролер – никакой скорби. Наоборот, ездил в синагогу и благодарил за это своего Бога. Иван Соломонович рачительный: моется в бане и утром и вечером, чтобы не пропадало зря тепло. Нормальным можно считать Петухова, несмотря на его странное хобби – вытаскивать из сугробов застрявшие автомашины. Все мужики в деревне малорослые, а этот варяг какой-то. Его так и зовут: живой тягач.

– А если попа Василия заманить? – предложила Венера. – Поп современный, предпринимательством занимается: сам гробы сколачивает. И чарочку за здравие или упокой всегда пропустит. Сейчас попадью себе подбирает, и его зовут женихом-крестоносцем. Может, подфартит нам: в рясе, а все равно мужик.

– И какой! Попята так и полезут, с крестиками на шее, – засмеялась Вероника.

– Все время дышать ладаном я не смогу, – возразила Венера.

– А соляркой лучше, если попадется тракторист?

– В наши сети, Вероника, никто не попадется, даже пескарь, – сказала Нина Петровна.

– Сети худые, надо заделывать дыры.

– Никто их еще не продырявил, по крайней мере, мои, – буркнула Нина Петровна.

– Хватит умничать, – перебила Вероника. – Пригласим всех. Главное, пойла больше запасти, а в портках они будут или в рясе – это вторично.

Женщины в народном собрании

В Баклушах только я из мужиков остался, и в депутатах осели бабы: хотели, был, и меня выбрать, но я с детства в дурачках хожу. Потому и выжил. Остальные мужики спились и давно – кто в снегу замерз, кто утоп в Узене, хотя в нем воды – не замочишь и мотню.

Травились самогонкой, которую меняли у Клавки на картошку, крепкая, собака. Клавка ее вместо уксуса пользовала. Сейчас не гонит: главой сельсовета стала, да и кому пить? Мне – без толку: дурнее не стану.

Бабы, наверняка, пьют: не делали бы глупостей. Решили они не делить меж собой мужиков, а ежели который будет артачиться, кормить его только сухими отрубями, не свинья, не подавится.

А в Баклушах, напомню, только я мужиком остался. Может, из баб кто есть, не знаю. Они все время гуртом ходят, перешептываются.

Сейчас больше по баням прячусь: каждый день меняю ночлежку. Если найдут, поставят в стойло вместо жеребца, лучше бы им пользовались. Не так давно жеребец, сорвав подковы, убег от них за Узень.

Тут еще библиотекарша воду намутила, а что ей делать: рыщет и рыщет по книгам. Про баб из Древней Греции рассказала. Мужья у них все время воевали. И чтобы отбить эту охоту, они решили не спать с ними, кормя луком для нетерпежа.

И наши туда же: отвели под лук всю плантацию. Для какого хрена: я ж в деревне один, и какой из меня толк, никогда не женился и строения баб не знаю. Говорят, у них все, как у коров. Даже интересно, еж их в корень.

Надумали бомжей из города завозить. Привезли, а зачем? Быков быстрей откормишь. Они сразу создали партию этих, забыл слово, ну, почитателей очищенной браги, как мудрено обозвали самогонку, и заработал змеевик у главы сельского совета.

Захотели обменять некоторых баб на одиноких мужиков из чувашского села, которые еще не померли, но полезли в погреба, когда пришли чувашки с косами.

Вот так и живем, отруби жуем. На подворьях вкалывать надо, а депутаток – с дюжину, и заседания – каждый день. Самоуправление, еж их в корень.

Хотел я перебраться в город, но испугался, узнав, что там мэром избрали бабу, и всякое может случиться. Примут элементы бабьего крепежа, и будешь с утра до вечера мыть тротуары или пеленки обмазанные поносом стирать. Лучше уж по баням.

Информатор

Новости Леха узнавал первым, не включая телевизор, не читая газет. Было подозрение – он вообще не умел читать, а его подпись в расчетной ведомости напоминала отпечаток куриной лапы.

Любую информацию он перевирал.

– Предай, Леха, техничке, что завтра приезжает начальство, и его надо соответственно встретить.

Что сказал Леха техничке, но утром не узнали ее сослуживцы – с прической, на высоких каблуках, в руках розы… Туфли взяла у соседа, цветы сорвала с клумбы. В таком наряде и орудовала шваброй. Увидел ее главный начальник, похвалил: как упоительно: цветы и швабра в одних руках. МРОТ ей за это.

– Смотри, не переври, Леха, – вызвал курьера начальник. – После обеда всем на флюорографию. Пусть сменят белье, особенно Марья Ивановна. Чтоб не воняла, как в прошлый раз. В водоканале все же работает. Надо поднимать эго, соответственно и имидж поднимется.

– Помойтесь, воняет от вас, как от козлов, – сказал коллегам курьер. – И всем – в фотографию с поднятым эго. Мужикам проще, а бабы пусть думают сами. Так сказал шеф.

Смеялись не только медики, но и неизлечимо больные, когда в клинику пришли работницы водоканала. Чем они набили лифчики, хоть в футбол играй. Мужики, несмотря на жару, были в плащах.

Доставалось, конечно, Лехе, но было смешно, и ему прощали. До тех пор, пока не позвонил в водоканал глава муниципалитета.

– Кто у телефона?

– Леха.

– Ты кто по должности.

– Должности нет, курьер я, ходок по всем вопросам.

– Вот что, ходок, – приказал глава, – передай директору: если до завтрашнего дня у меня в кране не будет горячей воды, и вообще воды, разгоню вас к чертовой матери или реорганизую в ООО.

– Глава города грозил выгнать вас вон, если не будет горячей воды в его доме, – передал Леха директору. Выгнали из водоканала самого Леху: воду надо было подать в здание администрации.

Теперь потешает всех в микрорайоне. Сказал соседке, чтоб в магазин бежала, куда ножки Буша привезли, так как представился президент. Та морщится, и с год не покупает курятину. Демобилизовался из армии солдат. Отец с матерью цветут от радости. Словно мочой облил: почему на месяц раньше? Хотя понятно: еще в детстве собакам хвосты крутил. Родила Ольга из ночного клуба «Оргия» тройню. Папаша печалится: трудновато будет.

– Ты на ДНК близнецов проверь, – советует ему Леха, – скорее всего, разные у них отцы. С твоим радикулитом и одного не осилить – к 20 годам ходить начал.

Довел всех. Решили разыграть самого. Говорят: Леха, шеф твой бывший просил передать, чтоб на работу выходил: без тебя в водоканале, как без воды в кране.

Пришел в водоканал с цветами для бухгалтера, с бутылочкой коньяка для директора. Деньги занял под зарплату у соседа.

– Вот и я, шеф, – показал тридцать два зуба.

Нахальней, чем он, был только воробей: без трех капель водки на подоконнике не чирикал вообще. Взяли Леху на работу. У шефа болела с похмелья голова, у бухгалтера уехал в длительную командировку муж, и коньяк был кстати. Да и воробей нахохлился обиженно на подоконнике.

В бане

Вчера мы ходили с друзьями в баню. Эх, скока выпили? Додумались из тазиков пить пиво. Карлик наш Гоша – он дрессирует в цирке мышей – залез в таз с ногами, для удобства, и только голова торчала из него – лысая и бородатая. Пивную ванну принимал, блин. А Борис Иванович потерял нижнюю челюсть. Выплеснул с пеной. А когда перешли на водку, о другую челюсть бутылки открывал. Сломал ее на…

Колька забрел в отделение к бабам. Едва выкупили за литр. А одна, не поверите, миловидная, к нам пришла. Простынь с себя сбросила. Борис Иванович сразу юркнул в парную. Выполз через час раком, красный.

Скока выпили? Из всех кранов лилось.

А чё делали? Делали чё? Колька не раздевался. Не мог. Все мылил рубашку. Начали-то до бани. А он инвалид, с одним яйцом, хотя к бабам шастал.

Если бы вчера было сегодня, скока выпили бы. И голова бы не болела. Одни «бы», во рту грибы. Антон Гаврилович заменил массажиста: тот уснул на скамейке в предбаннике, пил-то с нами. До сих пор в массажном кабинете. Чё там делает, если живодером на скотном дворе работал? Но бабы выходили из кабинета довольные.

Я с Гошей на вениках лежу. Одна перешагнула через нас, и закричал Гоша, увидев под халатом ее голое тело. Я не понял. Не проспался. И то: скока выпили?

Вышли не все. Чукча Ледяное Копыто, так звали его за холодные ноги, даже не мылся. Глотнет огненной воды и – в парную, в меховой шапке. Он из тундры, мороз от жары не отличал. В гости к Антону Гавриловичу приехал. И пропал. Плохо, что глухонемой, нашелся бы.

А мне чё? Я в бане, можно еще помыться.

Первый репортаж

– Такого матча я не видел давно. Какое напряжение: словно по электрическому полю носятся футболисты. Как взвился Буряк – нападающий украинцев. Перемахнул двухметровые ворота, разбил очки корреспонденту, у которого теперь хорошего кадра не получится: не девушек в парке снимать.

Волжане наращивают давление. Виртуозно владеют мячом нападающие Вагнер, Моцарт и Шопен. Какие передачи им делают полузащитники Кюи, Бородин и Мусоргский, могучая кучка, блин. Простите за лирическое отступление.

Наносит издали удар Никола Огурец. Мяч летит как пушечное ядро. Но его ловит Огинский – вратарь сборной Польши, взятый «Волгой» в аренду. А мог бы свободно улететь на нем на Луну. Примеры такие были. Снова я немного отвлекся.

Какая скорость, какой дриблинг у Дрозда? Но его бьет по ногам Грач. Вот тебе и птица весенняя, словно косой прошелся. Дрозда уносят на носилках.

– Вишню – на мыло, – взрываются болельщики «Волги».

– Какое из него мыло? – трубит пароходом голос, – на йогурт его, хоть польза будет.

Судья Вишня привык к такому. Однажды болельщики гонялись за ним по стадиону минут десять за неправильно назначенный пенальти. Футболисты обеих команд очень хотели, чтобы его догнали, и не вмешивались.

Вместо Дрозда выходит на поле Лебедь, известный наш форвард. Голов он не забивает, но как старается, можно подумать, летает по стадиону, оправдывая свою фамилию.

Боковые судьи не успевают за ним, поэтому не определяют: бывает он в офсайде или нет.

Иноземные футболисты не лучше, но стоят намного дороже. Их сразу можно отличить – по павлиньим прическам и количеству.

Был у нас футболист Жо. Как только его не называли остряки. А если приедет к нам Кака или Насри, как комментировать матчи?

Итак, второй тайм. У гостей на замену вышли Капуста, Морковь и Огурец, прямо салат какой-то. У нас – Иванович, Путич и Мячич – вся Хорватия с Сербией. Но темп спал. Мяч передается в основном поперек и назад. Кто же ринется вперед первым? От этого зависит, будет гол или нет. Как точно я подметил, и это в первый свой репортаж.

Сейчас мой помощник узнает, о чем кричит тренер «Волги». Скажем скромно: ругается он. Пешеходы, мол, быстрее переходят улицу.

Наконец, вырвался вперед украинец Буряк. Вдоль бровки с развевающимися волосами несется Грач. Наперерез им летит Лебедь. Причешите хохлы, ребята: мяч выбит за боковую линию.

Да, такой футбол нам нужен! Это изречение известного комментатора, и квадратный мяч не надо изобретать.

Закончился матч между «Волгой» и «Днепром» вничью. Может быть, и лучше: отношения двух стран стабилизируются.

Побегу на игровое поле. Первый репортаж, может быть, выпрошу футболку у игрока. С любой надписью.

Фиктивный калека

Прикинулся я идиотом с ДЦП. Хожу, выворачивая ноги, а когда бегу, вращаю их ротором. Как пели раньше: во всем нужна сноровка, закалка, тренировка. Добился совершенства. Стал чемпионом по бегу среди подростков с ограниченными физическими возможностями.

Почему я прибился к ним? У них есть льготы, реабилитационные центры. Не говорю о спонсорских поездках. Помню, спас на Черном море старушку. Судорога свела ей ноги и развернула губы. Все – в стороны, а я дельфином – под нее и толкаю на поверхность, словно бревно.

Сто лет было старушке. Первый раз на море. В тайге жила по соседству с Лыковыми. Сутки не вылезала из воды – так понравилось в море. Возможно, не утонула бы: дерево тонет, когда намокнет.

Что пресса делала? Такая сенсация: параличный спас параличную.

О старушке я не зря стал рассказывать. Пригласила она нашу группу к себе в тайгу. Дед – охотник.

– На медведя пойдем, – говорит, – надоело зайцев за уши ловить. Старуха сала лечебного натопит.

Спасибо деду. Больше половины детей вылечилось полностью. Медведь сам охотился за нами. И когда взревел и встал на задние лапы, мы побежали. Так бы на соревнованиях. Оказывается, бегать с прямыми ногами легче.

Дед поборол медведя, и мы увезли с собой много сала.

Умному в наше время плохо. Сосед у меня, бывший научный сотрудник, торгует спичками и самодельными сигаретами. Выращивает табак на даче. Дешево и сердито, все бомжи вьются возле него.

Раскололся перед ним, говорю: не инвалид я, жизнь заставила сделаться таким. Отвечает, что у меня нет движения вперед – если ноги только ломать. Вот он внедряет новую технологию: будет сворачивать листы табака в сигары: сойдут за кубинские. Бумаги не надо, и прибыль возрастет. Кажется, та же махорка, а форма другая.

Понял я, почему отпрыски с неограниченными возможностями постоянно меняют марки машин: а чем они могут выделиться?

Да и наши ребята изменились. Даша Петрова после охоты на медведя выпрямилась и на проспекте олигарха ищет, хотя какой олигарх ходит там пешком. Женька Маслов приобрел новые возможности: ноги у него стали в коленях выгибаться, в цирке стажируется. У Тани Петуховой от крика прорезался оперный голос, и она поступила в консерваторию.

Надо и мне другую болезнь подыскать. Если прыгнуть с высоты, ноги ухватом согнутся, и снова ротор. Пройти улицу на красный свет – можно в последний раз. И ночью не погуляешь по городу – сами знаете, что получится. Лучше остаться фиктивным калекой. Да, тяжело передвигаться, но взялся за гуж, не говори, что не дюж.

Правда-матка

Начинаем концерт, посвященный дню правды. Открывает его романсом «Не ври, не ври мне постоянно!» Иосиф Кобзон.

Впервые за пятьдесят лет он выходит на сцену без парика. Голос звучит ослабленной струной, но узнать народного артиста можно. Лишь бы не упал. Давайте, похлопаем ему: он только что из депутатского кресла.

В день правды надо говорить только правду, и никто, кроме меня, не согласился вести концерт.

Друзья! На сцене – известный юморист Рыльский-Рылов. Кто автор текстов его выступлений, не знаю, но тошнит от них, как от протухшей котлеты. Герою юморесок постоянно пишут на лбу: осел, идиот, а ситуации, в какие он попадает, не меняются – в аптеке, в автобусе, в больнице.… Один так привык к герою, что написал на собственном челе: юморист.

А вот и наша птичка-невеличка, из воробьев воробей. Чирикает все время: ну, возьмите меня! И нашелся один – взял. Но разлетелись они в разные чащи – крыльями не сошлись. Она летает дальше, выше и даже поет, если надо.

Воробья можно научить петь соловьем, но не каждого.

Выступает Кристина. Ее лучше представлять – дочь примадонны. Однажды ей и фанера не помогла, треснула не вовремя. Подождала Кристина, пока вновь заведут патефон, и продолжила петь, как ни в чем не бывало.

Чтобы не мучилась, ее быстро сменяет Максим Галкин, отчим-ровесник. Он больше по корпоративным вечеринкам, но сюда, на концерт, пришел. Правдолюбец: как точно Жириновского пародирует. Его прадед в скворечнице жил, а он замок отстроил для своей старушки.

Перед вами еще один отчим Кристины – Филипп Киркоров. Разряженный дьявол, обидчивый очень, хотя поет неплохо, особенно, когда рядом голые девочки скачут. Можно подумать, возбуждают они его.

Дождались, наконец, друзья: раздаются звуки шарманки и на сцену выходит Коля Басков. Он бы по примеру своих соперников тоже к примадонне посватался, но там Галкин, который уже сейчас берет не хуже его высокие ноты. Пусть у Галкина жена старше вдвое, зато у Коли вдвое выше.

Кто там растерянно выглядывает из кулис? Борис Моисеев. Давно потерял ориентиры. Уезжает из Петербурга, приезжает в Ленинград.

Надо ему напомнить, какой сегодня день, и пусть заменит красные рейтузы голубыми – не 7 ноября.

Правду-матку режу в глаза. Терять мне нечего. В театры не приглашают, в сериалах места не находят – хоть бы дверь открывать.

Все заслуженные и народные сейчас пойдут гуськом. Одни и те же лица. Их все знают, и представлять их не буду: корову коровой называть не надо.

Посмотрим, будут ли свежие, не из фабрики звезд. Ага, вот! Очередь двенадцатой настала. Приветствуйте Венеру Московскую, в девичестве Розу Кожемяко из Пензы. На подиуме впервые, кричит в три петуха. Еще не знает, что можно и соловьем – под фанеру.

Я сказал правду и только одну правду. Как на суде, народном.

В парке

– Видишь, Беззубый, Диана по аллее плывет в платье – купальнике. Приколемся?

– Давай, Кедр, бросай чалку.

– Куда стучишь лопастями, Диана? Богов тут нет, одни ангелы?

– А ангелы водку пьют?

– Только «Балтику», в неограниченном количестве, – вытащил из кармана брюк банку пива Кедр. Высосав ее, девушка сказала:

– Жаль, Кедр, что шишки твои не созрели, был бы мировой закусь, – и поплыла дальше по аллее.

– Круто, – рассмеялся Беззубый. – Кедр, давай разведем кого-нибудь сами? Для уравновешивания состояния.

– Вон, Патрикеевна ступает. Одна такая на весь город, дерзай.

– Все бутылки собрала в парке, Патрикеевна? – обратился к ней Беззубый. – Хочу предложить тебе банку пива. Жара такая, что и галоши вспотели: ноги хлюпают.

– Я подумала – на меня запал, хотя тоже без молотилки. А Кедр почему грустный?

– Диана сказала, что шишки у него незрелые, не идут на закусь.

– Пусть ширинку застегнет, дозреют, а пивко у тебя действительно прохладное, сбавляет быстро годы.

– Хлюпай дальше, Патрикеевна, зубы все равно у нас не вырастут, – и он повернулся к товарищу. – Смотри, Кедр, на аллее Кентавр, подходящий для облома субъект. Теперь твой заход.

– Нет базара, – двинулся тот к высоченному парню, похожему лицом на коня. – Почему без Пилорамы, Кентавр?

– А я кто? – из-за спины парня выскочила миловидная девушка, но лучше бы не говорила. Зубы у нее были с разводом, как у пилы. – Рассудите наш спор, ребята. Я хочу, чтобы Кентавр уменьшил свои ноги, а он говорит, зачем. Как зачем, если я ему до пояса не достаю?

– Ты не все знаешь, – Кедр подмигнул Беззубому. – Когда уменьшают длину ног, соответственно, отрезают и другие органы. Понимаешь, о чем я? Мы со вчерашнего дня бранных слов не употребляем. Так что решай сама. А Кентавру надо согласиться с твоим решением: не убудет.

– Для пропорции?

– Вполне возможно.

– Пусть все останется как есть. Резать они будут.

– Вот это мы развели Пилораму, – сказал Кедр, когда молодые ушли. – Еще бы, вон, того козла достать, дворового критика. У него хорошая только внучка, пока маленькая и не говорит.

– Афанасий Никитович, помоги нам разобраться в произношении слов. Почему у тебя фамилия с ударением на первом слоге – Кобелев, а не на втором или третьем?

– Звучит неэтично, все равно, что Собакин или Псов.

– А фамилия твоей жены Сучковой произносится с ударением на предпоследнем слоге, а если на первом?

– Я бы тоже так хотел, чтоб соответствовала, – он понял, что ляпнул лишнего, и, покраснев до ушей, ушел.

– Кедр радовался:

– Настроение поднялось и пива много осталось, открывай дружище, только не зубами, ха-ха-ха!

– Нельзя обижаться на дерево, – уколол его Беззубый.

– Все пьете? Пейте, пейте, скоро в армию загремите. Хотя служить сейчас легче: реформы, – к ним подошел знакомый еврей Шнобель. – В каждом взводе будет не только священник, но и общая подруга.

– Одна на всех? – удивился Беззубый.

– А кого призывают в армию? Дистрофиков. Посмотри на себя: кашу не прожуешь. В целях экономии прыгают теперь с парашютом по двое и с дирижабля.

– Тогда лучше с пика Джугашвили. Там круто, – сказал Кедр.

– С пика Сталина, хочешь сказать?

– Переименовали его давно.

– А пик Ленина?

– Боятся пока.

– Послушай, Кедр, я не понял, кто сейчас лажанулся: мы или Шнобель? Общие бабы в армии – это же туфта, как и твой пик Джугашвили.

– А если действительно в армии по двое прыгают с парашютом и больше шансов разбиться?

– Сейчас узнаем от Десантника. Как всегда, идет со своей Метелкой. Почему ее так назвали? Могли бы просто Метлой.

– Не зубоскаль. Слушок идет, что никакой он не десантник, и службу нес альтернативную в морге. Посмотри на его ноги?

– Только чугунки в печку ставить.

– Правильно, не ударить противника, не убежать от него. – Кедр сделал шаг навстречу идущим. – Привет молодым. Есть вопрос, Десантник. Ты прошел огонь и воду, остались медные трубы. Скажи, сколько человек прыгает сейчас одновременно на одном парашюте?

– По разному. Если с танком, много, если без танка, меньше.

– Ты хоть раз прыгал с парашютом?

– Вы меньше уроков пропустили, – ответила с гордостью Метелка, – а у него ноги согнулись от ударов о землю. Стали, как у паучка, схватит – не вырвешься.

– Все, Кедр, как хочешь, а я на альтернативу: зубов нет, не крещеный. Мне бы в сад, плоскими стопами легче землю копать.

Слесарь – костоправ

– Горбатый, это твой велосипед? – спросил бывший слесарь, а нынче дворовый костоправ Серега.

– Мой, трехскоростной.

– А хныкал, денег нет, когда свалился в яму и свернул шею. До конца дней ходил бы затылком вперед, или носом к корме, если бы не я.

– Как гайку голову ослабил, молодец. И то: сколько мы с тобой в канавах поспали? И Борька с нами, вонял, правда, много, и все время хрюкал.

– Не лепи, где деньги взял? Или украл?

– Услуги делаю покупателям, торгуюсь за них на базаре. Раз пять подхожу к иному продавцу, пока не надоем. С каждой сотни червонец имею.

– Предпринимателем становишься? Смотрю, щеки округлились, уже не хлопаешь ими.

– У тебя бонус не меньше, с Федьки сколько содрал? Ни одна Скорая его не брала, когда с пятого этажа прыгнул с зонтиком для эксперимента, а дыру, чтобы воздух отводила, не проделал.

– Экспериментов было столько, что кости едва отмыл. Собрал его нормально, но походка сильно изменилась: не пойму, идет он или пляшет?

– Болты путаем, а тут кости.

– У меня скелет дома. Нашли, когда рыли погреб. Предка, наверное, перепутать не мог. Да и всего одну кость заменил.